Кротовая нора

Татьяна Макарова

Я не могла предположить, что, устраивая бал для своих коллег-физиков, стану свидетельницей убийства известного физика-ядерщика. Мне не повезло, меня заметили, и когда я попыталась убежать, ранили.Потеряв сознание в 2011 году, я пришла в себя в 1755 году.Как не сойти с ума от происходящего, как вернуться домой, кто убил физика, как обезопасить себя, как оставить любимого человека в прошлом и стоит ли возвращаться в свое время? Все эти вопросы мне и предстоит решать.

10

За окном стемнело, умиротворяюще шуршал дождь.

Люблю, когда идет дождь, с молнией и грозой, с ветром и без, моросящий и ливень, люблю его шум, тихий и громкий.

В комнате стало сумрачно и прохладно, Глаша принесла мне теплую шаль и зажгла свечи в канделябре.

Я сидела, укутавшись шалью поверх домашнего платья, за круглым небольшим столом. Листы бумаги, чернильницу, перо и воск с печатью принесли мне еще днем. Разложив все на столе, я с тоской смотрела на плотный чистый лист бумаги.

«Письмо на деревню дедушке, — мрачно подумала я. Эйфория от найденной броши прошла, когда опять пришлось столкнуться с необходимостью что-то выдумывать. — Так, как писать-то? Побольше завитушек, буква „и“ как пишется? Как английская — палочка с точкой или как наша „и“? А яти пишутся еще или уже нет? Да уж, вопросов больше, чем ответов».

Я встала, подошла к окну, отодвинула штору и как загипнотизированная стала смотреть на дождь на улице.

«Хватит стоять, — очнулась я, — хочешь не хочешь, а писать надо. Боже мой, — снова вспомнила я, — адрес-то какой писать, как раньше подписывали письма? Буду импровизировать», — невесело решила я.

Я взяла перо, макнула в чернильницу, начала писать и сразу же посадила кляксу.

Чертыхнувшись, отложила испорченный лист, взяла другой. Снова начала писать, уже меньше макая перо в чернила. Раньше я считала, что у меня практически идеальный почерк, но сейчас в этом засомневалась. Я писала как курица лапой, перо норовило выскользнуть из руки, корябало бумагу и писало то жирно, то тонко.

В итоге письмо выглядело не лучшим образом. Строчки были кривые, клякс все равно насажала, но решила больше не переписывать. И с завитушками, по-моему, переборщила. Яти писала там, где они казались мне уместными, соответственно, очень много. Букву «и» — то современную русскую, то английскую.

Я очень надеялась, что мое «творение» никто не прочтет. В письме я поприветствовала несуществующую сестру, написала, что задержусь, спросила про здоровье ее и ее мужа, написала про гостеприимство Екатерины Андреевны, на случай, если все-таки кто-то прочтет.

Отложив перо, я сложила письмо пополам, взяла сургуч, подержала его над свечой, когда он растопился, капнула сургучом на стык письма и прижала печать к сургучу.

«Половина дела сделана, — с облегчением выдохнула я, — осталось адрес правильно написать, чтобы не вызвать сомнений ни у кого».

— Так, я говорила всем про Нижний Новгород, значит, пишем Нижегородская губерния, Нижний Новгород. Спасибо маме за родословную, — бубнила я. — Графине Головиной А. В. Да, так я и рассказывала про сестру. Фух, — выдохнула я, — готово!

Адрес и фамилию я тоже писала с завитушками, только старалась не усердствовать, букву «и» на свой страх и риск писала, как русскую букву «и».

— Ну да ладно, почерк все равно не совсем разборчивый получился, — сама себя успокоила я, — может, и не обратят внимания на треклятую букву. Самое главное, чтобы вопросов не возникло здесь, в доме, а в почтовой службе пусть что хотят, то с ним и делают.

Я так устала после поисков броши и написания письма, что еле дошла до кровати и уснула, едва коснулась подушки.