Кайнозой

Сергей Лукьяненко, 2018

Один мёртвый поезд. Один мёртвый город. Одна неделя, чтобы спасти мёртвый мир.

Глава вторая. Мёртвые и живые

Санкт-Петербург — город с тяжёлой судьбой. Сколько людей положил в сырую невскую землю Пётр I, одержимый идеей построить в России европейский город, — никто не знает, но считается, что не меньше ста тысяч. Для тех времён цифра чудовищная.

Потом был 1905 год и Кровавое воскресенье.

После была революция и десятки тысяч погибших.

Затем — фашистская блокада и полтора миллиона умерших от голода и холода.

Так что столицей кваzи Санкт-Петербург стал удивительно естественно. Нельзя сказать, что во время катастрофы он особенно сильно пострадал. Не Киев, в конце концов, где людей осталось процентов двадцать от населения. Но кваzи стали стекаться в него со всей страны, а живые — уезжать. Без конфликтов, без ссор. Как-то очень спокойно и буднично, будто город ждал этого момента.

— Ну, так зачем ты меня вызвал? — спросил я.

Мы с Михаилом стояли на Банковском мосту, как на мой взгляд — самом красивом в Питере. Мимо шли люди и кваzи, редкие туристы фотографировались у крылатых львов, традиционно обзывая их грифонами. Львы не обижались, они привыкли.

Мы были одни. Найд ушёл. Убежал к своим знакомым-приятелям, унёсся как ветер, едва ли не вприпрыжку. Его ждали друзья живые и мёртвые, а меня — один лишь только Драный Лис.

— У меня большие проблемы, — сказал Михаил. — Да, в общем-то, у всех нас… — Он замолчал на миг. — Полгода назад мы предотвратили войну между живыми и кваzи. Спасибо тебе. Ты наш друг.

Я вздохнул. Полгода назад я позволил Михаилу забрать смертоносный вирусный штамм, способный выборочно уничтожить всё взрослое население мира. Нет, вру. Не позволил забрать. Сам отдал оружие, созданное сумасшедшим гением, профессором Виктором Томилиным. Сохранил, так сказать, баланс между живыми и мёртвыми.

— Когда ты умираешь, — сказал я, — то ты этого не чувствуешь, плохо всем вокруг. Примерно то же самое, когда ты тупой.

Михаил несколько мгновений помолчал, глядя на холодную воду канала. Когда кваzи напряжённо размышляют, то даже самые способные перестают выглядеть живыми. Михаил хотя бы дышал, а некоторые забывают — им не надо делать это так часто, как людям.

— Это смешно, — решил он наконец-то. — Ты хочешь сказать, что, называя тебя другом, я повёл себя как идиот.

— Да.

— Но мы работали вместе. И ты отдал мне вирус, хотя я не стал драться за него.

— Да, — сказал я, глядя в мутноватую от стужи воду.

— Ты вёл себя как друг.

— Я вёл себя как разумный человек. Я вообще чемпион мира по разумным поступкам. Мне не нравится то, каким стал мир. Но и люди, и кваzи нужны друг другу. Если бы вы все вымерли — мы остались бы наедине с восставшими. На них «чёрная плесень» действует?

Вообще-то я знал ответ. Михаил, полагаю, тоже, но ответил он уклончиво:

— Биологически кваzи и восставшие почти идентичны.

— Хорошо, остались бы только люди. Но в разрушенном мире, где всё равно постоянно восставали бы покойники. А к тому, что сейчас происходит, мы приспособились.

— Работает — не трогай, — кивнул Михаил. — Разумный вывод. Но ты всё равно наш друг. Мой друг!

Я вздохнул. Если кваzи что-то себе вбил в голову — то лишить его этого убеждения можно только вместе с головой.

— Так что случилось? — спросил я. — Ты принёс Представителю вирус. Ты должен быть на коне. А у меня сложилось ощущение, что ты… не в фаворе.

— Этот вопрос я проясню позже, — ответил Михаил. — Основная проблема в другом.

Ну вот. Никуда не денешься, я согласился приехать, я встретился с Михаилом, я позволил ему втянуть себя в разговор.

Глупо теперь затыкать уши и напевать «ла-ла-ла».

— И в чём же? — покорно спросил я.

— Появились атипичные восставшие и атипичные кваzи, — сказал Михаил. — С первыми ты уже знаком.

— Встали слишком быстро, сразу рванулись на охоту, — кивнул я. — А кваzи?

— За последние две недели зафиксировано четыре случая нападения кваzи на людей, — сказал Бедренец.

— Удивил, — фыркнул я. — Вот только не надо делать вид, что среди кваzи не встречаются убийцы.

— Да, — согласился Михаил. — Бывают. Но, видишь ли, раньше не встречалось кваzи, которые были бы способны… терзать жертву.

Я посмотрел на него. Вопросительно поднял бровь.

Михаил откровенно мялся. Он вдруг даже снял шляпу и пригладил волосы ладонью. И отводил глаза.

— Терзать можно по-разному, — сказал я. — Вот ты сейчас меня терзаешь своими экивоками. Но мне кажется, что ты имел в виду…

— Да, — сказал Михаил.

— Зубы? — безжалостно уточнил я.

Михаил кивнул.

— Ты хочешь сказать, что какие-то кваzи нападали на людей и… рвали их зубами… — сказал я. — Верно?

Бедренец опять кивнул.

— И?

— Они… ели, — тихо сказал Михаил.

— Как восставшие? Пожирали людей?

— Не совсем, — пробормотал Михаил. — Они даже не ставили своей целью убить. Две жертвы из трёх выжили… их просто искусали… частично погрызли… шрамы останутся.

— Но каждый раз ваши замечательные вегетарианцы не упускали случая проглотить кусок человеческой плоти.

Михаил кивнул.

В голове у меня мешались отвращение, злость и любопытство. Наверное, мой моральный облик достоин сожаления — любопытства было больше.

Все кваzи были когда-то кровожадными тупыми восставшими. Все кваzи возвысились, обрели разум, убив человека и сожрав хотя бы часть его мозга. Это жуткая правда, которую знают немногие.

Но есть вещь, которую знают все, — кваzи вегетарианцы. Очень строгие, они даже молоко пить не могут. Это действительно правда.

И это то, что позволяет нам сосуществовать с живыми покойниками.

Если выяснится, что кваzи способны пожирать людей, подобно своим неразумным предшественникам, то начнётся война.

— Рассказывай, — сказал я. — Только давай уйдём куда-нибудь в тепло. Я живой, я озяб.

У кваzи температура тела выше человеческой. Но холода они не чувствуют. Как сказал однажды Михаил: «Своё отмёрзли».

— Пошли, — кивнул Михаил.

Идти пришлось недалеко. Мы прошли по набережной вдоль канала и на углу с Москательным переулком вошли в дверь старого четырёхэтажного здания. Вроде как в здании располагались университетские корпуса, но за дверью была совершенно не учебная атмосфера — подтянутый вооружённый вахтёр (человек, не кваzи) за столом, казённая, лишённая уюта атмосфера, белый свет ламп (я уже замечал, что кваzи больше любят холодный спектр освещения). Здесь Михаила знали, здесь Михаила уважали. Даже вахтёр, при взгляде на которого хотелось остановиться и отдать честь, не стал меня останавливать — протянул было руку за документами, но Бедренец покачал головой и вахтёр не стал спорить.

— Научный центр, — сказал Бедренец. — Небольшой.

— Твой персональный, — добавил я, озираясь, пока мы шли узкими высокими коридорами. Штукатурка потемнела и кое-где отставала, сказывалась близость воды, вечная питерская сырость. Под вытертым линолеумом поскрипывал старый деревянный пол.

— Практически, — не стал спорить Михаил.

Мы зашли в дверь, за которой оказался кабинет — чуть более обжитой, чем остальное помещение. Тут хотя бы нашлось место для двух орхидей на подоконнике, усыпанных такими яркими цветами, что они казались пластиковыми. Рядом с окном стоял молодой мужчина-кваzи, даже не повернувшийся в нашу сторону. Сотрудник, наверное.

— Настоящие, — сказал Михаил, заметив мой взгляд. — Я всем кваzи советую держать дома орхидеи.

— Потому что они паразиты? — ляпнул я.

— Заблуждение, — ответил Михаил. — Орхидеи — эпифиты. Они используют дерево как опору, а не паразитируют на нём.

Он грузно уселся в кресло, кивнул мне на диванчик, стоящий сбоку от стола, рядом с кулером для воды. Вздохнул:

— Но ход мысли у тебя правильный. Именно поэтому. Я пытаюсь донести до всех кваzи простую мысль — без живых людей мы вымрем… Аркадий!

Мужчина неторопливо повернулся. При жизни он был молод, не старше двадцати с небольшим. Лицо костлявое, лоб низко скошен, глаза чуть асимметричные, курносый, при этом ухи какие-то не по размеру мелкие и оттопыренные. В общем — после смерти он стал выглядеть лучше.

— Аркадий работает аналитиком, — сказал Михаил, не поясняя, аналитиком чего. — Поговорите с ним.

— Рассказывайте, Аркадий, — сказал я, устраиваясь на диванчике поудобнее. Аркадий садиться не стал, просто сделал несколько шагов, вышел на середину комнаты, как ребёнок, готовящийся читать стишок Деду Морозу.

— Пострадавшая — Нелли Селиванова, шестнадцать с половиной лет, — сказал он. — Инцидент произошёл четыре дня назад. Мы не были знакомы. Девушка после школы подрабатывала курьером, она доставила нам почту. Я вышел на вахту, подошёл к ней, забрал конверты, стал расписываться в квитанции. И тут меня… — он запнулся. — Тут со мной что-то произошло. Я наклонился, вероятно, она решила, что я хочу поцеловать руку, но я укусил её в район запястья…

— Стоп! — заорал я. Аркадий послушно замолчал. — Михаил, что за… Что он говорит? Он твой аналитик?

— И по совместительству — одна из жертв, — сказал Михаил.

— Жертва, которая напала на девочку?

Михаил отвёл взгляд. Но ответил твёрдо:

— Он жертва непонятного заболевания. Аркадий, продолжай.

— Я вырвал зубами фрагмент кожи и мышечной ткани, — продолжал Аркадий. — И начал жевать. Мне… мне было вкусно. Я совершенно ни о чём не думал, просто жевал. Девушка стала кричать, бросилась к двери, я её не удерживал. Она выскочила на улицу и упала. Не потеряла сознание, просто растерялась, была в шоке. Я смотрел на неё и жевал, она смотрела на меня и молчала. Прошло две-три секунды, не больше. Потом меня стошнило. Я стал говорить, успокаивать её, извиняться. Побежал за аптечкой. Девочке стал помогать вахтер, Александр, человек. И Зинаида, сотрудница, кваzи. Вместе мы перевязали рану. Я проверил оторванный фрагмент мышцы, надеялся, что в больнице смогут пришить, но там всё было разорвано и раздавлено. Мы вызвали скорую помощь. И полицию. Девушку госпитализировали. С меня после допроса взяли подписку о невыезде. Жизнь девушки вне опасности, врачи обещают полное сохранение функциональности конечности. Но останется некрасивый шрам. Я пытался навестить её в больнице, она отказывается от встречи. Это все имеющиеся факты.

Я перевёл взгляд на Михаила. Потом снова посмотрел на Аркадия. Оба кваzи молчали.

— Зачем ты это сделал? — спросил я.

— Не знаю. В тот момент это показалось мне правильным и естественным. Это походило на кошмарный сон. Или на кратковременное помутнение сознания. Я многократно обдумывал произошедшее, у меня нет никакой рабочей версии.

— Прямо-таки совсем никакой? — уточнил я.

— Признаков отравления или болезни у меня нет, — сказал Аркадий. — Я не находился под чьим-то влиянием, к тому же нет достоверных сведений о гипнабельности кваzи или возможности психопрограммирования. Никаких разумных, логических доводов к нападению у меня не было. Я не испытывал голода. Тем более что в дальнейшем у меня не возникло стремления есть продукты животного происхождения и, судя по реакции организма, — они по-прежнему являются для меня вредными. Единственное, что я могу предположить… — он заколебался, но всё же продолжил. — Я один из первых кваzи. Возможно, с течением времени в наших организмах происходит какой-то сбой, который приводит к немотивированной агрессии. В таком случае я лишь первая ласточка.

— Скажи-ка, ласточка, сексуального подтекста в твоём нападении не было? — спросил я. — Молоденькая девушка, расцветающий… э… цветок… агрессия и секс часто связаны.

— Невозможно, — ответил Аркадий. — Я обдумывал этот вариант, но проблема в том, что мне не нравятся женщины. Я гей. Вот вы мне кажетесь очень привлекательным мужчиной.

Я поперхнулся и закашлялся.

Я, кажется, даже покраснел.

Вот уж чего не доводилось слышать!

— Но у меня уже есть постоянный партнёр, кваzи, — огорчил меня Аркадий. — И сексуальное влечение у нас проявляется куда слабее, чем у людей, — он покачал головой. — Нет, у нас с вами ничего бы не вышло.

— Да твою ж… — простонал я. — Ты ещё что-то можешь сказать?

Аркадий подумал немного.

— Да. Я очень сожалею. Я больше не буду. Если, конечно, это не болезнь.

— А если болезнь?

— Тогда меня необходимо изолировать или уничтожить.

Я снова глянул на Михаила. Тот кивнул Аркадию.

— Спасибо. Ты можешь вернуться к работе. Спасибо за откровенный рассказ.

— Спасибо за доверие, Михаил Иванович, — ответил Аркадий. — До свидания. Я буду у себя в кабинете. До свидания, господин Симонов.

— До свидания… — выдавил я.

А когда дверь за парнем закрылась, уставился на Михаила.

— Что? — спросил тот.

— С ума сошёл? У тебя в помещении разгуливает кровожадный кваzи!

— Атипичный. Он в норме.

— Сейчас в норме! А когда его снова… накроет?

— Если накроет.

— Исходить надо из «если»!

— Так мне и сказали, когда я не дал его арестовать, — кивнул Михаил. — Но я в ответе за своих сотрудников.

— Поэтому ты и в опале, — сообразил я.

— Да, — признался Михаил. — Мы изучаем проблему, и вдруг мой сотрудник набрасывается на человека. А я же его защищаю. Это не добавило мне популярности.

— Кто ещё нападал на людей? — спросил я.

— Пенсионер, бывший скрипач в оркестре. Там всё печальнее, он напал на собственного правнука, ребёнок скончался. Нападавшего попытался убить его внук, но кваzи его опередил.

— В каком смысле?

— Взял нож и отрезал себе голову. Мы крепче людей. Мы на такое способны.

Я отметил этот удивительный факт — у людей, если я не ошибаюсь, подобный фокус лишь однажды проделал пьяный поляк. Но он воспользовался бензопилой.

Однако больше меня насторожило другое.

— Что дед самовыпилился — это молодец. Но… снова ребёнок! Третья жертва?

— Взрослый. Там был небольшой конфликт между человеком, туристом с Дальнего Востока, и кваzи, работавшей в Эрмитаже. Совершенно рядовой конфликт. Турист сфоткал картину со вспышкой. Кваzи сделала замечание, турист начал оправдываться, что забыл отключить вспышку, инцидент был практически исчерпан… и тут кваzи на туриста напала. Три укуса в мягкие части ноги.

— В задницу, короче.

— В задницу, — признал Михаил. — Порвала брюки, вырвала клок мышцы… Кваzи под домашним арестом, турист в больнице, опасности для жизни нет. Видимо помутнение сознания длится недолго.

— Четвёртый случай?

— Шедший мимо кафе кваzи остановился и укусил за руку девушку, пьющую кофе на открытой террасе.

— Миша, вы все в… мягких частях, — сказал я. — Да и мы тоже. Есть какая-то связь между всеми агрессивными кваzи?

— Никакой, — твёрдо сказал Михаил. — Живут в разных местах, не знакомы, никак не связаны. Молодой мужчина-гей, старик, женщина нормальной ориентации, мужчина средних лет нормальной ориентации. Возраст, национальность, профессия, место рождения, время восстания и возвышения — всё разное.

— Признаки воздействия? В первую очередь химия?

— Аркадий же сказал — нет. Покончивший с собой кваzи был подвергнут всем возможным анализам. Никаких следов.

— Где-то в мире ещё происходило подобное?

Я очень надеялся услышать твёрдое «нет». Это позволило бы свести ситуацию к локальной аномалии. Ну мало ли, Питер… место такое.

— Подтверждённой информации нет, — ответил Михаил. — Европейские и американские коллеги неофициальными путями интересовались примерно тем же самым, что и мы: не было ли последнее время зафиксировано необычных конфликтов между кваzи и людьми. Либо у них происходит то же самое, либо они получили информацию и пытаются понять, что у нас происходит.

— Лучше уж второе, — резюмировал я. — Если по всему миру кваzи принялись нападать на людей, то это конец. Но даже если проблема локальна, долго вы информацию в тайне не удержите.

Михаил обречённо кивнул.

— А что про атипичных восставших? — спросил я.

— Отмечаются случаи ускоренного перехода умерших людей в состояние восставших. В одной из больниц восставший поднялся через три минуты после смерти. Во всех случаях восставшие очень быстро переходят в стадию охоты. Ну и… ещё ряд странностей.

— У тебя есть что выпить? — только и сказал я.

К моему удивлению, Михаил открыл ящик стола, достал початую бутылку какого-то незнакомого виски, два стакана. В один плеснул виски, двинулся ко мне.

Я поймал себя на том, что чуть подтянул ноги, готовясь вскочить.

— Я не кусаюсь, — сказал Бедренец.

— Это пока, — едко ответил я, принимая стакан.

Себе Михаил налил воды из кулера. Мы молча чокнулись. Я сделал глоток. Виски был шикарный.

— Да ты разбираешься в напитках, — сказал я, косясь на бутылку. — Зачем он тебе?

— Таких как ты угощать, — Михаил грузно сел рядом. — Денис, я боюсь. Происходит что-то чудовищное.

— То, что ты давно мёртв, но ходишь и разговариваешь — не чудовищно?

— Я не мёртв, — терпеливо произнёс Бедренец. — Я перешёл в иную форму человеческого существования. Мёртв — тот дедушка, что отрезал себе голову, когда понял, что натворил. Мёртв его годовалый правнук. А мы пока живы.

Говорить «надолго ли» я не стал. Меня пронзила другая мысль.

— Найд! Михаил, он же один в городе!

— У нас не расхаживают толпы атипичных кваzи, — сказал Михаил. — Найд прекрасно знает, что среди нас тоже могут быть убийцы, маньяки, сексуальные насильники, он не испытывает к каждому встречному кваzи безоговорочного доверия.

— А он знает, что его давнишний приятель-кваzи может вцепиться в него?

Михаил не ответил.

— Я должен буду предупредить Найда, — сказал я. — Уж извини, но плевать на секретность, ему я это скажу… Михаил, зачем ты меня вызвал? Чем я могу тут помочь?

— Почему ты зовёшь сына Найдом? — внезапно спросил Михаил.

— Я зову его Сашей.

— При нём. А без него называешь Найдом.

— Потому что я не знаю, действительно ли он мой сын, — сказал я. — Ты мог меня обмануть.

— Хорошо, ты мне не веришь, — кивнул Михаил без всякого раздражения или смущения. — Это разумно. Но ты ведь можешь проверить сам…

— Нет.

— Почему?

Вот как объяснить? Тем более что вначале пришлось бы объяснять самому себе. Но я честно подумал и сказал:

— Если я стану выяснять, это будет предательство.

— А может быть, ты боишься узнать, что я действительно тебя обманул, — предположил Михаил.

— Может быть. — Я не стал спорить.

— Поэтому я тебя и вызвал, — сказал кваzи. — Ты не предатель. Даже если подозреваешь предательство, сам в ответ не предаёшь. И ты хороший полицейский. Ты чуешь. Когда не хватает информации — доверяешься интуиции и не ошибаешься.

Я вздохнул, провёл ладонью по лицу. Надо бы побриться.

— Хорошо, Михаил. Я постараюсь помочь. Я на девяносто девять процентов уверен, что мы не удержим ситуацию. Дрожжи уже попали в сортир, скоро оттуда повалят дурнопахнущие субстанции… Но я буду стараться. С одним условием.

Михаил серьёзно кивнул.

— Ты расскажешь мне всё. Действительно всё, что вы знаете о себе, о восставших, о катастрофе. Во-первых, это надо для дела.

— Бесспорно. Договорились.

— А во-вторых, я хочу понять, кто же вы такие.

Михаил сочувственно поглядел мне в глаза.

— Люди, Денис. Мы обычные люди, только мёртвые. В этом и вся беда.

— Хорошие слова, чтобы закончить разговор, — кивнул я. — Давай, всё-таки, я позвоню Найду и попрошу его быть аккуратнее. А потом займёмся вагоном с курсантами.

— Считаешь, это как-то связано?

— Враги у меня есть, — я пожал плечами. — Но такие, чтобы ради меня убить толпу молодых ребят? Это либо ради того, чтобы не пустить меня в Питер…

— Либо в отместку за то, что ты отпустил в Питер меня, — уточнил Михаил.

— В любом случае я хочу найти этих подонков, — сказал я. — И надо же с чего-то начать.

Честно говоря, я не отказался бы от ещё одной порции виски. Но Михаил не предлагал, а спрашивать было неудобно. Так что я встал, всем видом изображая бодрость и готовность работать.

— Михаил, есть смысл говорить с четвёртым кусающимся кваzи? — спросил я.

— Он в коме и не факт, что восстановится, — ответил Михаил. — Рядом оказался добровольный любитель порядка, он применил оружие. Четыре выстрела в голову, даже мы такое не выдерживаем. К тому моменту кваzи, очевидно, пришёл в себя — он пытался оказать раненой женщине помощь, увидев добровольца, поднял руки и не сопротивлялся, но… Ситуация очень похожая на ту, что стряслась с Аркадием, только рядом оказался полицейский. То есть любитель порядка.

— Тут занервничаешь, — согласился я. Наверное, будь я в Москве, я бы поехал общаться с полицейским. Не потому, что надеялся услышать что-то новое, а просто для порядка. По инструкции. Но ничего бы это не дало. — Михаил, а что с восставшими? Ты сказал про «ещё ряд странностей»?

— Идём, — кивнул Михаил. — Хотя нет… подожди.

Он снова полез в стол, но на этот раз достал не виски, а пистолет. Старенький «ПМ», запасную обойму к нему и листок бумаги. Протянул мне. Я молча взял оружие, посмотрел на бумагу — да, как я и ожидал, это было разрешение на ношение и применение в ходе моей командировки.

Михаил ничего не сказал, я тоже ничего не стал спрашивать, просто спрятал оружие в карман куртки.

Мы вышли из кабинета, прошли по коридору, в конце него Михаил отпёр металлическую решетчатую дверь, мы завернули — планировка тут была запутанная, как в любом старом и многократно перестраиваемом здании. Ещё одна металлическая дверь… Я занервничал.

— Не хочешь ли ты сказать…

— Да, нескольких мы держим здесь, — кивнул Бедренец.

Даже для Питера это было чересчур. Но я не стал ничего говорить. Мы вошли в просторную комнату без окон, перегороженную пополам решёткой. С нашей стороны решётку закрывала ещё и мелкая сетка рабица.

За решёткой топтались двое восставших, при жизни — мужчины средних лет. Один выглядел обычным — серовато-зеленоватая кожа, пустой расфокусированный взгляд, бессмысленно-расслабленное лицо. Он был переодет в просторные шорты и футболку, уже изрядно замусоленные и надорванные. А вот второй был странным. Его восставший из мёртвых организм восстановил ткани, но как-то частично. Он был очень худой, кожа казалась дряблой, при движениях кости едва не прорывали её. Вообще кости были самой заметной частью его тела, всё остальное толком не заслуживало внимания. Этого даже не сочли нужным одеть.

— Странный какой, — сказал я. — Останови их, Михаил, хочу разглядеть получше.

Восставшие при моём появлении возбудились, двинулись к решётке. Первый сразу сообразил, что она не поддастся и принялся водить по сетке руками. Глаза его дёргались, неуверенно отслеживая мои движения.

А вот второй был совсем туп. Он шёл вперёд, натыкался на решётку, отшатывался, сдвигался чуть в сторону и снова повторял попытку пройти сквозь преграду.

— Этот вообще кретин, — заметил я. — Михаил, да прикажи им стоять на месте!

— Не могу, — ответил Бедренец.

— Почему? — удивился я. — Надо их разглядеть получше.

— Ты не понял. Не «не хочу». Не могу.

Я глянул на Михаила. Тот кивнул.

— Да-да. Ты не ослышался. Я их не чувствую. И они меня. Не повинуются, не реагируют. Более того, пытаются нападать, как на любой движущийся объект.

— Много таких? — шёпотом спросил я.

— На данный момент таким восстаёт каждый стотысячный. Примерно.

— Процент растёт?

— Да, — признался Бедренец.

— Плохо-плохо-плохо, — пробормотал я. Господи, да что же творится такое! Мало с нас кваzи, которые принялись грызть людей. Ещё и восставшие, не слушающиеся кваzи, появились!

— Это не просто плохо, это катастрофа, — согласился Михаил. — И это ещё не всё. Ты не зря обратил внимание на дистрофичного восставшего. Он не свежий.

— То есть?

— Он выбрался из старой могилы. Периода до Катастрофы.

Вначале я подумал, что он шутит.

Михаил ведь почти умеет это делать. Может у него и нет чувства юмора (известен лишь один эстрадный артист-кваzи, но он и при жизни был профессиональным юмористом, и после смерти продолжал шутить — так же плохо, впрочем), но Михаил старается.

Я представил, как на Земле воплощается старый клип Майкла Джексона «Триллер» — и по всем кладбищам начинают подниматься мертвецы…

— Случай на самом деле уникальный, — сказал Михаил, видимо сообразив, о чём я думаю. — Нам его доставили с Таймыра. Имя установить не удалось, документов не было, но человек, очевидно, замёрз в конце девяностых — начале двухтысячных.

— Как выяснили? — спросил я, глядя на неутомимо шагающего «в решётку» восставшего.

— У него с собой был пейджер.

— Ах ты ж бедняга, — посочувствовал я. — Но четверть века…

— Он вмёрз в глыбу льда.

— Ну прямо капитан Америка, — сказал я. — Понятно. Замёрз, потом растаял и вирус подействовал на мёртвые клетки, будто на только что умершие.

— Нет. Он находился внутри ледяной глыбы, когда его нашли. Парня прямо во льду и привезли в Питер. Честно говоря, у нас был план его аккуратно разморозить — вдруг оживёт? Но он вдруг открыл глаза и начал подёргиваться прямо внутри ледяной глыбы.

— Значит, вирус существовал и раньше?

Михаил вздохнул.

— Никто и никогда не находил никакого вируса, поднимающего мертвецов. Мы не знаем, почему покойники восстают. И уж тем более непонятно, какой вирус мог подействовать на замороженное тело в толще льда. Вирусу тоже надо размножаться, распространяться по организму, он использует живые клетки. Мёртвые, в том числе и замороженные, с разорванными органеллами, для вируса бесполезны.

— Что возвращает нас к тому, почему мёртвые восстают, — кивнул я.

— А также почему восставшие обретают разум, почему время поднятия мёртвых ускорилось, почему некоторые кваzи становятся агрессивными, почему некоторые восставшие не подчиняются кваzи.

— Я не знаю, за что зацепиться, — признался я. — Я в чужом городе. Ты, как я понимаю, изрядно урезан в правах. Если учёные не смогли понять механизмы восстания мёртвых — я-то что могу поделать?

— Кто-то настолько хотел тебя убить, что отравил целый вагон, — напомнил Михаил. — У нас есть ниточка.

— Фадеева-Чехова, — вздохнул я. — Будем проверять всех женщин, любящих великую русскую литературу? Или всех актрис? О, понял! Всех с писательскими фамилиями. Жалко, что в русской литературе было так много Ивановых…

Мы вышли из комнаты, оставив восставших пускать слюни у решётки. Ну, в фигуральном смысле, конечно. Слюнные железы у восставших практически не функционируют.

— Придумай что-нибудь, — попросил Михаил. — Напрягись. Ты же можешь. Ты живой.

Что-то было в его голосе необычное. Мы шли по коридору, возвращаясь к унылому кабинету с кулером и двумя орхидеями, которые не паразиты, а эпифиты… Я искоса всматривался в Михаила, в его сероватое старое лицо, погружённый в себя взгляд…

Да он же в панике! Он хватается за соломинку, и эта соломинка — майор Симонов.

— Внешность я описал, всё рассказал. Ваши её и так ищут, — я пожал плечами.

— Внешность, тем более у женщины, — вещь переменчивая, — вздохнул Михаил. — Надо найти раньше, чем наши. Напрягись.

— Красивая, держалась хорошо. Если честно, то всё-таки не думаю, что она причастна к убийству — у неё была возможность пырнуть меня ножом или толкнуть в руки восставших.

— Значит, точно красивая, раз защищаешь, — решил Михаил. — И не боялась восставших?

— Ну, вскрикнула разок. А так очень собранная была, говорила разумно. Один раз что-то заговариваться стала.

— Ну-ка? — заинтересовался Михаил.

Мы вошли в кабинет, я сел на прежнее место. Поморщился, вспоминая.

— Я пошутил, что на «скорой» работал и там мачете спёр. А потом, когда предложил вагон изолировать, чтобы в Питере кваzи взяли кадавров под контроль, она спросила — правда ли на «скорой помощи» работал? Я отвечаю, что вроде как на врача не похож. А она какую-то ерунду сказала. Мальчиком меня назвала. И про переулки что-то. Мол, может, мальчик, может, в переулке…

— В улке, — сказал Михаил.

Я повспоминал немного.

— Ну да. Но такого слова нет.

— Есть, Денис. «Кадаврами» врачи «скорой» всегда называли мёртвых. «Мальчиком» звали водителя «скорой помощи». «Улка» — бригада «скорой», работающая на улицах, там обычно нет врача, только опытный подготовленный фельдшер. На врача ты и впрямь не похож, а вот фельдшер из тебя бы вышел. Или водитель.

Можно было сказать, что Михаил оживает прямо на глазах, вот только каламбур выходил уж больно дурацкий.

— Молодец, Денис. Услышав от тебя слово «кадавр», твоя спутница не удержалась от реплики. Судя по знанию сленга, она имеет отношение к «скорой помощи».

— Ты-то откуда знаешь? — поразился я.

— У меня жена была врачом «скорой помощи», — пояснил Михаил. — Пошли! У нас есть ниточка!

— Так может у неё муж — врач «скорой помощи»? — пробормотал я, вставая. — А зачем идти? Интернет отменили?

— За это помещение я спокоен, — ответил Михаил. — А вот за интернет — ни в малейшей мере.

Скорее по инерции я всё же продолжил спорить, идя за старым кваzи.

— Ну и смысл? Если следят, то стоит нам куда-то зайти — поймут, чего искали.

— Поймут, — согласился Михаил. — Но мы к тому моменту будем впереди. На полшага. Но иногда полшага — это очень много.

Первый кваzи, которого я увидел в своей жизни, сидел на броне танка и ел перловую кашу из железной миски.

Меня подобрали в пяти километрах от Мкада. Тогда аббревиатура «Московская Кольцевая Автодорога» ещё не превратилась в короткое ёмкое слово, обозначающее и защитный рубеж, и границу, и транспортную магистраль. Сейчас дети, играя, могут начертить перед собой линию на земле и закричать: «У меня Мкад, ты в меня не попал!» Тогда же защитные сооружения только строились, а охраняла мегаполис армия, полиция и добровольцы.

В те дни поток беженцев, стекающихся к городам (вперемешку с восставшими, которые на них охотились и рефлекторно шли к скоплениям людей), был так велик, что никто со спасёнными не сюсюкал. Никаких психологов, никаких центров реабилитации. Несколько замученных, спящих на ходу врачей, которые в основном проверяли, нет ли на теле спасённых укусов — тогда ещё считали, что укушенный может умереть и превратиться в восставшего.

Меня осмотрели и покормили — сунули в руки пакет чипсов и банку рыбных консервов. Спросили, служил ли в армии, умею ли стрелять, доводилось ли уже убивать восставших. И отправили к временному штабу: большой военной палатке на парковке у строительного гипермаркета. Почему военные не использовали здания и склады вокруг — не знаю. Наверное, какие-то правила.

Возле палатки стояли два танка. У одного люки были задраены. У второго открыты. На башне, возле открытого люка, сидел молодой мужчина в военной форме с серовато-синим лицом и ел из миски кашу.

Я оторопел. Я остановился, глядя на восставшего. Нет, он был какой-то не такой, как остальные. И взгляд был разумный, и вёл он себя как человек. Но цвет кожи… и какой-то общий странный вид… от него будто веяло чем-то нездешним, неправильным.

— Трупак! — сказал я пробегавшему мимо сержанту. — Трупак же!

Тогда это слово было в ходу. Сейчас за него банят в социальных сетях, и вообще лучше выматериться, чем такое сказать.

— Это не трупак, — укоризненно сказал мне сержант. Остановился, утёр пот со лба, достал сигареты. Видимо, рад был возможности поговорить и передохнуть. — Это лейтёха наш, Серёга Ларичев. Ходил с группой на рекогносцировку. Напали трупаки, ребят порвали… Лейтенант как-то отбился, сам в беспамятстве был. Заразился этой дрянью. Но видишь — переболел, пришёл в себя, вышел к нам. Когда организм могучий и воля к жизни велика — никакая зараза тебя не возьмёт.

— Он трупак, — упрямо сказал я. — Вы не понимаете. Я их видел. От смерти не выздоравливают.

Сержант вздохнул. Повернулся к сидящему на танке серокожему человеку. Крикнул:

— Товарищ лейтенант! Что ж вы кашу пустую едите? Может вам тушёнки притащить?

Лейтенант резко покачал головой. Сказал суховатым безэмоциональным голосом:

— Спасибо, боец. После того, что видел, меня на тушёнку не тянет.

И продолжил есть кашу.

Сержант подмигнул мне. Видимо, отвращение спасшегося лейтенанта к мясу было уже известным фактом.

— Может он и говорит, — сказал я, глядя на лейтенанта. — И мясо не ест. Только это трупак.

Я пошёл к штабу, стараясь держать лейтенанта на танке в поле зрения. Не было у меня доверия к этому «переболевшему». Трупак он и есть трупак, я их нутром чую.

Кваzи-людьми их начали называть только через пару недель. А потом — просто кваzи.

Я был уверен, что Михаил поведёт меня в какой-то центр кваzи по учёту населения. Или в управление здравоохранения — есть же здесь живые люди, значит, есть и больницы, и «скорая помощь». А как ещё искать «красивую женщину, предположительно работавшую на “скорой”»?

Но мы, неспешно прогулявшись по центру — мне показалось, что Михаил пытался отследить шпиков и вёл меня не самым прямым маршрутом, прошли по набережной Фонтанки, перешли через мост Белинского и через полчаса оказались в Басковом переулке, возле жилого дома номер 12.

Обычный старый питерский дом, которому лет полтораста. Ну то есть в Москве он стал бы украшением улицы и все восхищались бы тем, какой он дряхлый и облезший, какие у него разные по форме окна, какой красивый подъезд, простите — парадное, жаль, что решёткой перекрыто и надо входить через дверь для прислуги, радовались бы, что ни коммунисты, ни капиталисты по какой-то удивительной причине дом не снесли.

А в Питере таких домов в три этажа — хоть на завтрак ешь.

— Басков — в честь певца? — блеснул я эрудицией.

— Нет, в честь народа в Испании, — ответил Михаил. — В царское время тут находилось их консульство, пока большевики в угоду дружественному испанскому правительству не разорвали с басками отношения.

Всё-таки у кваzи очень плохо с чувством юмора. Я-то пошутил про Баскова, а он мне в ответ начал историческую лекцию читать.

Мы вошли в подъезд — тут был домофон, но, видимо, в городе кваzи отпала нужда держать подъезды запертыми. Да и впрямь, зачем? Алкоголь они не пьют, сексом практически не занимаются, писают очень редко. Вот и отпали три основные причины, по которым живые люди заходят в чужие подъезды.

Поднявшись на второй этаж (подъезд был на удивление светлый, чистенький, подремонтированный), мы остановились перед одной из квартир. Михаил почему-то проигнорировал кнопку звонка и негромко постучал.

Секунд через десять дверь открылась, и мы увидели хозяина — высокого седовласого старика в безукоризненно выглаженных чёрных брюках и белой рубашке. Я даже скользнул взглядом по ногам, но напрашивающихся лакированных туфель не обнаружил, вместо них были старые шлёпанцы. При виде Михаила старик доброжелательно улыбнулся, но на меня посмотрел строго, изучающе.

Я обратил внимание, что звука отпираемого замка не было. Михаил, как выяснилось, тоже.

— Аристарх Ипатьевич, — с укоризной сказал Бедренец. — Вы опять не закрываете дверь!

— Михаил Иванович! — с достоинством ответил старик. — Не приучен я двери закрывать. Не стоит обо мне беспокоиться.

— Отнюдь не о вас я беспокоюсь, но о ваших соседях, — твёрдо сказал Бедренец. — Здоровье ваше хорошее, однако внезапный сердечный приступ никого не щадит. А что как восстанете и пойдёте по соседям пировать?

— Вы зря подозреваете меня в безрассудстве, — старик поднял тощую руку и продемонстрировал выглядывающий из-под манжеты рубашки (безукоризненно чистой, но уже застиранной, лохматящейся нитками) браслет «мёртвой руки». — Умру — сразу же пойдёт сигнал в органы… — Аристарх Ипатьевич посмотрел на меня и уточнил: — К его коллегам!

— Откуда такой вывод? — восхитился я.

— Я старый диссидент, — с гордостью сообщил старик. — Мне ли не знать вашего брата?

— Стрижка, выправка и характерный взгляд… — пояснил Бедренец. — Мы так и будем стоять на пороге?

— Входите, прошу, — старик сделал шаг в сторону. — Вы сами, Михаил Иванович, набросились на меня с претензиями! Поэтому обвинения в негостеприимстве я отвергаю!

Квартира Аристарха Ипатьевича совершеннейшим образом отвечала моим представлениям о жилище старого питерского интеллигента и диссидента. Была она слегка запущена, перегружена старыми книжными шкафами и поставленными одна на другую книжными полками. Узкий коридор (разумеется, тоже уставленный полками) вёл в единственную комнату, где стояли книжные шкафы, узкая кровать (так и подмывало её назвать койкой) и половинка письменного стола. Да-да, именно половинка — стол был древним и изначально столь огромным, что для этой комнаты оказался велик. Так что стол распилили пополам, доведя до нормального офисного размера и с той стороны, где не было ножек, прикрутили металлическими скобами к книжному шкафу. На столе стоял какой-то древний компьютер со здоровенным системным блоком, я даже затруднился опознать его возраст. Умели же раньше делать технику, не то что сейчас.

При нехватке метража квартира имела великолепную кубатуру, поскольку потолки были высотой метров в пять, как и положено в старом питерском доме. На месте Аристарха Ипатьевича я бы как минимум мезонин тут организовал. Правда пришлось бы куда-то девать огромную хрустальную люстру, свисающую с потолка на цепи.

Люстре было лет полтораста как минимум. Наверное, изначально в ней горели свечи.

— Присаживайтесь! — Старик гостеприимно указал на свою кровать.

Мы с Михаилом чинно сели рядом. Я решил называть ночное пристанище Аристарха Ипатьевича всё-таки койкой, а не кроватью — уж больно твёрдая, будто не матрас, а голые доски.

Сам хозяин сел на единственный стул в комнате, прочный, с высокой прямой спинкой. Вопросительно посмотрел на нас.

— Даже чайку не предложите? — спросил Михаил.

— Вам-то уже поздно чаи гонять, — ворчливо ответил старик. — Воды могу налить. Из-под крана, не обессудьте.

Да, что-то это не походило на дружеский приём.

— Аристарх Ипатьевич, я был не прав, — неожиданно сказал Бедренец.

Старик удивлённо приподнял одну бровь. Поглядел на кваzи, будто ожидал, что тот сейчас демонически рассмеётся.

— Драный Лис признал ошибку?

— Иногда я умею это делать, — уклончиво сказал Бедренец.

— И? — уточнил старик.

— Ваша идея о реорганизации системы «скорой помощи» была совершенно справедлива. Кваzи включены в состав каждой бригады в обязательном порядке. Это позволило сократить число безвозвратно погибших до одного-двух случаев в год.

— И стоило ли спорить? — спросил старик, картинно разведя руками. Вздохнул. — Что ж мы тут сидим? Идёмте пить чай. У меня есть замечательный владивостокский мармелад. Даже вам его можно, Михаил Иванович! Он без желатина, на агар-агаре, совершенно, знаете ли, веганский, как молодёжь говорит. И чай у меня особый, с травами, сам собирал прошлым летом.

Вскоре мы уже сидели на кухне, которая была едва ли не просторнее комнаты и пили «особый» чай с «веганским» мармеладом. Мармелад мне действительно понравился, особенно ананасовый с кунжутом (откуда же они на Дальнем Востоке ананасы берут? Из Китая, вероятно). А вот чай был слишком странный. Не люблю, если честно, все эти удивительные домашние сборы, которые у нас так любят. «Ах, чай с чабрецом! Чай с мятой! Со смородиновым листом! С берёзовыми почками! С апельсиновыми корочками, чистый бергамот!»

Чай — он сам по себе хорош. Он должен быть чистый. Хоть чёрный, хоть зелёный.

Но я пил и нахваливал, как из желания порадовать пожилого хозяина, так и из более низменных соображений — получить от него помощь.

Чай, кстати, был в гранёных стаканах, «одетых» в почерневшие серебряные подстаканники. Это вполне подходило и хозяину, и квартире. Как и сливочное масло, которое плавало в банке, наполненной водой — холодильника в квартире вообще не было.

Интересный человек, что говорить. Практически ушедшая натура.

— Маловероятно, Михаил Иванович, что вы с приятелем зашли ко мне выпить чая и признать давнишнюю ошибку, — разлив чай по второму кругу, произнёс старик. — Что вас интересует?

— Мы ищем женщину, которая, предположительно, работала на «скорой».

Я с удивлением посмотрел на Бедренца. Он что, всерьёз? Аристарх Ипатьевич, похоже, к скорой медицинской помощи имел самое непосредственное отношение. Но даже если наша догадка верна, и женщина имела отношение именно к питерской «скорой» — как дедушка её опознает?

— Память у меня уже не та, — сказал старик.

Бедренец хмыкнул.

— Давайте фото, — продолжил Аристарх Ипатьевич.

— Фото нет, есть фоторобот. — Бедренец достал из пиджака и протянул старику распечатку. Я и сам ещё не видел окончательного результата своей получасовой работы со специалистом по созданию фотороботов. Нет, то, что получилось на экране ноутбука, и впрямь очень на неё походило, но любой подобный портрет теперь обрабатывается специальными программами, которые устраняют слишком маловероятные сочетания губ — глаз — ушей, подгоняют первоначальный вариант к типовой человеческой внешности.

Я привстал и посмотрел на распечатку. Фоторобот и впрямь впечатлял. Моя случайная знакомая и, как ни жалко это понимать, безжалостная убийца выглядела как живая. Программа превратила её портрет в реалистичное фото, хоть в паспорт вклеивай…

Стоп, а зачем же тогда мы пришли? В базах данных есть фотографии всех живых граждан… да и неживых тоже. Запусти сравнение — и тебе выбросит сотню наиболее подходящих кандидатов с процентным указанием вероятности совпадения.

— А как же ваши компьютеры? — насмешливо спросил Аристарх Ипатьевич, беря фотографию.

— Пока совпадений нет. Возможно, старые базы, сейчас первую выборку проверяют вручную.

— Живая хоть? — спросил старик.

— Без сомнения, — ответил я, вспомнив её прохладную руку.

Старик отставил плотный листок бумаги на расстояние вытянутой руки и некоторое время всматривался в него. Очки, надо полагать, он считал такой же новомодной забавой, как и холодильник. Удивительно, что компьютер у него стоит на столе, арифмометр или абак были бы уместнее.

— Ну как? — спросил Бедренец.

— Любуюсь, — сказал Аристарх Ипатьевич. — Красивая, зараза. И раньше-то была хороша, а как в зрелость вошла — совсем похорошела. Только рыжие волосы ей не идут. И скулы не её, татарча-татарчой выглядит. Маскировалась, может быть? Что она…

Тут он замолчал и впервые посмотрел на Бедренца с удивлением и даже испугом.

— Да, курсанты, — сказал Бедренец. — Нет, точно мы не знаем, но имеем серьёзные основания подозревать.

— Маша Белинская, — продолжая смотреть на фотку, сказал Аристарх Ипатьевич. — Родилась в одна тысяча девятьсот девяносто втором году. Мать врач-гинеколог, отец — капитан… вначале ВМФ, потом круизный теплоход по Неве водил. Маша совместила родительские мечты. В две тысячи восемнадцатом закончила военно-медицинскую академию имени Кирова. Красный диплом, самые лучшие отзывы. Два года отработала на «скорой», объясняла это желанием лучше научиться неотложной помощи. Потом ушла в клинику, но через год вернулась. После Катастрофы исчезла. Я полагал, что она мертва.

— Вы уверены? — спросил я.

Ответил мне Бедренец.

— Ты не представляешь, какая у Аристарха Ипатьевича память. И какие способности к анализу. И разум в целом.

— Да что разум… — Аристарх Ипатьевич махнул рукой. — Пытаюсь просчитать, по какому принципу закрепляются доминирующие черты личности у кваzи… И ничего не выходит. Принцип-то понятен, но всё равно детали ускользают. Так и не пойму, кем возвышусь после смерти.

— А вы намерены? — спросил я. — Ой, простите, некорректный вопрос.

— Намерен, — просто ответил старик.

Бедренец кашлянул, привлекая внимание.

— Что вы можете сказать о Марии Белинской? Разумеется, сейчас мы поднимем все имеющиеся документы, но вы же знали её лично.

— Поверхностно. Как и несколько тысяч других молодых врачей. — Аристарх Ипатьевич помедлил. — Умная, красивая. Целеустремлённая. Любила классическую музыку и русскую литературу. При этом не домашняя девочка, характер имелся.

— Да уж, — не удержался я.

— Очень доброжелательная, всегда готовая помочь, — продолжал старик. — Не допускаю даже мысли, что она могла бы хладнокровно убить несколько ни в чём не повинных людей. Даже понимая, что те восстанут.

— Люди меняются, — заметил Бедренец. — Это только мы, кваzи, закостенелые и неизменные.

— Нет, нет и нет, — твёрдо сказал Аристарх Ипатьевич. — Я не сомневаюсь, что на фотографии именно она. Но я не допускаю и мысли, что она пошла бы на массовое убийство. Она стала врачом исключительно из желания помогать людям. Понимаете? Для неё клятва Гиппократа не была смешным набором слов из древности. Наверное, она смогла бы убить преступника, чтобы спасти жизнь других людей. Но только преступника и только защищая других. Если вы считаете, что она причастна к убийству — вы ошибаетесь.

— Спасибо. — Бедренец встал. — Тогда мы пойдём, с вашего позволения.

— Позвольте проводить вас до двери. — Аристарх Ипатьевич не стал нас задерживать.

Мы вышли, церемонно попрощались — при этом никаких ритуальных предложений «заходить» не последовало, Аристарх Ипатьевич явно понимал, что наш визит был деловым, а не вызван интересом к его персоне.

Уже внизу в парадном я сказал:

— Интересный дядька. Врач?

— Бюрократ. Чиновник от медицины. Но весьма правильный.

— Такие тоже нужны, — я пожал плечами. — Жаль, редко встречаются. Так что теперь? Будем искать Машу Белинскую, пока у нас есть фора по времени?

— Форы, можно сказать, нет. — Бедренец достал телефон. — Я должен сообщить, что мы выяснили имя подозреваемой.

— И потеряем преимущество, которое получили, — вздохнул я.

— С какой стати? Если Аристарх Ипатьевич сказал, что Мария Белинская не способна на массовое убийство — значит, она неспособна. Либо она никак не причастна к происходящему, либо причастна, но не убивала. В любом случае я выполню свой долг — сообщу её имя. А уж если кто-то зря потратит время на её поиски, моей вины в том нет.

— Ты так доверяешь мнению этого управленца? — поразился я. — Но тогда что нам искать, концов больше никаких нет.

— Ошибаешься, — сказал Бедренец. — Утром будут нам концы.

Но прояснять свою мысль не стал.