Им равных нет

Сергей Зверев (2007)

На роскошную свадьбу своего племянника приехал лично Президент Ичкерии. Но поздравить молодых он не успел. Свадьба закончилась трагедией — от направленного взрыва Президент погиб. Так в республике начался государственный переворот. Федеральный центр принял решение срочно устранить зачинщика мятежа Меджиева, иначе переворот завершится новой войной. И пятеро десантников под командой майора Бугаева отправляются в Ичкерию…

Глава 4

— Товарищ майор, из командировки прибыли, — доложил Цыган, козырнув лихо, с гусарским задором.

— Хорош, — усмехнулся Ник, он же майор ВДВ Николай Николаевич Бугаев, непосредственный начальник Цыгана. — Тебе бы еще аксельбанты…

Цыган одернул китель — ладно сидящий на нем, отлично выутюженный, с орденскими колодками, солидными не по капитанскому чину. Среди наград был орден Мужества.

— Ну, присаживайтесь, солдатушки, бравы ребятушки, — Ник указал на раскачанные стулья, расставленные вдоль стен просторной комнаты, служившей берлогой для разведывательно-диверсионной группы отдельного батальона специального назначения ВДВ. — Что, так и не распотрошили верхнелуганскую сокровищницу?

— Да уже на мази все было, — с досадой воскликнул Цыган, погладив ладонью прикнопленную к стене мишень, продырявленную не так давно им лично на соревнованиях снайперов спецподразделений в Ростове. — Ваши рекомендательные письма и бутылки помогли.

— Рекомендательная бутылка — это звучит, — хмыкнул Бизон, устраиваясь поудобнее на стуле, который скрипнул жалобно — не слишком прочная опора для столь могучего тела.

— Звучит гордо и уважительно, — кивнул Цыган. — Короче, только начали мы стеклянными гранатами этих тыловых крыс забрасывать, капитуляция уже близка была, они уже и наряды выписали… И вот нас сдернули в самый ответственный момент…

В его голосе звучал упрек.

В Верхнелуганск Цыган с Бизоном ездили в командировку на окружные оружейные склады, куда в числе прочих полезных смертоносных игрушек поступила новая техника и вооружение для спецподразделений. Ник был болезненно зациклен на оснащении группы — она должна была иметь все самое лучшее, то, чего нет даже в элитных подразделениях спецназа ГРУ. Командир расшибался в лепешку, всеми правдами и неправдами выбивал новинки отечественной и зарубежной промышленности.

Он приходил в алчное возбуждение, увидев новую игрушку, и не успокаивался, пока не овладевал предметом своего вожделения. Будь то дальномерно-угломерный комплекс «Румб-3» с навороченной электронной начинкой и лазером, в которую вводится карта местности. Или ноктовизоры последнего поколения, по размеру немного больше обычных темных очков, но позволяющие видеть ночью и тем самым получить решающее преимущество перед противником. Или компактную переносную станцию космической связи. С этой целью майор опутал паутиной интриг тыловые органы. Где не удавалось договориться по-доброму, через бутылки и подарки, он подключал свои многочисленные связи. Вполне мог пойти на поклон к командующему округом, которого спас в Первую Ичкерскую войну — вывел его, тогда еще бравого мотострелкового комдива, из-под бешеного огня снайперов, окопавшихся в городских развалинах. Слишком многие были обязаны Нику — кто жизнью, а кто карьерой. Но пользовался он связями в одном случае — если этого требовало выполнение боевой задачи…

— Не беда, — махнул рукой командир. — Привыкать к новому оружию и экипировке все равно нет времени.

— Нам водки не надо, работу давай, — кивнул с пониманием Цыган.

— Да, добры молодцы. Боевая работа, — Ник хлопнул широкой мозолистой ладонью по столу, так что бронзовый письменный прибор подпрыгнул. — Сами знаете, черти из погреба полезли.

— Наслышаны, — хмыкнул Бизон.

— А десант для чего создан? — нравоучительно поднял палец Ник.

— Чтоб чертям на хвост соль сыпать, — с преданностью во взоре, скрывающей врожденное нахальство, произнес Цыган.

— Позитивно мыслишь, Цыган… Казарменное положение. В город без моего разрешения не выходить. Ждать вылета.

— Есть ждать вылета, — кивнул Цыган.

— Ну, давайте. У меня тут еще работы вагон, — махнул рукой Ник.

И взялся за ноутбук, который стоял перед ним, повернув его так, чтобы подчиненные не видели экран. Но они и так знали, что на экране стратегическая игра «Фараон», где необходимо построить город, развив экономику, религии и искусства, отразив вражеские набеги. Ник не признавал стрелялки и военные игрушки, но запал на созидательную стратегию.

Молодые офицеры, переглянувшись и понимающе усмехнувшись, отправились наслаждаться казарменным положением.

Казарменное положение означало дневать и ночевать на территории части, что, впрочем, было не внове, поскольку вся группа проживала в военном городке. Только Ник имел полноценную законную квартиру с пропиской за оградой — в городе Ближнереченске, на окраине которого располагалась воздушно-десантная дивизия. Остальные были приписаны к офицерской пятиэтажной панельной общаге. В прошлом году ее по случаю визита Президента страны и министра обороны отремонтировали — мол, о людях заботимся, все для человека, все во имя человека. В некоторые комнаты с евроремонтом даже присобачили кондиционеры, хоть и примитивные, азербайджанского производства, но вполне бойко гоняющие холод.

По молодости в общаге жить вполне сносно. Там в основном обитала молодежь, недавние выпускники военных учебных заведений. Обычно по вечерам слышались звон стаканов и бутылок, женские писки и визги, музыка. Но сейчас царило напряжение. Дивизия пребывала в готовности к срочной переброске. Здесь никому не надо было объяснять, чем грозит обострение обстановки в Ичкерии.

Казарменное положение помимо прочих радостей означало сухой закон. Обитатели пятиэтажки шатались из комнаты в комнату, трезвые и не слишком веселые. Все разговоры так или иначе сводились к положению в Ичкерии. Почти во всех комнатах бубнили дикторы радио или телевидения, передававшие новости. Люди, которые собрались в этой общаге, пытались понять — воевать им в скором времени или нет. Опять перед ними маячил страшный вопрос — остаться в живых или быть перемолотыми в очередной кавказской мясорубке. Из новостей, газет и Интернета ничего нельзя было узнать толком. Лились какие-то мутные и невнятные сообщения о продолжающихся акциях ичкерских бандитов против правоохранительных органов. Раздавались бодрые заверения политиков о скором и окончательном наведении порядка, от которых мороз полз по коже, потому что было видно невооруженным глазом — обстановка в Ичкерии дрянная, государство и его силовые структуры находятся в растерянности, если не в шоке.

На третьем этаже общаги, в тесно заставленной мебелью и вещами комнате, которую делили Цыган с Бизоном, собралась вся группа. Правда, за исключением командира — тот, как всегда перед перспективой выхода на боевые, в немногие свободные минуты не отходил от болезненно обожаемых им жены и двух дочек, но был готов появиться в течение десяти минут. Майор ловил на лету мгновения семейного счастья, как и все зная — завтра жизнь его опять зависнет на волоске. И кто обрежет волосок — снайпер или осколок мины, или опять перенесет судьба лихая над пропастью, это одному Господу известно.

— Мне кажется, дырка от бублика будет, а не полноценная боевая работа, — лениво протянул Акула, он же капитан Станислав Олейник, сухощавый и жилистый, с внешностью коварного латиноамериканского обольстителя, тридцати годков от роду, лучший сапер, которого можно отыскать на юге России. Чего угодно может заминировать и разминировать: хоть атомный заряд, хоть ржавую морскую мину времен Бисмарка.

— Что за пессимизм? — всплеснул руками Цыган. — Не узнаю своего кровного брата Акулу.

— Попомни мои слова, — Акула отхлебнул из большой глиняной кружки растворимого кофе «Нескафе». — Сейчас буза начнется. Международная общественность. Слезинка ребенка… И наши правители-управители побоятся вздохнуть резко, не то чтобы бомбоштурмовыми ударами Ичкерию слегка подрихтовать. Не дадут нам полноценно отработать… Или вообще ничего не будет. Или станем тянуть кота за хвост, как в первую войну.

— Не тужи, бомбометатель, — махнул рукой Цыган и смочил горло чаем из изящной фарфоровой чашки. — Будет у нас работа, печенкой чую. Все будет по-взрослому. Задавим гидру терроризма в ее логове, на Западе и свистнуть не успеют.

— Надо давить бабуинов, ядрена-матрена, — сонно произнес Фауст, он же прапорщик Степан Филатов, радист группы, кудесник в технике. При разговоре о кавказских проблемах иными рецептами их решения, кроме как «давить сук», «вешать на фонарях» и «четвертовать, как в былые времена», он обычно не радовал. Его отец, терский казак, завещал сыну басурман бить днем и ночью. С гордым вайнахским народом у его семьи были свои счеты: Фауст отлично помнил, как его родственников в Ичкерии выкидывали из домов, расстреливали на улицах некогда исконных казачьих, а теперь ичкерских станиц. — Или мы их, или они нас. И не хрен тут мудрствовать, воздух словесами портить.

— Ты в Госдуму загляни, там начистоту выскажись, — Цыган еще с видимым удовольствием отхлебнул душистый чай, на приготовления которых был мастак домовитый и обстоятельный Фауст.

— Не пустят, сучье племя, — посетовал Фауст, принявшись за горячую картошечку, шипящую на сковороде. — Нет туда ходу простому прапорщику, мать их за ногу.

— Представляю твою речугу в Думе, — хмыкнул Цыган.

— А чего, — меланхолично пожал плечами Фауст. — Я бы им все сказал, что думаю, коленвал им в жопу.

— Да уж кто б сомневался. Только к тебе переводчика пришлось бы приставлять.

— А этим хорькам всенародно избранным чего, теперь по-русски уже в лом говорить? — заинтересовался Фауст. — Теперь они только по-английски кумекают?

— Переводчика с русского матерного, — Цыган подкупающе открыто улыбнулся. — У тебя, как в раж войдешь, из трех слов четыре матерных.

— Это факт, йошкин дрын, — согласился Фауст. — Грешен…

— Тоска, — потянулся Цыган. — Пить нельзя. Народная мудрость не зря гласит: для содействия нутру надо выпить поутру… Сухой закон даже Америку сломал.

— И с дамами облом, — вздохнул сапер. У Акулы сорвалось два свидания аж с тремя девками. Красавчик и ловелас, он исповедовал типичную для человека, от одного движения пальцев которого зависит — жить ему или взорваться к чертям, философию: хватай минуту, пока она не ухватила тебя за задницу. Загулы его стали притчей во языцех. Женщины в очередь выстраивались в его однокомнатную квартиру, которую он снимал для подобных встреч в городе. Обычно спокойный, даже сонный, при общении с женским полом он преображался и начинал так чесать языком, что даже Цыгану становилось завидно. Больше женщин Акула любил только свою рыжую длинношерстую таксу Клеопатру.

— Спой-ка, Юрец, разгони тоску. Нашу давай, — Цыган протянул Бизону гитару, спрятанную за железной солдатской койкой.

Бизон взял гитару. Провел неожиданно ловкими, хотя и похожими на сардельки, пальцами по струнам. Подтянул колок, остался доволен результатом. И запел:

Десант не знает, куда проложен

В полетных картах его маршрут.

Десант внезапен, как кара Божья.

Непредсказуем, как страшный суд.

У Бизона был роскошный хрипатый баритон, и пел он так проникновенно, что мурашки ползли по коже. Песню эту вытащил Ник, который еще застал последний год Афганской войны. Забытая песня уже почти забытой войны, память о которой потускнела на фоне новых войн. И все равно в этих незамысловатых словах была волнующая и сегодня бесшабашная энергия людей, которые привыкли, не щадя ни себя, ни других, живя только боем, взламывать непреодолимые укрепления моджахедов, десантироваться с вертушек под ураганным обстрелом в чужих каменистых горах и огнем сметать идущие из Пакистана караваны… Эта старая песня стала гимном разведывательно-диверсионной группы.

И за три моря, и за три горя.

И с ветром споря или с огнем.

Уходим вскоре, со смертью споря.

Десант, не надо жалеть о нем…

Прав оказался Цыган. Для разведывательно-диверсионной группы ожидание продлилось сутки. Последовал приказ — получить штатное оружие и снаряжение, готовиться к переброске на Моздок.

Группа поступала в распоряжение разведывательного отдела командования группировки на Северном Кавказе.