Советы юным леди по безупречной репутации

Софи Ирвин, 2023

Похоронив нелюбимого старого мужа, леди Элиза Сомерсет вступает во владение богатым наследством. Теперь Элиза впервые в жизни может сама распоряжаться своим будущим! Однако в завещании есть оговорка: вдова не должна запятнать доброе имя Сомерсетов. Устав от давления семьи, она отправляется с кузиной Маргарет на воды в Бат. Они собираются вести себя абсолютно благопристойно, поскольку сердце одной уже десять лет принадлежит любимому, с которым она разлучилась, а другая и вовсе предпочитает проводить время в музеях и библиотеках. Но в борьбе за наследство коварные родственники со стороны покойного начинают строить козни, чтобы скомпрометировать молодую вдову… Впервые на русском!

Глава 5

Разыграть более впечатляющую сценку леди Хёрли не смогла бы при всем желании. Вся компания, как один человек, перевела взгляды на дверь в то самое мгновение, когда на пороге появились Мелвиллы: лорд Мелвилл, наряженный во фрак, бриджи и шелковые чулки, и рядом с ним его сестра, почти такая же высокая, как он, одетая в изысканное воздушное атласное платье небесно-голубого цвета, которое великолепно оттеняло смуглую кожу. Леди Хёрли, подняв унизанную драгоценностями руку, поманила вновь прибывших, и они неспешно двинулись вперед. Окружающие оглядывались на них, вытягивая шеи. Пронесся возбужденный шепот — Мелвиллов узнали.

— О. Мой. Бог, — выдохнула рядом с Элизой Маргарет, произнося каждое слово как отдельное предложение.

— Добрый вечер, милорд, миледи, — громогласно поздоровалась с Мелвиллами леди Хёрли. — Я так рада, что вы пришли!

— Мы не отказали бы себе в таком удовольствии, — ответила леди Каролина низким музыкальным голосом. — Я познакомилась с мадам Каталани в Риме год назад и с нетерпением жду сегодняшнего концерта.

Все три составляющих обаяния, присущего леди Каролине: ее репутация писательницы, обольстительный ореол модной изысканности и ссылка на путешествия по Европе — подействовали на Маргарет с необоримой силой. Она сделала небольшой шажок и приоткрыла рот, словно намереваясь вовлечь леди Каролину в беседу. Но Элиза предупреждающе схватила кузину за локоть. Они еще не были формально представлены друг другу.

— Могу я познакомить вас с моим дорогим другом, леди Сомерсет? — спросила леди Хёрли.

Элиза заставила себя держаться спокойно. Несомненно, Мелвилл вспомнит о ее просьбе сохранить в тайне предыдущую встречу. Однако на всякий случай Элиза послала ему многозначительный взгляд. Мелвилл вскинул брови, его губы тронула едва заметная улыбка.

— Леди Сомерсет, — сказал он, — мы встретились снова.

О нет!

— Вы уже знакомы? — немедленно заинтересовалась леди Хёрли. — Как же это? Леди Сомерсет, насколько мне известно, вы уже много лет не посещали Лондон.

— Сами расскажете эту историю или позволите мне? — спросил Мелвилл, и его глаза озорно блеснули. — Она очень забавная.

Сердце Элизы пустилось в галоп.

— Мы коротко виделись много лет назад на… балу, — выпалила она прежде, чем Мелвилл успел продолжить.

— И что тут забавного? — сказала леди Каролина.

— Наверняка это не вся история, — согласилась заинтригованная леди Хёрли, обмахиваясь веером.

Чувствуя себя словно под ярким лучом света, Элиза отчаянно попыталась придумать ответ, который бы одновременно удовлетворил любопытство дам, сохранил ее репутацию незапятнанной и не оскорбил Мелвилла. Но волшебство не случилось, такой ответ к ней не пришел. К счастью, в это мгновение беседу прервал церемониймейстер, объявив, что пора рассаживаться по местам.

— Покажем дорогу остальным, леди Сомерсет? — предложил Мелвилл, изящно предлагая ей руку.

После недолгих колебаний Элиза взяла его под локоть.

— Никогда не считал себя человеком, которого легко забыть, — сказал Мелвилл по пути к концертному залу. — Вероятно, вы так часто попадаете в столкновения карет, что воспоминание обо мне стерлось из вашей памяти?

— Я… я не… Д-дело не в этом… — сбивчиво начала Элиза. — Дело в том, что… мне не хотелось бы, чтобы обстоятельства нашей встречи стали общеизвестны. Понимаете, они настолько необычны, что легко могли бы дать почву для кривотолков. Вспомните, в тот день я просила вас проявить сдержанность!

Последняя фраза прозвучала немного с вызовом, и Мелвилл улыбнулся.

— Действительно, — согласился он, ведя спутницу к первому ряду стульев вместо последнего, где предполагала устроиться Элиза. — Прискорбная забывчивость с моей стороны. Могу я сделать комплимент вашему очаровательному туалету?

— Что?.. Да, — испуганно ответила Элиза. — Да, полагаю, можете.

— По моему мнению, он значительно лучше прежнего — теперь я могу разглядеть ваше лицо, — сказал Мелвилл. — Оно вам к лицу.

— Мое лицо… мне к лицу? — недоуменно переспросила Элиза.

— Удачное совпадение, не правда ли?

Элиза на мгновение удивилась: неужели Мелвилл с ней флиртует? Но она немедленно отринула сию мысль как невозможную. Этот джентльмен обычно флиртует с самыми неотразимыми и очаровательными светскими дамами (леди Оксфорд и леди Мельбурн, если верить слухам), а Элиза к их числу совершенно точно не принадлежала.

По мере того как посетители заполняли зал, первый ряд привлекал все больше возбужденных взглядов, зрители тянули шеи, рассматривая сидящих. Мелвилла это ничуть не смущало. Наверное, привык к подобному вниманию, предположила Элиза. Причина повышенного интереса не обязательно заключалась в индийском происхождении графа. Индийцы не были в Англии редким явлением: матросы служили на британских судах, ремесленники продавали свои изделия на многих городских рынках, дети торговцев из Ост-Индской компании учились в английских школах, няньки ухаживали за дворянскими отпрысками. Но Мелвиллы, потомки двух знатных семей из Индии и Британии, вызывали всеобщее любопытство с момента своего рождения.

Даже когда появилась мадам Каталани, зрители, казалось, не могли определиться, куда смотреть: на сцену или на первый ряд. Но она запела, и ее голос — прозрачное, чистое, исполненное страсти сопрано — захватил всех.

— Вы знаете итальянский? — шепотом спросил Мелвилл, наклонившись к Элизе.

— Нет, — призналась та.

— Я тоже. Как вы думаете, о чем она поет?

— Не знаю, — вяло ответила Элиза, но это была неправда.

Мадам Каталани вкладывала в каждую ноту такую значительность и печаль, что не требовалось понимания слов, чтобы догадаться, о чем она поет, — о разбитом сердце. Слушая ее, невозможно было не вспомнить о меланхолических моментах собственной жизни, и Элиза с неизбежностью обратилась мыслями к Сомерсету, пока их не прогнала.

Антракт наступил, по мнению Элизы, слишком быстро. Ее настолько захватила великолепная музыка, что о своем намерении благочестиво сидеть на месте она вспомнила, только входя в чайную комнату. Леди Хёрли продолжила знакомить своих друзей. К счастью, похоже, о загадочной первой встрече Элизы и Мелвилла все забыли, переключившись на новую линию допросов.

Первый залп дала миссис Винкворт, спросив:

— Как давно вы в Бате?

— Один день, — ответила леди Каролина.

— С половиной! — уточнила леди Хёрли.

— Да, как ты могла забыть о половине, сестрица? — попенял ей Мелвилл.

— Вы в нашем городе впервые? — спросил мистер Бервик.

— О нет, — сказала леди Каролина. — Когда-то в детстве я прожила тут целый месяц по прихоти матери, решившей дать мне школьное образование.

— В Батском пансионе для юных леди? — заинтересовалась миссис Майклс. — Мисс Винкворт, вы ведь тоже там учились?

— Да, там, — ответила миссис Винкворт за свою дочь, словно та была ребенком.

— Почему всего месяц? Вам пансион не приглянулся? — спросил адмирал Винкворт, заранее напыжившись в предвкушении обидного ответа.

— Скорее, это я ему не приглянулась, — сказала леди Каролина, красноречиво и элегантно пожав плечом. — Но я уже и так знала французский в пределах, необходимых женщине, поэтому матушка разрешила мне покинуть пансион.

Элизе страшно захотелось спросить, какие именно французские выражения леди Каролина считает необходимыми и достаточными, но сдержалась. Вне зависимости от ответа был возможен лишь один исход: миссис Винкворт бросилась бы закрывать ладонями уши дочери.

— А в этот новый визит понравился ли вам Бат? — нетерпеливо присоединилась к допросу Маргарет.

— Вполне, насколько это возможно за один день, — с прохладцей ответила леди Каролина.

— С половиной, Каро, — поправил ее Мелвилл. — Ты уже второй раз пренебрегаешь половиной.

— Как долго вы планируете остаться? — спросила Маргарет.

— Пока нам здесь рады, — заявил Мелвилл.

— Берегитесь, милорд, — предупредила леди Хёрли, кокетливо играя веером. — Если это ваше единственное условие, вы можете задержаться с нами очень надолго.

— Так ли уж трагична подобная судьба? — сказал Мелвилл, придвигаясь к ней ближе, чем это считалось приемлемым. — Теперь, увидев бриллианты Бата собственными глазами, я совершенно не спешу уезжать.

Леди Хёрли просияла от такого комплимента. Мистер Флетчер рядом с ней раздулся, как потревоженный голубь, а миссис Винкворт принялась так яростно обмахиваться веером, что казалось, она вот-вот снимется с места и полетит. Сценка вышла восхитительно забавная, и Элиза постаралась запечатлеть в памяти каждую мелочь, чтобы, вернувшись домой, воспроизвести на бумаге. Пожалуй, это будет карандаш и акварель, чтобы передать все нюансы настроений.

— Собираетесь ли вы писать, пока находитесь здесь, милорд? — спросила миссис Майклс.

— Нет, — ответил Мелвилл, сохранявший полную безмятежность перед морем направленных на него любопытных глаз.

Он достал из кармана табакерку и предложил ее даме, стоявшей рядом с ним, а именно мисс Винкворт. Девица зарделась, словно ей протянули футляр с кольцом, и наклонила голову, пряча лицо за волосами.

— Вы обязаны положить конец нашим страданиям, — сказала леди Хёрли. — Когда нам ожидать следующую книгу?

— Мы приехали в Бат, чтобы отдохнуть, — заметила леди Каролина.

— И я уверен, вы заслужили отдых, — вмешался мистер Бервик, — ибо я слышал, что иначе ваше трудолюбие, милорд, не знало бы пределов. Так мне говорил лорд Паулет, он наш общий друг, насколько мне известно.

— Вот как? — откликнулся Мелвилл, едва заметно сдвигая брови.

— Исключительно благодаря его покровительству меня приняли в Королевскую академию, — с жаром сообщил мистер Бервик. — И я очень признателен своим дорогим друзьям мистеру Тернеру и мистеру Хэзлитту, которые нас познакомили.

Мелвилл опустил глаза, как бы в удивлении разглядывая пол.

— Ступай осторожнее, Каро, — сказал он. — Здесь по полу рассыпано превеликое множество имен.

При этих словах у Элизы вырвался непроизвольный смешок. Едва различимый, но Мелвилл услышал и подмигнул ей украдкой. Он и правда с ней заигрывал — в конце концов, что такое подмигивание, как не высшее проявление флирта? Право, это было… это было совершенно неприемлемо. Элиза — вдова на первом году траура, и кокетничать с ней Мелвиллу отнюдь не пристало. Очевидно, что репутацию повесы он полностью заслужил! Но это внутреннее негодование звучало неубедительно даже для самой Элизы. Она так давно не получала знаков внимания от джентльменов (и, конечно, никогда не получала их от джентльменов столь популярных, как Мелвилл), что сейчас невольно воодушевилась.

— Пора возвращаться на свои места, — сухо заявил мистер Бродуотер.

Элиза расположилась на стуле (немного отодвинув его от Мелвилла) и, не в силах удержаться, искоса взглянула на соседа. Спору нет, он действительно очень привлекателен и держится с большим изяществом! Но как только означенный джентльмен перехватил ее взгляд и улыбнулся, она тотчас отвела глаза.

Концерт закончился под общие аплодисменты и выкрики «браво!». Потом мадам Каталани, непринужденно присоединившись к зрителям, немедленно прилипла к Мелвиллу и вовлекла его в оживленный разговор, очевидно требовавший от нее частых прикосновений к руке собеседника. Однако Элиза и Маргарет, не имея возможности задерживаться долее (они и без того уже отодвинули границы приличий, насколько это было допустимо), поспешили в гардеробную.

— Гром и молния! — неподобающе воскликнула Маргарет, когда слуга отправился за их плащами.

Элиза полностью разделяла ее чувства. Две недели в Бате уже оказались более разноцветными и увлекательными, чем вся их жизнь до этого момента. Вдобавок ко всему приезд Мелвиллов… как если бы изначально вкусное вино внезапно превратилось в игристое. И хотя кокетливые авансы Мелвилла должны были обеспокоить женщину, чье будущее зависело от безупречности ее манер, Элизу тоже переполняло возбуждение.

— Позже поговорим, — пообещала она.

Они разожгут камин, попросят Перкинса принести чай и обсудят все, каждую мелочь.

Их плащи искали очень долго. Когда подруги вышли из здания (лакей Стейвс отправился на поиски наемного экипажа чуть раньше), они обнаружили, что Мелвиллы их опередили. Сестра и брат стояли на брусчатой мостовой. Леди Каролина возилась с застежкой плаща, а Мелвилл нетерпеливо перекатывался с пятки на носок и обратно.

— Давай с ними попрощаемся, — прошептала Маргарет, собираясь шагнуть вперед.

Но прежде чем она успела что-то сказать, прозвучал голос Мелвилла:

— Поторопись, Каролина. Мне хочется поскорее закончить этот тоскливый вечер. Никогда в жизни не встречал настолько пресных людей. Как мы здесь выживем, не представляю.

— Со всех них не наберешь даже унции силы духа, — согласилась леди Каролина. — Будем надеяться, что скоро нам удастся вернуться в Лондон.

— Надеяться и молиться, — подхватил Мелвилл. — Охрани нас Господь от деревенщины, старых дев и вдов — большинство из них невыносимые зануды!

Леди Каролина рассмеялась, взяла брата под руку, и они двинулись в темноту ночи.

— Ох, — выдохнула Маргарет.

Лицо Элизы горело. Подруги застыли на месте, невидяще глядя вслед Мелвиллам.

— Наверное… — пролепетала Маргарет, в голосе которой уже не звучало возбуждение, — наверное, мы скучны в сравнении с их обычным кругом общения.

— Мы не скучные, — ответила Элиза, тщась остановить дрожь в уголках губ. — И… и даже если так, мы не заслужили подобного неуважения.

Ее обдавало жаром, одолевало раздражение, к глазам подступали слезы — и все это одновременно. Когда прибыла коляска, Элиза неловко поднялась в нее, уселась и напряженно переплела пальцы, изо всех сил стараясь держать себя в руках.

Ситуация, когда она кому-то не понравилась, была Элизе не в новинку. Напротив, она сталкивалась с чужим невниманием и пренебрежением постоянно, а значит, предчувствие осуждения сопровождало ее всю жизнь. Но сегодня она не ждала ничего подобного. Не ожидала этого от Мелвилла. Лицо ее было пунцовым от унижения. Она не могла поверить, что так скоро и с таким энтузиазмом поддалась на лестные знаки внимания со стороны графа, тогда как все это время истинное его отношение было совершенно иным. Какая же она дура!

Приехав домой, кузины, не сговариваясь, разошлись по своим спальням — они уже не видели радости в том, чтобы обсуждать события вечера. Но и заснуть казалось маловероятным.

Переодевшись с помощью Пардл, Элиза села на кровать и застыла в неподвижности. Слова Мелвилла звучали в ее голове, как детские стихи, повторяемые по кругу: занудна, пресна, лишена силы духа. Оскорбительные эпитеты причинили бы меньше боли, если бы Элиза была уверена, что они полностью ошибочны. Но на самом деле… «Послушная и верная долгу» — так назвал ее муж в завещании. «Не способна заронить и капли сомнения и неодобрения», — пригвоздил ее Сомерсет во время оглашения документа. И теперь, встретившись с ней лишь дважды, Мелвилл, похоже, оценил ее так же невысоко. Элиза думала, что, поехав в Бат вместо Бальфура, доказала свою храбрость. Но не заблуждалась ли она? Их привела сюда отвага не ее, а Маргарет. И разве с момента их приезда Элиза не руководствовалась чужими мнениями и желаниями в той же степени, что и всегда?

В такие моменты, когда тебя терзает ощущение собственной никчемности, разумнее всего отвлечься оптимистичными мыслями и приободриться. Но сейчас Элизу искушала более соблазнительная идея — опуститься в самые беспросветные глубины.

Она встала, подошла к письменному столу в углу спальни, выдвинула ящик и достала маленькую деревянную шкатулку, которую заботливо поместила туда неделями раньше. Поставила шкатулку на стол и села.

Ей давным-давно полагалось сжечь содержимое. Вместо этого Элиза тайком перевезла шкатулку в Харфилд, когда ей было семнадцать, а теперь, десять лет спустя, и в Бат. Пожалуй, собранные ею реликвии в каком-то смысле объясняли, почему пламя чувств, питаемых к Сомерсету, не угасло до сих пор. В любой момент, ощутив, что ее воспоминаниям грозит опасность потускнеть, она могла открыть шкатулку и вернуть память о том, как сильно они когда-то любили друг друга.

Под крышкой, на самом верху стопки бумаг лежал портрет. Он был не лучшей из работ Элизы — всего лишь карандашный набросок лица и фигуры Сомерсета, сделанный по памяти. Как следствие, изображению недоставало точности и детальности. Но, несмотря на это, бросив взгляд на рисунок, любой догадался бы, что художница влюблена в свою модель. Дедушка всегда говорил, что Элиза рисует не только рукой, но в той же мере сердцем. Каждая тщательно проведенная карандашная линия внятно рассказывала, как много усилий приложила художница, чтобы передать важнейшие нюансы. Его глаза… да, вся суть заключалась в выражении глаз. Взгляд нарисованного Сомерсета, направленный на Элизу, светился благоговением, словно он видел перед собой нечто бесконечно драгоценное. Именно так он смотрел на нее, до того как…

Элиза взяла портрет и бережно отложила в сторону. Ниже лежали письма; бумага истончилась и пожелтела от времени. С каждым проходящим годом чернила тускнели, но Элизе и не нужно было разбирать слова. Она могла рассказать всю историю, основываясь только на почерке. В записке, которую Оливер прислал ей вместе с цветами после их первой встречи, буквы и строчки легли аккуратно и ровно. Все началось с ухаживаний настолько традиционных, насколько это вообще возможно, доказательством чему служили бальные карточки Элизы, в которых постоянно мелькало его имя. Они встретились на одном балу, танцевали на следующем, разговаривали и флиртовали друг с другом на пикниках, за игрой в карты, во время скачек. Спустя всего несколько недель уже обменивались длинными письмами, полными сердечных излияний. Почерк стал более быстрым, сжатым, настойчивым — вплоть до самого последнего письма в шкатулке. Оно заканчивалось словами, по которым Элиза водила пальцами много раз, так часто, что и не сосчитать.

«Глубина моего преклонения перед Вами столь велика, что побуждает меня к действиям. Завтра я нанесу визит Вашему отцу».

Это письмо было финальным штрихом, реликвией. Кто-то мог бы потешить себя иллюзиями, что сказка на том и завершилась. Позволение отца испрошено, разрешение дано, вопрос задан, получен ответ. Свадьба. Дети. Счастье. Но все сложилось совсем не так. И то обстоятельство, что заключительные, горькие слова, которыми они обменялись, были произнесены вслух, а не написаны, не делало их менее правдивыми.

— Вы должны сказать им, что не согласны, Элиза, — настаивал возлюбленный; лицо его было белее, чем луна над их головами. — Вы должны сказать им, что уже дали слово другому.

— Я пыталась, — прошептала она срывающимся голосом. — Они не слушают.

— Тогда заставьте их выслушать! — взмолился он. — Вас не могут выдать за него силой!

— Поймите же, я обязана повиноваться, — жалобно сказала она, не отпуская его руки, хотя он отстранился. — Этот союз полезен для моей семьи… я не могу пойти против их желаний.

— Он мой дядя, Элиза! Вы не можете, несомненно, не можете так со мной поступить!

Она пыталась ему объяснить… ей казалось, ее настигнет смерть, если он не поймет… но ничего не вышло. Все, что он видел, — слабость ее натуры.

— У вас нет силы духа, — сказал он наконец. — У вас нет силы духа, Элиза.

Тогда, как и теперь, эти слова ранили, потому что были истинны.

Элиза захлопнула шкатулку. Довольно! Нельзя позволять, чтобы ее и дальше преследовали речи Сомерсета, так же как нельзя позволять, чтобы Мелвилл разрушил жизнь, которую они с Маргарет начали строить здесь. И если она не может убедить ни одного из этих джентльменов, что обладает силой духа, по крайней мере у нее есть возможность доказать это себе самой.

Она достала из ящика чистый лист бумаги. Вероятно, ее упорное нежелание написать Сомерсету объяснялось не только чувством неловкости. Возможно, подспудно она понимала: в формальном послании (и столь же формальном ответе ее корреспондента) будет что-то окончательное. Последнее письмо, которое она положит в шкатулку, станет неоспоримым доказательством того, что их сердечная привязанность больше не существует, это по-настоящему и навсегда. Но в конце концов, так оно и было. Она больше не могла отворачиваться от правды. Пришло время действовать самостоятельно, хватит безвольно плыть по течению.

Элиза набросала короткую записку, в которой пожелала адресату всего наилучшего, коротко сообщила о своем решении задержаться в Бате на обозримое будущее и принесла извинения за задержку в корреспонденции. Сделав это, сложила лист, запечатала и написала адрес Сомерсета. Отправит завтра. Маленький шаг, но это только начало. Больше никто не скажет, что у нее нет силы духа.