Дыхание тайфуна

Татьяна Кузнецова

О чём рассказы в этой книге? О жизни. Спокойно и безмятежно текут наши дни, но вдруг тайфуном врывается нечто неординарное, переворачивает всё вверх дном и уносится прочь, оставляя озоновую свежесть. У всех случались такие тайфуны: незабываемая встреча, опасное путешествие, неожиданная передряга. Они наполняют нас яркими переживаниями, заставляя испытывать то радость, то страх, то надежду. Но именно эти короткие вспышки с благодарностью вспоминаем мы, бросая взгляд в прошлое. Это и есть жизнь.

Три Бориса

Не часто встретишь мужчину с именем Борис, но в жизни Анны их было три. Два — в счастливую пору юности и третий — совсем недавно.

Борис первый

Всё в этой истории, от встречи до расставания, было нетипичным для повести с сюжетом о неразделённой любви. Началось с того, что однажды, войдя в комнату, Аня с ужасом увидела на своей кровати поверх зелёного общежитского одеяла спящего мужчину в одежде и чёрных ботинках.

— У нас в комнате какой-то мужчина!

И вот уже вдвоём с вахтёршей они трясут его, наперебой задавая вопросы.

— Вы что здесь делаете?

— Как вы сюда попали?

Светловолосый парень, кажется, немного пьян, сидя на кровати, улыбаясь, что-то путано рассказывает им, дескать, пришел в другую комнату, там никого не оказалось… Он не спешит, выказывая полную доброжелательность, и задерживается в комнате дольше, чем мог бы рассчитывать в своём положении. Подтянулись девчонки: Шура — крупная девушка с изумительной кожей, и две Людмилы, так крепко дружившие между собой, что воспринимались как одно целое. Так началось знакомство. Произошедшее в тот день превратилось для девчонок в весёлое приключение, которое, впрочем, имело продолжение. Борис стал заглядывать к ним в гости. Сначала общались все вместе: четыре девушки, жившие в комнате, и Борька, как они стали называть его за глаза. Парень подолгу засиживался в комнате, развлекал девчонок своими рассказами, заставляя их хохотать от души, но понемногу стал переключать своё внимание на Аню. Почувствовав это, Анна «заняла оборону». Она считала безнравственным давать мужчине надежду, не испытывая к нему каких-либо чувств. С детства помнились наставления мамы: «Если тебе парень не нравится, скажи ему об этом прямо и не морочь голову». «Нет, нет», — постоянно говорила Аня на все предложения Бориса, стараясь быть честной. Может быть, именно это противостояние разжигало в нём мужское желание добиться её расположения. А возможно, двадцатитрёхлетнего мужчину привлекали чистота и свежесть восприятия жизни, ещё не отягощённые жизненным опытом. На тот момент у Анны, конечно, был свой идеал молодого человека. Он представлялся ей высоким широкоплечим блондином с зелёными глазами, весёлым, с искромётным чувством юмора. Душа любой компании. Возможно, он играет на гитаре. Он должен быть старше Анны почему-то на два года, а имя такое, что даже в уменьшительном варианте не может перечеркнуть его мужские качества. Уж конечно не Вася, Петя или Боря. Может быть, Андрей. Или Олег. Но, несмотря на свой довольно высокий рост и светлые волосы, Борис явно недотягивал до идеала. Он немного сутулился, говорил негромко, как бы процеживая слова сквозь зубы. А бледное лицо с птичьим носом, сливаясь с именем, полностью лишало его той яркой индивидуальности, которая могла бы привлечь внимание семнадцатилетней девушки. И даже то, что Борис был довольно начитанным, совсем не помогало ему. Когда он заговаривал о произведениях незнакомых Ане авторов, это скорее отпугивало её, указывая на разделяющую их дистанцию. Но однажды, Восьмого марта, она приняла от него подарок. Это был крохотный букетик весенних цветов, длинная толстенькая открытка, ещё какая-то мелочь. Аня была тронута. Это был первый подарок, который ей преподнёс мужчина в женский праздник, не считая пьесы Толстого «Живой труп», полученной от соседа по парте в двенадцать лет. Да как-то раз, опять изменив своим принципам, Аня сходила с Борисом на фильм в только что открывшийся кино-концертный зал, куда достать билеты было просто невозможно. Наверное, она сделала это напрасно.

И вот состоялось объяснение. Они стояли у окна в торце пустого коридора. Он говорил о своей любви как-то косвенно и странно: «Мне отдалась одна девчонка… татарочка… Ждёт, что мы поженимся… Я сказал ей, что люблю девчонку…» Слово «отдалась» резануло Анне слух. Живое воображение девушки тут же нарисовало картину, как татарочка отдаётся Борьке, и привычное равнодушие к парню сменилось неприязнью. Но сам факт признания в любви всё-таки тешил её самолюбие. К своим обычным «нет», «нет» ей нечего было добавить.

— Подари мне свою фотографию, — попросила она.

— Как бабочку… на булавочку… для коллекции… — цедил Борис.

Раздавленный, ушёл. В комнате на Аню посмотрели сочувственно. На дворе стоял промозглый октябрьский вечер. Вдруг со звоном посыпались оконные стёкла, брызнули острыми осколками на пол и на кровати. С визгом, толкаясь в дверях, девчонки высыпали в коридор. Переполошив весь первый этаж общежития, в конце концов вернулись в комнату и, рассевшись по кроватям, стали совещаться, что делать. «Что женсовет постановил?» — раздалось в зияющую дыру в окне. И опять все бросились к двери, как стая вспугнутых воробьёв. Но это были уже их спасители. Группа рабочих парней с Синих Камней проходила мимо корпуса как раз в тот момент, когда Борис чинил свою расправу. Прижав его к стене, потребовали объяснений. Борис, размазывая слёзы, говорил им, что любит девчонку… А она… «Ну и где она?» — спросили парни уже в комнате. Анна потупила глаза.

Ночь была тревожной. Как могли, девушки заткнули окно подушками, чтоб не дуло, и спали чутко, готовые в любую минуту вскочить и выбежать вон. Они подружились с этими замечательными ребятами. Парни вставили стёкла. А невысокий голубоглазый Володя каждый вечер провожал Аню до двери общежития после вечерних занятий в институте. Одна она ходить боялась, за каждым кустом ей мерещился Борька. Девчонки говорили, что иногда видели его прогуливающимся возле корпуса.

Ну и где она?

Борис второй

Эта история случилась ровно через год после первой. Анна по-прежнему жила в том же общежитии, работая гардеробщицей главного учебного корпуса Уральского политехнического института, где и училась, но теперь уже на втором курсе вечернего отделения. Каждую смену четверо девчонок порхали весёлой стайкой от барьера к вешалкам, принимая и выдавая пальто студентам-очникам. У гардеробщиц были свои любимчики, которым часто давались клички. Например, «полосочка» — за то, что на свитере у парня поперёк груди шла широкая цветная полоса. Иногда, чтобы узнать, как зовут интересующую личность, девчонки даже позволяли себе залезть в карман висящего на вешалке пальто в надежде найти студенческий билет с именем и фамилией. Это было замечательное время, наполненное какой-то необузданной радостью. Анна не замечала ни бытовых неудобств, ни хронической нехватки денег. Она постоянно находилась в предчувствии огромного счастья, которое вот-вот должно было обрушиться на неё. Так и случилось.

Аня сразу обратила на него внимание. Высокий, с широкими костлявыми плечами, выпирающими из-под серой рубашки (он почему-то ходил в рубашке, без пиджака или свитера, как другие студенты). У него была удивительная улыбка, застенчивая, даже немного виноватая. Эта улыбка заставляла её сердце сладко сжиматься и падать вниз. Его звали Борис Кетикопулос. Откуда взялась на Урале эта красивая греческая фамилия? Она действовала на девушку так же магически, как и его улыбка. Новое, неизведанное доселе чувство охватило Аню с такой силой, что ей порой становилось страшно. Завидев Бориса где-нибудь в лабиринтах института, ей хотелось бежать подальше с его глаз. Ане казалось, что все вокруг слышат стук её сердца. Что было с ней, когда однажды на институтском празднике Борис, взяв её за руку, вовлёк в пляшущую толпу! Он как будто отодвигал танцующих своими плечами, создавая ей пространство для движений, и улыбался своей обезоруживающей улыбкой. Куда подевалась её обычная раскованность? Кажется, она забыла, как можно танцевать, импровизируя и подчиняясь лишь ритму музыки. Аня не чувствовала своего тела: руки и ноги были деревянными. С пересохшим горлом, в полуобморочном состоянии, она желала лишь одного, чтобы поскорее закончился этот танец. Анна засыпала и просыпалась с мыслями о нём. Девчонки знали об её чувствах.

— Анька, а если бы он предложил тебе выйти за него замуж, ты бы пошла? — спросила однажды подруга.

— Да, — выдохнула Аня.

Как-то, просматривая институтскую газету, девчонки наткнулись на список студентов, отчисленных за академическую неуспеваемость. В этом списке был Борис со своей необыкновенной фамилией. Он ушел служить в армию. И оттуда прислал письмо. Потом ещё и ещё. Это были простые письма ни о чём, с какими-то вырезками, картинками. «Чем ты дышишь? Что тебя волнует?» — задавал вопросы Борис. Он пытался узнать её, искал темы для общения. Анна отвечала резко, иногда даже нумеруя свои ответы: 1) дышу я кислородом; 2) волнуют меня события во Вьетнаме и уральские морозы… Зачем она это делала? Кто водил её рукой? Будто не она каждый раз прижимала к груди полученное от него письмо, а потом, как безумная, бегала по этажам и искала укромный угол, где можно было бы остаться один на один со своим сокровищем. Дрожащими руками вскрывала конверт и не могла разглядеть строк из-за слёз, застилавших глаза. Он был не глупый, он всё понял и однажды написал: «Никто не испытывал ко мне таких горячих чувств». Ещё он писал, что не собирается забывать то, чему его учили в институте, и обязательно вернётся.

Борис пришёл из армии через два года. Аню уже закрутила, завертела студенческая жизнь дневного отделения, куда она перевелась после двух лет учёбы на вечернем. Она уже пела под гитару Лёши Истомина, который впоследствии стал её мужем. И Борис почти превратился в воспоминание.

Борис третий

Оставив позади весёлую и счастливую юность и годы становления, Анна наконец вступила в полосу устоявшейся жизни с размеренным течением. Её работа в цехе самого престижного в городе предприятия состояла в том, что она кропотливо готовила свой проект и затем выполняла его согласования. Проект за проектом — по кругу. Время согласований Ане нравилось больше всего. Она любила появляться в кабинетах больших начальников, занятых и строгих, обезоруживать их улыбкой, отвлекающей фразой и видеть, как те превращаются в обыкновенных людей, не лишенных человеческих слабостей. Помнится, как однажды Анна вошла в кабинет начальника пожарной части. На её «здравствуйте» он буркнул что-то, не подняв головы. Застыв на пороге, она проговорила:

— Двадцать восьмой (это номер её цеха) пришел поздравить вас с праздником.

— С каким? — он вскинул голову.

— С Днём влюблённых (это было как раз 14 февраля).

— А-а! — он почему-то густо покраснел.

Вскочил, засуетился. Затоптался, не зная, за что схватиться. И ей стало жалко его. В летнее время было ещё проще, хотя ничего откровенного в одежде Анна себе не позволяла. Просто они были мужчинами, а она — женщиной, чем иногда и пользовалась беззастенчиво. Трезво оценивая свою внешность, Аня понимала, что азиатские скулы и невыразительные губы не могут поставить её в ряд первых красавиц, но также знала и свои неоспоримые достоинства. Сколько раз она ловила на себе восторженные мужские взгляды, прикованные лёгкой поступью, прямой спиной и высокой грудью! Справедливости ради нужно сказать, что иногда ей всё же приходилось горячо доказывать свою профессиональную состоятельность.

Они познакомились во время согласования. Борис со странным отчеством Эльбрусович был высокого роста, с животиком в начальной стадии образования, со здоровым (а может, нездоровым) румянцем и аккуратно подстриженной детской чёлочкой. Но и животик, и эту глупую чёлочку она готова была простить за его голос — мягкий, бархатный, обволакивающий. Когда он говорил, Анна каждый раз вспоминала Льва Лещенко. И сам Борис вдруг становился похожим на этого обаятельного, интеллигентного певца. Бывало, до того, как поставить свою подпись заместителя начальника цеха по техническим вопросам, ему требовалось уточнить некоторые детали на месте, и они вдвоём отправлялись на какой-нибудь удалённый объект на территории бескрайнего и пустынного предприятия. Он подавал ей руку в труднопроходимых местах, а иногда отправлялся один, например, на крышу огромного здания почти по вертикальной лестнице и, спустившись, пересказывал, как там и что. Если такие путешествия совершались летом и объект был особенно удалён, они, обласканные солнцем, почти забывали, что находятся на работе. Он говорил о том, что ему сорок пять лет (Аня была на пару лет старше, но почему-то ей хотелось скрыть это), что жизнь такая короткая и нужно спешить. Потом спрашивал, замужем ли Анна и хороший ли у неё муж. Она отвечала со вздохом. Он понимал это по-своему: значит, не всё благополучно.

— Почему вздыхаешь?

— Вопросы не нравятся.

Окно его кабинета было как раз напротив проходной, через которую утром густо валил народ. Часто Борис стоял у окна и приветствовал Анну взмахом руки. Она махала в ответ, и приподнятое настроение было обеспечено ей на полдня. Иногда он подвозил её на своей шикарной импортной машине, по ходу меняя ранее намеченный маршрут. Поглядывал сбоку и опять задавал свои неуклюжие вопросы, но Анна искусно делала вид, что ничего не понимает. Она флиртовала. Она играла с ним, как кошка с мышкой, то прижимая когтистой лапой, то отпуская ненадолго, даря надежду. Не видя всей глубины её коварства, бедолага вынужден был конкретизировать свои намёки, которые становились ещё более тяжеловесными. Чего она хотела? Банальной измены? Ни в коем случае! Аня любила своего мужа и находилась в том состоянии спокойного светлого счастья, которое с годами становилось ей всё дороже. Она дёргала за ниточки, чтобы ещё и ещё раз услышать звон привязанных к ним колокольчиков, сообщавших ей о том, что она привлекательна и желанна. История закончилась, так и не начавшись. Цех, в котором она работала, был расформирован, их встречи прекратились.

Борис тихонько улёгся на аккуратную полочку Аниной памяти, рядом с теми двумя Борисами, которых она иногда уже снимала с насиженных мест, чтобы встретиться с ними вновь.