Тайна Оболенского Университета

Татьяна Ларина, 2018

Одним осенним днем в автомобильной аварии погибает профессор университета. Его дипломница, одна из лучших студенток университета, Валерия Ланская, не верит, что ее научный руководитель погиб случайно. Незадолго до своей смерти он передал ей странный конверт, в котором была гравюра из старой библиотечной книги, изображавшая мертвого человека в точно такой позе, в какой нашли погибшего профессора. Валерия начинает собственное расследование, но на ее пути появляется новый научный руководитель – молодой и дерзкий преподаватель. Их противостояние постепенно перерастает чуть ли не во вражду, но наступает момент, когда им придется объединить свои силы, чтобы отыскать истину. /НИКОМУ НЕЛЬЗЯ ВЕРИТЬ!/

9. Бритва Оккама

Осенний бал Оболенского Университета окончился трагедией: нетрезвый студент вышел на балкон в кабинете ректора, но не устоял на ногах и выпал. Он умер сразу. Тело Петра Авилова перенесли в отдельную палату лазарета. Его родным сообщили в тот же вечер, и на следующий день убитые горем родители забрали тело сына. Еще через два дня на небольшом подмосковном кладбище прошли скромные похороны несчастного студента. Дениса Лядова и Алексея Фомина, приятелей Пети, с которыми он распивал алкоголь, отчислили из Оболенки сразу же, и на следующее утро после бала оба покинули Университет.

Хотя и студенты, и преподаватели старались не обсуждать трагедию, во всем Университете царила атмосфера подавленности. Над нами словно висело проклятие. Это была вторая смерть в Оболенке за такой короткий промежуток времени, и если многие грешили на злой рок, я понимала, что оба несчастных случая связаны между собой. Петя что-то узнал от профессора Радзинского и пусть не поверил ему, мог ненароком проболтаться, что и случилось на балу. У меня не было никаких доказательств, но я была уверена, что Авилова столкнули, а это значит, что и мне нужно быть осторожной. Кто бы за всем этим ни стоял, он опасен.

Если рассуждать логически, то столкнувший Петю человек был на балу и слышал его пьяный бред, значит, был в зале в момент речи отца. Идем дальше, Авилов был довольно крепким парнем, и столкнуть его с балкона было бы не просто. Девушке вряд ли бы это удалось. Значит, нападавший был мужчина, причем в расцвете сил. К сожалению, я не могла вспомнить, кто во время моего танца был в зале, а кто выходил. Все выступление я видела перед собой только Арсения, в руки которому угодила прямо со сцены. И в глубине души я радовалась тому, что новый загадочный преподаватель, который первым должен был попасть под подозрение, имел алиби. Кроме него я помнила ректора, он был рядом со сценой, и папу, что внимательно следил за моим танцем. Что до остальных, то их лица смешались в памяти, и никого конкретного выделить не получалось.

Во всяком случае, теперь было ясно одно — если этот некто догадается о том, сколько мне известно, я стану его следующей жертвой. От этой мысли по спине пробежал холодок. Я лежала в своей постели с кружкой чая, укутавшись в плед, но даже это не могло прогнать страх. Игра, которую я затеяла, была слишком опасной, но и идти на попятную уже не могла. Снова вспомнилась просьба папы не лезть во все это, и опять неприятная мысль, что он может быть в чем-то замешанным, неприятным червячком пробралась в душу. Но, нет, у отца тоже было алиби на момент убийства Пети, значит, я не должна его подозревать.

Как же мне хотелось с кем-нибудь поговорить, попросить совета, найти защиту, но никого не было. Несколько дней я не могла найти себе места и сходила с ума, не зная, как поступить. Убийца — кто-то из Оболенки, а значит, никому нельзя верить.

Мое состояние заметила Аринка, она пыталась докопаться до причины, но я только сильнее замыкалась в себе, сваливая все на проблемы с дипломом. Подруга не верила, но настаивать не стала. Она дала мне время, чтобы я побыла одна и успокоилась. Если бы Ринка знала, что меньше всего на свете я нуждалась в одиночестве…

Учебная неделя протекала как обычно, и ничего интересного не происходило. Студентов словно специально загружали учебой, чтобы вытеснить все прочие мысли. Семинары, коллоквиумы, споры, беседы… До ночи библиотека была забита студентами, и даже одного вечера не удавалось выкроить на партию в бридж или поход в кино. Только я никак не могла сосредоточиться на учебе и решила все же навестить отца.

Не предупредив заранее, я пришла к папе вечером в четверг. Он сидел в гостиной в своем любимом кресле у камина и проверял студенческие эссе. Треск поленьев, желтоватый свет лампы и аромат чая с чабрецом — уютно и по-домашнему спокойно. Впервые за последнее время я почувствовала себя в безопасности.

— Лерочка? — отец поднял на меня удивленный взгляд.

— Ты никогда не запираешься… — вздохнула я.

— Зачем? Тут все свои, — отец отложил на стол бумаги, поднялся с кресла и обнял меня. Прикрыв глаза, я прижалась к нему и глубоко вдохнула его родной запах.

— Папочка, запирайся. Мало ли… — я не могла смириться с мыслью, что человек, столкнувший с балкона Петю, может беспрепятственно войти к отцу. А что если?.. Нет, даже думать нельзя!

— Хорошо, буду запираться, — усмехнулся отец, выпуская меня из объятий, — что-то случилось? Ты чего пришла?

— Не хотела быть одна, — я улыбнулась, но по взволнованному папину лицу поняла, что не провела его, и он догадался, что меня что-то тревожит.

— Как ты? Сейчас мы все подавлены.

— Не верится, что Петя так глупо погиб.

— Это же надо было?! Напиться в Оболенском Университете?! — всплеснув руками, возмутился папа.

— Да, тем более напиться до такой степени. Насколько же надо быть пьяным, чтобы так сильно высунуться с балкона в кабинете Серова, ведь там такие высокие ограждения, — я внимательно посмотрела на отца, он догадался, к чему я клоню.

— Лер, ты сама видела его состояние, — все же папа сделал вид, что не понял намека.

— Да. Авилов был явно не в себе, да еще и кричал, что Павел Аркадьевич говорил про какие-то убийства.

— Это все бред старика Радзинского. Он надоумил и Петю, — серьезно сказал папа, — видишь, вся эта ерунда до добра не доводит. Так что, Лера, не забивай этим голову. Занимайся дипломом.

— Ты прав, папочка, диплом сейчас на первом месте. Я не забиваю голову случившимся, ведь иначе сделала бы вывод, что Авилова убили за то, что он мог проговориться о чем-то важном, связанным с профессором Радзинским.

— Валерия, перестань! Ты строишь какие-то фантастические догадки, когда все гораздо проще. И в том, что случилось с профессором, и в несчастном случаем с Петром нет никакой связи!

В первый раз я увидела, как отец по-настоящему разозлился. Он никогда не повышал голоса, предпочитая решать все через диалог. К сожалению, его реакция убеждала в моей правоте на папин счет.

— Ты так уверенно говоришь, что складывается ощущение, будто сам знаешь гораздо больше, чем говоришь!

— Я ничего не знаю, милая, — папа вновь стал ласковым, — я тебя очень люблю. Ты для меня все, и если с тобой что-нибудь случится, я не переживу. Пожалуйста, не лезь в это.

— Ладно, — все же сдалась я, понимая, что если мы продолжим спор, можем крупно поссориться. А того, что хотела, я добилась. Отец боялся за меня, значит, знал, что убийца Радзинского и Авилова рядом, и он опасен.

Этой ночью я осталась в папином доме, заснув в своей старой спальне. Рядом с родным человеком было спокойнее. Впервые за неделю я смогла выспаться.

Проснувшись утром раньше обычного, я наспех собралась и поспешила к себе, чтобы переодеться до занятий. Сегодня вместо эстетики у нас стояла история средневековой мысли, которую вел мой научный руководитель, а он как раз вчера отдал последнюю, написанную мной главу диплома. У меня были некоторые вопросы по его замечаниям, и мне не терпелось их задать.

Дождь, который шел всю ночь, к утру прекратился, и я спокойно дошла до жилого корпуса, а у порога своей комнаты увидела Аринку. Подруга ждала меня уже минут десять, чтобы сообщить новость. Вчера она ходила на свидание с Ванькой, нашим однокурсником, и теперь они встречаются. Будь я немного внимательнее, то давно бы заметила, что между ними что-то происходит. Но я с головой ушла в свое расследование, и только во время рассказа Ринки припоминала какие-то моменты их явного флирта.

— Я рада за вас, он отличный парень.

— Пока рано что-то говорить, но мне он нравится, — мечтательно сказала подруга, — кстати, ты вчера пропустила ужин, а на нем Серов объявил, что на будущей неделе выделит день, чтобы мы показали свои номера, которые готовили к балу.

— Странно, — пожала плечами я, — думала, после случившегося мы не будем устраивать ничего подобного в ближайшее время.

— Он сказал, что пока мы не докажем совершенство своего тела и духа, не сможем стать полноправными выпускниками Оболенки, — передразнивая ректорскую манеру, Аринка закатила глаза, — ладно, давай скорее собирайся, и пойдем.

В этот день занятия для меня тянулись вечность. Я не могла дождаться последней пары, чтобы увидеть Романова. Конечно, вопросы по диплому были не самой главной причиной тому. С каждым днем я все больше влюблялась в своего научрука. Даже его хмурый вид нравился до умопомрачения. Мое чувство не было взаимным, и недолгие беседы наедине о дипломе для меня были как свидание.

Он сидел за столом, увлеченно читая газету. Романов меня даже не заметил, поэтому я позволила себе нагло на него засмотреться. Ему безумно шел темно-синий свитер, подчеркивающий широкую грудь и обтягивающий накачанные руки. Как странно, я ни разу не видела Арсения в спортзале, но с такой фигурой он должен заниматься чуть ли не ежедневно. Говорят, парни глазеют на девушек, но ведь девушки им ничем не уступают. Теперь поняла это по своему опыту.

— Можно, Арсений Витальевич? — негромко спросила я.

— Валерия? — он оторвался от газеты и смерил меня равнодушным взглядом, — Проходи.

— У меня есть пара вопросов по вашим заметкам, — я села за парту перед его столом и достала черновик диплома.

— Хорошо, оставляйте все, я потом посмотрю, — спокойно проговорил Арсений и снова взял газету.

— Но мне хотелось бы обсудить это. Мы с вами как будто перепиской общаемся, — не выдержала я и взялась с другого конца за его газету.

— Так проще, — процедил он и вытянул у меня из рук свои «Спортивные ведомости».

— А мне кажется, дело в другом, — я кокетливо улыбнулась, но Индюк только сильнее нахмурился.

— В чем же?

— Вы боитесь общения со студентами. У вас нет преподавательского опыта, — выпалила я, — как ученый вы неподражаемы, но свои мысли можете излагать письменно.

— Вы меня раскусили, Валерия, — Арсений неожиданно рассмеялся, словно я рассказала анекдот или сама была клоуном, — в таком случае, не давите на меня. Я отвечу на ваши вопросы письменно.

— Хорошо, — я положила на стол диплом со своими пометками поверх его замечаний и села за свою парту.

— Кстати, Валерия, вы были прекрасны на осеннем балу.

В этот момент я чуть не выронила из рук сумку. Сам Арсений Романов сделал мне комплимент! Невообразимо, этот Индюк умеет быть галантным, или это очередная несмешная шутка? Я взглянула на него, но преподаватель уже снова читал газету. Тем не менее, внутри меня словно сверчки танцевали. Даже когда в аудиторию зашли однокурсники, а Арсений начал безумно скучную лекцию, у меня получалось с трудом прятать улыбку. Когда же полтора часа мучений закончились, и все шумно стали собираться, я решила снова подойти к Романову, чтобы дать парочку советов.

— Вы что-то хотели, Валерия? — вздохнул Романов, показывая, как я ему надоела, но почему-то мне казалось, что это не больше чем игра.

— Да, я хотела посоветовать вам больше спрашивать студентов на занятии, так мы все будем в напряжении…

— И не заснете от скуки, — докончил он за меня.

— Я не это имела в виду, — смутилась я.

— Хорошо, я все понимаю и ценю вашу заинтересованность в моем успехе, — ответил Индюк и встал из-за стола.

— И вам следует говорить с нами проще. Не стоит перегружать вашу речь обилием терминов, когда этого можно избежать, это как «бритва Оккама»¹⁰, — не отступала я, следуя за Романовым к шкафчику, откуда он доставал пальто.

— Валерия, прекратите давать мне советы. Я разберусь во всем сам, — Арсений повернулся ко мне, и я отступила на шаг от его грозного вида, — а «бритва Оккама» не всегда работает. Видимо, когда он ее выдумывал, то забыл про различные возможные обстоятельства.

— Что вы сказали? — ошарашено спросила я.

— Что «бритва Оккама» может не работать, — недовольно пробормотал преподаватель и собирался уйти, как я схватила его за руку.

— «Бритва Оккама», которую он придумал? — переспросила я.

— Ну… да, — Романов растерялся, явно не понимая, куда я клоню.

— Но Оккам лишь сформулировал ее принцип, а не придумал.

Арсений замер, а его лицо исказила гримаса злости. Еще мгновение, и он бы точно на меня бросился и задушил бы. Мы оба понимали, что такую грубую ошибку мог совершить лишь тот, кто совершенно не разбирается в философии, но никак не профессор. Кто же тогда Арсений Романов?

— Извините, — промямлила я, — я лучше пойду.

Мне стало страшно. Я убедилась, что тех, кто знает слишком много, в Оболенке убивают, а становиться одной из жертв никак не хотелось. В этот день я пропустила и обед, и ужин. А что до субботней встречи с Арсением, то Аринка согласилась отнести наработки диплома за меня. Утром я снова не пошла в столовую и отправилась завтракать в кофейню, но там меня ждал крайне неприятный сюрприз. Арсений сидел в дальнем углу, поэтому я заметила его, только когда села за столик. Нужно было бежать, но слишком поздно… Он поднялся с места и направился ко мне.

— Доброе утро, Валерия, сегодня в три жду вас у себя для обсуждения диплома. Вас, а не просто ваши тексты. Не вздумайте увильнуть или опоздать, — так громко произнес научрук, что ребята за соседним столом обернулись на нас.

— Хорошо, — выдавила я из себя.

Романов ухмыльнулся, а потом наклонился ко мне так, что никто из присутствующих не услышал его следующих слов:

— Если не придешь, то горько пожалеешь. Поняла?

Я кивнула, и Арсений, пожелав приятного аппетита, удалился. Конечно, никакого аппетита у меня не осталось. До трех дня я не могла найти себе места, словно ожидая казни. У меня даже возникла мысль рассказать все папе, но вмешивать его не хотелось. Сначала нужно поговорить с Арсением. Ну не убьет же он меня, когда весь кафетерий слышал, что сегодня я должна быть у него… Ровно в три я стояла на пороге дома с зеленой крышей.

— Валерия, вы как всегда пунктуальны, — впуская меня в дом, сказал Романов, — сегодня наша беседа состоится в кабинете. Пройдемте.

Словно на эшафот, я поплелась за своим руководителем. Все наши встречи до этого происходили в гостиной, и никогда Арсений не приглашал меня в кабинет. В этот раз все будет очень серьезно.

Кабинет профессора (или кем был Романов на самом деле) по размеру был как у Павла Аркадьевича. Даже интерьер схожий: стол, кресло, два стула напротив, три шкафа, наполненные книгами, и небольшой диванчик. На столе стоял включенный ноутбук в режиме ожидания, а на тумбе сзади — факс. Факс! Вот чье жужжание я слышала той ночью, что была здесь. Интересно, кто писал Арсению в такое время?

— Присаживайтесь, Валерия, — Романов указал на стул, а сам сел за стол и, скрестив руки на груди, внимательно посмотрел на меня, но разговор не начал. Он будто испытывал меня на прочность, и под его тяжелым взглядом я была готова сдаться.

— Вы хотите говорить о моем дипломе? — нерешительно поинтересовалась я.

— Я хочу говорить о нашей совместной работе дальше, — ответил он, доставая из верхнего ящика зеленую папку, — посмотрите, Валерия.

На какой-то момент я замешкалась, но все же взяла папку. От волнения у меня вспотели ладони, и я вытерла их о джинсы прежде чем посмотреть, что внутри. Снова взглянув на Арсения, я заметила, каким довольным он выглядел, а это означало только то, что в руках я держу свое поражение. Глубоко вздохнув, я открыла папку, и то, что увидела, лишило дара речи.

— Надеюсь, вы понимаете, что для Оболенского Университета это очень серьезно? — откидываясь на спинку кресла и вертя перед собой позолоченный нож для бумаги, спросил Романов.

— Да. Я буду обо всем молчать.

— Нет, Валерия, так не пойдет! — он отложил нож, встал с кресла и, обойдя стол, сел на него рядом со мной. — Если вы не хотите, чтобы о содержимом папки узнали все, то с этого момента будете делать все, что я вам скажу. И ни шага без моего ведома и согласия.

Примечания

10

Бритва Оккама (иногда лезвие Оккама) — методологический принцип, в кратком виде гласящий: «Не следует множить сущее без необходимости» (либо «Не следует привлекать новые сущности без крайней на то необходимости»).