Мысли вслух во сне и наяву. Книга первая

Татьяна Васильевна Володина

Москва в 2014 году. Таня и Кирилл вместе уже четыре года. Это молодые, талантливые люди со сложившимися характерами и карьерами. Им хорошо вместе. Но в каждой жизни есть это пресловутое «НО», с которым приходится считаться. И «судьбу» никто не отменял…

Глава 4

Войдя в офис утром на следующий день, Таня застала всех сгрудившихся у стола Юлии. Раздавались взволнованные голоса, она услышала слово «Крым». Такой всплеск эмоций в их комнате, в начале рабочего дня? Нет. Только не у них. Именно по утрам, как правило, все были еще сонные и тихие, пытаясь окончательно проснуться и сосредоточиться. Вот только на чем? Но это уже другое дело. А тут такое столпотворение, и где? У стола Юлии.

— Что-то случилось? — взволнованно спросила Таня, вглядываясь в лица коллег.

— А ты что, не знаешь? — с удивлением спросил Илья. — Ты где была? Крым, похоже, уже наш.

— Где была? Спала в кровати, потом бегала. Так, что с Крымом?

— Он наш!

Таня обвела взглядом комнату. Остальные смотрели на нее и молчали.

— Наш? В каком смысле?

— В смысле Крым отныне принадлежит Российской Федерации, а точнее, нашей Родине, — патетически провозгласил Илья и с возбуждением потер руками. — Правда, здорово?!

— Правда, — согласилась с ним Таня, широко улыбаясь, и быстро включила компьютер, чтобы ознакомиться с новостями. У нее в сумке подал голос телефон. Звонок был Кирилла.

— Мы с тобой проспали все на свете, — засмеялся он. — Все отлично, но мне больше нравится спать с тобой.

Он снова весело рассмеялся.

— Новость замечательная. Ты как?

— Я… хорошо. Просто отлично. Уже есть итоги референдума?

— Есть. Уже все есть. Всего навалом. Ты то, чего молчишь?

— Я? Я пока толком не поняла, но, наверняка знаю, что это здорово, восхитительно и сносит голову, — ответила Таня. — Я только вошла, была у главного, но он, по-видимому, тоже еще не знает. Думаю, если бы знал, то обязательно прокомментировал бы.

— Чего ты не поняла? Тут и понимать ничего не нужно. Крым отныне и навсегда был, есть и будет наш.

— Я не возражаю. Я, конечно, «за»! Поговорим вечером, дома, — и Таня отключилась.

— Илья, какие итоги?

— 97 процентов — за.

— А крымские татары? Они, как? — в общем хоре голосов не было слышно голоса Юлии. Таня подняла глаза и посмотрела на нее. Та сидела молча.

— Они не пришли голосовать, — реплики подавал только Илья. — Да и Бог с ними… они погоды не делают.

— Ты имел в виду «Бог с нами», — поправил его Андрей. Это были первые слова, которые в это утро Таня услышала от него.

— Ну, да. Пусть будет так. Суть ведь не в этом. — У Ильи сверкнули радостью глаза.

— Так в чем суть? — поторопила его Таня. Ее тоже захватило чувство восторга.

— Среди населения Крыма они составляют процентов 12. А в любом здоровом обществе всегда должна быть оппозиция. — С торжеством в голосе изрек Илья.

— Согласна. Но любое здоровое общество должно считаться с мнением меньшинства. Думаю, что это тот самый случай.

— Любое меньшинство обязано подчиниться большинству, — упирался Илья. — Ты будешь утверждать обратное?

— Не буду. С этим мы разберемся позднее. Да и им, по-видимому, необходимо подумать.

— Скорее, поторговаться с властью, — изрек Илья, и Таня подумала, что она должна согласиться с ним.

Она рассмеялась. Сейчас это не имело значения. Главное, что население Крыма приняло решение, и это решение ее очень даже устраивало. Андрей продолжал молчать. Молчала и Юлия. Похоже, радовались они двое: Илья и она. Ольга еще не появилась, но она пока не в счет. Ее мнение будет зависеть от мнения ее друзей и знакомых. За этим даже не нужно ходить к гадалке.

— И любое здоровое общество должно считаться с мнение международного сообщества, — с горечью проговорила Юлия, обернувшись в сторону Тани и та поняла, что эти слова были адресованы именно ей.

— А что не так с международным сообществом? — попыталась пошутить Таня.

То, как Юлия это произнесла, было ясно, что она не разделяет восторга Ильи. Она проигнорировала вопрос Тани, встала и подошла к окну. А за окном уходила зима и наступала весна 2014 года, и мир стремительно менялся у них на глазах.

— Никто, ни одна страна не признает этот референдум. Даже ваши, хваленные Казахстан и Белоруссия не признали независимость Крыма официально. Уж, какие наши добрые друзья, и те в кусты, — голос ее прозвучал с сарказмом. — Что вам всем не хватает? Крыма? И какая разница, чей он, если остался на том же месте? Не на Луне, а все там же — на нашей грешной Земле.

— Мне есть разница! — засмеялся Илья. — Мне лично не хватает Севастополя, Ялты и Балаклавы, и домика Чехова тоже. А Крым пусть будет на нашей грешной Земле, но только в составе России. И на другое, я не согласен и так будет правильно и справедливо. Или, ты так не считаешь?

Юлия обернулась и свирепо посмотрела на Илью. Таня подумала, что она сейчас разразится потоком негодования и упреков, но, на удивление, та промолчала. Таня встретилась с недоумевающим взглядом Ильи. Он пожал плечами, и улыбнулся Тане, как заговорщик. Ему явно хотелось поспорить с Юлией, но та не подарила такой возможности. Таня в ответ погрозила ему пальцем, покачала головой и ласково улыбнулась. Этим она дала ему понять, что думает как он, что с каждым его словом согласна.

— А кому-то потом захочется Эйфелеву башню или Биг-Бен, например? — Юлия говорила гневно, громко. — Такие вещи принадлежат всему человечеству. Приходи, прилетай, приезжай и смотри. В этом важно не место, оно не становится ближе или дальше, а человеческие отношения, если они не получаются, то и возникают трагедии и недопонимая.

— Не думаю, что французы отдали бы башню, например, итальянцам, а англичане — Биг-Бен французам с местом или без него, — заметила Таня.

— На кой черт нужна итальянцам башня? Они не возьмут ее и за миллионы евро, — перебив Таню, засмеялся Илья.

Она посмотрела на него с укором.

— Ты говоришь о человеческих отношениях. — Таня обращалась непосредственно к Юлии. — Я с тобой согласна. Действительно, если они не складываются, то начитается трагедия. Вот так же и с Крымом. Как только начали его ломать, и устанавливать порядки противные его жителям и любому здравомыслящему человеку, так люди, сразу же поняли, что находятся не там, где гордятся их героями, памятники которым стоят на площадях их городов, а там — где от них требуют забыть, что на дне моря покоятся русские корабли, чтобы вражеский флот не мог войти в бухту Севастополя. Ты считаешь это не аргумент? Для меня аргумент. От одной только мысли, что в бухтах Крыма будут стоять корабли НАТО, а флоту России придется покинуть родные берега, мне лично становится дурно. С какой стати такое надругательство над славой русских моряков? Ты, по-видимому, забыла, что в 1788 году русские войска под командованием князя Потемкина взяли турецкую крепость Очаков на побережье Черного моря рядом с устьем Днепра. Этому в школе учили. Об этом нам наш великий поэт напоминал о временах «Очаковских и покоренья Крыма…» И это ты забыла? И отныне эти земли принадлежали России. В Херсоне покоится прах князя Потемкина, который, наверняка, переворачивается в гробу. А Одесса? Наша Одесса с Потемкинской лестницей теперь в государстве, которое собирается враждовать с нами? Украина приняла решение не только уйти от нас, но и разорвать братские узы. Свалить, одним словом. Если так, то пусть уходит без наших земель, без того, чем она была одарена Россией. Так должны поступать честные люди? Думаю так. Но она предпочла поступить, как поступают воры и предатели. Или у тебя другое мнение? И пусть говорят что угодно, но от этих мыслей я не могу отказаться, ибо, отказавших от них, я буду считать и себя предателем. Слово «патриотизм», в конце концов, еще никто не отменил.

Помолчав пару секунд, она тихо добавила:

— «За березовую Русь с нелюбимой помирюсь!»

Андрей тихо отошел от стола Юлии, прошел по комнате, сел за свой стол и задумчиво посмотрел на Таню.

— Сильно! Это?

— Да, Есенин.

Он откашлялся и тихо заговорил:

— Все ты правильно говоришь, нужно помнить уроки истории. Я тоже все думаю…. Когда началась Великая отечественная война и фашисты заняли территории СССР, наши соотечественники, покинувшие Россию большевиков, стали ей помогать победить иноземного врага. Вот величие национального духа, а не в том, чтобы для своего блага отказать в помощи своим ближним. И потом, нужно помнить, что Крым принадлежит не только ныне живущим, но и нашим детям. Я согласен и готов подписаться под каждым твоим словом, но мне и очень тревожно, словно должно случиться, что-то более значительное и страшное.

— Именно, — весело вставил Илья, еще не поняв, о чем говорил Андрей. Он все еще находился в приподнятом настроении. — Нечего разбазаривать царские волости.

Это прозвучало так неожиданно и забавно, что Таня засмеялась, а затем повернулась к Юлии и тихо сказала:

— А что Казахстан или Белоруссия? Ну, что ж, и такое бывает. Даже скорее такое и бывает. По-видимому, у них свои резоны, а у нас свои. Пусть это будет на их совести.

— Ты считаешь, что нам не следовало вмешиваться? — этот вопрос Юлии задал Илья. При этом у него глаза из голубых, стали стального цвета.

— Тихо-тихо, — снова остановила его Таня, — такие вопросы должны обсуждаться здраво и без истерик.

Юлия резко повернулась лицом к комнате и с гневом произнесла:

— А я не собираюсь ни с кем ничего обсуждать. У меня на этот счет есть свое мнение.

— Не считаешь достойной себе нашу аудиторию? — взвился Илья.

— Какой ты еще ребенок, — Юлия снисходительно посмотрела на него и обхватила голову руками.

— Если что, то именно такие ребята будут защищать и Крым… и Россию. Они уже сегодня это делают и в Крыму, и на Донбассе. По-видимому, пришло время, когда каждому из нас нужно подумать не только об ужине и месте проведения очередного отпуске, а куда о более важных вопросах: Ты с кем? Что для тебя означает Родина?…

После сказанного Таней, в комнате стало тихо. Никто не решался нарушить тишину. Юлия подошла к окну и стояла пару минут спиной к комнате, а потом заговорила:

— Нет, это не потому. Аудитория здесь не причем. Все дело в содержании обсуждаемого вопроса, и что мы понимаем под словами «международное сообщество», «присоединение Крыма» или «аннексия Россией Крыма».

— Ну, да. Согласна, — тихо сказала Таня, — так называемое международное сообщество, конечно, будет считать, что присоединение Крыма к России имело характер аннексии, последовавшей за вооруженным вмешательством России во внутренние дела Украины. Можно даже новости не читать и не слушать. Оно у нас такое — международное сообщество. Когда двадцать три года назад на территории Белоруссии, в Беловежской пуще три деятеля, в кавычках, разделили, развалили, ввергли в хаос огромную великую страну с многонациональным населением, которое жило в мире и согласии, объединенное единым русским языком, чтобы слышать и понимать друг друга и, при этом, разговаривая и создавая произведения искусства каждый на своем национальном языке, твое, пресловутое международное сообщество, словно веревку проглотило, и в восторге рукоплескало развалу нашей страны. А что теперь? Забыть нашу великую историю? Вычеркнуть из нее времена наших предков? Кем мы тогда будем после этого?

— А теперь нам перекроют кислород, — тихо пробубнил Андрей.

Таня резко повернулась к нему.

— Кислород? Тебе не хватает кислорода? Здесь, дома, в России?

— Я не о том. Снова все ополчатся на нас. Введут дополнительные ограничения на въезд в страны, начнут мыть нам кости, и кричать, что мы агрессоры. Не очень манит быть изгоем в мире. Снова станем изучать великое искусство по картинкам.

— Согласна. Совсем не манит. Но и быть хорошими для всех надоело. Когда мы подвигаемся и протягиваем руку, то там, в мировом сообществе, это воспринимается, как наша слабость. И они начинают наглеть. А наглых я не люблю.

— Андрей, этот вопрос не разрешим, — Юлия мило улыбнулась Тане, — наша Татьяна Владимировна горячая поклонница нашего Президента. Владимир Владимирович ее просто околдовал. Чтобы он не сотворил, для нее это высший класс. Я не удивлюсь, если она возглавит клуб поклонников Президента.

— Поздно.

— Что поздно? — спросил Андрей.

— Поздно создавать такой клуб, — громко сказала Таня. — Он уже давно создан. Я православная, хоть и не соблюдаю постов и много чего прочего, но библейскую заповедь «не сотвори себе кумира», как и другие, я знаю, всегда помню и пытаюсь им следовать. Но если наш Президент пошел навстречу пожеланию населения Крыма и не повернулся к ним спинов в угоду пресловутого международного сообщества, то я с ним. И потом, понятие «международное сообщество» вообще не имеет содержательного смысла, оно чисто риторическое. У разных стран была, есть и будет разная позиция.

Юлия фыркнула.

— Была? Возможно, да. Будет — сомневаюсь, а вот есть на сегодня только единая позиция. И с этим не поспоришь.

— Я бы не стала пока так утверждать, а немного подождала, — улыбнулась Таня. — Я вот смотрю: в ООН, например Китай, воздержался, а это тоже не отрицательная позиция.

— О! — горько усмехнулась Юлия. — Это обычная практика в ООН, когда очень хочется, но родители, я имею в виду США, не велят. Лавров сказал, что Россия в результате голосования на Генассамблее не оказалась в изоляции. Он, по-видимому, имел в виду именно воздержавшихся, да еще и тех, кто в голосовании не принимал участие.

— И что у нас в итоге? — весело спросила Таня. — А в итоге у нас: из 193 государств «против России» проголосовали — 100.

— Чепуха! — махнул рукой Илья. — Поздно спохватились.

— А 93? — спросил осторожно Андрей.

— А 93, по-видимому, имеют свои причины не голосовать ни против, ни за. И это радует, но и вызывает раздумье, почему? И этих причин, кроме как: «очень хочется проголосовать за Россию, но не хочется ссориться с США», может быть очень много всего, в том числе: «хочется проголосовать против России, но не хочется с ней ссориться».

— И это правильно! — Илья долго и весело смеялся. Наконец заулыбался и Андрей. В это момент в комнату влетела Ольга, громко хлопнув дверью. Юлия даже не шелохнулась, сидела отрешенная, словно все эти разговоры не касались ее.

— Вы уже знаете? — закричала она. — Нам теперь конец.

— Оля? — к ней тихо обратилась Таня, — у тебя все в порядке?

— А? — Ольга резко повернулась в ее сторону. — У меня? Да!

— Ну и, Слава Богу. Теперь сядь, успокойся и расскажи реакцию на событие твоих друзей.

Ольга, последовав предложению Тани, тихо подошла к столу и села, а затем вдруг быстро заговорила:

— Мои знакомые, как с цепи сорвались. Я с трудом от них отбилась. Одни пугают меня железным занавесом… и все такое, а я вот подумала, моя командировка в Париж состоится?

— А что другие? — тихо спросила Таня.

— Другим — это пофигу.

— Ясно. Зачем им Крым? Они рванут в «родные» Майами, а Крым на карте не найдут. Крым нужен тем мальчишкам и девчонкам, которых избивали и убивали, а этим действительно «пофигу», как ты сказала. У них главное не Родина, а деньги родителей.

Юлия словно проснулась и с сарказмом засмеялась.

— Не знаю, не знаю. Все теперь в подвешенном состоянии. И командировки и наше финансирование. Мы глянец на русском языке, только один из глянцев на разных иных языках. Наши хозяева там, а мы здесь. Могут запросто, и прикрыть нас.

— Юлия, перестань пугать всех. Оля, — ласково обратилась к ней Таня. — Конечно, твоя командировка состоится. Насколько я знаю, билет на самолет у тебя уже в сумочке и гостиница заказана и с музеем есть договоренность. Да и наши хозяева, как выразилась Юлия, не будут спешить отказываться от своих, очень не маленьких доходов. Уж поверь мне. Да и потом, для нас работа всегда найдется. Наш народ, слава богу, любит читать. А если будет меньше их глянца, то, возможно, это даже будет лучше. Мы создадим свой глянец. И он будет, наверняка, лучше их.

— Где ты найдешь рекламодателей? — фыркнула Юлия. — Да и будет ли вообще теперь реклама?

Таня пожала плечами и, повернувшись лицом к Юлии, стала медленно рассуждать вслух.

— Так, — начала она, — наш рынок такой огромный, что косметические компании и ведущие брендовые фирмы будут насмерть стоять, чтобы не потерять его. Следовательно, реклама им будет, как прежде, необходима. Если нас начнут гнобить, а это они непременно будут делать, то, прежде всего, достанется промышленным корпорациям, ВПК, банкам, в общем, экономике. Естественно наступит спад производства, снизится покупательная способность населения, но зато наступит время наших предпринимателей, фермеров. Конкуренция — это не только красивое слово. Надо в следующем номере журнала напечатать через две страницы лозунг: «Производи свои товары — страна!» Мы что, без рук, в конце концов? Появятся новые рабочие места, таланты найдут свое место в науке, искусстве.

— Какая ты наивная, — вздохнула Юлия. — Тебе бы на броневик, а ты тут сидишь — недооцененная.

— Это она та, недооцененная? — хмыкнул Илья. — Ее статьи перепечатываю другие журналы, делают переводы на иностранные языки и печатают в других глянцах.

Таня не стала отвечать, а просто улыбнулась.

— Слава Богу, у нас достаточно зерновых культур, а ведь когда-то мы завозили зерно, а теперь продаем, — радостно вставила Ольга. — Мне папа рассказывал.

— Молодец. Именно так и нужно думать, — кивнула в ее сторону Таня и вдруг громко рассмеялась. — Вам ничего это не напоминает?

— Митинг, который вы тут устроили, — зло буркнула Юлия.

Все это действительно походило на митинг. Таня вспомнила слова Кирилла, сказанные им, сидя в ресторане Восточного экспресса, в котором они путешествовали из Бангкока через Малайзию в Сингапур с остановками на экскурсии, и, глядя в окно, где мелькали убогие тайские хижины, а их хозяева стояли вдоль железнодорожного полотна и смотрели на окна проносящегося мимо роскошного поезда: — «Так начинаются революции!»

— Верно, сказано, — Таня обернулась и улыбнулась Юлии.

— Тебе хорошо, — тихо проговорила Оля, — ты уже полмира объехала, много видела, а я…

— А ты только пляжи и ночные клубы, — перебив Ольгу, засмеялся Илья.

— В Крыму была? — спросила Таня.

— Нет.

— А надо бы. Там наши предки приняли православие. Херсонес Таврический его колыбель. Побывать в пещерных монастырях, в генуэзских крепостях, хорошо сохранившихся до наших дней, интересно и познавательно. Согласно Кючук-Кайнарджийскому мирному договору Крым стал частью Российской империи и вошел в ее состав как Таврическая губерния. В девятнадцатом веке Ливадия стала южной резиденцией русского императора. В Ялте, Ливадийском дворце решалась судьба мира по итогам второй мировой войны. Уж это-то вы должны знать. А города: Феодосия, Керчь, Севастополь и его защитники в двух страшных войнах; великие полководцы, которые не жалели своих жизней за Россию; потопленные русские корабли у входа в Севастопольскую бухту….. Вы о Крымской войне знаете? Вам в школе о ней рассказывали? А ведь они нас обложили тогда и с юга и севера. — Тяжело вздохнув, Таня махнула рукой. — Впрочем, это их постоянная тактика.

— Ничего им в школе теперь не рассказывают и в учебниках не пишут. У них теперь новые учебники, оттуда…, — Юлия закатила глаза. — Вы с Кириллом последние кого учили русской истории. Зато они знают про «чудовищный» Советский Союз, даже чего и не было, но ловко придумано. Лапши наварили с избытком, и теперь вешают им на уши. Безграмотное поколение растет.

Таня была удивлена произнесенными словами Юлии. Такого она от нее не ожидала.

Хотелось сказать «браво», но боялась нарушить сложившееся равновесие в комнате.

— Пожалуй, — с грустью согласилась с ней Таня. — Но они ведь бывали, я думаю, и неоднократно, в Париже, спускались, по-видимому, в парижское метро. Что вы думали, когда в парижском метро проезжали станцию под названием «Севастополь»? — Обращаясь к Андрею и Илье, спросила Таня.

Она оглядела комнату. Все молчали.

— И не задали себе вопрос, почему так названа станция? А надо бы! Или подумали, что это из-за любви к нам? — Таня саркастически улыбнулась, — Нет! Они ее так назвали, потому, что Россия проиграла войну, и по Парижскому мирному трактату ей было запрещено иметь на Черном море военно-морские силы. В честь этого в Париже и Лондоне был салют, гуляния, праздник, одним словом. В честь победы над нами и была названа так станция метро. А мы ведь знаем, что там, в русском славном городе Севастополе в склепе Морского собора святого Владимира лежат рядом лучшие из лучших русских флотоводцев: адмирал Лазарев и его ученики: Корнилов, Нахимов и Истомин. И какие при этом испытываешь чувства, когда проезжаешь мимо? Я лично испытываю чувство горечи и еще гордости за наше отечество. В Центральном военно-морском музее Санкт-Петербурга висит картина Айвазовского, на которую стоит внимательно посмотреть не только со стороны ее художественной ценности, а и как на ценный исторический документ. Она называется «Смотр Черноморского флота в 1849 году». В парадном строю выстроились корабли Черноморского флота, а в правом углу картины художник изобразил Николая I, принимающего парад, а за его спиной, на почтительном расстоянии, морских офицеров: Лазарева, Корнилова, Нахимова и Истомина. Айвазовский был свидетелем парада в 1849 года как спутник императора. Когда смотришь на изображенные корабли, то понимаешь, что именно они через четыре года будут участвовать в победном Синопском сражении, а затем будут затоплены своими экипажами на Севастопольском рейде. Это им установлен памятник в Севастополе. В нашем Севастополе! Это наш — русский город, морская крепость и только русские корабли там должны быть. Это их дом! Вот я и думаю, почему бы нам не назвать одну из станций метро «Победа над Германией», а другую — «Победа над галлами».

— В смысле, над французами, — поправил ее Андрей.

— Нет. Именно над галлами. Я не думаю, что вы не знаете, что написано на фронтоне Триумфальной арки…. Нам текст императора Николая Павловича и в нем указаны не французы, а именно галлы. И это было написано сознательно.

В комнате стало тихо. Все словно в рот воды набрали. Таня тяжело вздохнула.

— Она была построена в честь победы над Наполеоном, — тихо сказала Оля.

— Именно. И на ее фронтоне написаны слова: «Сии триумфальные ворота заложены в знак воспоминания торжества российских воинов в 1814 году и возобновления сооружением великих памятников и зданий первопрестольного града Москвы разрушенного в 1812 году нашествием ГАЛЛОВ и с ними двунадесяти языков». Галлы разрушили нашу Москву. Галлы! Так считали наши предки и еще они просили нас помнить об этом, ибо установили триумфальную арку как знак, воспоминая торжества русских воинов. Разрушенная Москва и русские казаки в Париже. Оба города захвачены врагом, но какая разная у них судьба. «Москва, спаленная пожаром…» Почему никто не помнит об этом? Наши победы, наши общие великие победы. Пусть теперь Украина самостоятельное государство, но зачем забывать, уничтожать наше общее великое прошлое? А ведь у них с нами общие великие предки. И нужно ими гордиться. Не хотят помнить? Хотят уничтожить все великое и достойное в их истории? Почему? Зачем? Что за дурь? Их преступный майдан принудил Крым вернуться в Россию, а России принять его. Это был наш долг. Это они понимают? Я считаю справедливым вернуть то, что по праву принадлежит тебе, но ненароком было преступно прихвачено с собой, теми, кто со скандалом подло съехал с твоей квартиры. А что они творят на Донбассе? На Донбассе, где живут русские люди….

Таня словно спохватилась и резко замолчала. В комнате было тихо.

— Что с воза упало, то пропало, — с иронией проронил тихо Андрей.

— Оправдание для жуликов, — жестко парировал Илья. — Так можно страну потерять за бусы и цветные стекляшки.

— Сны Веры Павловны Кирсановой, — с сарказмом проговорила Юлия и отвернулась к окну. — Теперь их нужно назвать «цветные сны Татьяны Владимировны». Сколько их было у нее? Четыре? А у тебя их сколько? Наверняка больше.

Юлия уже смеялась ей в лицо. Она прекрасно знала, что Таня этого не пропустит. Ее укол был в то самое место и в то самое время. Все было проделано с виртуозностью фокусника: «кролик» выскочил, как и было задумано, неожиданно, когда Таня не ждала, и оттого удар был столь сильный.

Таня поднялась и тихо вышла из комнаты. Она не могла оставаться там. Как только за ней закрылась дверь, слезы хлынули из глаз, и сердце глухо билось в груди. Она бросилась в туалет. Никто, кроме нее и Кирилла не знал, что ей снятся цветные сны. Тогда откуда об этом знает Юлия? Конечно от Кирилла. Он рассказывает Юлии об их отношениях, словах, сказанных и доверенных только ему. «Неужели он рассказал о малыше»? — слезы душили ее.

После обеда Андрей, войдя в комнату, сказал, что его интервью одобрено и с поправками главного редактора, как тот ему сказал, отправлено в печать следующего номера. Он явно был смущен. Все отреагировали шумно, поздравляя и подтрунивая над ним, что он теперь звезда журнала. Как правило, интервью со знаменитостью считалось главным составляющим выходящего номера. Весь номер строился вокруг него.

Юлия несколько минут сидела тихо, потом подошла к столу Андрея и стала что-то нашептывать тому на ухо. Все поняли, что она не хочет, чтобы ее слышали и уткнулись в свои бумаги. Она задавала ему огромное количество вопросов и никак не комментировала ответы Андрея, которые лишь служили поводом для новых расспросов. Андрей что-то ей горячо говорил, тоже тихо, затем покраснел и весело рассмеялся. Было видно, что смущение покинуло его и больше не возвращалось.

Пообщавшись с Андреем, Юлия, словно классный руководитель, обходящий класс, направилась к Таниному столу, и села рядом с ней на стул.

— Он говорит, что правки были, но не стал рассказывать, в чем они выражались. Значит Платоша сам правил.

Таня кивнула головой, соглашаясь с ней, и ругая себя за очередное вранье. Игра в поддавки продолжалась, и ей было стыдно.

— Что это он вдруг? — озадачилась Юлия.

Она сидела рядом с Таней, а та чувствовала себя предательницей, но, вспомнив о предательстве Кирилла, вдруг успокоилась. Таня поняла, что не может обижаться на Юлию, а скорее, не должна. Надо впредь быть внимательной с ней и помнить, что они не подруги, а только коллеги по работе и личные вопросы остаются дома, а профессиональные — в редакции. Но эти мысли не могли успокоить рану в груди, которая болела тягуче, словно кто-то беспощадно вонзал в нее тупым предметом. И этим «кто-то» был Кирилл.

— Платон мне показал его текст и просил причесать, — поняв, что ее участие в редактуре статьи скрыть от Юлии не удастся, да и теперь она не хотела этого делать, Таня сказала уверенно и безжалостно по отношению к той. — Я вчера дома его посмотрела. Андрей знает. — После этих слов она увидела, как побледнела Юлия. — Я просила Платона не говорить. Но и потом, я ведь не видела его в окончательном варианте. Возможно, Платон и сам его поправил.

Юлия вытаращила на Таню глаза. Вид у нее был опрокинутый.

— Почему ты мне об этом не сказала? — У Юлии задрожали губы. — Это всегда делала я!

— А должна была? Это ведь только работа и ничего больше. Я посчитала, что о своей работе не должна никому докладывать, кроме главного редактора, конечно.

Юлия, не промолвив ни единого слова, поднялась и вернулась к своему столу. До конца рабочего дня в комнате стояла тишина, только Андрей, подойдя к Тане, долго сидел возле нее, показывая ей свои записи и обсуждая ее «эссе» на тему, на что бы я обратила внимание. По лицу Андрея было видно, что он восхищается Таней, а та с удовольствием рассказывала, как готовится и работает, беря интервью. Андрей накрыл рукой ладонь Тани и тихо прошептал:

— У тебя руки холодные и нежные. Ты сейчас такая красивая. Еще ты умная и восхитительная. Я могу влюбиться в тебя.

— Спасибо, — прошептала Таня, наклонив голову к Андрею. — Но вот этого делать не нужно.

Уже вечером, после рабочего дня, когда Таня и Юлия остались одни в комнате, к Тане подошла Юлия и, присев на стул, стоящий рядом с ее столом, тихо начала говорить.

— Ты должна понимать, что за последние годы многое изменилось в нашей стране и у людей тоже. Родилось новое поколение, и они думают совсем не так, как ты этого хотела бы. Лидия в Лондоне, папа часто бывает в Нью-Йорке. Там постоянно в галереях выставляются его картины, и они имеют отличный спрос. Сейчас там готовится его выставка. Это целый пласт нашей, моей семьи и я не хочу от этого отказываться. Почему моя семья должна страдать? И вообще, пора, наконец, отказаться от привычки все превращать в жертвы. Все для Родины, все для победы. Это славно, но всему есть предел. Я не хочу жить, одерживая победы для всех.

— А этого и не требуется, — спокойно резюмировала Таня.

— Неужели ты не понимаешь, что теперь они там все ополчаться против нас? Будут трындеть, что русские захватчики, агрессоры. Начнут рваться, разваливаться, казалось бы, уже хорошо налаженные связи. Это стоит того?

Таня засмеяла.

— Юлия, наша страна не будет этого делать. Она не станет рвать никакие связи. Кто мне может запретить полететь в Париж и посетить Лувр, или Флоренцию, если у меня в кармане лежит билет? Я могу себе позволить купить билет на самолет.

— Кроме билета тебе нужна еще виза, — раздраженно сказала Юлия.

— Ты хочешь сказать, что они могут нам, русским отказать в визе только потому, что мы русские?

— Наконец, дошло. — Юлия тяжело вздохнула.

— Ты считаешь, что они могут пойти на такую подлость? Но это сделают они, а не наша страна. Тебе не следует ее винить. Это они будут виноваты в разрыве связей.

— Да. Именно так. И я поэтому тебя спрашиваю, это того стоит?

— Они будут нас наказывать, как расшалившихся детей? Не будет вам мороженого, Парижа и Лондона. Не покажем вам картины и не позволим слушать музыку. Это так подло!

Таня снова засмеялась и покачала головой.

— Ты кладешь на весы Крым, наш Крым и их визу…? Это смешно и нелепо.

— Тебе смешно, а вот мне нет. Это все, что ты перечислила, называется — санкции. Они начнут применять к нам санкции, и нам мало не покажется.

Таня не стала отвечать Юлии. Она заговорила словно сама с собой:

— Вот тебе бабушка и Юрьев день! Мы, значит, стенку в Берлине убрали, вывели из Германии наши войска, что, на мой взгляд, глупо, и это при том, что американцы этого не сделали…, а они, в благодарность нам, принялись ее строить вдоль нашей границы. Ловко! Решили замуровать нас. Это, как непослушных детей в угол поставить. Какие подлые. Вот тебе мой ответ: конечно, стоит. — Затем она вдруг оживилась. — И потом, ты не можешь сказать, что в этом виновата наша власть? В нашей стране мало что запрещается. Все говорят и пишут все, что им заблагорассудится. Пора бы некоторым уже заткнуться. И не будет, наша власть, настаивать и требовать, чтобы закрыть папину выставку в Нью-Йорке. С этим ты можешь согласиться? Тогда к кому у тебя претензии? Только если к любимым им.

Хлопнула входная дверь и в комнату вошел главный редактор. Он остановился посередине комнаты, окинул ее взглядом и внимательно посмотрел на сидящих рядом, Юлию и Таню.

— Милые дамы, я услышал голоса и решил зайти и поздравить вас с нашей победой в Крыму. Согласитесь, это окрыляет. У моей бабушки там был домик и меня на лето отправляли к ней. Можно сказать, что я вырос в Крыму, а теперь вновь обрел свою малую Родину.

Увидев Платона, Таня чуть расслабилась и ощутила, как спадает охватившее ее волнение. Она только сейчас поняла насколько была напряжена. Оказалось, что разговор с Юлией давался ей не так легко, как казалось. Это был не просто разговор двух коллег по работе, это было столкновение двух разных мировоззрений. А Платон стоял, вопрошающе наклонив голову в ожидании ответа. Юлия поджала губы и отвернулась от него. Это не ускользнуло от него, но он ничего не сказал. Таня же радостно заулыбалась и в ответ поздравила его. Она вспомнила, что в детстве ее с сестрой в Ливадию возил папа, и эту чудесную поездку она будет помнить всегда.

Повисло молчание, и Таня надеялась, что он не станет задавать вопросов, поскольку, зная Юлию и чувствуя ее напряжение, боялась бурной реакции. Требовалось срочно сменить тему, и Таня сказала первое, что пришло ей в голову.

— Поездку в Париж отменят?

— Ни в коем случае.

— Значит она, состоится?

— Почему, нет? Все идет по плану. Зайдите завтра ко мне, пожалуйста, — попросил он, обращаясь к Тане. — У меня появились кой, какие мысли.

Таня в ответ кивнула головой и Платон, попрощавшись с ними, вышел. Юлия молча смотрела на уже закрытую им дверь. Она сейчас ненавидела его. Это было так громко, словно звенело в воздухе. Тане даже стало жаль ее. Испытывать такие чувства больно.

— И этот туда же, жалкий козел!

Резко повернувшись к Тане, Юлия сказала громко, зло, с вызовом, со слезами в голосе.

— Наша власть постоянно выступает в роли раздражителя и мне это не нравится.

Таня предполагала, что после ухода Платона Юлия тоже покинет издательство, но нет, этого не случилось. Она была в возбужденном состоянии, и ей явно хотелось с кем-то поделиться своими мыслями. «Но почему, этим „кем-то“ Юлия выбрала именно меня? — звенело в голове Тани, — я устала и хочу домой, хочу к Кириллу». Они ведь были полной противоположностью друг другу? Коллеги — да, но не подруги. Таня так и не поняла. Ей очень хотелось домой, к Кириллу, но встать и уйти, оставив Юлию одну, она не посчитала возможным. Она тихо вздохнула и решила быть сдержанной и предельно искренней.

— Вот как! Почему-то внешние раздражители тебя совсем не волнуют. Вернее — не раздражают. А вот меня они раздражают. Ты боишься наказания за наше своеволие, и в этом обвиняешь свою страну. Тебе все равно, что страна делает, главное для тебя, чтобы только это нравилось тем — вершителям наших судеб. А они не могут и не должны быть ими. Ты предпочитаешь жить в стране униженной, послушной ИМ, — Таня кивнула в сторону окна, словно там, за окном расположились лагерем все те, кто плохо говорит о ее Родине, — извини, а я предпочитаю слышать голос своей страны и гордиться ею. Они все делают, чтобы унизить нас, украсть нашу победу над фашизмом, словно это не наше Красное Знамя Победы развивалось над рейхстагом в Берлине, который взяли в жестоком бою именно советские войска. Начинают говорить, что победительницей в войне была Америка, а мы лишь ее союзник. Они замалчивают, что лишь благодаря советскому оружию и нашим воинам в столицу бывшего немецкого рейха вступили другие союзные державы. А теперь мы оказались их союзниками? Стыд и позор! Эта чушь звучит все чаще и чаще, а наша интеллигенция, как, впрочем, и всегда, помалкивает в тряпочку. Я не удивлюсь, когда в победителях останется Америка, а нам не отведут места даже Союзника. Для них наши деды и отцы были «страшными советскими солдатами в поеденных молью серых шинелях и черных сапогах».

— Господи, а это ты откуда выкопала? — с кривой усмешкой спросила Юлия.

— Читала мемуары года по версии TIMES. Мемуары фрейлины Энн Гленконнер, которые рекламировались The Guardian, как «искренняя и добрая книга», а Financial Times — «откровенно, остроумно и стильно». Она в них пишет о Вене 1945 года, в которой побывала девочкой со своими родителями англичанами. Между прочим, Вену освобождал мой дед, который молоденьким лейтенантом в Белоруссии воевал с первых минут этой страшной войны. Он освобождал Вену и его, эти наглые люди, называли страшными советскими солдатами. Да, в черных сапогах они пришли туда, не во фраках и лаковых башмаках. Им пришлось преодолевать горы, реки, грязь и распутицу, жару летом и страшный холод зимой, но они сумели победить. И нам всем нужно гордиться ими. — У Тани навернулись слезы на глаза. Она так разволновалась, словно перед ней сидела та самая английская леди, которая посмела оскорбить советского солдата. Там, в Вене стоит обелиск Советский воинам, погибшим за освобождение Австрии, и они с Нелей, прилетев в Вену, пришли к нему с огромным букетом гвоздик. Было отрадно видеть живые цветы у его подножия, чистоту и порядок в сквере.

— Зачем такие подлые мемуары перевели и напечатали у нас? Тебе не кажется это странным? Может быть, чтобы нас убедить в том, какие мы жалкие и ничтожные? Что все мы отсталые и необразованные? Не мытые и не чесанные? Это они достойные люди, а мы так… мы те, которые с легкостью расстаются со своей жалкой жизнью…. Переводить и печатать такие книги, по меньшей мере, преступление. Ты так не считаешь? Не считаешь это оскорблением народов страны СССР? Оскорблением погибших такими молодыми…

Таня не могла говорить. Слезы стояли в горле.

— Мы теперь переводим и печатаем разную литературу. Это называется «свобода слова». Ты против «свободы слова»?

— Чепуха! Ложь! Это не свобода слова, когда печатают подобные вещи и перестают печатать настоящих русских авторов, а не лживых русских пропагандистов западного мира. В это понятие они готовы запихнуть любую подлость и мерзость. И потом, ты не задавала себе вопрос, какое дело им всем до нас? Чего они добиваются? Меня лично все устраивает, а они все пытаются нас спасти. От чего? От кого? Кто их просит об этом?

Таня явно стала волноваться и, вспомнив, что решила быть сдержанной, приказала себе взять себя в руки. Юлию все равно не переубедить, да и не хотела она никого и ни в чем убеждать. Юлия из тех людей, которые будут отрицать даже очевидные факты, если они им не нравятся или не подходят.

— Это все лозунги. Недовольных в стране очень много, но их не слышат, не хотят слышать и подавляют всеми возможными методами. Они выходят на улицы, чтобы сказать правду….

— Правду? Какую правду? О чем ты?

В голосе Тани звучало неподдельное удивление и усталость.

— Они готовы страдать за нас.

— За нас? За меня не нужно страдать. Меня все устраивает. А что не устраивает, так это уже человеческие отношения, а они не зависят от строя и митингов. Мы сами делаем себя счастливыми и несчастными. Здесь уже каждый за себя. Не нужно устраивать столпотворения на улицах, они мешают нормальным людям передвигаться.

— Попытайся абстрагироваться от них и подумать о себе. — Настаивала Юлия, переходя на крик. — Ты уже не пионерка, а взрослая женщина. Как не тебе знать, что сегодня мы можем поехать, полететь в любую точку мира. Ты знакома с выдающимися людьми современности. Ты, в живую знакомишься с шедеврами, а не по картинкам в журналах. Можешь побывать на любом концерте в любом городе мира, можешь…

— Стоп, — Таня остановила Юлию рукой и заговорила возбужденно. Пытаясь успокоиться, она стала говорить тише. Было видно, что слова Юлии задели ее. — Видеть мировые шедевры воочию — это действительно здорово, но не следует обобщать. Это можем мы с тобой и еще некоторое количество жителей нашей страны, да и мира тоже. Все, что ты перечислила, это большие деньги, а большие деньги доступны не многим.

Юлия закрутила головой, показывая, что она не согласна, но Таня, не обратив на нее внимания, продолжала говорить:

— Послушай меня, пожалуйста, Юлия. И не нужно крутить головой. Ты относишься к тому типу людей, которые выбирают и покупают вещи не глядя на ценник, а я, как большинство людей, как правило, поступаю наоборот. И потом, мы говорим о любых точках в мире, а сами не были на Алтае, не плавали в озере Байкал, нас не кусали комары в тайге, мы не видели северного сияния на Кольском полуострове и вулканы на Камчатке, не стояли на берегу Тихого океана. Миллионы людей, да что там миллионы, миллиарды не хотят покидать свои дома и мотаться по миру. Они любят свои сады, которые вырастили; поля, засеянные их руками; океаны и реки, в которых купаются и ловят рыбу; горы, на которые поднимаются. Любят все то, что их окружает с детства. Это так естественно. Тебе это в голову не приходило?

Юлия молчала. Таня снова заговорила и в ее голосе прозвучала обида.

— Я им рассказывала о картине Айвазовского, а они — журналисты-искусствоведы — не знали о ней, не то, что не видели, не знали…. А ведь она, тут рядом, несколько часов и ты стоишь перед ней. Нет, они не поедут туда, а помчатся в Париж смотреть через головы толпы туристов на «Портрет госпожи Лизы дель Джокондо», супруги флорентийского торговца шелком Франческо дель Джоконды, чтобы потом рассказывать, что видели ее.

Юлия улыбнулась. Она поняла, что сказав полное название картины, Таня подчеркнула, что в этой комнате работают профессионалы, которые должны знать много об искусстве, а о русской — в первую очередь.

— Что в этом плохого? — Юлия вскинула брови. — Пусть посмотрят на шедевр. И потом, нельзя все знать, поэтому и существует специализация.

— Ничего плохого. Все отлично. Основная их специализация — западное искусство. Этим все сказано. Но не знают свою культуру только недоучки, и мне это не нравится.

Таня увидела, что Юлия не разделяет ее озабоченности отношением к искусству русских художников. Отсутствием знаний истории своей страны. Пусть даже они мало знают о ней, — это не беда, — главное другое — они и не хотят ее знать, ибо не престижно.

— Тебя трудно убедить. Ты верный друг нашего Президента.

Таня рассмеялась. К своему ужасу, она обнаружила, что не может остановиться. Впервые за много месяцев, даже за несколько лет она вообще не могла себя контролировать. Пора было остановиться и уйти домой, но она продолжала взволнованно говорить:

— Не знаю, друг я ему или нет. Но то, что не враг — это точно. Сегодня мне не стыдно за нашего Президента, который не дирижирует оркестром под хохот президента США и не поет чужой гимн, славя Америку и позабыв о своей стране. Для меня такие вещи очень важны, понимаешь? Наш флаг, наш гимн — для меня это не просто символы, это моя Родина. Понимаешь? И почему я, чтобы прослыть демократом, должна не соглашаться с Президентом моей страны, если он говорит те самые слова, которые у меня в голове? — Таня постучала пальцем по лбу. — Потому, что сегодня модно быть в оппозиции? А если ты соглашаешься, то тебя записывают в глупцы, которым на первом канале ТВ навешали лапшу на уши. Все что говорим и думаем мы, граждане своей страны — это пропаганда, а то, что они вещают — истина в последней инстанции. Чушь собачья! Все словно опоенные чудо зельем. Да, я рада, что Крым снова вернулся к нам и не понимаю, почему ты этому не рада. А это означает, что там не будет кораблей НАТО. По-моему — это здорово! Что, теперь там вернутся такие понятия, как честь, достоинство, отчизна.

— А тебе не приходило в голову, что вернув Крым, мы потеряли весь остальной мир?

Таня расширенными глазами смотрела на Юлию.

— Это как? Получается, что исконно наш, русский Крым пропускной билет в остальной мир? Так, что ли? А завтра они потребуют еще чего-нибудь, и мы будем платить нашими землями, нашей религией, нашими национальными традициями, нашими душами, наконец? Я на это не согласна.

— Ну, да! Ну, конечно. Против лозунгов не попрешь, — раздраженно проговорила Юлия. — Но и, нарушая международное право, чести не прибавишь.

— Перестань говорить глупость, Юлия. Какое международное право? — Таня снова стала горячиться. — То, которое для одних одно, а для других — другое? Какие лозунги? Крым — это наш с тобой Крым! Чувствуешь? Юль, у нашей страны великое прошлое, как можно об этом забыть. Разве можно не слышать голос прошлого. Ведь на этом мы воспитывались, а не на съездах и митингах, как считает весь, подчас не всегда умный и не очень справедливый мир. А папа твой? Посмотри внимательно на его картины? «Там русский дух… там Русью пахнет». Он же русский художник! И хорошо, что в Нью-Йорке будет его выставка. Я рада за него и наше искусство.

Они сидели и молчали. Таня в первый раз видела такую испуганную и растерянную Юлию. Она потянулась к ней и взяла ее за руку.

— Гребанная патриотка, — со слезами в голосе проговорила та и убрала руку. — Я не хочу вставать под знамена, не хочу ходить строем и на собрания тоже не хочу, а еще я не хочу участвовать в коммунистических субботниках. Ты этого уже не застала и поэтому тебе не понять. Тупая бесконечная «обязаловка». Делай как все! А теперь я сижу с тобой и слушаю твою политинформацию. Идиотка!

— И не вставай. Кто тебя зовет под знамена? Кричишь о пропаганде, а сама несешь, черт знает что.

— Я не хочу, чтобы мне навязывали условия жизни, я сама хочу решать, как мне жить, где мне быть и что мне делать. Мы начнем раздражать их, и они перестанут выдавать визы.

Таня пожала плечами.

— Скорее всего, так и будет. Мы всегда были нежеланны им. Тогда тебе нужно жить на необитаемом острове и самой установить свою собственную диктатуру. В мире нет другого места, чтобы жить, не считаясь с установленными правилами. Или ты решила, что там у них все по-особенному? Юлия, — голос Тани вдруг стал ласковым, успокаивающим, — они к нам рвутся не чтобы принести свободу и демократию, которой у нас более чем достаточно, они к нам рвутся, чтобы установить свои правила, свои порядки. Как только Россия стала вставать с колен на ноги, тут они и нарисовались. Возможно, тебя это устраивает, меня — нет. Это мой выбор.

— Нам не нужно лезть в другие страны. Пусть живут там, как хотят жить, это не наше дело.

— Они тоже так хотят.

— Кто? — удивленно спросила Юлия.

— Как кто? Жители Крыма, конечно. Они тоже так хотят жить, как ты говоришь. Почему им ты в этом отказываешь? В Крыму живут русские люди, с рождения живут и разговаривают на русском языке, а им из Киева запрещают на нем говорить. На родном, русском языке. Теперь не будут. Попытайся на события в Крыму посмотреть с этой стороны.

Юлия развела руками, вскочила и забегала по комнате, затем снова села рядом с Таней и несколько секунд молчала.

— Это был их выбор. Они там жили и живут и пусть живут. У меня свой выбор, а у них свой, и я не хочу, чтобы глобальная любовь к русскому народу помешала моему выбору. Ты меня понимаешь?

— Это не сложно понять. Но так не бывает. — В голосе Тани Юлия услышала столько сожаления, что ей даже стало неловко за свой вопрос. — Ни там, ни здесь. Миллиарды людей, живущие на планете Земля, в государствах с любым социальным укладом не могут позволить себе путешествовать по всему миру, жить, как им захочется, летать на концерты по всему миру. Им приходится много работать, учиться, многие голодают и болеют неизлечимыми болезнями, умирая еще молодыми. Там, где ты бываешь, видишь только фасад, а попробуй заглянуть за него. Жизнь тяжела везде. Я много думала об этом и многое поняла, когда три месяца жила и работала в Венеции.

— Скажи честно, тебя не пугают события на Украине? — Юлия приблизила свое лицо к лицу Тани и заглянула ей в глаза.

— Пугают. И даже очень. Но я предполагаю, что сожалеем мы с тобой совсем о разных вещах. И боимся разных событий.

— Ты готова всем поступиться? — Юлия напирала и требовательно ждала ответ.

— В части быта, да. У меня никаких проблем. Я люблю Москву, свою безалаберную и такую разную страну. Подчас она меня раздражает, но чаще — восхищает. В последнее время это бывает чаще. Вот и сегодня такой случай представился. Юлия, это мой дом. Самый родной и любимый дом. И его нужно защищать от других и постоянно наводить в нем порядок. Это так естественно. А ты, не волнуйся. Все утихнет постепенно, у Лидии и у твоего папы все будет хорошо. Я, как и ты, не хочу, чтобы перед нашим носом закрывались двери стран, только потому, что мы из России. Это оскорбляет меня. Нелюбовь, а скорее страх перед теми, кто из России — был вечно. Это настолько дико, что я не стану прогибаться под них, чтобы заслужить привилегию на их любовь и признание у меня интеллекта.

Раздался звонок Таниного телефона. Звонил Кирилл и спрашивал, где она и когда ее ждать? Как только Таня отключила телефон, последовал вопрос Юлии.

— А Кирилл?

— Что Кирилл? — с испугом в голосе спросила Таня.

— Если Кирилл с тобой не согласен и покинет страну? То ты будешь с ним или….

— Почему ты так решила? — перебив Юлию, спросила она.

— Это не исключено, — ехидно усмехнулась та.

— Я не буду отвечать на этот вопрос и не потому, что не хочу, а потому, что не знаю на него ответа. Это очень сложно…. И здесь не будет выбора между Кириллом и Россией, а будет выбор — между нашими отношениями….

— Я так и думала, — Юлия снова улыбнулась своей фирменной ехидной улыбочкой.

— Личное в нас, превыше всего. И куда только подевались твои лозунги.

Таня молчала. Юлия словно пробралась к ней в голову, все там разворошила, а теперь торжествовала победу.

— Ты думаешь, на этом все успокоится? — со страхом в голосе спросила она.

— Боюсь, что в данный момент это не возможно. Но мне очень бы этого хотелось. Они уже видели себя в Крыму. Видели, как изгоняют наш флот и господствуют на Черном море. Россию всегда боялись и ненавидели и сейчас ненавидят. Вот только за что?

— Ты о ком? Кто, эти они? — тихо, почти шепотом спросила Юлия.

— Думаю, все те, к кому уходит Украина. Все это напоминает фашизм. Борьба противоположностей: добро со злом и зло с добром. ОН, наверное, таким создал наш мир или в чем-то ошибся, когда его создавал. Добрый и справедливый…. Все ошибаются…. Только думаю, что так просто запад Украину не примет, потребует жертвы.

Таня наклонила голову в бок и внимательно посмотрела в глаза Юлии. Там был страх, и она откинулась на спинку кресла. Увидеть страх другого человека — вещь не из приятных.

— Тогда мы кто? — спросила Юлия. — Можешь не отвечать, по лицу вижу. Ты, конечно, скажешь, что мы добро, а они — вселенское зло.

— Мы? — Таня на миг задумалась. — Мы — большое, огромное ДОБРО! Не буду отрицать, что в нас нет зла. В нас есть и то, и другое, как и в них тоже. Так, по-видимому, было задумано ИМ. — Она пальцем указала наверх. — Это как в бухгалтерии: есть «брутто» и есть «нетто». Так вот, наше «нетто» — большое ДОБРО, а у них сегодня снова торжествует «нетто» — ЗЛО. Печально то, что они не слышат нас. Беда — одним словом.

Слова Тани о добре и зле прозвучали так неожиданно и так неоднозначно, что Юлия не знала, что сказать. Они обе сидели молча.

— М-да! Ты меня не убедила, — изрекла задумчиво Юлия.

— А я и не пыталась. Ты спрашивала, я отвечала. Мое мнение, против твоего. Вот и все.

–… под ним сидела, и кот ученый свои мне сказки говорил. Тебя послушать, так все замечательно.

— А ты не слушай.

Юлия с иронией посмотрела на Таню, затем поднялась и вышла из комнаты.

Возвращаясь уже поздним вечером, Таня подумала, что очень устала. День был долгим и очень насыщенным эмоциями. Она впервые увидела Юлию такой растерянной, но знала, что это быстро пройдет, сильная и уверенная, та возьмет себя в руки и будет снова доставать мозги у других. Наверняка Юлия уже жалеет, что открылась ей уязвимой стороной. Основной поток машин схлынул с улиц, и Таня смогла быстро добраться к дому. Поднявшись на четвертый этаж, она остановилась у двери, достала ключи, прислушалась. За дверью было тихо. Она не стала открывать дверь ключами, а бросив их обратно в сумочку, нажала на кнопку звонка. В квартире раздалась трель звонка, затем послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, и она оказалась в крепких объятьях.

— Интересно, чем ты занималась, что для меня у тебя не оказалось двух минут?

Таня рассмеялась. А Кирилл глядел на нее, склонив набок голову и чуть-чуть приподняв брови.

— Ох! Уговаривала твоего лучшего друга, любить Родину.

— Ты взялась за безнадежное дело, — тихо засмеялся Кирилл. — Она себя не любит, а ты захотела, чтоб она любила всех нас.

— Зачем тебе такой друг, который тебя не любит?

Кирилл ничего не ответил, только еще крепче прижал ее.

— Ты ошибаешься, кого-кого, а себя она любит и очень даже горячо. — Быстро проговорила Таня и тут же нежно спросила:

— Скучал?

— Представь себе, нет. Не было времени. Размышлял, какой породы завести собаку, чтобы она брала твой след?

— А чтобы твой?

— Она тебе не нужна. Я от тебя, никуда не денусь.

Вздохнув, Таня прижалась к нему, такому сильному и надежному, закрыла глаза, понимая, что вымоталась, разговаривая с Юлией до такой степени, что могла бы заснуть прямо здесь.

Уже поздно вечером, нарушая правила хорошего тона, прозвучал звонок. Звонила Юлия. Она просила Таню забыть их разговор, словно его и не было. Таня уверила ее, что уже все забыла. На этом они закончили разговор, пожелав друг другу спокойной ночи.