Добрая память

Софья Хромченко, 2018

Изложенная мной в стихотворной форме история – это, прежде всего, история моей семьи. В основе повествования, охватывающего события начиная с 60-х годов XIX века до современности, лежат семейные рассказы, позволяющие отнести его к жанру семейной хроники. Жизнь героев моей книги тесно сопряжена с судьбой Родины. Здесь описываются события, происходившие в эпоху царской России, в годы Первой мировой войны, в пору революции, в периоды репрессий 30-х годов, во время Великой Отечественной войны, в послевоенное время, наконец, в перестройку и в 90-е годы… Частные, как правило, драматичные судьбы обычных людей переплетены с историей большой страны. Ее история, в широком смысле, состоит из таких судеб и пишется каждый день. Книга познакомит читателя с представителями разных сословий, профессий и занятий, разных народов и вероисповеданий. Не случайно в ней затронута тема конфликтов на национальной почве, ведь это, к сожалению, тоже часть общей – и моей семейной – истории. Главная цель, которую я видела перед собой при написании этой хроники, – показать, что, несмотря на все различия, людей объединяет большее, чем разделяет, – принадлежность к человеческому роду. Все они рождаются, живут, любят, растят детей, умирают. И хорошо бы им жить мирно на одной Богом данной общей Земле! Наверное, в глубине души каждый хочет прожить отпущенное ему время так, чтобы, вспоминая его, умершего, живые сказали о нем: «Добрая память!».

17. Встреча с прошлым

Ольга по улице шла одиноко —

Сына из детского сада забрать.

Терзала нужда ее сердце жестоко —

Отцову фамилию сыну менять.

Слишком приметная. Да и не схожа

Теперь с материнской. Зачем всякий раз

Говорить, что вдовой была? Лёне Сережа

Не пожалеет фамилии — даст.

Чрез суд это надобно. Усыновленье —

Ей объясняли. Как лёгки слова,

Как тяжко предательское решенье!

Муж не простил бы ей — знала она.

Он так любил сына! Так им гордился!

А мальчику в школу, потом в институт,

В армию, может быть… «Не уродился ль

В купеческий род?» — тут вопрос зададут.

В детском саду уж и то смотрят косо.

Спасибо что взяли! Глаза у нее

Были такие, что ей и вопроса

Лишнего даже не задал никто.

Ее пожалели. Должно, догадались:

Родителя мальчика та назвала

Робко, но твердо — не отрекаясь,

Когда сына в сад отдавать привела.

В Москве слыли слишком известны когда-то…

«Ольга! — услышала голос чужой,

Мысли прервавший. — Да ты ли? Как рад я!»

Вздрогнула Ольга: кто это такой?

Навстречу ей шел человек незнакомый,

Плохо одетый. Хотела свернуть,

Ни слова не вымолвив, и по-иному

Продолжить намеченный к садику путь.

Любой незнакомец врагом ей казался.

Страх лютой гибели душу теснил,

Да не успела свернуть — поравнялся

И за руку Ольгу по-свойски схватил.

«Пустите! Не знаю вас!» — Вырвала руку. —

«Верно ли ты не узнала меня?

Были с тобою близки мы друг другу…» —

По тем лишь словам догадалась она. —

«И что?» — Ей хотелось сказать равнодушно.

Стоял перед нею любовник былой.

Весьма изменившийся нынче наружно,

Также обобранный новой страной.

Не помнила уж, сколько лет не видала.

Общих знакомых распался их круг

Давно, и судьбы его Ольга не знала.

Лицо выражало ее лишь испуг.

«Оля!» — Ей было весьма неприятно,

Что так фамильярно ее называл. —

«Мне нужно идти». — «Ты прости меня, ладно?

Дурак был и… Крепко тебя обожал.

Тебе никогда я не сделал бы злого…» —

«Всё давно в прошлом. Прощай». — «Погоди…

Оля, позволь еще молвить два слова…

Я знаю: вдова ты. Ко мне приходи.

Вместе жить будем. А?» — «Ты ведь женатый!» —

Отец его в юности ранней женил.

(Родитель в Москве фабрикант был богатый,

А сын при отце ловеласничал, пил.)

«Оля, жена от меня убежала.

Да не любил я ее никогда!

Экой же ты привередливой стала…

Раньше смущало ли, что есть жена?» —

«Я изменилась», — сказать захотелось

Вдруг всё, что выстрадать в жизни пришлось,

Чтоб стыдно глупцу за свою стало смелость.

В душе поднялась обжигавшая злость.

Он жив, а муж мертв. Сколько раз Ольге снилось,

Как в камере темной супруг умирал…

И чтоб после этого прошлым польстилась?!

Не ближе прохожего ей давно стал.

«Жив твой отец?» — задала вопрос краткий.

«Сама понимаешь… Быть может, живой,

Но чувствует сердце, что свидимся вряд ли.

И я был, где муж свои дни кончил твой». —

«Мужа не трогай! Да как же ты…» — «Вышел?

А вот загляни ко мне — всё расскажу». —

«Надеюсь, что больше тебя не увижу…

Минуты нет лишней — по делу спешу».

«Я, Оля, всё знаю: про младшего сына,

Вашего с мужем, про то, как живешь». —

«Откуда?» — «Да ты бы меня навестила…

Неволить не стану — не бойся. Придешь?

Здесь близко живу. — Ольга не отвечала,

Молча пошла вперед. — Виделись мы

С мужем твоим…» — В спину вдруг услыхала:

«Прочь, Оленька, прочь от него уходи».

Голос услышала мужа так ясно,

Будто бы он говорил с ней живой.

На чудо надежда в ней вспыхнула страстно.

Оглянулась, уж зная несбыточность той…

Любовник былой улыбнулся лукаво.

Не для него оглянулась она!

О встрече в тот день же Сергею сказала —

Тайны от брата иметь не могла.

Советовал ей позабыть. Виновато

Глядела на брата она своего:

«Разрушила жизнь твою». — «Это неправда.

У Нади я был». — «Как она?» — «Ничего.

Свыклась». — «Какой ты хороший, Сережа!

Мало мне руки твои целовать!» —

«Что ты… Отцу твоему много должен.

Рад случаю помощь тебе оказать». —

«Папа любил тебя…» — Вспомнила Ольга,

Что на руках у него умирал

Отец ее, чуждый Сергею по крови.

Сыном его тот своим воспитал. —

«И мама моя тебя очень любила…

Если б случилось мне бросить тебя

В беде, прокляла бы меня из могилы». —

«Надя… про Лёню… тебя поняла?» —

«Поплакала и поняла, не волнуйся.

Ты мыслишь правильно: нужно менять

Фамилию сыну, ему будет лучше

Сызмальства к новой — к моей привыкать». —

«Сережа!» — «Не мучь себя, Оля, не надо.

Ты никому не наносишь вреда».

Чтобы понять ее мысли, лишь взгляда

Было довольно Сергею всегда.

«Куда ты идешь? Темнота, уже поздно», —

Спросил ее. — «Нужно. За Лёней гляди,

Ладно?» — Заметил в глазах ее слезы. —

«Оля, — ей вслед закричал, — не ходи!»

С лестницы быстро, упрямо сбежала.

Час спустя кнопку дверного звонка

Робко рукою дрожащей нажала —

Была ноша просьбы ее нелегка.

«Не беспокойтесь. Всё будет, — ответил

Несмелым словам скоро голос живой. —

Нередко меняют отцов теперь детям.

Сам подсказать хотел шаг вам такой.

Никто не стеснит вас опасным вопросом». —

«Благодарю вас… Не будет мой брат

При этом замечен в связи с двоеженством?» —

«Ваш нынешний муж лишь однажды женат.

Жена его — вы». — «Знаю правду другую». —

«Забудьте о ней. Уж и церкви той нет,

Где венчан. Живете в эпоху иную!

Ольга Ивановна, дам вам совет:

Сергей Николаевич дорог вам?» — «Брата

Люблю в нем всю жизнь», — отвечала она. —

«Теперь вам иначе любить его надо». —

Вспыхнула: — «Но у Сережи жена!

Наш брак… недействительный. Мы разведемся:

Однажды до светлой поры доживем,

Когда вне опасности всякой проснемся

И сразу ж тогда за разводом пойдем». —

Ее собеседник словам улыбался. —

«До этой поры я не чаю дожить». —

«Вы… тоже в опасности?» — «Нет. Так сказался…

Отчего перестали мне “ты” говорить?» —

«Неловко». — «И верно. Что было то было.

Я не поверю, чтоб сводный ваш брат,

Рискуя собой ради вас, не любил вас». —

«По страсти одной лишь добро ли творят?» —

«Он вам не родня, вы чужие по крови…

Может, чего-то никак не пойму?

Интеллигентские штучки мне внове». —

«Как женщину любит брат только жену». —

«Пусть так… Переменчиво сердце мужчины.

К супруге бывает? Беду наведет.

Свой брак, сделав правдой, двоих бы спасли вы,

Не то и вас сгубит, и сам пропадет». —

«Готова рискнуть. Я… храню верность мужу», —

Казалось интимным об этом сказать,

Словно свою наготу обнаружить. —

«Мертвого нет пользы мужем вам звать». —

«Данила Никитич, меня не поймете,

Я знаю. Прошу, извините меня

За беспокойство». — «Не раз вы придете». —

«А вам повредить не могу разве я?» —

«Всякое может быть, — не отпирался. —

Я… неформальный свой адрес вам дал.

Прописан иначе», — внезапно признался. —

«Разве так может быть?» — Не отвечал. —

«Если застать вам меня не случится,

Жена передаст вашу просьбу всегда.

Ей, как и мне, во всем можно открыться». —

Догадалась: — «Она… не совсем вам жена?» —

Взглянул тяжело: — «Жизнь юлить заставляет.

Лера — детей мать моих». — «Я прошу

Вновь извинить». — «Дом мой мало кто знает…» —

«Я вас поняла: никому не скажу».

Тайну другую она сознавала

Молча: правдивое имя его

Одна из немногих, в числе близких, знала,

Для чужих псевдоним был партийный давно.

«С усыновлением уж не тяните, —

Прощаясь, советовал. — Сводный ваш брат

В годы свои лишь обычный учитель?

В школе о нем хорошо говорят». —

«Кем ему быть?» — Ольга тут удивилась. —

«Сергей Николаевич не коммунист?

Быть в партии нынче б ему пригодилось». —

«Сережа от всякой политики чист». —

«Не воевал?» — «Нет. По зренью». — «Прекрасно!

А то если вдруг он не там воевал,

То вам своим мужем иметь бы опасно.

Удобной же парой швыряться б не стал». —

Ольга решилась: «Спросить я хотела,

Мог в заключении мужа встречать

Один человек?..» — Назвать имя успела,

Прежде чем разум велел замолчать.

«Было такое, — сказал неохотно

Данила Никитич. — К чему вам теперь?

О муже всё знаете». — «Может быть, что-то

Знать может еще…» — «Этот тип вёрткий зверь!

Отца своего оболгал он родного!

И… вышел свидетелем. Удивлены?» —

«Нет». — Ольга в душе ожидала такого. —

«С ним связаны быть вы никак не должны.

Его… век недолог». — Так Ольга узнала,

Что бывший любовник ее обречен,

И… облегчение вдруг испытала.

Назавтра столкнулась с ним в месте былом.

«Оля, забыть не могу нашей встречи!

Я тебя ждал: вдруг опять повезет?» —

Ольга расправила хрупкие плечи:

Открыть или нет, что беда того ждет?

Решила молчать. — «Расскажи мне о муже.

Что знаешь?» — «Пойдем ко мне». Ольга пошла —

Неведенья нет ничего в жизни хуже.

Жилье того нынче обычным нашла.

«Оля, я счастлив!» — «Не молви пустого.

О муже, прошу». — Грустно стал вспоминать: —

«Страх за отца претерпел я родного —

Фабрикой сам не успел обладать.

Сначала отца, меня после забрали.

Я умирать за него не хотел.

Мы ж не купцы даже были — мещане^[29],

Отец, открыв фабрику, разбогател». —

«Я это знаю», — негромко сказала

Ольга. Терпенье теряла она

И на часы взгляд бестактно бросала.

Зачем сидит здесь? Ей известно: вдова.

Но… вдруг? От свидетеля нужно услышать

О Егорушке милом… В душе у нее,

В памяти крепкой, он всё еще дышит.

«Мужа за мной привели твоего.

Он подошел ко мне первый. (Случилось

Нам на беду в одной камере быть —

Вволю над нами судьба поглумилась!)

Стали мы с ним без обид говорить.

(Сколько уж лет прошло!) Сказывал вести:

О маленьком вашем сынишке, о том,

Как жил и работал в Москве до ареста.

Я ему кратко в ответ о своем.

А вы в коммуналке ночей не теряли!

(Когда-то клялась мне, что любишь меня!)

На допрос меня первого, Оля, позвали.

Всё подписал, что велели тогда».

Сочувственно Ольга в ответ поглядела:

«Били тебя?» — Захотел ей солгать,

Но вымолвил правду — в упор та смотрела: —

«Грозили. Дурак ли я был рисковать?

Мне обещали: “Уйдешь невредимым.

Молча, подписывай”. Всё подписал.

Почти не читая. Твой муж был спесивым…

Я застал, Оля, как он умирал.

Один его вид мне внушал уже муки!» —

«Аркадий, довольно! — Впервые его

Назвала вдруг по имени после разлуки,

Однако сама не заметив того. —

Муж… в памяти был, умирая?» — «Нет, Оля». —

«О, слава Богу!» — Случалось слыхать,

Что без сознанья не чувствуют боли. —

«Не все ли равно, как пришлось подыхать, —

Аркадий подумал с немым озлобленьем,

Вызванным ревностью. — Умер бы я

В тюрьме, кто бы вспомнил меня с сожаленьем?

Эх, прошла жизнь понапрасну моя!

Ольга одна меня в жизни любила». —

Боялся обмолвиться: оговорил

Мужа ее, в чем едва ль уличила,

Как думал, — порукой спокойный вид был.

Не угадал, что осталась спокойна,

Всё понимая, она оттого,

Что воздаяние, знала, достойно

Близким за тщетную трусость его.

«Кому судил Бог раз в тюрьме оказаться, —

Полагала, — тому лишь один — крестный путь.

И оговором напрасно мараться…»

Вдовья боль с силой сдавила ей грудь.

«Уезжай из Москвы», — обронила с боязнью

Сей миг разрыдаться. Он в этих словах

Услышал их встреч опасение разве,

За волю и жизнь не внушавшее страх.

Но, ничего ему не поясняя,

Ольга спешила скорее уйти.

Не промолчала и не спасла — зная.

Дала слезам волю домой по пути.

Аркадия больше она не встречала…

«Оля, просила ли ты за меня?» —

Спросил брат, домой возвратившись, устало. —

«Что-то случилось?» — спросила она. —

«Оля, мне завучем быть предложили

В школе. В другой — не в моей. Отказать

Я не сумел — меня так попросили,

Что будет измену отказ означать». —

«Зачем же отказывать в этом, Сережа?

Разве не справишься?» — «Дело не в том.

Чувствую, что получил эту должность

Я при участии чьем-то прямом.

Можешь ни в чем мне не признаваться.

Только запомни, прошу я сейчас:

В политике я не желаю мараться

Для должности данной твоих ради глаз!» —

«О чем ты, Сережа?.. Да я не просила!

Он сам…» — «Не хочу быть обязан ему!

Не понимаешь ты, в чем его сила?!

Обязан я быть не хочу никому!

Я скромный учитель! — Не узнавала

Ольга Сергея — теперь говорил

С нею впервые столь резко и прямо. —

За что к тебе добр он?» — «Мужу служил». —

«Только ли? Оля, нет, так не бывает!

Я не вчера начал жить». — «Отчего?

Служившие многие мне помогают.

Иначе была б я в могиле давно!» —

«Прости меня, Оля… — И сам удивился,

Как мог вдруг иное о ней полагать. —

И в толк не возьму, отчего опустился

Тебя, — покаянно сказал, — упрекать.

Я… был ошарашен». — «Забудем, Сережа», —

Ответила мягко. — «Что делать-то мне?» —

«Ты так много знаешь! Что надо, всё сможешь». —

«Были бы знания нынче в цене!..»

Примечания

29

В России с начала XX века для ведения коммерческой деятельности не требовалось записываться в купцы; таким образом, предприниматель из мещан мог владеть фабрикой, оставаясь в прежнем сословии.