Как найти Феникса

Татьяна Форш, 2016

Вот так и бывает в жизни! Не угадаешь, за кого замуж угодишь! Вроде и богатый, и красивый, и положительный, а чуть копни – тайн по жизни больше, чем у меня в шкафу платьев! Но не будь я настоящей принцессой Василисой Премудрой, если не узнаю, как моего дорогого супружника по-настоящему кличут-величают, как он, в конце концов, действительно выглядит и чего от него ждать. Правда, для этого его, в одночасье пропавшего в какой-то Тьмутаракани, сначала надо найти. А может быть, даже и спасать придется. Но что не сделаешь во имя любви! Ну и… для удовлетворения любопытства.

Глава 1

— Эх, жарко-то как… — Афанасий запрокинул голову, прищурился, разглядывая раскаленный белый шарик, упрямо сопровождающий нас вот уже какой день, и ругнулся. — Чтоб тебя! Уже и из проклятущей Шамаханской пустыни вырвались, а на небе ни облачка!

Жеребец Борька обернулся, косо взглянул на нас черным глазом и, шумно вздохнув, поплелся вперед.

Все его мысли стали понятны даже без слов: «Дармоеды, захребетники! Только стонать и можете! Вам-то хорошо на моей спине, а каково мне?» И это если тактично пропустить несколько нелестных эпитетов и взывания к нашей совести, какие бы непременно последовали, обрети он дар речи снова. Эх, хорошо-то как было, пока он мог говорить! Пока Пепельный не сделал из него молчаливое перевозочное средство, а из меня, царской дочки, — бродягу, которая уже и не знает, приведет ли нелегкая ее домой… Меньше всего повезло моему мужу Никите! Его Пепельный забрал в свое царство, и я буду не я, если его не найду и не освобожу.

— Ничего, Борька, еще пару дней — и даст бог, доберемся до папенькиного царства-государства! — Я похлопала верного друга по загривку. Единственное, что есть сейчас у нас — это надежда и вера, что все будет хорошо! — А пока двигай во-он к тем стогам, что на пригорке стоят.

Борька снова вздохнул, но уже не так печально, и прибавил шагу.

Подозрительное дымное марево накатило внезапно, заставив меня закашляться, а едва мы поравнялись со стогами, к дымной горечи добавился сладковатый запах свежего жаркого. Вот только желудок, вместо того чтобы издать голодный вопль, подпрыгнул к горлу, заставляя меня давиться тошнотой.

— Что там горит? — Я прищурилась, вглядываясь в дымную завесу. Постепенно она становилась все гуще и гуще, скрывая за собой все… ну, или почти все, что осталось от построек после случившегося здесь пожара. — Мне кажется, местность какая-то знакомая… — Старательно повертев головой, я подметила привычные очертания колодцев, прятавшихся за стогами, не тронутыми огнем.

— Насколько я могу быть уверенным… — Афанасий, или Афон (когда-то он был Змеем Подгорным, превращенным в чудище Пепельным, но после нашей встречи с ним и произошедших с Афоном перемен язык не поворачивался обзывать его пресмыкающимся), тоже внимательно огляделся и указал на колодцы. — Я знаю только три деревни, которые всегда славились чистой родниковой водой. И при въезде в них путники могли отведать этот нектар богов.

— Да. Я поняла, что ты хочешь сказать. Это пожарище и есть деревня Колодцы. Вопрос — какие? Большие, Средние или?..

— Если судить по небольшому количеству как колодцев, так и домов — это Малые Колодцы. Были… Что скажешь?

Хм…

Я помолчала, разглядывая остовы домов.

— Если бы я оказалась тут несколько дней назад, то, совершенно не смущаясь, свалила бы всю ответственность за произошедшее на Пепельного, а сейчас… Даже и не знаю, что можно предположить. А если наведаться в деревню? Все равно кто-нибудь да выжил. Вот и узнаем, что произошло…

— Не возражаю… — Афанасий шустро спрыгнул с жеребца, тут же ойкнул, подержался за спину и смачно потянулся. После разминки взялся за поводья, готовый вести нас с Борькой к пепелищу, как вдруг жеребец заупрямился, уперся передними ногами в кочку и отчаянно замотал головой, не забывая ритмично притопывать задними копытами.

— Опять коняшка-морзяшка? — Я подозрительно нахмурилась, наблюдая за Борькиным танцем, но… Все же этот странный язык лошадиных «жестов» был лучше, чем полная неспособность к общению нашего друга, а по совместительству средства передвижения.

Афанасий помолчал, не сводя глаз с приплясывающего коняги. И забормотал:

— Какого лешего мы поперлись на это пожарище? Может, решили у халявного костра погреться? Или грабежом заняться? Да что тут говорить, совсем без Ника распоясались! Особенно некоторые!

— Афон, тебе плохо? Дыма надышался? — сочувственно поинтересовалась я, про запас держа мысль о том, что он всего лишь переводит на человеческий язык Борькины пляски. Его ответ не заставил себя ждать и подтвердил догадку.

— Мне-то хорошо. Просто озвучиваю мысли нашего друга. — Афанасий дождался, когда жеребец наконец-то успокоится, и грустно улыбнулся. — Хотя мне нравилось куда больше, когда ему не требовался перевод! Все вспоминаю, как он мне о пользе вегетарианства вещал, когда я его у своей пещеры примотанным к дереву обнаружил. Эх…

Борька решил поддержать воспоминания и снова начал притопывать, но я решительно прервала их ностальгический диалог:

— Значит так! Переведи этому ущербному, что его дело копытами передвигать и желательно в ту сторону, в какую велят! А не нравится — завсегда можем Пепельного вызвать, чтобы он его тоже в тартарары забрал!

Афанасий с готовностью открыл рот, чтобы повторить мои слова жеребцу, но, поняв бессмысленность действия, только виновато развел руками. Борька обиженно фыркнул и, гордо подняв голову, направился в сторону пожарища, всем видом показывая, что он думает о моем ответе и вообще о таких, как я.

Я встретилась с укоризненным взглядом Афона и, ничего не ответив, зашагала вслед за Борькой.

Что ж, так проще. Не готова я сейчас слышать о Нике. Ни-че-го! Хотя… интересно, а его вправду зовут Никита Заречный? Тогда почему его называют Феникс? Для красного словца? Или… Да какая теперь разница! Еще неизвестно, найдем ли мы муженька моего…

Хотя Афанасий сказал, что найдем…

— Что же тут такое произошло? — Афон остановился и, прислонив ладонь козырьком ко лбу, внимательно огляделся. Впрочем, искать ответы среди этих дымящихся, обугленных и порушенных лачуг было бессмысленно. В глазах потемнело, острая боль скрутила живот и… Не знаю, что в ту минуту со мной произошло, но пока длился приступ, я будто ощутила страдания и ужас погибающих, услышала предсмертный вой обреченных.

И словно очнулась. Осмотрелась и, избегая взгляда Афона, как можно равнодушнее произнесла:

— Пожар здесь случился! Что же еще? Смотри… — Я хотела указать на уцелевшее капище, куполами устремившееся в небо, и предложить поискать там выживших, но меня снова скрутила боль. Да еще какая! Охнув, я рухнула на колени, пытаясь обуздать вышедшее из повиновения тело. Теперь я знаю, что чувствует несчастный, который вместо воды вдруг решил глотнуть расплавленного свинца!

— Василиса?! — Ко мне подскочил Афанасий, и даже Борька, жевавший в отдалении траву с темно-серым налетом пепла, почуял неладное и в два прыжка преодолел разделяющее нас расстояние.

— Иго-го?!

Надо что-то сказать! Надо успокоить друзей!

Едва сдержав стон, я попыталась выдавить из себя внятное объяснение, раскрыла рот, да так и замерла, разглядывая необычное видение, полностью заслонившее собой картину пожарища. Я четко увидела еще дымящиеся руины дома, рядом с покривившейся на один бок яблоней, на удивление совершенно не пострадавшей от огненной стихии. Более того, моя фантазия до того разгулялась, что мне показалось, будто я могу видеть сквозь стены. Что я вижу подвал, а в подвале спрятавшегося за бочкой с квашеной капустой мальчугана лет семи.

— Василек?! — Афанасий сжал мои плечи. — Что с тобой?!

Боль, вместе с туманом видения, неохотно рассеялась, и я поняла, что смотрю в сочувствующе выпученные глаза Афона. Даже став человеком, он все равно неуловимо напоминал свою вторую ипостась.

— Никогда не называй меня так! — не то простонала, не то прокряхтела я, пытаясь выбраться из кольца его рук.

— Ах, да-да! — спохватился он, но руки не убрал, а поднял меня на ноги. И только убедившись, что я стою и падать не собираюсь, отстранился, но встал так, чтобы можно было меня в любой момент подхватить. — Кажется, тебе не нравится, когда тебя так называют?

— Не нравится… — Я постояла, разглядывая пожарище, и, следуя какому-то наитию, свернула в ближайший проулок, уходивший между пепелищ в дымное облако. Не знаю, что за видение меня посетило, но чую — не зря! Ну не зря меня так скукожило! А вдруг здесь и вправду найдется похожий дом, где в подвале прячется живой малыш?

— Вась, ты обиделась? Ну честно! Не хотел! Точнее, хотел, но не мог… Хотя, наверное, мог, но… И вообще — я дурень! Прости, а?

— Иго-го-го-го… — ехидно пропел ему в ответ Борька.

Интересно, что это могло означать на человеческом языке?

Нет, смысл я уловила, но вот обороты, синонимы, афоризмы, что рождаются в голове моего жеребца, так просто не придумаешь! Их слышать надо!

— Афон, забудь, ладно? — отмахнулась я. — Можешь звать меня как хочешь, хоть чурбачком, только в огонь не кидай! Лады?

— Лады! — Афанасий ожил, в два шага догнал меня и вкрадчиво поинтересовался: — А куда ты идешь? Может, проще обойти с подветренной стороны? Там и дыма не так много…

Не останавливаясь, я мотнула головой.

— Нет, мне нужно туда. Потому что… — И запнулась, не зная, как сказать о своем странном видении. Подумав, скомкала объяснение: — Хочу, и все! А кому не нравится дым — никто не держит!

— Да нравится, нравится! — тут же замахал руками Афанасий и украдкой вздохнул. — Что-то я в последнее время мазохистом становлюсь…

— Иго-го? — уточнил Борька, поравнявшись с ним.

— И не говори… — вздохнул тот.

Какое-то время мы брели молча. Впрочем, желание говорить начисто отбивал густой едкий дым. В центре пожарища клубы дыма будто бы обретали плоть, становясь осязаемыми. Они забирались в нос, заставляя заходиться в кашле, щипали глаза, делая нас почти слепыми. Боже, какая я дура, что повелась на какое-то там видение! Да мне наверняка от зеленых яблочек, нарванных вчера с дички, поплохело, а я себя уже в медиумы записала!

— Вась, не знаю, что тебя сюда понесло, но, кажись, мы деревеньку — того! Почти прошли! — прохрипел над ухом Афон и, вежливо подхватив под локоть, уверенно потащил вперед. — Вон ту яблоню минуем и поскачем дальше!

— Яблоню? — насторожилась я, пытаясь разглядеть опознавательный знак сквозь дым. — Кривую?

— А… гм… тебе сильно важно, мимо какой яблони пройти? Ну… может, у тебя какая-нибудь примета… Например — семь лет счастья не будет, если, выползая из пожара, пройдешь мимо кривой яблони.

Ну что ты будешь делать с этими волшебниками? Обязательно подковырнуть надо, не разобравшись! Или, может, он считает, что я дыма перенюхала?

Я было хотела все это высказать, но тут до меня дошло:

— Кривой? Ты сказал кривой?!

— А я о чем? — Судя по настороженному голосу Афанасия, мой ответ подтвердил его худшие опасения. — Так какая разница?

Тут порыв ветра всколыхнул дымную муть, и я, не ответив, со всех ног бросилась вперед. Туда, где рядом с обгоревшим остовом лачуги высилось, наклоняясь ветками к дороге, непонятно как уцелевшее в этом пекле дерево.

— Ты что — смерти ищешь?! — Афанасий, надо отдать ему должное, медлил всего секунду, а затем кинулся за мной. Следом послышался ритмичный перестук копыт Борьки. — При чем тут эта яблоня?!

— Там, внизу, в подполе — ребенок! Не спрашивай, откуда я это знаю, просто поверь! — Перед деревом я остановилась и обернулась к Афону. — Сможешь расчистить путь к подвалу?

— Гм… — Афанасий подошел и с сомнением оглядел руины. — Расчистить? Да легко… было бы раньше, когда я был Змеем. А теперь ведь на такие фокусы магическую силу тратить надобно.

— И в чем проблема? — нахмурилась я. Каждая секунда на счету, а он цену набивает!

— Да ни в чем! — Афанасий смерил долгим приценивающим взглядом злосчастные остовы дома и снова посмотрел на меня. — Если не считать проблемой отсутствие в данный момент у меня физических возможностей моей второй ипостаси, а оттого грозящие мне непомерные затраты магических сил. И не на что-нибудь, а на твои, весьма странные, фантазии.

— Ты мне не веришь! — подытожила я и, смело ступая по дымящейся, черной траве, направилась к пепелищу.

— Ну вот! Обиделась! Что за девушки нынче нервные пошли? — вздохнул Афанасий и бормотнул несколько тарабарских слов. Еще тлеющие бревна вдруг поднялись в воздух, отлетели немного в сторону и со страшным грохотом рухнули вниз, подняв клубы дыма, пепла и даже вырвавшийся в небо столб огня. — Прошу! Делайте что хотите, мадама, но если здесь не будет никакого подвала и никакого мальчика — вспомните мои слова!

«Интересно, какие и когда сказанные?» — отстраненно подумалось мне. Не затрудняясь ответом, я бросилась туда, где еще мгновение назад дымились остатки лачуги.

Найти в полу единственной комнаты заветный люк, запорошенный пеплом, стало минутным делом. Афон, не отходивший от меня ни на шаг, тут же бросился его открывать.

— Эй? — позвала я, когда у моих ног заплескалась темнота. — Есть тут кто?

Тишина была нам ответом.

— Твоя взяла. Я просто надышалась дыма. — Криво усмехнувшись, я обреченно махнула рукой, давая приказ опускать крышку, но тут уже насторожился Афанасий.

— Мне показалось или я слышал шорох?

— Наверное, крысы… — Я передернула плечами, уже не веря ни во что, как вдруг из темноты показалась вихрастая, рыжая, как солнышко, голова. Голубые глаза уставились на нас с робкой надеждой, и маленькое «чудо» заявило:

— Я не крыса! Я — Митяй! А пожар уже закончился?

— Заканчивается, — ответил ему Афон таким тоном, словно он спрашивал о дожде.

— Хорошо! — важно кивнул тот и шустро начал карабкаться по лестнице. — А то упарился я тут сидеть.

— А чего ты решил тут отсидеться и не ушел со всеми? — Я протянула руку мальчишке и, вытянув, поставила его рядом с собой. — Или не успел?

— А никто не успел! — Митяй поднял на меня совсем недетские глаза, в которых застыла такая боль, что я все поняла и без продолжения. Но мальчишка продолжил: — Он налетел в рассветный час. Когда еще даже мамка корову доить не пошла. Верхом на чудище трехглавом. И ну давай деревню огнем поливать. Из пасти у чудища, как из лейки, огонь выплескивался! Я в окно увидел. Помню, как батя меня вместе с ведром воды и краюхой хлеба в подпол закрыл. Потом шум, крик, топот. И все стихло! Я долго тут сидел. А потом вы пришли…

Не сдерживая больше слез, он шмыгнул в кулак, утер мордаху рукавом и серьезно заявил:

— Спасибо, что выручили, но мне идти надобно.

Афанасий проникся серьезным видом рассказчика и, сдвинув брови, заботливо поинтересовался:

— И куда путь держать изволишь?

— В Колокольцы, — тут же ответил мальчишка и с надеждой спросил: — А может, отведете меня? У меня там дед живет. Помоетесь, переночуете.

— Почему бы и нет! — оживилась я, заметив сомнение на лице Афона, и, помня кое-какую странность в рассказе мальчонки, осведомилась: — А часто у вас бабайки на Змеях трехглавых летают да деревни жгут?

— Да нет. При мне такого никогда не было! — бесхитростно ответил Митяй и уточнил: — И никакой там не Бабайка сидел, а, как сказала мамка, сам Пепельный.

Я почувствовала, как меня изнутри будто приморозило, несмотря на пожар и жаркий день.

— Пе… Пепельный? А ты уверен, что правильно ее расслышал? — Афон шагнул ближе и взял мальчишку за руку. — Ты его видел? Описать сможешь?

Пацан отчаянно замотал головой:

— Нет, только бок пролетающего змея в оконце! Но что это был Пепельный — не сомневайтесь! Мне маменька о нем легенды сказывала и повторяла, что, если когда-нибудь нагрянет Пепельный за страхом, молчать даже под угрозой ремня!

— И что это значит? — опешила я. — Что значит — «за страхом»? Пепельный сам себя давно в зеркало не видел?

Но мальчишку волновали другие проблемы:

— А то! Что может быть хуже ремня? Хворостина и то не так больно стегает!

— Тьфу, да я не об этом! — Я взяла мальчишку за другую руку, и мы с Афоном повели его к Борьке, терпеливо поджидавшему нас в стороне. — Что еще за страх?

Мальчишка дернул плечами.

— Не знаю.

И зашагал к навострившему уши жеребцу.

— Ну ладно… — Я почувствовала, как что-то важное ускользает от моего понимания, и попыталась сосредоточиться. — Легенды. Ты говорил, что мать рассказывала тебе легенды. О Пепельном? Он должен был к вам сюда прилететь? Зачем?

— Теть, подсади? — Митяй будто меня не услышал. Он первым добрался до нервно притоптывающего жеребца, погладил того по носу и, взявшись рукой за стремена, снова попросил: — Подсади, а?

Вместо меня его просьбу выполнил Афанасий. Одним махом закинув мальчишку в седло, он взял Борьку под уздцы и не спеша повел прочь от пепелища. Миновав еще с пяток домов, точнее, того, что от них осталось, мы вырвались из царства пепла и дыма.

— Так что за легенды? — Я снова вернулась к засевшей в мыслях теме, но мальчуган только отмахнулся.

— Я в них ничего не понимаю. Это вам надо бы у деда Олеся спросить.

Мы с Афоном переглянулись. Он едва заметно кивнул мне и спросил у парнишки:

— А до дедовой деревни далеко?

— Да не! Пять стогов пройти, два пролеска до речки Глинотечки миновать и уже там!

— Это хорошо, что близко! — Афанасий улыбнулся и, подняв глаза к небу, вздохнул. — Хоть воды у деда твоего попросим…

— Ага! А мне так жрать охота! — подхватил парнишка.

— Что переночевать негде! — закончила я. — Жизненная поговорка русичей!

— Не русичей, а шамахан! — Афон наконец оторвался от изучения дымно-серого неба и взглянул на меня. — Я с ними долгие годы общался, поди, знаю их поговорки!

— И не шамахан, а гидайцев! — влез в разговор наш маленький попутчик. — У нас один на скотном дворе жил — так эта поговорка точь-в-точь о нем!

— Видимо, у каждого народа есть такая жизненная поговорка, — подвел итог Афанасий.

Какое-то время мы шли молча, каждый думая о чем-то своем. Я наслаждалась свежим воздухом, правда, не без привкуса дыма, который прочно поселился у меня в носу, и изумрудной шелковистой травой, которая так и манила Борьку. Но он понимал, что дело прежде всего, и, не останавливаясь, шел вперед, срезая зубами самые высокие травинки.

Вскоре поле сменилось редким березнячком. Деревья, чьи искривленные стволы сочились нездоровой бурой слизью, осыпали землю желтой листвой, словно сейчас было не начало лета, а поздняя осень.

Ох, как мне здесь не нравится!

— Что-то у вас тут с экологией напутано… — Афон коснулся ближайшего ствола и с брезгливой миной вытер слизь о штаны.

— Всегда так было, — хмыкнул мальчишка. — Дед рассказывал, что раньше тут лес большой был, но я его не помню. Мне всего-то девять лет недавно минуло.

Ага! Немного ошиблась.

Вдруг Борька шумно всхрапнул и зашевелил ушами. Я настороженно огляделась и невольно поинтересовалась:

— Далеко еще до речки?

— Если напрямки, скоро выйдем, — ответил мальчишка и вздрогнул, принявшись озираться. — Только быстрее надо. А то, если кикиморы нас услышат, худо будет.

— Кикиморы? — Я поежилась от тут же возникшего ощущения, что за нами кто-то наблюдает. Оглянулась. Никого! Да тут и спрятаться-то негде, чтобы понаблюдать. — Это еще кто такие?

— Это заблудившиеся души, — ответил за мальца Афон и прибавил шагу. — Вот уж не думал, что встречусь с этой нечистью еще раз.

— А что, были прецеденты? — Ух ты, сказала — даже сама испугалась! И откуда я таких слов нахваталась? Видимо, от Борьки! Или от Ника…

Тоска сжала сердце. Где ты? Что с тобой? Жив ли?

Нет! Не буду думать, не стану вспоминать. Пока.

— Однажды в Мертвом лесу встретились. — Афон бросил на меня быстрый взгляд. — Вот почему тут такое гиблое место. Они высасывают жизнь из всего живого. Деревья, травы, животные — все годится им на обед. Не говоря уже о путниках. Мы для них просто деликатес! Вот только на этот раз нам повезло. День не их время. Авось проскочим.

Внезапно мое тело снова пронзила огненная боль. Я запнулась о невидимый корень и со стоном сложилась пополам. Вокруг стремительно темнело, и тут я увидела, как от деревьев начинают отделяться серые тени. Их безглазые лица окружили меня в сером хороводе, а когтистые пальцы, пронзая холодом плоть, сжали сердце. Туманя сознание, в уши вплелся завораживающий шепот:

«Ты наша… Ты наша навеки…»

Окаменев от страха и боли, я почувствовала, как все мысли, тепло, да и чего там — сама жизнь вырывается из меня с последним выдохом.

«Госпожа. Ты наша госпожа…»

Вдруг тени отступили и начали таять, возвращая в мир краски, а в следующее мгновение меня сжали в объятиях горячие, сильные руки Афанасия:

— Вась? Василиса? Эй, принцесса, ты чего?

Я распахнула глаза и тут же зажмурилась, ослепленная лучами полуденного солнца.

— Все хорошо, Афон. Все хорошо. — Как же здорово дышать полной грудью! Чувствовать воздух, напоенный летним жаром и легким ароматом прелой листвы, чувствовать жизнь, чувствовать себя…

— Чего ж хорошего? Упала, застонала, а потом еще и побледнела так, словно помирать собралась! — Он рывком поднял меня на ноги. — Давай-ка, мать, забирайся в седло. Не думал, что ты такая впечатлительная. Не буду я тебе больше о кикиморах рассказывать! Глаза-то открой!

Я посмотрела в его встревоженное лицо и улыбнулась.

— Правда, все хорошо. Просто… что-то живот прихватило.

Борька, топтавшийся рядом, успокаивающе ткнулся мне в плечо.

— Ну, так ты в кустики сходи! — Круглое, заросшее жесткой щетиной лицо Афона расплылось в улыбке. — Напугала-то как!

— Нет. Все уже хорошо. Не хочу больше в кустики! И можешь меня отпустить. — Я тут же почувствовала, как быстро и без лишних уговоров его руки исчезли с моих плеч, и попросила: — Поехали дальше?

Чувствуя предательскую дрожь во всем теле, я позволила Афанасию помочь мне усесться в седло позади мальчишки и взялась за поводья.

Что со мной? Что это было? Еще одно видение? Или, может, я потеряла сознание?

А в ушах все еще слышался шепот:

« — Госпожа…»

К Колокольцам мы подъехали, когда солнце уже начало клониться к закату. К счастью, больше никаких кикимор и видений не было. Пожаров, впрочем, тоже. Речка Глинотечка оказалась мутным ручьем, который, как говорят, и курица вброд перейдет. Правда, Борька пару раз увяз в тягучем иле, но Афон попросту поднял его на плечи и вытащил на берег, точно он да и мы с парнишкой оказались из рода пушинок.

— Не знала, что ты такой сильный! — Я смерила его удивленным взглядом. А ведь ничего особенного! Пусть на две головы выше меня и даже довольно упитанный, но больше похож на аптекаря, чем на силача-циркача… — А как же твои недавние страдания, что с утерей ипостаси Змея ты стал немощен и слаб?

— Принцесса, не забывай, что мне известны кое-какие магические тайны и добавить себе силу десятерых богатырей — не самая сложная из них. — Афон оглядел измазанные штаны и криво усмехнулся. — Гораздо сложнее очистить от ила и глины последние портки!

— А вон уже и крыши первых домов видать. — Митяй радостно махнул вперед. — У деда и постираться можно, и в баньку сходить.

— И поесть! И поспать! — вздохнула я. С последнего привала прошел уже целый день. Тело ныло и ломило так, словно по мне пробежался табун Бо́рек, а желудок то и дело давал о себе знать голодными завываниями.

А может, мои видения и приступы от переутомления и недосыпу?

Первыми нас выбежали встречать деревенские псы, приветствуя дружным лаем. Где-то мычали коровы, возвращаясь с пастбища в родные коровники. Несколько раздетых по пояс, загорелых дочерна мужиков сидели у высоких стогов, попивая из большой бутыли воду. Заметив нашу процессию, один из них поднялся и неспешно направился к нам.

Увидев его, пацан ужом соскользнул с жеребца и бросился навстречу.

— Дядько! А я гостей к деду Олесю веду, — раздался его звонкий голосок. Добежав до мужчины, Митяй прильнул к нему и только после этого дал волю чувствам.

— Мамка… Батя… Пожар… никого не осталось!!! — сквозь рыдания донеслось до нас. — Змей… Пепельный… Никого…

Сидевшие у стогов мужики, почуяв неладное, разом поднялись и направились к ним. Окружили, о чем-то тихо переговариваясь, затем дружно обернулись к нам.

— Либо накормят, либо прибьют, — обреченно пробормотал Афанасий и потянул Борьку за уздцы. — Пойдем подойдем, что ли?

Когда расстояние между нами сократилось до нескольких шагов, мы остановились. Дядька Митяя подошел ближе и низко поклонился.

— Спасибо, что спасли мальчонку! Век благодарны будем, гости дорогие. Откуда и куда путь держите?

Я спрыгнула с Борьки и, прежде чем Афанасий открыл рот, произнесла:

— Мы ищем путь в царство Пепельного.

Услышав такую новость, мужики хмуро переглянулись и подошли ближе, чтобы получше рассмотреть нашу сумасшедшую компанию.

— Гибели ищете?! Зачем вам туда?

— А надоела нам его обгорелая рожа. Эстетику мира портит, вот и хотим его найти и прибить! — встал на мою защиту Афон.

Гул поднялся такой, что мне стало не по себе.

— Ишь какой умный!

— Его нельзя прибить!

— Он из другого мира!

— Попадете туда — навек сами сгинете!

— Тихо! — прикрикнул дядька Митяя, возвращая тишину. — Не нашего ума это дело. Хотят идти — пусть идут. А пока — услуга за услугу. Пойдемте, я провожу вас к нашему волхву. Дед Олесь живет долго, много знает. Авось и подскажет вам чего за спасение внучка…

И поманил нас за собой.

Мужики расступились, давая дорогу. В их взглядах читались жалость и еще… любопытство. Так смотрят на юродивого. Вроде и жалко, да не такой, как все…

Деревня оказалась небольшой, две улочки, три переулочка, но красивой, утопающей в яблоневых садах. Дом волхва стоял на отшибе, не выделяясь ни новизной, ни добротностью. Старые бревна выбелило время, потрескало солнце. Рядом с домом, скособочась, притулилась крохотная банька, радуя глаз синеватым дымком, рвущимся в небеса из короткой трубы.

Сам дед Олесь не терял времени даром. Ловко орудуя топором, он колол дрова. Запах свежей древесины стоял такой, что я не удержалась и с наслаждением вдохнула, вспоминая дом… Отец тоже любил так поразмяться и вместе с конюхом Парамоном мог за день наколоть целую поленницу.

— Деда! — Митяй бросился к нему. Игнорируя распахнутую калитку, перепрыгнул через невысокую ограду, точнее, плетень и, подбежав, уткнулся тому в рубаху. Мы услышали его торопливое бормотание и всхлипы. Старик, будто и не удивляясь гостям, ловко всадил топор в толстое полено, потрепал внука по растрепанным вихрам и оглянулся, разглядывая нас из-под седых мохнатых бровей. Высокий. Крепкий. Если бы не выбеленные временем космы и седая борода, хитро заплетенная в недлинную косу, его сложно было бы назвать стариком.

Вслед за Митяем в открытую настежь калитку вошел наш проводник и, поравнявшись с хозяином дома, о чем-то тихо заговорил.

Я было хотела направиться за ними, но Афанасий придержал меня за руку.

— Подождем.

Старик внимательно выслушал мужика, утешающе похлопал внука по плечу и, вновь взглянув на нас, поманил:

— Что же вы там стоите, гости дорогие?

— А вот теперь пойдем. — Афон потянул за собой пофыркивающего Борьку. Чувствуя себя не в своей тарелке, я поплелась за ними. Кто дернул меня за язык во всеуслышание заявить, что мы направляемся к Пепельному?

— Митяй поведал мне о вашей доблести. — Серые глаза смотрели строго, заставляя нервничать. — Только скажите, как вы узнали, что он спрятался в подполе?

— Это надо бы у Василисы уточнить, — сдал меня Афон.

Все перевели взгляды на меня.

Я поняла, что краснею, и нервно дернула плечами.

— Не знаю. Просто… почувствовала!

— Хорошее качество! — не стал мучить меня расспросами дед. — Чувствовать тех, кто попал в беду, — не всем дано.

И внезапно так захотелось рассказать ему о приступах, о видениях. Вдруг подскажет, с чего со мной случилась такая неприятность? Но… что-то заставило меня промолчать, скрывая от всех мои страхи.

Старик еще немного посверлил меня взглядом, словно зная о моих терзаниях, и, пряча в усы скупую улыбку, указал на дверь, приглашая нас в дом.

— Заходите. Накормлю, напою, в баньке вымою… — Борька на этих словах принялся нервно приплясывать, наверное, опасаясь, что о нем забудут, но старик успокоил и его: — Вот еще жеребцу вашему овса задам, а после и разговоры станем разговаривать!

Ну да… На ум вдруг пришли страшилки, которые любила рассказывать мне на ночь старая нянька: сначала напои, накорми, а потом и в печь сажай… Действительно, а то чего нас, тощих и грязных, жарить?

Добела выскобленные ступеньки невысокого крыльца, радуясь гостям, весело заскрипели под ногами. Миновав сени, завешанные пучками высушенной травы, мы с Афоном оказались в довольно просторной горенке с более чем скромной обстановкой. Вдоль стены вытянулись две широкие длинные лавки, явно заменявшие нежданным гостям койко-место. В углу расположилась печь, если можно было назвать печью это огромное, на полкомнаты, строение, которое оказалось еще и кроватью хозяина. Рядом с ней, почти в центре комнаты, стоял здоровенный стол, уставленный казанками, глиняными мисками и кружками. Его окружали четыре крепко сбитых табурета.

Два небольших окна давали достаточно света и хороший обзор, позволяя видеть почти все, что окружало избу. Одно окно выходило во двор, а второе на большой, огороженный частоколом огород позади дома, за которым расстилалось поле сочной травы. На горизонте чернел лес, а между полем и лесом алело в закатных лучах круглое, будто рукотворное, большое озеро.

Красота!

Я подошла к окну, из которого были видны двор, часть покосившейся баньки и ограда, со все так же распахнутой калиткой. А еще дед Олесь. Он как раз прощался с нашим провожатым. Заметив меня, тот поднял руку, что-то сказал старику, потрепал по вихрастой голове жавшегося к нему Митяя и направился прочь со двора. Провожая его взглядом, я не заметила, как внук с дедом пропали из видимости. Тут же в сенях хлопнула дверь, и в дом заглянул хозяин.

— Устраивайтесь. — Старик кивком указал на лавки и посторонился, пропуская в дом внука. — Митяй, накрывай на стол! Картошка в казане на печи, молоко и соленья в подполе, а я наберу зелени да вернусь.

Дверь за стариком закрылась. Митяй направился к печи, выполнять наказ деда.

Привычно прихватив рушником заслонку, мальчонка отставил ее к печи. Вытянул из теплого нутра котелок с исходящей паром картошкой, брякнул его на стол и задумчиво посмотрел на нас.

— Огурчики малосольные к картохе будете?

— Отчего же не будем? Будем! — ответил Афанасий, устраиваясь за столом поближе к котелку. — Все, что есть в печи, на стол мечи! У нас за весь день сегодня даже маковой росинки во рту не было!

— Значит, надо из подполья доставать… — тоскливо вздохнул Митяй и покосился на крышку подвала, находившуюся точнехонько в центре комнаты. Если бы не вделанное в нее кольцо, исполняющее роль ручки, я бы даже не поняла, что здесь есть подпол.

— Помочь? — тут же вызвалась я. Не люблю напрягать людей. У мальчонки горе, а тут мы… с огурчиками.

— Да не… мне нетрудно… — замялся Митяй, снова бросил взгляд на крышку подпола и криво мне улыбнулся. — Просто боязно! Когда я был совсем маленьким, деда поведал мне, что жилище человека должно повторять весь мир, тогда и равновесие в нем будет.

— То есть как — весь мир? — нахмурилась я. Начали огурцами — закончили мироустройством!

— А так! — терпеливо принялся пояснять мальчонка, ободренный добродушными кивками Афона. — Чердак должо́н заведовать небесами, жилые комнаты — как наш мир для людей, ну а подпол — для бесов да нечисти всякой. — И тут выдержка изменила Митяю. — А ну как меня там сам Пепельный поджидает, чтобы как мамку и батю спалить?!

Глядя на нервно подрагивающие губехи мальчишки, я подошла и успокаивающе обняла его за плечи.

— Пусть поджидает! Я как раз к нему за должком иду, вот и стребую. Хочешь, я вместе с тобой спущусь и покажу тебе, что в подполе, кроме огурцов, масла, сливок и молока, ничего страшного нет?

— Хочу! — Глаза Митяя засветились радостью. Подумав, он добавил: — А страшное в подполье таки есть! Бочонок медовухи! Деда как ее пригубит — сам не свой становится!

— Правильно, парень! Просто страшно хорошая новость! — оживился Афон и даже поднялся.

— Ну, если только это, то я переживу знакомство с подземным миром этого дома. — Я решительно прошла к крышке люка и, ухватившись за медное кольцо, рывком отворила дверцу в царство «страшных припасов». Из плескавшегося у ног полумрака до меня тут же донесся запах чего-то пряного, сдобренного терпким запахом добродившей браги.

— А свет? — Я оглянулась на парня. Все хорошо, но лезть в незнакомый подвал без лучины или свечи — чревато большими разрушениями.

Он с опаской посмотрел в темноту и, прикусив губу, принялся молча спускаться. В следующее мгновение куцее пятно света разогнало густой полумрак.

Другое дело!

Заметив взгляд Афанасия, я подняла вверх большой палец и начала спускаться вслед за мальчуганом. Хочешь не хочешь — а обещала!

Вопреки ожиданиям подвальчик оказался уютным. Небольшой, чистый, заботливо охраняемый от паутины и мышей. На одной из стен, рядом с ровными рядами кувшинов и глиняных банок, висела масляная лампа, у которой меня и поджидал Митяй, опасливо поглядывая по сторонам.

— Ну, вот видишь, нет тут никого! — Я демонстративно развела руками. — Даже пауков нет!

— Пауков я не боюсь! Они не страшные! — Митяй даже надулся от гордости. — И мышей не боюсь!

— Потому что их тут нет? — Я насмешливо покачала головой. — А кого еще ты не боишься?

— Я вообще никого не боюсь! — нахохлился парень, сообразив, что бояться того, чего нет, — перебор. И тихо добавил: — Только призрака, что на озере обитает, боюсь!

Я не выдержала и расхохоталась.

— Да тебе прямая дорога в сказители! На ходу подметки рвешь: то Пепельный, то призраки!

— Ты думаешь, я вру? А я не вру! — запальчиво выкрикнул мальчишка. — Деда спроси! Я на озере призрак видел! Сам он черный, как ночь, а глаза синие, будто небо в ясный полдень! А еще девица стонет!

— Гм… — Я насторожилась. Сказки сказками, но приличия-то быть должны! — А чего она стонет?

— Дык как ей не стонать, ежели в воду сунули да каменюкой тяжелой придавили, чтобы не всплыла. А вода в озере даже в жару — ледяная! — Митяй обиженно покосился на меня и направился к дальней стене, вдоль которой рядком расположились кадушки с огурцами. — Думаешь, я снова вру?

— Да нет, что ты! — отмахнулась я. — Не бери в голову! Это у тебя воображение богатое.

— Ну и пусть! А волк на самом деле существует! — отрезал тот, подхватил небольшую кадушку и направился с ней к лестнице.

— Какой волк? — Похоже, парень и впрямь фантазер. То девушку камень придавил, то призрак, а тут еще и волк!

— Ну, говорю же! Черный. Только глаза синим горят! И молвит мне — помоги-и-и, Митя-а-а-й! — Последняя фраза прозвучала натужно. И немудрено: мальчишка, рывками переставляя увесистую кадушку со ступеньки на ступеньку, принялся споро подниматься.

— Ага-ага! — Я напоследок обвела взглядом подвал, ухватила две бутыли с молоком и, задув лампу, бросилась за ним. — И как? Ты помог?

— Не! Я его боюсь! Знаешь какой он страшный? — Как только подпол вновь погрузился в темноту, у паренька словно отросло еще по паре рук и ног. Громко пыхтя и подпихивая бочонок, он принялся быстро карабкаться к единственному квадрату света над головой, не забывая приговаривать: — Клыки — во! Сам — во! А глаза…

— Тоже во? — Я поставила бутыли на самую высокую ступеньку, до которой смогла дотянуться, и полезла вверх. Резвости мне добавил легкий шорох, вдруг раздавшийся позади нас в кромешной темноте подвала. Рассказы мальчонки сделали свое дело. Я проникновенно взвыла: — Митяй, шевелись! Ты чего как улитка в клистире? Афон! Ты где? Вытаскивай нас!!!

— Да тут я! Тут! — Над нами, загораживая свет, появилась голова Афанасия. Мальчонка и пикнуть не успел, как вместе с огурцами оказался на поверхности. Следом за ним благословенная лапа Афона выдернула из холодного подвала и меня.

— Чего ты так орешь? — Он поставил меня на пол и, только сейчас заметив нежно прижимаемые мною к груди два белесых пузыря, радостно возопил: — Самогонка? Да ты человечище, Вась!

— Какая еще самогонка? — возмутилась я, с грохотом захлопывая крышку подпола. Мало ли… вдруг чего вылезет? — Это молоко!

— Тогда обрат, а не молоко! Цвет не тот! — не поддержал моего возмущения Афон и миролюбиво предложил: — И вообще, чего спорить? Ты открой пробку да хлебни! А лучше мне дай!

Дед Олесь застукал нас в тот момент, когда мы, откупорив крышку, принюхивались к мутному содержимому бутылки.

— Что же это ты, внучек, не следишь за нашими гостями? Все должно быть по порядку! Сначала помой, накорми, а потом и сказочки с настоечкой рассказывай!

Мы с Афоном дернулись от бутылки в разные стороны как нашкодившие школяры. А чтобы не было улик, Афанасий поставил ее на пол. Митяй удивленно покосился на поллитру, одиноко стоявшую теперь между нами.

— Деда, а разве это не молоко?

— Из-под бешеной буренки! — Хозяин дома прошел к нам. Сцапав бутыль, торжественно пронес ее к столу и водрузил прямо в центр. — Настойка енто! А вот в бутылке, что в руках у Василисы, — сливки.

— А чего твоя настойка такая же белая, как и сливки? — не сдавался малец. То ли хотел нас поддержать, то ли не хотел сам лицом в грязь ударить: деревенский, а самогонку от молока отличить не может!

— Дык она на белене настоянная. Самое то от ревматизма!

Мы с Афоном с трудом отвели взгляд от ставшей враз непривлекательной бутылки, переглянулись.

— А где у вас тут руки помыть? — первой струсила я. Ну а чего? Крышку открывала, нюхала. Единственное что — не пробовала!

— А в баньке! — с готовностью улыбнулся старик. — Пойдем провожу? Любишь самый жар?

— Обожаю! — Я попыталась скрыть промелькнувшие у меня на лице чувства: не то чтобы… Жара, духота! Вода не прогрелась! Уши сворачиваются в трубочку, а по полу холод…

Но куда деваться? Наказывала мне Мафаня — не бери в руки всякую гадость! Говорят, белена сначала ума лишает, потом му́ки насылает такие, что исправить уже ничего не сможешь. Впрочем, противоядие к ней тоже имеется. Главное не опоздать!

Кстати… А это мысль! Мои странные приступы… Уж не белены ли я по дороге наелась? Нанюхалась, натерлась… А чего, под кустиками и не такое расти может!

Эх… И об этом говорит царская дочь!

Ладно! О грустном потом. Что мы сейчас обсуждали? Ах да! Баню!

— Хоть сейчас готова идти!

— Вот и славно! — обрадовался дед и, прежде чем выйти из дома, прозорливо покосился сначала на меня, потом на Афона. — А вы что же, уже небось настойки хлопнули? Что-то побледнелось вам? — и басовито расхохотался. — Да вы не бойтесь! Я свои лекарские притирки у себя в сундуке держу. Не отравитесь!

— А что в бутылке-то? — подозрительно прищурился Афон, предпочитая больше не верить на слово незнакомцам.

— Да самогонка! Молоком очищенная. На миндале да на мелиссе настоянная! В чай добавлять — милое дело! — отмахнулся старик и, поманив меня за собой, скрылся за дверью.

— Ладно. Пойду. — Я не сдержала улыбки, глядя на обескураженное лицо Афанасия. — Да не переживай ты так! Я бы тоже белену с молоком перепутала на раз! И очень бы расстроилась по этому поводу, как и ты!

— Вообще-то я больше переживаю за то, что это не белена! — Афон печально вздохнул. — Знаешь, как ее достать трудно?

— Ядов, что ли, у вас, колдунов, на друзей не хватает? — Теперь удивляться пришлось мне.

— Да нет! Этого-то добра полно! — отмахнулся Афон. — Да только она реально хорошо спинную хворь правит! А еще ее можно в некоторых заклинаниях использовать, вроде мистического зеркала!

— Зеркало… — В моей памяти всплыло это слово. — Точно! Афон, я хотела с тетей поговорить, да боюсь, что через зеркало меня Пепельный увидеть может.

— Не только увидеть, а еще и мысли твои прочитать! Например, о том, что я пообещал вытащить из застенков Ника! — «утешил» Афанасий. — Но ты не горюй. Я научу тебя, как и что сделать, чтобы оставаться вне зоны действия этой магии. Все просто! В бане достанешь зеркало, обведешь им вокруг себя и скажешь такие слова: «Не кламши не ищут, не знамши не подслушивают». И после этого смело вызывай тетю. Но… один минус — действие заклинания короткое. Так что — чем быстрее, тем скорее!

— Поняла! — приободрилась я. Только бы эту белиберду не забыть! На всякий случай дотронулась до корсета — проверила, на месте ли зеркальце.

Тут скрипнула дверь, и в комнату снова заглянул дед Олесь:

— Ну что? Долго еще топтаться будем, девушка?

Я ойкнула и бросилась за ним.