Заклятия

Сергей Гарин, 1915

«Старуха с дочерью вошли на палубу и стояли с Антониной до второго звонка. И когда пришло время расставаться, – долго целовались, крестя Антонину. И, кажется, первый раз в жизни суровая купчиха не выдержала и заплакала на плече замужней дочери. Но быстро оправилась и сухо заметила: – Довольно! Пойдем, Поликсена!..»

I

Старуха с дочерью вошли на палубу и стояли с Антониной до второго звонка. И когда пришло время расставаться, — долго целовались, крестя Антонину. И, кажется, первый раз в жизни суровая купчиха не выдержала и заплакала на плече замужней дочери. Но быстро оправилась и сухо заметила:

— Довольно! Пойдем, Поликсена!

Вышли на пристань и смотрели, как пароход отчаливает. Махала им белым платком Антонина, все больше и больше уходя с пароходом в темноту ночи.

Река уносила в даль ярко освещенную громаду, и все меньше делались огоньки, и скрылись, наконец, за поворотом. Баранова глубоко вздохнула, перекрестила, в последний раз, костлявой рукой темное пространство и пошла, не оглядываясь.

— В Слободку… к Власьевне! — глухо приказала она кучеру, садясь с дочерью в экипаж…

Пролетка свернула в сторону и покатилась по улице, которая вела к загороду…

Ворожея Власьевна жила на окраине городка, существуя исключительно гаданием. Ее домик — маленький, покривившийся, выходил к сосновой роще, к ряду холмиков, уложенных можжевельником.

Баранова, вместе с дочерью, вылезли из пролетки, постучали. Зашлепали старческие ноги и тихий голос спросил:

— Кого Бог несет?

Баранова назвала себя, и дверь быстро отворилась. На пороге стояла столетняя, на вид, старушка, пригнувшаяся от годов к земле. В руках она держала ночник, и, при свете его, лицо её казалось сморщенным в кулачек… А седые, жидкие космы непокрытой головы развевались во все стороны…

«Ведьма», — решила девушка и прижалась от страха к матери…

Вошли в душную, небольшую комнату, с низким потолком. Власьевна подкрутила огонь в лампе и зашамкала:

— Входи… входи, благодетельница!.. Не ожидала в такую позднюю пору! Садись, матушка… садись, золотая!..

Баранова с дочерью сели.

— Провожала я тут одного человека на пароход… — начала купчиха. — И думала: дай, кстати, заеду к Власьевне!..

— Что ж… дело хорошее… На войну провожала?..

— На войну!

— К мужу поехала?

Девушка чуть не вскрикнула от ужаса. А Баранова с удивлением посмотрела на ворожею, стоявшую посреди комнаты.

— А ты почем знаешь?

— Все, матушка, знаю!.. Все!.. Так ты, значит, нащот заклятиев приехала?

— Да!

— Можно!.. Только надо непременно на улицу выйтить… к холмикам!

Пошли трое к сосновой роще, к холмикам…

Власьевна по дороге бормотала:

— Лежат тут у меня «тихие»… лежать «покойные»… никому неведомые деды! Великими ветвями оборонились сосны… Шумят только вершинами… Внизу тень… Седой можжевельник… Две-три сухие травинки… Черника, сухая хвоя. Камни огорожены рядом и кругом. Серые. На них белый лишай. Седой мох. В седине «тихие»… в белом «покойные»… Претерпели. Все видели. Знают мудро и без смятения. Как на небе, так и на земле! Как наверху, так и внизу! Что было, то будет опять! Ладно будет!..

Конец ознакомительного фрагмента.