Этажи. №3. Июль 2016

Литературно-художественный журнал

Журнал имеет электронную и печатную версии. Печатный журнал выходит три раза в год. В него отбираются лучшие публикации, размещенные в электронном журнале. Редакция отдает предпочтение новым, не опубликованным ранее материалам. Сайт журнала: www.etazhi-lit.ru Рукописи принимаются по эл. адресу: [e-mail]

© Литературно-художественный журнал, 2016

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Главный редактор Ирина Терра

Редактор отдела поэзии Игорь Джерри Курас

Редактор отдела прозы Улья Нова

Редактор рубрики «Литературная кухня»

Владимир Гандельсман

Редактор рубрики «Чердак художника»

Таня Кноссен-Полищук

Редактор рубрики «Музыкальная гостиная»

Ирэна Орлова

Экспертный совет редколлегии:

Вера Павлова

Дмитрий Воденников

Даниил Чкония

Женя Брейдо

Макет, оформление и вёрстка Екатерина Стволова

Выпускающий редактор Мария Шандалова

Иллюстрации:

Римма Мустафина — стр. 22

Ульяна Колесова — стр. 49

Олег Ильдюков — стр. 61

Таня Кноссен-Полищук — стр. 73

Марк Шагал «Обнажённая и петух» — стр. 88

Полина Жеребцова (10 лет, 1995-й год) — стр. 102

Иллюстрация на обложке Тани Кноссен-Полищук

Сайт журнала: www.etazhi-lit.ru

Рукописи принимаются по эл. адресу: [e-mail]

Татьяна Вольтская

«Бочком, с опаской вышел снег…»

Бочком, с опаской вышел снег

На двор, пробежкою мышиной.

Потом он падал, как во сне,

На сгрудившиеся машины,

На урну и скамейку, лёг

У заколоченной парадной,

Ступень и ржавый козырёк

Накрыл ладошкою прохладной.

Нет, он не падал, он нырял,

Как будто ждал, когда мы вздрогнем,

И снова из-под фонаря

К деревьям и ослепшим окнам

Он наклонялся, как спина

Незагорелая мужская

Над женщиной, как та волна —

Ну да, ты помнишь, Хокусая.

«Метель на Университетской…»

Метель на Университетской

Холёной набережной, лёд,

Автобус, паренёк простецкий

С двумя подружками, народ

В наушниках. Намокшим мелом

Дворец прочерчен. Ты со мной?

Ты здесь? Безжизненное тело

Реки накрыто простынёй.

В глазах у города мерцанье,

Ладонь, прижатая ко лбу —

Как будто санки с мертвецами

Проскальзывают сквозь толпу,

Как будто произносишь: «Город» —

И тень ложится под стеной,

А эхо отвечает: «Голод»,

И снова тихо. Ты со мной?

Парады, кабаки, цыганки,

Расстрелы, балерины, спесь.

Вот если бы не эти санки.

Метро, окраина. Ты здесь?

Торговый центр, пивная, пьянка

В парадняке. Подъём. Отбой.

Ты здесь? И точно ли твой ангел

Присматривает за тобой?

«Когда в лодке плотник Питер…»

Когда в лодке плотник Питер

Минул Невскую губу,

Усмехнулся искуситель

И подзорную трубу

Льстиво подал да ретиво,

Да не тою стороной:

Град с обратной перспективой

За стеною водяной.

То-то люди в Петербурге

Ходят задом наперёд,

То-то сбоку ветер юркий

Черным хвостиком метёт.

То Столярный, то Фонарный,

То Кирпичный, то Свечной,

То Дегтярный, то кошмарный —

Жидкой полночью мучной

Ходят люди, горбят плечи,

В переулках месят грязь,

Устремляются навстречу —

Дальше, дальше расходясь,

Спотыкаются, по жиже

По болотной семеня.

Так и ты, дружок — чем ближе,

Тем ты дальше от меня.

«Ледяная змеиная шкура…»

Ледяная змеиная шкура

С лёгким треском сползает с Невы.

Далеко нам до строящей куры

Богатеям гордячки-Москвы.

До шелкового далеко нам,

До Садового пояска,

До басового — в злате иконном —

До господского говорка.

А и наша держава не промах —

Налетай, кому надо воров:

То-то в ваших гуляют хоромах

Недомерки из наших дворов.

То-то к вам понасыпалось бесов

Из глубоких чухонских болот,

Чтобы, воздух измяв и изрезав,

Время вывернуть наоборот,

До кровавой мездры. Не до жиру —

Быть бы живу да в щёлку залечь.

Это месть. А не надо порфиру

Грубо стаскивать с мраморных плеч,

С департаментов и присутствий,

С жёлто-белых, застывших во сне

Площадей, по которым несутся

И безумный фельдъегерь, и снег.

На Москве-то всё гладкие лица,

Без гульбы да потравы — ни дня.

И шипит отставная столица,

Как змея под копытом коня.

«Мост. Тающий лёд…»

Мост. Тающий лёд.

На куполах туман.

Из полыньи пьёт

Ветер, припав к губам

Мёртвой реки. Снег,

Что пришёл не спросясь

И обнимал во сне,

Превращается в грязь.

Как это — был и нет?

На щеке, на груди

Вот же его след.

Только не уходи!

«Рука в руке дрожит синицей…»

Рука в руке дрожит синицей,

А в небе тают журавли

И огненная колесница

Неистового Илии.

Надулась воздуха рубаха,

Как царство сокрушился лёд,

Всё чаще вздрагивает птаха —

То ли от страха, то ли от

Волны безжалостного счастья,

Что горлом хлынуло — и с ним

Обломки слов и льдинок мчатся

В дыму и скрежете весны.

«Ну, что, душа? Что сидишь, тиха?»

Ну, что, душа? Что сидишь, тиха?

Держишь горшок с землёй, а в нём — корешок греха —

Чёрненький, с золотым, Божьим, переплетён.

Страшно тебе, душа? Ну-ка, вставай, пойдём

Медленно вдоль реки, словно катя клубок

Перед собой — смотри, как Его мир глубок:

Жабры твои, душа, розовы, и глаза круглы,

Гнутся вокруг стеклянные впадины и углы,

Вьются скользкие ленты, колются рачьи усы,

И плоские караси колеблются, как весы.

Ну-ка, пошли, душа, дальше, стряхни песок,

Берег, лесок — смотри, как Его мир высок:

Ветер из полотна, облако из стекла,

Быстро летают капель блестящие зеркала.

Перья твои, душа, в крапинку, и круглы глаза,

Выше рванулась, милая, да нельзя —

Поясок натянулся, обвивая тебя, как дым —

Тот самый, чёрненький, перепутанный с золотым.

Вот и сиди, как Золушка, хмельные Божьи меды

Отделяй от дёгтя, от неумытой беды.

Страшно тебе, душа? А всё-таки не зови

На помощь — не то нагрянут птицы да муравьи,

Распутают сердце, быстрыми лапками шевеля, —

Тут-то оно и рассыплется, как земля.