Сестра! Сестра?

Сью Фортин, 2017

Долгие годы Клэр потратила на поиски младшей сестры Элис – после разрыва с матерью отец обманом увез ее в другую страну. И вот ей приходит долгожданное письмо: Элис собирается вернуться домой, в Англию. Однако очень скоро счастье Клэр сменяется безотчетной тревогой. Почему Элис ведет себя так странно? Копирует одежду и поведение старшей сестры, открыто флиртует с ее мужем… А может, Элис пытается занять ее место в семье?.. Но никто, кроме Клэр, не замечает странного поведения Элис. Тогда она решает провести собственное расследование и выяснить правду: кем же является Элис на самом деле – ее родной сестрой… или самозванкой?

Глава 7

Следующие две недели пролетают быстро, и я только успеваю удивляться стремительному развитию событий. Я-то думала — мама с Элис обменяются еще письмами, пару раз позвонят друг другу и лишь потом организуют встречу. В моем представлении этот процесс должен был занять месяца два-три, ан нет: еще два письма по электронной почте — и решение о встрече принято. Окончательно и бесповоротно. Никаких телефонных разговоров, никакого общения по скайпу.

— Ты точно готова? — спрашиваю я маму вечером накануне приезда Элис.

Мама проверяет комнату сестры — чисто ли там, все ли в порядке. Я предложила сделать в комнате ремонт, но мама настояла на своем: нужно оставить младенчески-розовые стены и занавески в горошек. Мол, Элис их обязательно вспомнит. Я хочу, чтобы она их вспомнила, хотя бы ради мамы. Может, подучить Элис заранее? Нет, не стоит. Я не участвовала в переписке. Я пока не ощущаю столь близкой связи с сестрой.

— Тут очень красиво, мама, — говорю я. — Элис наверняка понравится. Ты только не расстраивайся, если она не сразу вспомнит. Ее увезли давным-давно, она же была совсем маленькой.

Я ласково сжимаю мамино плечо.

— Конечно, милая, — кивает она. — Я понимаю, что это может быть трудно, но я готова. Не так уж я наивна.

Мы переходим в гостевую комнату напротив, бегло ее осматриваем. Здесь тоже все готово к приему второй гостьи. Чистые полотенца в ногах кровати, халат, туалетные принадлежности.

— Как в роскошном отеле, — подытоживаю я.

— Думаешь, все будет нормально?

— Конечно. Меня бы такая комната безумно порадовала. — Я смотрю на часы. — Уже поздно. Пойдем спать. В Хитроу нужно успеть к половине восьмого.

Я желаю маме хорошенько выспаться, но сама сплю плохо и даже испытываю облегчение от звонка будильника в четыре тридцать. Мама ждет в кухне — явно нервничает не меньше меня. Мы тихонько выскальзываем из дома, чтобы не разбудить Люка и девочек. Я уже две недели толком не видела мужа. После Америки он почти все время проводил у себя в студии — и днем, и ночью. Люк вернулся, полный энтузиазма поскорее закончить лондонский заказ и приступить к майамскому.

— Как продвигается работа у Люка? — спрашивает мама.

— Замечательно. — Я не отрываю взгляд от дороги. — Для него это большой прорыв. Несколько тысяч фунтов. Этот американский клиент просто без ума от Люка. От его картин.

Говорю я сбивчиво. Я всегда защищаю Люка перед мамой, если речь заходит о его творчестве или деньгах. В глубине души я знаю: она не одобряет наш семейный уклад. Мама рада тому, что я делаю карьеру — она обеспечивает независимость, — но совсем не рада тому, что я обеспечиваю Люка. По ее словам, поддерживать Люка финансово — все равно что платить выкуп похитителю. Это привязывает меня к нему и к девочкам, лишает возможности зажить отдельной жизнью в случае необходимости.

Я понимаю — мама думает о себе и об отце. В денежных вопросах она всегда поступала мудро. Имела собственный доход — учительскую зарплату и дивиденды от наследства. Доход этот мама с отцом не делила, тот был человеком богатым и вполне себя обеспечивал. В финансовом плане они друг от друга не зависели. И хорошо, что не зависели, как оказалось. Пусть мамины чувства разбились о скалы, но ее финансовый корабль поплыл дальше — и поплыл с комфортом.

— Это обнадеживает, — прерывает мама мои размышления. — Может, тебе станет полегче.

— Мне не тяжело.

— Не тяжело, но ты меня прекрасно понимаешь. Замечательно, если Люк станет зарабатывать поприличнее.

— Мам, ну пожалуйста. Не начинай.

— Я просто говорю, что тогда ты не будешь нести финансовую ответственность за всех. Хорошо бы вам обоим быть независимыми.

— Как тебе в свое время. А то вдруг все рухнет. Ты ведь об этом, да?

Разговор вывел меня из себя, и я не удержалась, уколола. От мамы исходит звенящее напряжение. Я украдкой смотрю на нее — взгляд вперед, тело натянуто, словно струна.

— Да, именно об этом, — чеканит мама.

— Мам, у нас с Люком все хорошо. Мы счастливо женаты уже много лет. Мы знакомы со школы. Если бы что-то должно было произойти, оно бы уже произошло.

— Кто знает. Нет ничего хуже самоуспокоения. Оно ослепляет, ты не видишь надвигающейся беды, и она обрушивается неожиданно.

Мы едем в молчании, последние мамины слова эхом отдаются в ушах. Я понимаю, что она обо мне заботится. Мама не перестает быть мамой только потому, что ее дети выросли и завели собственные семьи. Она любит Люка, но он не ее плоть и кровь, поэтому мамина предвзятость закономерна. Я, наверное, буду такой же, когда у девочек появятся женихи. Я тщательно обдумываю следующий вопрос и задаю его с большой осторожностью:

— Из-за чего ушел папа?

Мама никогда не называла мне причины, по которой отец решил поехать в отпуск вдвоем с Элис. Впрочем, со временем мы поняли, что никакой это был не отпуск — возвращаться отец не планировал.

— Папа расхотел со мной жить, — отвечает мама. — Тебе это известно.

— Но ты не рассказывала почему, — не отстаю я.

Мне вдруг захотелось узнать правду именно сейчас. Может, из-за возвращения Элис. Ей ведь тоже будет интересно.

— Это было давно. Я не собираюсь бередить старые раны. Не хочу жить прошлым. Нас ждет будущее, с Элис.

— А если она спросит? Что ты ей ответишь?

— То же самое. Послушай, Клэр, я не желаю продолжать. Очень уж тема ядовитая, вмиг разъест тебе душу. — Мама вздыхает. — Со мной так и произошло. А тебя и Элис я уберегу. Скоро мы будем вместе и наконец-то заживем счастливо.

Я прекращаю расспросы — как всегда, когда разговор доходит до этого места.

Рейс из Орландо прилетает вовремя, мы с мамой терпеливо ждем в зоне прибытия и внимательно разглядываем пассажиров, которые толпой валят через стеклянные двери.

Семья из четырех человек — пара лет тридцати с небольшим и двое маленьких детей. Мама несет на руках малыша, папа толкает тележку с чемоданами, ребенок лет пяти топает самостоятельно, держась за тележку. Мужчина в деловом костюме, в одной руке небольшой дорожный чемодан, в другой — портфель, на подбородке — щетина. Мужчина шагает целеустремленно, глазами никого не выискивает, смотрит вперед. Для него это явно не первая поездка сюда, ничего нового, никаких восторгов по поводу Великобритании. Я от нечего делать гадаю, американец он или британец.

Замечаю в отдалении темноволосую девушку и принимаю ее за Элис, но вот она подходит ближе, и я вижу, что девушку сопровождает парень. У обоих за спиной рюкзаки, оба в шортах и худи. Лицо девушки радостно вспыхивает, она толкает парня локтем в бок и указывает вперед. Я тоже смотрю в том направлении — женщина средних лет приветливо машет парочке. Пассажиры все плывут и плывут мимо, но ни Элис, ни Марты пока нет.

— Они бы нам написали, если бы опоздали на самолет, правда? — волнуется мама.

— Спокойно, потерпи еще немного. Ты же знаешь, какие очереди на паспортном контроле.

— Интересно, какой у Элис паспорт — американский или британский?

— Не знаю. Зависит от того, приняла ли она американское гражданство.

Мама кивает, на лицо набегает печальная тень.

— Подобные мелочи болезненно напоминают о том, что я не знаю собственную дочь.

— Ну-ну, мама. Не грусти. Теперь у нас есть возможность все выяснить.

Мама улыбается и усилием воли отгоняет печаль.

Я вновь рассматриваю поток прибывших. Появляется девушка с темными волнистыми волосами, мой взгляд скользит по ней и переходит дальше, на других пассажиров, но что-то возвращает меня к девушке. В ту же секунду мама хватает меня за руку.

— Вон! — восклицает мама и машет. — Элис!

Девушка поднимает голову, смотрит в нашу сторону. Заметно нервничает. Я широко улыбаюсь и тоже машу. Подруги не видно; похоже, Элис все-таки прилетела одна. Она направляется к нам, ускоряя шаг. Потом переходит на легкий бег. Мама отпускает мою руку и бежит навстречу Элис. У меня к глазам подступают слезы. Мама уже плачет вовсю. Миг — и они с Элис кидаются в объятия друг к другу и замирают, не замечая никого и ничего вокруг. Мама отстраняется, обхватывает лицо Элис ладонями, с любовью разглядывет каждую черточку. Целует щеки, много-много раз. Мама с Элис смотрят друг на друга и смеются.

Потом мама указывает в мою сторону и, обняв Элис за плечи, ведет ко мне. Я вижу голубые-голубые глаза; они даже голубее, чем я помню. Я мысленно возвращаюсь в тот день, когда Элис ушла, когда эти самые глаза смотрели на меня с мольбой. Грудь сжимает, горло перехватывает. Я с трудом вдыхаю. Делаю шаг вперед — и моя любимая сестренка приникает ко мне.

— О, Элис… Ты вернулась… — слышу я собственный шепот.

Слезы, бегущие по моим щекам, смывают все сомнения последних недель.

Элис крепко сжимает меня в ответ.

— Привет, Клэр. Не верится, что я и правда здесь. Я столько лет о вас думала. Вы с мамой были будто не настоящие. И вот… мечта ожила.

У Элис сильный южный акцент — выговор гнусавый и довольно резкий. Меня это почему-то удивляет. Я, видимо, ждала, что она разговаривает, как мы.

— Пойдем в машину, — вздыхаю я.

И вытираю лицо платочком, который сует мне в руку мама. То же самое она проделывает и с Элис. Мы втроем дружно промокаем слезы. Я беру чемодан сестры и неожиданно вспоминаю.

— А где твоя подруга? Марта. — Я вглядываюсь в стеклянные двери.

Элис машет рукой.

— О, точно, простите. Внезапная смена планов. У Марты не получилось. Так что, увы, прилетела только я. — Элис с широкой улыбкой пожимает плечами. — Это ведь ничего? — Она стирает с лица улыбку и озабоченно добавляет: — Простите, нужно было сообщить, но я так разволновалась, что забыла напрочь.

Мама берет Элис за руку.

— Ничего страшного, дорогая. Не надо извиняться. Это не имеет значения. Главное, ты сама приехала.

— О, меня бы ничто не остановило! Я так хотела повидаться, мама. — Элис подчеркивает последнее слово, которое с американским акцентом звучит непривычно, и кладет голову маме на плечо. — Я ведь могу обращаться к тебе «мама»?

— Конечно, милая. — Мама целует Элис в макушку. — Для меня это лучшая в мире музыка.

Они проходят мимо меня, вновь ничего не замечая вокруг. Я с минуту смотрю им вслед и прислушиваюсь к странному, неуютному чувству, шевелящемуся внутри. Наверное, я просто не привыкла, чтобы кто-то другой звал мою маму «мамой».

Дорога домой пролетает быстро. Я сажусь за руль, мама — впереди на пассажирское сиденье, Элис — за мной. Мама вежливо расспрашивает: как перелет, кормили ли в дороге, без проблем ли дали отпуск на работе? Безопасные темы. Элис отвечает и тоже задает вопросы: водит ли мама машину, работает ли, чем увлекается? Не менее безопасные темы.

Мама достает распечатанное фото, которое прислала Элис. Оно слегка помято.

— Спасибо за фотографию, — говорит мама, разглаживая фото на колене. — Ты привезла еще снимки? Детские, юношеские?

Мама просила об этом в последнем электронном письме. Я смотрю на Элис в зеркало заднего вида. Она ловит мой взгляд и корчит рожицу. Ясно — не привезла.

— Ой, прости. Знаешь, у меня жуткое подозрение, что я забыла альбом на столе. — Элис хлопает себя по лбу. — Прости, я такая глупая.

— Ничего страшного, не переживай.

Мама разочарована, это слышно, и ее бодрый ответ — лишь притворство.

— Мы можем нащелкать море фотографий, пока ты здесь, — предлагаю я. — Сделаем собственный фотоальбом.

— Да, отлично! — загорается Элис. — Честно говоря, у меня почти нет детских фотографий. — Я вновь бросаю взгляд в зеркало. Элис смотрит в окно. — Папа мало фотографировал, — грустно добавляет она.

— Девочки тебя ждут не дождутся, — меняю я печальную тему.

До самого дома трещу без умолку, рассказываю о дочерях: о том, какие они; об их проделках; о том, что Хлоя спокойная и чувствительная, по натуре она осторожнее и мягче Ханны, а Ханна общительная, веселая, неугомонная и временами чересчур прямолинейная.

— Скорее бы их увидеть. Просто не верится, что я тетя, что у меня две прекрасные племянницы, — говорит Элис. — Хочу с ними познакомиться. И с твоим мужем, конечно, тоже. Ты настоящая счастливица, у тебя есть семья.

Мы едем по узкой извилистой улочке к дому. Границу нашего участка обозначает невысокий каменный забор, в который врезаны черные ворота.

— Ну как, знакомо? — спрашивает мама.

Ей отчаянно хочется, чтобы Элис вспомнила о своем раннем детстве хоть что-нибудь.

— Немножко, — отвечает та. — Черные ворота. Они почему-то засели у меня в памяти.

Я завожу машину в ворота, на гравийную подъездную дорожку. Люк с девочками, видимо, услышали шум мотора, — они выходят нас встречать. Люк нацепил улыбку, выглядит он вполне приветливо. Хотя я-то вижу, что улыбка официальная. Наверное, не так уж он невозмутим на самом-то деле. Впрочем, мы все как на иголках. Обходим на цыпочках определенные темы, взвешиваем каждое слово, следим за выражением лица и языком тела. Ничего, скоро узнаем друг друга получше, и напряжение исчезнет.

Элис выскакивает из машины и сразу идет к девочкам. Приседает перед Ханной, обнимает. Ханна теряется, и я ловлю ее взгляд поверх плеча Элис. Приподнимаю брови, широко улыбаюсь. Дочь сумеет расшифровать этот безмолвный сигнал — веди себя хорошо и разговаривай вежливо. Ханна послушно улыбается Элис, и та переключает внимание на Хлою. Малышка прячется за Люком.

— Скажи Элис «привет», — просит Люк, но Хлоя только крепче цепляется за папу.

— Ничего страшного, она просто стесняется. Мы еще успеем подружиться, — заверяет Элис.

Встает перед Люком, тот протягивает руку.

— Я Люк, муж Клэр. Рад знакомству.

Элис пожимает руку со словами:

— Элис Кендрик. Взаимно. — Потом смеется. — Ну а теперь, когда с формальными английскими приветствиями покончено, пора знакомиться по-американски. — Она вдруг обнимает Люка. — Как у вас хорошо!

Наступает очередь Люка смотреть на меня поверх плеча Элис. На лице мужа написано «спасите». Я подавляю смешок, мама укоризненно шлепает меня по руке. Люк подмигивает мне и высвобождается.

— Так, пойдем в дом, — командует мама. — Ты, наверное, очень устала, дорогая. Люк, принеси, пожалуйста, чемодан Элис.

Мама и Элис идут внутрь. Люк дергает себя за челку и склоняет голову им вслед.

— Сию минуту, миледи.

Мама, слава богу, не слышит.

— Прекрати, — смеюсь я и целую Люка. — Ну, похоже, лед сломан. Перейдем к старому доброму приветствию по-американски? — Я обвиваю руками его шею и вновь целую.

— О, а вдруг твоя мама увидит, как ты заигрываешь с прислугой? — говорит Люк и целует меня в ответ. — Что же до американского приветствия, то чуть позже я поприветствую тебя по-теннисоновски. — Он шлепает меня пониже спины и идет за чемоданом.

Я с улыбкой поворачиваюсь к дому. В дверях стоит Элис и наблюдает за нами. Одной рукой я прикрываю глаза от утреннего солнца, а другой машу сестре. Она широко улыбается, тоже машет и исчезает в доме. Эта картина куда приятнее, чем та, когда я видела Элис в дверном проеме в последний раз. Я качаю головой и гоню грустные воспоминания прочь. Холодные дни позади. Теперь светит солнце, и внутри меня пробуждается тепло, которое долгие годы сковывал лед. Наконец-то он сломан.

Вечером мы разрешаем Ханне посидеть с нами подольше — из-за гостьи. Когда же обе девочки засыпают, Люк тактично извиняется — мол, его ждет работа в студии — и покидает нас, женщин.

— Принесу перекусить, — говорит мама. — Есть сыр и крекеры. Хочешь чаю, Клэр? Кофе, Элис?

Мы благодарим маму и впервые со времени приезда Элис — прошло больше двенадцати часов — остаемся вдвоем.

— И давно вы женаты? — спрашивает сестра.

— Ну, э… уже восемь лет, да.

Элис вскидывает голову, уточняет:

— Восемь? А сколько лет Ханне?

— Семь. Я была на пятом месяце беременности, когда мы поженились.

Я ничуть не стыжусь. В наше время подобное никого не шокирует. Сестре интересно узнать все про новых родственников, это естественно, но у меня почему-то возникает неуютное ощущение, будто она осуждает меня, высчитывая сроки.

— А, ясно, — понимающе улыбается Элис.

— Мы поженились бы в любом случае, беременность тут ни при чем, — поспешно добавляю я, мечтая стереть насмешку с лица сестры. — Уже на третьем свидании нам стало ясно, что мы хотим быть вместе. Что так суждено.

— Любовь с первого взгляда. Или страсть?

— Трудно сказать, — смеюсь я.

— Вы венчались в церкви?

Элис смотрит на комод, на нашу персональную фотовыставку. В основном там снимки девочек, есть несколько маминых и пара-тройка наших с Люком. Фотографировал Люк — дни рождения, прогулки, пляж. Обычные мгновенья повседневной жизни; естественность, которой не добьешься на студийных фото. У Люка явно художественный дар, муж умеет поймать нужный момент — каждая фотография рассказывает целую историю.

— Нет, мы не венчались, — говорю я. — Забавно, но о пышной церемонии мечтал именно Люк, я же не хотела ничего помпезного. Мы просто расписались, очень скромно. Только семья и близкие друзья. Правда, потом устроили вечеринку.

Я подхожу к комоду и выбираю фотографию в серебристой рамочке — мы с Люком в день свадьбы. О том, что это наше бракосочетание, догадаться трудно. Мы словно собрались на бал. На Люке темно-синий костюм, бледно-голубая рубашка с белым воротником, концы которого пристегнуты к рубашке пуговками, и тонкий синий галстук. Я в кремовом вечернем платье в пол: тоненькие бретельки, изящные складки ткани на лифе. На запястье синяя бутоньерка в тон галстука Люка.

Я протягиваю снимок Элис, она внимательно его изучает.

— Люк ни капельки не изменился. Да и ты тоже. Беременность совсем не заметна. Никакого живота.

— Он был очень маленьким. Первая беременность плюс крепкие мышцы брюшного пресса. Повезло.

Элис возвращает снимок и оглядывает меня с ног до головы:

— Ты и сейчас худенькая.

— Ты тоже, — улыбаюсь я, относя фотографию на комод. — Это, наверное, наследственное.

— Не иначе. А кто-нибудь знал про то, что ты выходишь замуж беременной?

Мне не очень приятен такой дотошный допрос, но я считаю себя обязанной ответить.

— Нет. Мы никому не говорили. Даже маме. Сообщили ей уже после свадьбы.

— И как она отреагировала?

— Особого выбора у нее не было. — Я понижаю голос. — Мама больше сердилась на то, что я не рассказала ей сразу. Она не понимала, почему мы так спешим со свадьбой. Ну а когда страсти поутихли, мама очень обрадовалась. Девочек она обожает.

— Девочки у тебя чудесные, и мама тоже. В смысле, наша мама. И Люк классный. У тебя прекрасная семья.

В голосе Элис сквозит печаль, и мне сразу становится стыдно за ту гордость, которую пробудили во мне слова сестры.

— Мы теперь одна семья, — говорю я. — Одна большая семья.

— Семья. Большая. Это здорово. — Уголки губ Элис приподнимаются в улыбке. — Семья.