Сны и кошмары фермера Сведенборга

Северин Виноградский

Герой масштабного фантастического романа, знаменитый учёный, изобретатель и мистик Эммануил Сведенборг обнаруживает себя после смерти членом загадочной общины из 12 фермеров, материализующих мыслеформы из своего вневременья в события реальной истории.Игорь Якушко, главный редактор журнала «Новая Литература».

Глава 2. Карлос

Землянка Карлоса находилась в роще, расположенной на западе от хижины Сведенборга, и была, пожалуй, самым неприметным из всех жилищ. Сведенборг бывал там, будучи безбородым неофитом, в период изучения территорий фермы, и теперь ему не терпелось оказаться там снова. Для этого он выбрал путь, пролегающий от Гимназиума со стороны озера вдоль горной гряды. Синева небесного свода чуть побледнела, намекая путнику на скорое приближение сумерек, что не мешало ему наслаждаться прогулкой. Жутковато-величественные видения Та-Кемет меркли в памяти, теряясь в извилистых тропинках, ведущих через живописные горные перевалы, ныряющих сквозь высокую болотистую осоку и расширяющихся на опушках смешанного леса. В траве приятно гудели разноцветные жуки, на ветвях пели птицы, а на опушках ритмично звучали кукушки и дятлы.

Сведенборг размышлял о мужчине из фолианта, но теперь, вдали от библиотеки, сходство с Карлосом казалось ему досадным совпадением.

Примерно на полпути дорога пересекала небольшую горную реку, перекрытую поваленным сухим стволом. Путник решил не идти к верёвочному мосту, расположенному ближе к центру фермы, и перебраться по стволу, чтобы успеть до наступления темноты. Сучковатая поверхность древесного тела чувствовалась даже через грубую обувь. Старик одной рукой цеплялся за ломкие сучья, другой упирал острогу в дно реки и медленно продвигался вперёд. На середине ствола он остановился, чтобы перевести дух, и всмотрелся в бурлящую среди крупных камней воду: там, блестя и переливаясь серебристыми боками, выпрыгивали в воздух рыбины величиной с ладонь. Сведенборг задумался: «Вот глупые рыбки с короткими циклами, которые и знать не знают о Дазайне и его Хозяине, игривые и беспечные, они создают своими телами увлекательную, непредсказуемую для наблюдателя игру света не ради представления, а следуя особенностям своей природы. Как фермер, обладающий плодородной землёй и чудесами контактов, может впадать в тяжёлые мысли? Вот уважаемый брат Карлос так и вовсе расклеился. Надо пригласить его постоять на древесном стволе, понаблюдать за пляской жизни в её естественной среде, и возможно простое будет ключом к пониманию сложного: ведь и стая рыб на расстоянии вытянутой руки и самое странное видение Дазайна — территория Эгрегора.

Слеза благодарности упала в бурлящую воду, и Сведенборг, упрекнув себя в излишней сентиментальности, продолжил в путь. Когда старик вышел в подлесок рощи, начались сумерки, и пение птиц сменилось скрипом деревьев. Сама роща располагалась в «кармане» опоясывающей ферму горной гряды. Старик никак не мог вспомнить, где располагалось жилище товарища.

«Карлос!» — позвал он. — «Арлос! — лос! — ос!» — эхом откликнулись деревья и горы.

Сведенборг почувствовал усталость: с чего он решил, что Карлос отправился после Гимназиума домой? Может, он работает в поле. А где его поля?

Размышления гостя прервал короткий свист, и волна встревоженного воздуха взметнула его седеющие космы. В коре кедра торчала мотыга, только не совсем обычная: лезвие располагалось параллельно укороченной рукояти.

Сведенборг вздрогнул, затем с силой потянул рукоять нестандартной мотыги и вытащил её из ствола.

— Пусть сны твои будут добрыми, — послышался хрипловатый голос.

— А кошмары лёгкими, — Сведенборг обернулся навстречу приближающейся фигуре обитателя рощи. Борода и волосы его были заплетены в толстые косы, в руке виднелась ещё одна короткая мотыга.

Сведенборг потрогал лезвие, на пальце выступила капелька крови.

— Что за инструмент у тебя, брат?

— Попробуешь ответить на свой вопрос самостоятельно, брат? — усмехнулся Карлос, передразнивая гостя.

Сведенборг попробовал кровь на вкус — где-то внутри живота шевельнулось чувство, знакомое по контактам как страх — повертел в руках неправильную мотыгу и, критично осмотрев её, сказал:

— Это метательное оружие Науа — томагавк.

— Совершенно верно.

— Предназначен для прерывания жизни.

— Ты опять прав, — Карлос подкинул своё оружие и, не глядя, поймал его через два оборота.

— Зачем тебе это?

— Показать тебе представление.

— Хочешь перезапустить мой цикл?

— О нет, то, что одноцикловые называют убийством, тут, на ферме — совершенно бессмысленно, наверняка ты догадываешься, почему, — осклабился Карлос.

— Если бы твой том… твоя мотыга попала в меня…

— Исключено, я тренировался много Лун и владею этим инструментом для других целей.

— Каких же?

— Хочу показать тебе, что артефакты Дазайна — не совсем иллюзия. Скажу откровенно, ты, правда, весьма добротный фермер, но уж очень наивный. Это, — Карлос поднёс лезвие томагавка к глазам Сведенборга, — реальная вещь! Всё, что мыслит Эгрегор — воплотимо. Засевший в Дазайне здоровяк подчиняется тем же законам, что и мы, даже в своих мыслях.

— Но это ты переделал мотыгу!

— О нет, оружие — особый инструмент. Такой ответственный труд можно доверить только Миколаичу.

— Ты лукавишь, брат, — вырвалось у Сведенборга.

Карлос постучал пальцем по остроге, которую гость держал столь крепко, что побелели костяшки пальцев.

— Разве это не оружие?

— Это необходимость, — смутился Сведенборг, — фермерам нужна рыба, она меняет цикл без боли и страданий. Миколаич никогда бы не рискнул нарушить правила, изготовив оружие Науа!

— Всё так, — покачал головой Карлос, — если бы не его страсть к плотским удовольствиям. Ты знал, что иногда с Софией можно развлекаться и после контакта? А если с ней правильно договориться, можно заполучить у похотливого кузнеца любой артефакт, на который у него хватит способностей. Вообще, наяда горячая штучка, а приходится возиться с неофитами. Кто придумал такие нелепые правила?

— Не называй её так! Она выполняет свою функцию, задуманную Эгрегором, и твои слова чудовищны. Если так поступать, мы никогда не достигнем Гармонии!

— Ой, — поморщился Карлос и отмахнулся томагавком, — я хотел сказать лишь о том, что мыслимая идея всегда стремится к воплощению, и в этом стремлении может запускать самые невероятные цепочки событий. Если Эгрегор мыслит нарративы, ведущие к Гармонии, то почему бы нам не обзавестись артефактами из его снов?

— Ты мудрейший фермер! Не верю, что я слышу такое.

Карлос взял томагавк из руки Сведенборга:

— Смеркается, ты не в той стадии цикла, чтобы идти по лесу до следующей Луны. Сумерки, однако, хорошее время для дружеской беседы и доброго напитка, — Карлос развернулся и пошёл прочь, продолжив на ходу, — приглашаю тебя посетить мою скромную обитель. Тебе ведь есть что сказать мне, не так ли?

Сведенборг молчаливым кивком принял приглашение и отправился вслед за собратом. Вскоре стало понятно, почему найти жилище было не так-то просто: землянка была вырыта между корней внушительных размеров дуба, а вход закрыт решёткой из веток с прикрученными на них кусками дёрна.

— Ты будто прячешься от кого? — заметил Сведенборг.

— Одно из самых приятных ощущений, когда никто и ничто не наблюдает за тобой. Что поделаешь, у каждого свои слабости, — отвечал Карлос, открывая входное отверстие.

Землянка оказалась достаточно просторной: пятнадцати локтей в длину, десяти в ширину, она позволяла выпрямиться в полный рост. В трёх местах из потолка в пол прорастали толстые древесные корни, к которым примыкали короткие комли, на них можно было сидеть, оперевшись спиной, как в кресле. У дальней стены камнями выложено подобие камина с широкой трубой из промазанного глиной щебня, выходящей наружу с другой стороны дуба и теряющейся в его корнях.

Воздух в землянке оказался спёртым, с кислым привкусом. Запах исходил от нескольких глиняных кувшинов, расположенных по правую руку от входа, рядом с лежаком из утрамбованной соломы. Пол жилища был устлан грубой камышовой циновкой, с дружелюбным хрустом прогибающейся под ногами фермеров.

— Твой чай странно пахнет, — поморщился Сведенборг.

— Извини, я давно не принимал соков Эгрегора, а для подобного воздержания нужен не чай — это, дорогой друг, самая настоящая брага.

Гость удивлённо почесал бороду.

— Да-да, ты не ошибся, несмотря на примитивность напитка, в одной северной стране это употребляли с эпохи Схоластиума вплоть до Пипл-Мора. Ещё одна вещь, выдернутая из мира иллюзий.

— Но это невозможно! — воскликнул Сведенборг.

— Возможно, если невидимые крайне маленькие существа, необходимые для брожения — одни и те же на ферме и в мыслях нашего Хозяина. Располагайся, ты же не откажешь мне в беседе и дегустации потустороннего напитка? Не бойся, твой цикл от этого не сменится.

Сведенборг сел.

Карлос достал из большой плетёной корзины две глиняные пиалы и наполнил их пахучей жидкостью из кувшина: «Помнишь, как смертные пьют это? Они стукаются чашками, произносят заклинание: «За тебя или твоё здоровье». — А потом выпивают. Можно сказать, это их способ подключения к…», — он многозначительно указал пальцем вверх.

— Фермер не должен использовать опыт, полученный в Дазайне вот так, воплощая артефакты. Мы должны оттачивать наше сознание, а не перековывать мотыги.

— Должен, — согласился Карлос, — только вот кому? — И, не дождавшись ответа, продолжил, — Эгрегору, этому вечно спящему животному с безумными фантазиями или воспоминаниями? Может, старосте, который через несколько Лун попадёт в Гимназиум смутно помнящим себя безбородым дураком, обуреваемым мыслями о невесть откуда взявшейся девчонке? За тебя!

— Твоё здоровье, — Сведенборг стукнул своим сосудом в протянутую пиалу и сделал два крупных глотка; несмотря на острый кислый запах, брага, казалось, имела приятный горько-сладкий привкус.

— Пробовал такое в мыслях Эгрегора? — спросил Карлос, осушив пиалу и налив снова.

— Не доводилось.

— Поверь, на вкус один в один.

— Верю.

— Ты же пришёл ко мне с вопросом?

— С просьбой.

— Я выполню твою просьбу, даже если она не совсем твоя, но вначале ты ответишь на несколько легкомысленных вопросов.

— Договорились.

— И выпьешь со мной.

— Попробую.

— За тебя.

— Твоё здоровье.

— Итак, твой волос тронут сединой, а ты не пробовал этого волшебного напитка. Отрадно, что зашёл в гости, иначе велика вероятность, что эту бороду ты им уже не смочишь.

— Хм.

— Не кажется ли тебе, что продолжительность наших циклов рассчитана так, чтобы никто из фермеров не успевал сложить из опыта контактов общую картину? В Гимназиуме безбородым неофитам объясняют частности, учат шлифовать до блеска части головоломки, но складывать их — привилегия Хозяина. Что если бы цикл позволял сшить видения Эгрегора единой нитью?

— Таков порядок, ты сам знаешь ответ.

— Это не ответ — это традиция. Почему писать в журнале и читать записи считается недостойным занятием?

— Журнал — крайняя мера для фермера, сбивающегося с пути.

— А также прекрасный способ следить за тобой.

— Я сам слежу за собой.

— Ха, ну ладно, спорить не буду. За тебя!

— Твоё здоровье.

— Что происходит с фермером в конце цикла?

— Его уносит борнбот, а потом приносит обратно уже без бороды.

— Что это за существа, ты думал об этом?

— Карлос, это такая же часть фермы, как деревья, трава, маис или картофель.

— Растения меняют циклы без борнботов, дорогой друг.

— Фермер сложнее картофеля.

— С чего ты так решил? Если картофель или рыба молчат, а птица поёт непонятную нам чушь, это не значит, что они просто устроены. Эгрегор, знаешь ли, тоже не ведёт дружеских бесед — своими жадными хоботами он охотится на нас, как змея на мышь. Предназначение твоё быть простым, Свен, и это несложно доказать. Вот какими рождаются люди во всех эпохах, мнимых Хозяином?

— Крошечными и беспомощными.

— Совершенно верно. При этом существенная часть жизни — так они называют свой единственный цикл — расходуется на обучение ходьбе, употреблению пищи, языку. Каждый раз весь накопленный опыт наносится на чистый лист. Чтобы выучить новое слово, маленький беспомощный человек знакомится с предметами и явлениями. Он должен обжечься, чтобы обогатиться понятиями: огонь, горячо, больно. Потянуться за игрушкой, чтобы узнать, что такое высоко. Сладко, горько, вкусно — всё это требует тщательного ощупывания окружающего мира. И, наконец, человеку требуется понаблюдать за жестокой действительностью, сложить множество понятий в крепкую логическую цепь, чтобы хлестнуть свой ум жутким знамением под названием смерть. — Карлос задумчиво посмотрел на разводы пены в пиале.

— Твоё здоровье.

— За тебя.

— А теперь про нас, — сделав добрый глоток и утерев бороду, продолжал рассказчик, — фермера в возрасте отрока приносит борнбот, и безбородое создание знает язык, не получив никакого опыта.

— Это остаточная память от прошлого цикла.

— Где начинается цикл?

— Зачем ты задаёшь вопросы, на которые знаешь ответ? Или забыл, что такое Регенератор?

— Ты помнишь, как выглядит Регенератор, и что там происходило? Можешь описать хоть одно событие, случившееся до того, как борнбот доставит тебя к жилищу? То-то же! Фермер знает, что такое огонь, не обжигаясь, знает о воде, не испытав жажды, знает о маисовых лепёшках, не почувствовав голода. Кто-то за нас всё решил, отдал готовый ключ от реальности и предусмотрительно скрыл суровый знаменатель свершившегося цикла — смерть. Посмотри правде в глаза, кому раздаются подобные ключи на ферме и в мыслях Хозяина?

Сведенборг залпом допил сладко-горькую жидкость и произнёс:

— Насекомым, рыбам, животным, — гость икнул, — ну, если следовать твоим рассуждениям.

— Вот именно. У этих существ картина мира нарисована заранее: пчёлам не нужно тратить энергию на знакомство с цветами, муравью не требуется изучать сухую хвою, чтобы притащить её в муравейник. В видениях такая заранее нарисованная картина может изменяться только в следующих поколениях, ты знаешь, как это называется?

— Это иллюзия позднего Ре-Элласа под названием эволюция, — буркнул Сведенборг, — но к чему ты ведёшь?

— К тому, чтобы ты попытался сложить дважды два.

— Складывать картину — привилегия Эгрегора, фермер готовит кирпичи, бережно шлифует, но складывать здание — не нашего ума дело.

— Но разве фермеру не нужен ум для обработки кирпичей?

Поболтав брагу круговым движением чашки, Сведенборг сделал глоток:

— Нужен, — сказал он, удивившись изменившемуся голосу.

Карлос поддержал гостя и опрокинул в горло содержимое своей чашки:

— Так почему ты не хочешь закалить свой инструмент беседой и размышлением? Или есть мысли, которых ты боишься?

— Я был жертвой кровавого бога Науа, видел рои дронов-ликвидаторов Пипл-Мора, и это не мешает мне вкушать радость всходящих посевов — я ничего не боюсь! — какая-то мрачная энергия двигала языком Сведенборга.

— Великолепно, — усмехнулся Карлос, — а сможешь ли ты хоть ненадолго дать снам в Дазайне такой же шанс на существование, как вот этой землянке?

— Легко! Твоё здоровье!

— За тебя.

Собеседники глотнули браги.

— Если мысли Хозяина столь же реальны, как ферма, значит, он сделал нас не такими, как те люди, чьи жизни мы пропускаем через себя. Заметь, чем интеллектуальней животное, тем примитивней его изначальное сознание. Дельфины, слоны и обезьяны знакомят свой молодняк с окружающим миром, только так их реальность обретает смысл. Любой, самый глупый человек из нарративов, беспрестанно бьётся головой во множество закрытых дверей. Но кому дан самый совершенный, отполированный ключ от реальности — настолько универсальный, что его обладателю даже не интересно наличие или отсутствие замков?

— Затрудняюсь ответить.

— Одомашненным животным для пищи — скоту.

— Ты сравниваешь фермеров с феноменом мыслимых эпох. И это бессмысленно — Эгрегор не ест нас.

— Мы не знаем, чем и как питается Хозяин.

— Тогда зачем ему нас, как ты говоришь, одомашнивать?

— Во-о-т! — протянул Карлос, так что слюна капнула на бороду. — Вот что я хочу выяснить!

— Но об этом каждый фермер узнает раньше, чем его находит София, — пьяно рассмеялся Сведенборг.

— Ты веришь в эту чушь про идеальный цикл? Свен, это страшное существо не способно на подобный фокус.

— Так называла меня только она. Откуда ты знаешь это имя?

— Мы с Софией иногда, эм-м, разговариваем на сокровенные темы. По старой памяти. Бедняжка не меняет циклы и знает много всего интересного, не все же общаться с безбородыми субъектами, одержимыми половым инстинктом.

— Но она не фермер, — с сомнением сказал Сведенборг, — София — инструмент воспитания, не более того.

— Эгрегор тоже не человек, но его чувства почему-то столь важны для всех, мы готовы рабски шлифовать их и при этом стыдливо отказывать Софии в обладании личностью. Разве можно это назвать иначе как лицемерием? — Карлос наполнил пиалы. — За тебя!

— Твоё здоровье, — Сведенборг опустошил пиалу и тряхнул бородой. — Знаешь, Карлос, я всегда считал тебя умелым землепашцем, мудрым наставником и другом. Но что-то случилось. Серьёзный фермер вдруг переворачивает всё с ног на голову. И не спорь! — Гость поднялся на ноги и чуть не упал. — Мне нужно на воздух.

У входа в землянку Сведенборга вырвало, но он взял себя в руки, гордо выпрямился и крикнул:

— Карлос!

— Что за шум?

— Ты дал слово выполнить мою просьбу.

— Слова. Эти, казалось бы, эфемерные цепи держат нас тут крепче хоботов Хозяина. Придай речи иной смысл, нарежь её кусками, приправь соусом эмоций, и наш сверхразумный humanum-elephanti¹ затрубит как укушенный, — последние слова утонули в зевке.

— Карлос, запомни, как сменится Луна, ты пойдёшь в Дазайн и установишь контакт.

— Ладно-ладно, приду, — слова прервались бульканьем выпиваемой браги, — не знаю, что так Иеронимус паникует, не сдохнет эта тварь.

— Ты мой друг и учитель, потому должен спросить: в какой момент в тебе что-то сломалось, когда ты перестал чувствовать красоту прорастающих зёрен, слышать симфонию пчелиного улья и ветра, гуляющего среди деревьев? Как ты утратил величие мыслей Хозяина?

Сведенборг замер в ожидании ответа, но услышал лишь ровный храп Карлоса.

Старик неровно отправился в сторону дома, опираясь на верный гарпун.

Он шёл, почти бежал, спотыкался и падал, пытаясь обогнать собственные, растревоженные запретным напитком мысли. Сведенборгу было больно думать о брате Карлосе, и слезы жалости катились по щекам, заливались в морщины и тут же высушивались ветром, оставляя после себя лишь ком в горле. Ломались ветки, ломались смыслы. Сколько он шёл? Мгновения или вечность? Луна ухмылялась с небосвода равнодушной улыбкой. Вот он дом, родные поля. Ещё чуть-чуть, и всё будет как всегда, всё будет хорошо. Да просто отлично! Но что там впереди? Фермер прищурился — там вдалеке виднелся стройный силуэт девушки. Он направился к ней, но сам не заметил, как призрачная фигура растворилась в ночной темноте. Сведенборг не мог больше думать: добравшись до жилища, он взял мотыгу и принялся возделывать землю, находящуюся под паром. Фермер трудился сколько себя помнил, до тех пор, пока не уснул в борозде, где разбуженный прохладой росы, встретил рассвет.

— Ну и гадость пьют одноцикловые, — прохрипел он вслух, проснувшись.

Фермер отправился в жилище, любуясь охапками тумана, скрывающего лужайки в низине синеватой дымкой. Голова болела так, будто там поселился Миколаич и без устали долбил по наковальне. Напившись чаю, Сведенборг отправился к реке — после возлияний и сна в поле тело требовало воды. Но плавание не приносило удовольствия: то там, то тут чудились взгляды вездесущей Софии. Старик внимательно оглядел округу — никого. «Возьми себя в руки, фермер. Не поддавайся разрушительным настроениям. Ломаные мысли Карлоса заразны как чума Схоластиума, но они рассыплются как гроздь гороха, брошенного о стену, стоит больному брату подключиться к источнику Гармонии, — корил себя Сведенборг, — контакт приведёт нас в чувство, а потом мы выпьем чаю, посмеёмся над гнусными мыслями и навсегда их забудем».

Когда из-за деревьев показалось здание Дазайна, фермер почувствовал, что голова стала болеть чуть меньше. Недалеко от входа можно было рассмотреть сжатую в комок фигуру, кажущуюся крошечной рядом с жилищем Эгрегора. «Карлос не обманул!» — радостно подумал Сведенборг и, ускорив шаг, крикнул издалека: «Пусть сны твои будут добрыми!»

Карлос сидел, обхватив себя руками, и дрожал так, что тряслась борода: «Да-да, а кошмары лёгкими». Круги под глазами несчастного стали совсем тёмными, а кожа приобрела серый оттенок.

— Больно, помоги мне, — стыдливо сказал Карлос, не глядя в глаза.

— Конечно, разве можно так себя мучить? — бережно обхватив тело друга, Сведенборг помог ему подняться. — Эгрегор ждёт тебя, всё хорошо.

Карлос издал короткий полусмех-полукашель, и два старика двинулись ко входу Дазайна, распахнувшемуся им навстречу.

— Сам, — сказал Карлос.

Мягко освободившись от рук Сведенборга, он стянул рубище и медленно двинулся вглубь помещения, стараясь не поскользнуться в разводах слизи и не наступить на тела других фермеров.

Эгрегор мотнул головой, хобот нервно метнулся из стороны в сторону, вены буграми заходили под кожей, сквозь которую проступали четкие пирамидальные формы. Казалось, что Хозяин фермы кипел изнутри.

Карлос остановился и посмотрел товарищу в глаза; даже тогда, когда хищный хоботок, брызгая жидкостью, метнулся сквозь решётку и ужалил его пупок, заставив упасть на колени.

— Всё будет хорошо, — прошептал Сведенборг, стянул с себя рубище и проводил взглядом другой хобот, метнувшийся в его сторону.

Запущен протокол MDC3 566-99-74/51 Загрузка Narrative 861/21—1 — Ре-Эллас.

Холодно и влажно. Барин кутается в плащ, но капли дождя всё равно попадают за шиворот. «Долго ещё?» — вопрос вылетает изо рта облаком пара. Кучер что-то вытаскивает из-за пазухи, глотает, а затем убирает обратно: «Покуда чарка не выветрится». Барин хочет хлестнуть плетью спину нахального ямщика, но не решается прервать гипнотизирующую монотонность меланхоличного путешествия во влажном пространстве. «Так, наверное, чувствуют себя призраки, вечно пронзающие туман, двигаясь из ниоткуда в никуда. И холод испытывают постоянный — ни больше, ни меньше». Очередная капля упала за воротник, прервав размышления о вечности. — «Пой, полтина с меня!» — Кучер оборачивается и хищно склабится, вместо одного глаза у него бельмо: «Как барин прикажет, — он затягивает заунывную песню. — Тёмной ночью вьюга злится дика, бела. Пляшет метель. Жутко. Леденящий сон приснится мне без тепла. Где ж ты, моя самокрутка?» — Пение и цокот копыт по весенней хляби навевают сон. — «Добраться бы до ближайшего приличного борделя, упасть в объятия теплой, пахнущей духами женщины, и забыться, уподобившись плоду в утробе матери». Сквозь шум дождя доносятся крики и лай собак. — «Эй, заткнись!» — говорит барин рябому кучеру. — «Помилуйте! Помогите! Люди! Во имя Господа!» — «Ну-ка, останови», — пассажир спрыгивает с подножки брички. По дороге навстречу ему ползёт мужик: тело его, со следами кнута, покрыто кровью и грязью, и местами разодранная плоть висит лохмотьями — псовая работа. Барин достаёт торчащий за поясом пистоль заморской работы, вглядываясь в дождливое марево. — «Фу!» — слышится властный женский голос. На дороге появляется кавалькада всадников в расписных кафтанах и охотничьих шляпах, а во главе их осанистая барыня. Ослепительно белые ботфорты выше колен. Шапочка с пером. Внимательный взгляд. — «С кем имею честь?» — «Господин, помогите! У меня семья, дети!» — умоляет разодранный человек. — Наездница изящно спрыгивает с коня, быстрой, кошачьей походкой подходит к жертве, нежно, почти по-матерински берёт его голову и с хрустом поворачивает её — человек затихает, дёргаясь в грязи. К телу подбегает огромный двухголовый пес, который тащит на поводке упирающегося мужика. — «Фу, я сказала! Сидеть!» — Пес подчиняется, и обе его головы обнюхивают и осматривают округу. — «Кто вы и что делаете в этих местах?» — Барин задумчиво стучит ногтем по пистолю и вскидывает глаза. — «Радищев, к вашим услугам, Дарья Николаевна». — «Ого, что столь уважаемый чернокнижник делает в этих местах?» — «Я хочу купить у вас землю». — «Решили стать помещиком? Нужна земля с дисциплинированными крестьянами? — криво усмехается Дарья Николаевна, трогая тело ногой, — я ничего не продаю, у меня они, видите ли, все наперечёт». — «Ваши люди меня интересуют не больше чем источник вдохновения для мемуаров. Я хочу купить зверинец». — Барыня хохочет, а потом издаёт прерывистый, лающий крик и вытягивает согнутую в локте руку. Раздаётся хлопанье крыльев, и на предплечье опускается двуглавый орёл. — «Видишь эту красоту? Когда я подарю его императрице, мои преференции расширятся, и я наконец-то смогу устроить настоящую пыточную, где крестьяне будут страдать только за то, что они способны на это. Это так унизительно, искать причину для наказания». — «Дарья Николаевна, я всегда ценил ваш тонкий эстетический вкус. Но вы должны понять, почему мне нужна эта земля. Дело в том, что под зверинцем находятся залежи Урана — металла, обладающего неведомой пока энергией, настолько огромной, что она способна уничтожить весь мир. Именно эта сила является причиной появления необычных тварей и сводит вас с ума». — «Радищев, вы только что назвали меня сумасшедшей». — Спутники барыни спешились и замерли в ожидании приказа. — «Гаврила!» — весело кричит Радищев. — Рябой кучер спрыгивает с козлов, в руках у него по пистолю. — «Кого убить первым, господин?» — «Гаврил-а-а, — осуждающе тянет Радищев, — мы же не дикари какие, а люди культурные». — Вся компания замирает, выжидающе вглядываясь друг в друга. — «Госпожа, позвольте мне шепнуть вам что-то личное, возможно, это убедит вас?» — Дарья Николаевна хмуро кивает. Барин подходит так близко, что его губы почти касаются её уха: «Когда ты садишься, не мешает ли тебе хвостик? А что за шишки скрываются под причёской, не рожки ли это?» — «Откуда ты узнал, дьявол?» — в тон спрашивает женщина. — «Не все твои любовники умеют держать язык за зубами». — «Думаешь это влияние проклятого металла?» — «Я не знаю, но думаю, императрице будет интересно узнать о твоих анатомических особенностях». — «Земля обойдётся в пятнадцать тысяч», — сухо говорит Дарья Николаевна, отстраняясь. — «Хорошо, на днях я пришлю клерка. И ещё одно, совет хочу дать, если позволите. Ваш подарок императрице не совсем уместен. Упаси Господь, заболеет её светлость? Мало ли что найдут причиной здешние лекари. Окажетесь в опале, чего доброго, а в монастырях не пыточные, а смех один». — «К чему клоните? Не моё же благополучие вас волнует?» — мрачно поинтересовалась барыня. — «Признаюсь чистосердечно, запал мне в душу питомец ваш. Продайте мне эту прелесть». — «Не продаётся такое, Радищев, вам ли не знать? Сможете приручить — он ваш». — Женщина запрыгивает на коня, делает знак своим спутникам, и кавалькада растворяется в тумане. Радищев по-птичьи гаркает, слышит разрезаемый крыльями воздух, и двуглавый орёл садится к нему на руку. Барин едет в бричке, улыбается и гладит птицу. Дождь больше не попадает за шиворот. Наконец-то тепло.

Протокол MDC3 566-99-74/51 выполнен. Narrative 861/21—1 — Ре-Эллас — отредактирован.

Сведенборг открыл глаза, проводив взглядом ускользающий хоботок. Эгрегор с протяжным стоном мотнул головой. Старик неуклюже поднялся и взглянул на Карлоса, который лежал ещё подключённый: конечности вздрагивали, под закрытыми веками можно было заметить движение глаз.

Чуть дальше в полумраке Дазайна Сведенборг заметил худощавое тело — страшная догадка пришла на ум — и он, хлюпая слизью, подошёл к безбородому фермеру. — «Любопытный нетерпеливый Мартин, как ты попал сюда столь рано? Тебе бы с Софией роман крутить». — Хоботка уже не было в пупке, контакт окончен, но Мартин не двигался; на его коже виднелись красноватые полоски и пятна. Как у растерзанного крестьянина! Старик потряс подростка за плечо — теплый, глаза закатились, так что видны лишь белки.

Из глубин памяти всплывают окопы. Каска с позолоченным навершием валяется на сухой глине. Газовая атака вывернула немало лёгких, украшая кровавыми пузырями редкую траву. Молодой солдат, вчерашний студент, лежит в нелепо съехавшем противогазе, подёргивая ногами. Смешно и страшно до колик. Западный ветер слизал жёлтые клубы тумана, распыляемые из адских машин вражескими алхимиками. — «Дыши, подлец!» — Артиллерия разбомбила телеграфные столбы, отсюда не уходят даже похоронные письма. Вдох. Сухие губы вдувают раскалённый воздух, а ладони до хруста, рывками толкают грудную клетку. Вдох! Дыши, студент, ты ещё не постиг основ грустной науки.

Сведенборг, как однажды в мыслях Хозяина, делился дыханием с Мартином, смахивая пену с его губ, хлестал его по щекам, опьянённый накатившим наваждением войны.

Раздался скрежет раздвигающихся дверей — дневной свет коснулся Эгрегора, тот мотнул хоботом, издав, как приказ, ещё один стон, и в проёме появился борнбот.

Сведенборг никогда не видел это создание вблизи. Металлическая многоножка, десяти локтей в длину, состояла из множества сегментов, состыкованных между собой, а небольшая кубической формы голова имела единственный глаз-фонарь, из которого исходил широкий красный луч.

Луч скользнул по Сведенборгу, телам других контактёров и остановился на Мартине, после чего многоножка бросилась к ним как хищник на добычу.

— Стой! — закричал Сведенборг на борнбота, который, запутавшись в своих намерениях, стремительно носился вокруг, выбивая дробь стуком многочисленных ног.

— Дыши, война сегодня закончится, — повторял седой фермер, наполняя лёгкие неофита воздухом и толкая его сердце.

Наконец, Мартин вдохнул с громким присвистом и закашлялся. Сведенборг помог ему сесть. Борнбот замер, бегающий луч сменил цвет на зелёный и жутковатое создание стремительно удалилось, оставив ощущение нереальности происходящего.

— Так уж бывает, брат Мартин, — сказал за спиной Карлос со смесью иронии и беспокойства в голосе.

Мартин тихо всхлипывал, а затем выдавил дрожащим голосом:

— П-псы… п-псы…

— Пойдём, Мартин, — сказал Сведенборг, — бывает, случается и такое. Путь к Гармонии иногда сворачивает в сложные места. Не рекомендую записывать это в журнал.

Чуть позже друзья сидели у хижины Сведенборга, привалившись к валуну, и пили горячий чай.

— Меня бросает в дрожь от этих металлических уродов, из какой норы он только вылез? — рассуждал Карлос.

— Он почувствовал, что Мартин уснул холодным сном, и пришёл за ним, — хмуро заметил Сведенборг.

— Знаю. Только вот не припомню, чтобы Хозяин был столь кровожаден. Циклы не должны меняться при контакте. И расскажи мне, откуда ты владеешь этой практикой пробуждения от холодного сна?

— Ну, понимаешь, не знаю…

— Сам скажешь, где, или мне догадаться?

— На войне.

— Какой легкомысленный поступок, — с иронией заметил Карлос. — Ты использовал опыт видений. Но это ещё раз говорит, что мы одной природы с обитателями нарративов. Наитие, что снизошло на тебя, не что иное, как инстинкт выживания. Только смертные способны так страстно беречь или прерывать свои бессмысленные циклы.

— К чему ты ведёшь?

— А ты никогда не спрашивал себя, тот Мартин, которого мы помним седобородым землепашцем, и тот, что постигает науки и ремесло в Гимназиуме — один и тот же фермер?

— Зачем мне себя об этом спрашивать?

— А что если это другой, созданный по похожим лекалам человек? Ты уверен, что цикл начал именно он, а не его копия?

— Но разве возможно скопировать человека? Посмотри на мотыги, даже Миколаич не может сделать двух одинаковых.

— Я и не уверен, что наши копии абсолютно одинаковы. Что, если каждую новую версию Эгрегор чуть доделывает?

— Карлос, ты говоришь страшные, неподобающие твоей бороде вещи.

— В том то и дело, друг мой, — мне страшно. Ещё больший ужас и отвращение я испытываю от мысли, что мою подлатанную под свои нужды копию Эгрегор насильно вернёт на ферму и будет мучить кошмарами, наградив коротким романом с бессмертной блудницей Софией.

Сведенборг поставил чай на землю и вцепился в волосы, пытаясь остановить мысли, которые после контакта набирали разрушительную силу.

— Знаю, против правил делиться опытом контактов, но расскажу: там, в Дазайне, в одной безумной северной стране мне был явлен замученный человек, и у Мартина я заметил похожие следы. Бедняга нарушил правила, посетив Дазайн раньше, чем начнёт расти борода, но трудно было представить, что при контакте фермер может впасть в холодный сон. Эгрегор наказал ослушавшегося неофита? Мы редактировали один и тот же нарратив — невероятно! Два фермера не могут оказаться в одной мыслеформе!

— Я давно пытаюсь сказать тебе, брат Сведенборг: Хозяин и Ферма устроены не так, как учат нас правила.

— И всё же неправильно размышлять подобным образом, — старик сделал крупный глоток, руки его дрожали. Взгляни, как красиво вокруг: вот безмятежно бегут газели, а там скачет кролик; подними голову — и увидишь стайку ласточек. Все эти существа не знают, как устроена ферма, им неведома воля Хозяина, но разве они не гармоничны? Животные меняют циклы, не подозревая о страданиях и ужасах, и являют собой чистую красоту. Мы, фермеры, должны быть столь же совершенными, как птицы, как растущие в поле цветы.

— Тогда зачем Хозяину пропускать потоки несовершенства через наши умы?

— Возможно, чтобы оттенить наш единственный идеально созданный мир, — сказал Сведенборг и, заметив нотки сомнения в собственном голосе, нервно сжал губы.

— А что если ферма — лишь клетка в зоопарке?

— Хватит мерять наши поля иллюзиями. Есть трава, лес, горы, река и озеро, но никаких зоопарков не существует!

— Спасибо за чай, действительно вкусный, — Карлос положил чашку в траву и, не прощаясь, пошёл прочь.

Сведенборг чувствовал гнев. Необычное ощущение: словно на прекрасной картине небрежно начеркали сверху каракулей, и в этой чужеродной мазне проглядывается нечто уродливое и зловещее.

Плох тот фермер, что не умеет бороться с неправильными состояниями и дурными мыслями. Ответ есть — целина! За маисовым полем отличная площадка, где трудолюбивый землепашец вырастит отменный картофель. Прочь рубище! Могучими ударами мотыга вгрызается в девственную плоть земли. Старик вырывает куски подрубленного дёрна руками и складывает в общую кучу; локоть за локтем двигается он по полю, обнажая плодородную поверхность, и скрытая доселе земля ложится перед ним, нагая и бесстыжая, готовая принять в себя семена и напитать их.

Сведенборг работал с краткими перерывами на еду и чаепитие, но стоило ему остановиться, как образы сомневающегося Карлоса и напуганного Мартина вставали перед глазами, а среди камней и деревьев чудились борнботы, неустанно следящие за каждым искусственным светом своих лучей. Что если фантазии Карлоса верны, и он, Сведенборг — смертен, а время, пронзающее умозрительные эпохи, здесь, на ферме искусно замаскировано? Чем сильней проявлялся на небосводе диск Луны, тем больше беспричинный, липкий страх наполнял сумерки. Старик лёг на краю цветочного поля: он будто пытался породниться с землей, вобрать её силу, что так щедро раздаётся всем обладателям корней — и только когда совсем стемнело, отправился в хижину.

Дрожащими руками он вынул из пола плоский камень: там в углублении, обмазанном высушенной глиной покоятся журналы. Вот они — личные артефакты, принадлежащие каждому — ничтожный хлам и величайшая гордость, особенно если фермер к ним не прикасается. Из ниши Сведенборг вынул журнал с тисненой надписью: Emanuel Swedenborg. Двойное имя? — трясущимися руками старик перевернул обложку, — ничего! — Он листал с исступлением, страницу за страницей, до тех пор, пока не посмотрел их все. «Ах, да, я же примерный фермер!» — Сведенборг расхохотался. Ну что ж, настала пора кое-с кем пообщаться.

— Софи-и-я! — кричал старик, двигаясь вдоль излучины реки.

Когда эхо затихало, слышались только крики встревоженных птиц да стрёкот насекомых.

— София, я знаю, что ты здесь, выходи! Ты нужна мне! Сейчас!

Фермер ходил, призывая девушку, пока не охрип — голос он повышал разве что во время контактов — и наконец сел на берегу, понурив голову.

Послышался тихий всплеск: из воды показалась голова наяды.

— Свен, зачем так шуметь? Ты всю ферму перебудил своими воплями.

— Извини.

София поднялась на берег — её тело блестело в свете Луны — и села рядом со Сведенборгом.

— Ты скучал по мне?

— Да, но я пришёл не за отроческими переживаниями.

— Рассказывай, зачем нынче ходят к наяде? — смешливо спросила София.

— Хочу знать, каким я был в других циклах?

Девушка положила голову на плечо Сведенборга, а руку на грудь:

— Хороший фермер не нарушает правил, а послушная София тем более этого не делает.

— Я читал, вернее, смотрел свой журнал с прошлого цикла, там, и правда, про тебя ничего нет.

Девушка удовлетворённо хмыкнула.

— Там вообще нет записей, — уточнил Сведенборг.

— Мои поздравления, ты достиг Гармонии, — иронично заметила София.

— Я пытаюсь, но меня беспокоят сомнения. Вдруг то, что казалось мне вечным, нерушимым, незыблемым — неправда?

— А что есть истина? Соответствие твоих желаний тому, что ты видишь? Ты такой забавный и милый.

— Другие журналы, принадлежавшие мне, существуют?

— Ага, — сказала София и легонько укусила фермера за ухо.

— Но мне запрещено их смотреть.

— Свен, а ты умён, — девушка звонко захохотала.

— Где они?

— В архиве.

— Я никогда об этом не слышал.

— Видимо, Эгрегор считает, что крестьянину незачем посещать консерваторию? Шучу.

— Откуда ты знаешь про крестьян и консерваторию? Попасть туда можно только через Дазайн.

— Мой милый Свен, — сказала София, поглаживая старика, — ты лучше всех знаешь, что разговаривать со мной сейчас против правил, которые ты так уважаешь, поэтому задай самый главный вопрос.

Сведенборг молчал, собираясь с духом, и, выдохнув, спокойно произнёс:

— Как попасть в архив?

— Мне нравятся откровенные желания, — вкрадчиво шепнула девушка, — пойдёшь по тропе за жилище Хозяина на восток, дорога приведёт тебя в горы и упрётся в скалу, там увидишь два входа. Круглый слева, напоминающий нору, принадлежит Регенератору — туда ни ногой, а то вслед за Мартином окажешься в Гимназиуме. Дверь справа приведёт тебя в архив, вниз ведут крутые ступеньки, будь аккуратнее.

София встала и так бесшумно нырнула в воду, что Сведенборг подумал, не привиделась ли она ему? Страх вернулся. Старику казалось, где-то там, в Дазайне, Хозяин выпустил переполняющих его призраков из всех своих хоботков, и ферма — нерушимая крепость в мире нестабильных снов — стала ещё одним странноватым кошмаром, вот только как от него проснуться? Старик искупался в реке и отправился домой. Вода успокоила его. Завтра он проснётся, поработает в поле, поймает налима и запечёт его в глине. Пройдет три Луны и Карлос вместе с Мартином окажутся в Гимназиуме. Контакт будет большим праздником, который закончится чаепитием с любимыми братьями. Сведенборгу стало стыдно за свои слабости и желание посетить архив, он оделся и направился было к своему жилищу, как вдруг сквозь шум листвы и пение сверчков услышал слабый, но необычный звук, напоминающий то ли стон живого существа, то ли звук расстроенного музыкального инструмента. Старик напряг слух — стон доносился со стороны Дазайна. Не сознавая, что делает, Сведенборг обнаружил себя идущим в направлении жилища Эгрегора: стоны были редкими, но протяжными, — а ведь за столько Лун от начала цикла он не задумывался, что Хозяин может испытывать недомогание или одиночество. Не ведёт ли совершенный разум к совершенному страданию?

Сведенборг издали заметил, что вход в Дазайн не заперт, хотя обычно дверь открывалась только когда перед ней находился фермер. Что-то случилось! Подойдя к темной пасти здания, старик почувствовал резкий неорганический запах, будто из нарратива эпохи Деймос-Индастриал. Выдохнув, фермер шагнул внутрь. Эгрегор всхрапнул, издав тихий стон.

— Приветствую, Хозяин, я — фермер Сведенборг.

Эгрегор мотнул огромной головой и посмотрел на посетителя своего убежища. Глаза существа светились ярким фиолетовым цветом, и два тонких луча, исходящих из них, ощупывали фигуру визитёра.

— Не знаю, что ты сейчас чувствуешь, — продолжал Сведенборг, — также растерян происходящими событиям, или это задуманная часть пути? К кому, как не к источнику Гармонии — центру мира, обратиться заблудившейся душе, мучимой вопросами? Просить об ответах того, кто озаряет смыслом всё сущее — неправильно, но мой скудный разум вопиет об ответах. Является ли фермер собой в новом цикле? Желание видеть прошлые журналы сжигает изнутри, и мне стыдно за это. Хозяин, я хочу принадлежать тебе, оттого и прошу — подари знание, как всё устроено?

Эгрегор пришёл в движение, переминаясь на хоботах, лучи из глаз с невероятной скоростью прыгали по телу фермера, а потом он замер, закрыл глаза, превратившись в немой неподвижный холм.

Сведенборг ждал, затаив дыхание. Он было уже подумал, что Хозяин уснул, и собирался уйти, как произошло неожиданное: глаза Эгрегора загорелись оранжевым огнём, оглушительно взревев, он со свистом выпустил хоботок сквозь решётку, обмотал щиколотки ночного гостя и сделал рывок, отчего тот навзничь рухнул на скользкий пол, едва не потеряв сознание. Другой хоботок взвился над Сведенборгом, замерев на мгновение, и — впился в пупок.

Запущен протокол UVW 512-512-32/01 Загрузка Narrative 669/14—4 — Пипл-Мор.

Билли Спасайся-Кто-Может двигает начищенную до блеска пряжку ремня, с удовольствием наблюдая за игрой лучей исчезающей утренней Луны. Хлоя Борода курит сигарету за сигаретой. Своё прозвище Хлоя получила в прошлом, ещё до Последней Войны, когда она, точнее, он занимался торговлей незарегистрированными рабочими клонами. Корпорация, в которой трудилась Хлоя, спалилась на грязных делишках и подставила собственного сотрудника под Интерпол — пришлось поменять стильную бороду преступника на милую мордашку торговки искусственными креветками из Акапулько. Билли строит гримасу: «Подруга, у тебя что, нервишки шалят?» — Хлоя Борода сплёвывает сквозь зубы: «Всё в порядке, оставь заботу для своих шлюх». — «Вот скажи, до того, как ты стала бабой, ты тоже была раздражительной?» — Спасайся-Кто-Может посмеивается, проверяя многозарядную пневматическую винтовку, а Борода прикуривает новую сигарету. — «Не дрейфь, Хлоя, всё, что от нас требуется, — забрать с точки несколько яйцеголовых, подготовить и сдать. Никакой мокрухи — лёгкие деньги». — «Я не яйцеголовых боюсь, а того, что деньги нам скоро не понадобятся». — «Ты слишком много думаешь для бабы», — отмахивается Билли. — «Они учёные. Посмотри логи: все заказы нелегалам приходят на кибернетиков. Кто мог организовать вакханалию такого масштаба менее чем за пять суток?» — «Кто бы ни был, лично я делаю дело — и в отпуск на орбиту: душа требует невесомости. Летим со мной, Борода, оторвемся по полной, а я так и быть забуду, что у тебя был член». — Хлоя выдыхает дым в лицо Билли. — «Спасайся-Кто-Может, ты долбанутый и беспринципный ублюдок — мне нравишься, вот только на небо ты опоздал». — «Ладно, хорош трепаться, ты готова?» — «Всегда готова». — Окурок летит в грязную урну, описав дугу. — Билли достаёт портативный лэптоп, нажимает кнопку, выдвигая ретранслятор. Индикатор электронного замка меняет цвет с красного на зелёный, и дверь открывается. — «Дьявол меня в душу! Взломать этот код — невыполнимая задача даже для спецслужб!» — «Времена меняются, детка». — Билли устремляется внутрь. — «Кто вы? Предъявите уровень допуска!» — кричит выбегающий навстречу яйцеголовый в белом халате. С лёгким стуком срабатывает механизм винтовки, и нарко-пуля со свистом впивается ему в шею. — «Бинго», — улыбается Билли, он идёт дальше по бункеру, не обращая внимания на мягко оседающего человека. — «Доброе утро, товарищи». — «Здравствуйте. Вы из…» — Свист пули — краткий и весомый аргумент. — «Это всё-таки случилось…» — успевает прошептать яйцеголовый. — Билли оглядывается на Хлою — она бледна, в дрожащих губах сигарета. — «Вы что делаете?! Тут нельзя курить, кто дал вам допуск?» — Фьють! — «Разрешение получено!» — Улов — пять тел. Один у Билли на плечах, двоих он тащит за ноги, следом Хлоя волочит ещё одну пару. Вот он, родной фургон с перебитыми номерами. Семь кресел-каталок на своих местах. Билли и Хлоя рассаживают невольных пассажиров и пристёгивают ремнями. Поехали! Все светофоры сломаны — светомузыка на дорогах. Хлоя за рулём, Билли плюхается в пустое кресло. От резких поворотов его, как и пленников, болтает по салону. — «Борода, спокойней можно? За нами никто не гонится вроде». — «Билл, давай бросим эту затею, отпустим этих говнюков и уедем подальше из города?» — Спасайся-Кто-Может хватается за коляски с учёными, покатившись в кресле на очередном крутом повороте. — «Знаешь, подруга, можешь проваливать, а я уже не в силах терпеть гравитацию этой поганой планетки. Ещё пару заказов, и я куплю флэт на Луне и пожизненную подписку на секонд лайвы, а ты, если хочешь, бегай всю жизнь по трущобам от легавых». — «Глупый Билл, задай себе очевидные вопросы. Кто помог тебе взломать один самых сложных паролей и где, дьявол тебя дери, охрана этой сверхсекретной шарашки?» — «Куда ты клонишь, стерва?» — «Мог ли человек затеять весь бардак? Вот куда». — «Просто заткнись и рули, думать в твою работу не входит». Фургон направляется к стальным воротам, которые разъезжаются в стороны, открывая проезд к бронированному офису. Хлоя замирает, вцепившись в руль. «Спасайся-Кто-Может, поехали отсюда, а?» — «С тех пор, как ты потерял яйца, с тобой невозможно работать. Заезжай давай». — Хлоя Борода давит на газ, и ворота закрываются. Машина останавливается перед пандусом, ведущим внутрь здания. «Сдаём яйцеголовых, получаем перевод и валим отсюда». Билли, кряхтя, выгружает коляски со спящими учёными, а Хлоя закуривает. — Ни одного человека вокруг! Они везут коляски по пандусу внутрь здания. Когда все оказываются в сборе, двери смыкаются. Хлоя вздрагивает и затравленно озирается. Из цилиндрического отверстия в потолке появляются дроны, представляющие собой усечённые полусферы на тонкой цилиндрической пластине. Они напоминают то ли шляпу Дон Кихота — популярного персонажа, якобы жившего на стыке эпох Схоластиума и Ре-Элласа, то ли летающие тарелки, какими их представляли обитатели Деймос-Индастриала в период первичного освоения космоса. Один из дронов-шляп приземляется на голову яйцеголового, слышится звук резцов — дрон разворачивается вокруг своей оси и взлетает с отпиленным куском черепа, обнажая мозг. Уронив крышку черепа на пол, он пикирует на голову очередной жертвы, и мозг со всхлипом покидает черепную коробку. «Дьявол!» — выдыхает Хлоя. — «Нарушение первого закона робототехники!» — кричит Спасайся-Кто-Может. Остальные дроны принимаются за кровавую работу, но один из них зависает перед парочкой: «Человеческие особи в безопасности. Личности переносятся в более надёжные оболочки. Освободите, пожалуйста, кресла от тел и готовьтесь к процедуре извлечения». — «Эй, железяка, договор был не такой». — «Договор аннулирован из соображений целесообразности». — От синтетического голоса мороз по коже. — «Дай мне свой пистолет», — требует белая как мел Хлоя Борода. — «Подруга, нам это не поможет», — упавшим голосом замечает Билли. Дроны выпускают резцы, похожие на маленькие циркулярные пилы и, пролетая, срезают ремни, которыми были пристёгнуты пленники. Затем, садясь на вскрытые головы, стаскивают тела на пол. «Что происходит?» — не осознавая своих действий, Спасайся-Кто-Может вынимает пистолет и передаёт его Хлое. — «Готовят места для нас», — хмуро отвечает та. — «Займите места для процедуры извлечения. Если не будете сопротивляться, вероятность успеха сто процентов», — вещает дрон. Раздаётся хлопок, это Борода выстрелила себе в рот, забрызгав всё вокруг мозгами. Билли бросается к пистолету как вратарь за мячом, прокатившись на животе по кровавому полу, но чувствует, как на голову приземляется железная шляпа и тащит его в сторону. — Боль. Резцы вгрызаются в кость, и кровь заливает глаза. Здравствуй, новая реальность.

Протокол UVW 512-512-32/01 выполнен. Narrative 669/14—4 — Пипл-Мор отредактирован.

Рассеянный свет проникал через двери. Сведенборг, шатаясь, поднялся — голова раскалывалась от боли. Эгрегор стоял спокойно и спал, похрипывая и слегка вздрагивая. Сколько Сведенборг себя помнил, ему никогда не было плохо после контакта. До этого момента. Хозяин будто напал на непрошенного гостя и заставил есть странную еду. Не успел старик отойти от Дазайна, как его вывернуло сероватой жижей. С трудом добравшись до лачуги, Сведенборг растопил печь, заварил чай и пил, пытаясь унять бивший его озноб. То, что он считал нерушимым, вдруг стало шатким. Пчела прилетела к улью, а он оказался нарисованным. И по мере того, как ферма теряла вес, нарративы обрастали плотью и обрушивались на Сведенборга кошмарами наяву: ему слышались голоса призраков Билли и Хлои, бродивших без черепных коробок за стенами жилища и пугающих фермеров. Старик даже вышел на улицу — никого. Он по привычке укорил себя за неправильные мысли, но осекся даже в этом — кто виноват, что Гармония, к которой стремилось все существующее на ферме, вдруг перестала казаться несокрушимой истиной? Сведенборг применил проверенное средство, спасавшее от дурных мыслей после той злополучной встречи с Карлосом: разлёгся в поле и глядел на проявляющуюся Луну, но мысли не проходили, они скакали галопом, выглядывали из-за углов в виде разнообразных фантомов, прилипших к памяти в Дазайне. Эпохи перемешивались, и время, всегда считавшееся иллюзией, вдруг пробралось на ферму и невидимой субстанцией пропитало всё, что только можно. «Пойдёшь по тропе за жилище Хозяина на восток», — прозвучал в голове голос Софии. Сведенборг направился в архив, убеждая себя, что это просто прогулка. Он думал о Софии. Пережив любовное приключение безбородым фермером, он приучил себя относиться к ней как к ценной и полезной вещи. Однако, когда ему понадобились ответы, она появилась, нарушив правила. Ради него? Если ферма не то, чем кажется, возможно, и София не та, за кого её принимают? Фермер почувствовал что-то тёплое, давно забытое, что никак не получается вспомнить, подобно хорошему сну, неуловимо ускользающему по мере просыпания, но ощущение быстро растворилось, уступив место усталости. Сведенборг осторожно прошёл мимо Дазайна, опасаясь, что Хозяин может его услышать и выпустить свои хищные хоботы вслед. Чем дальше на восток продвигался фермер, тем гуще становился лес. Теперь пройти через плотные заросли можно было только по узкой тропе. Ветви переплетались столь низко, что приходилось идти согнувшись. Тропу протоптали борнботы, и высокие ветки не мешали им носить туда-обратно свои грузы. Старик периодически отдыхал, но стоило остановиться, как монотонный скрип деревьев отзывающийся внутри необъяснимым беспокойством, заставлял подниматься и двигаться дальше, пока путник не вышел на залитое бледным светом плато. Там уже не было и следов тропы, видимо, многоножки вполне комфортно могли передвигаться по усыпанной камнями поверхности. Позади лес, впереди каменная пустыня. Сведенборг впервые почувствовал нечто, что обитатели видений Хозяина называют одиночеством.

Старик шёл, ведомый лунным светом, и вскоре в тумане проступил массив горной гряды. Далеко же Хозяин спрятал Регенератор, может, опасался, как бы чересчур любопытные фермеры не устроили туда экскурсию? Луна побледнела и стала почти невидимой, когда Сведенборг достиг подножия гор: тропы нигде не было видно. Неужели София сыграла с ним злую шутку? Он присел на плоский валун; хотелось пить и спать. Вот бы лечь, принять холодный сон и забыть все странные, противоречащие выполнению фермерского долга события? Что-то мелькнуло в рассветной дымке, отвлекая от тяжёлых мыслей. Вспышка повторилась ещё несколько раз, и вскоре в поле зрения возникла многоножка, именно её стальное тело отбрасывало блики. Было заметно, как следовавшее по своему пути существо изменило курс и теперь стремительно приближалось. Борнботы — заботливые руки Хозяина, но почему-то сейчас вид существа вызывал тревогу. Тяжело стуча конечностями по камням, многоножка подбежала к человеку, замерла и склонила набок плоскую голову, изобразив удивление: тонкие красные лучи, исходящие из глаз, ощупывали лицо и фигуру Сведенборга. Сделав ему одному понятные выводы, борнбот продолжил свой путь, но теперь фермер знал, в каком направлении двигаться, и это придавало сил. Старик шёл, не обращая внимания на подворачивающиеся камни, и вскоре добрался до широкой лестницы, эрозия настолько потрепала её, что рукотворность ступеней не сразу бросалась в глаза. Да и кто мог сделать этот проход, не фермеры же со своими мотыгами? Подъём был долгим, но Сведенборг не чувствовал усталости, приближаясь к одной из главных тайн фермы и, наконец, оказался на площадке, где взгляду открылись два обещанных Софией входа: низкое, округлое отверстие, явно рассчитанное на борнботов, а на расстоянии примерно двадцати локтей — замшелая деревянная дверь архива. Мимолётной вспышкой промелькнула мысль: «Не нырнуть ли в нору Регенератора — устранить сомнения, очистить память? Фермер не властен исправить целого, но способен влиять на один из составляющих фрагментов — самого себя. Сменив цикл, предоставить порядку залечить собственные раны. Не успел трудный вопрос угаснуть в сознании, оставляя за собой исчезающий след, как тело уже дало ответ — упираясь ногой в каменную стену, старик открывал тяжёлую дверь. Что за силач приносит сюда журналы? Этот вход не представляется удобным для борнботов. За дверью открывался узкий проход, каменными ступенями уходивший вниз и теряющийся в темноте. Сведенборг заметил на стене факел: кто-то предусмотрительно разместил его в ржавом металлическом кольце, закреплённом на каменной поверхности. Достав из внутреннего кармана рубища огниво, старик зажёг просмоленную ткань своей находки и стал спускаться вниз. Факелы были развешаны на стенах примерно через каждые двадцать ступеней. Поначалу Сведенборг невольно пытался запомнить их количество, но из-за длительного монотонного спуска сбился со счёта. Проход вывел в просторное округлое помещение. Свет факела превратил темноту в полумрак. Пламя в руке колебалось, по-видимому, где-то имелось вентиляционное отверстие. Старика беспокоило, что в своих умозаключениях ему приходилось использовать опыт, полученный из видений. На стенах подземного зала висели лампы с металлическим основанием и вытянутым колбообразным навершием из стекла — материала, не встречавшегося на ферме. Сведенборг рассмотрел ближайший светильник и заметил в основании рычажок в виде ключа, повернув который он заставил лампу вспыхнуть неровным светом сквозь пыльную поверхность колбы. Фермер обходил помещение по кругу, зажигая лампы. Вдоль стен, на расстоянии десяти локтей друг от друга, стояли книжные стенды, наподобие тех, что были в Гимназиуме, а в центре несколько грубо сколоченных столов и стульев. Обойдя половину зала, Сведенборг остановился у одного из шкафов и, как по наитию, поднял голову вверх: стойку, состоящую из добрых двух десятков полок, венчала табличка с гравировкой «Emanuel Swedenborg». Фермер замер, осознав, что видит свои журналы; он снял со стены лампу, поместив на её место угасающий факел, и стал рассматривать пыльные корешки. Судя по их количеству, он сменил около трёхсот циклов — живое доказательство существования времени, но не это заставляло старика дрожать в нетерпении: где-то среди фолиантов находился тот, что был получен им во времена первого цикла. Встав на колени, Сведенборг вынул с нижней полки крайний слева журнал и, сдув с него пыль, понёс находку к столу. На обложке слишком точным для рукописного шрифта было начертано:

Swedenborg homo sapiens version 17/57/ narrative generation 001/9.

Результат работы печатной машины, ещё одного артефакта иллюзорного мира Дазайна? Фермер открыл обложку и увидел мелкий почерк с характерными округлыми элементами; судя по тому, что записи легко прочитывались, принадлежали они его руке. Старик перевернул обложку и начал читать.

Примечания

1

Здесь: человек-слон (лат).