Четыре кита, или Право выбора

Светлана Гришина

Добро и зло, любовь и предательство. Все мы, так или иначе, сталкиваемся с этими понятиями, и не имеет значения время, в котором мы живем, статус, который занимаем, имеет значение только путь, который мы выберем. Некие силы, в существование которых мы верим, или наличие которых отрицаем, предложили провинциальной девушке подобный выбор. Что поможет ей в принятии решения? Обида, злость, жажда власти? А может быть, любовь?

3

Понемногу рекламная цивилизация просочилась и в эти места. Появились новые люди, заработала заброшенная и просто чудом не растасканная по кирпичику мебельная фабрика. Местная пекарня превратилась в хлебозавод, и вкусно пахнущие булочки отправились на экспорт. Молодежь, прежде резво уносящаяся в столицу, осела на месте, имея возможность учиться в филиалах столичных институтов.

Когда Анжелике исполнилось 17 лет, ее мама как-то незаметно стаяла и умерла, оставив свои чудные книги, пухлые, исписанные тетрадки и старый, добротный дом с мансардой и балконом.

Поначалу девушка хотела уехать, но потом поняла, что не сможет оставить этот дом, балкон, увитый диким виноградом, свой высокий берег, с которого она часто наблюдала за тем, как солнце окунает пышные бока в прохладные воды реки. Деревья, что зимой гнутся под тяжестью зимних одежд, а летом шумят сочной листвой, старые, разбитые улочки. Вся эта маленькая, но родная среда дарила ей ощущение покоя и защищенности от жестокого и неизвестного мира.

Примириться с одиночеством ей помогали книги. За потертыми, особо пахнущими обложками, она находила истории об удивительных людях, смелых и сильных духом, о прекрасных и преданных женщинах, о бесконечной и верной любви. С их помощью она создала свою философию, свою мораль, к сожалению, уже устаревшую и мало подходящую к темпу наступившего 21 века.

Когда же тоска и грусть просачивались в душу, Лика выходила на балкон и, задрав голову, смотрела в ночное небо. Очень скоро границы реального мира растворялись в небесном просторе, ей начинало казаться, что вокруг нет ничего, кроме сине-черного купола. Мерцание звезд окружало со всех сторон, заслоняя сверкающими спинами от земных невзгод. Тело приобретало невесомость, и она кружилась вместе со звездами в их манящем, загадочном вальсе.

Анжелика осталась в городе. При больнице окончила курсы медсестер и некоторым образом продолжила дело своей матери. Красавицей ее нельзя было назвать. Длинные светлые волосы постоянно выбивались из орнамента косы и их приходилось убирать за уши, отчего лицо казалось круглым, а уши торчащими. Зато глаза, яркие, почти синие, напоминали море и переливались золотыми искорками, когда их хозяйка улыбалась.

А город продолжал стремительно развиваться. Появлялись новые суетливые люди, по улицам покатили машины иностранного производства, открывались ресторанчики и кафешки. Нынешний владелец мебельной фабрики, господин Котов, позаботился и о местном здравоохранении. Получив свежие финансовые вливания, больничная администрация решилась пополнить штат новыми кадрами.

Старшая медсестра хирургического отделения, умница и красавица Танечка Исаева шла по коридору, сердито цокая каблучками. У нее сегодня свидание, а еще много дел, да и маляры, очевидно решившие заработать все деньги на свете, совершенно не собираются сворачивать свои работы. Работяги-то местные, а дома хоть и поднадоевший, но муж, так что свидетели не нужны и потому раздражают.

Окончив школу, Таня непременно уехала бы из этой «гнилушки», если б не сосед по подъезду. Митя Исаев, веселый, заводной парень, работал на хлебопекарне водителем, и за его фургоном каждое утро тянулся восхитительный запах свежей выпечки. Играя мускулами, он выгружал лотки с булками, предоставляя возможность кумушкам и тетушкам полюбоваться его атлетической фигурой, которую даже роба скрыть не могла.

Таня заметила, что тоже старается попасть в магазин в часы привоза, и ей это нравилось.

А потом ей нравилось гулять с ним под руку, слушать его задорную болтовню, или нехитрые песни под гитару, и целоваться на скамейке под соседскими окнами.

И вот теперь, 32-х летняя Татьяна, перебирая направления, результаты анализов и прочую макулатуру, раздраженно вздыхала, не понимая, когда и почему ее Митя стал обыкновенным, скучным и серым мужиком. Он обзавелся животиком, выпирающим над неизменными трико, с оттянутыми коленками, покрытая пылью гитара отчаялась когда-либо покинуть каземат за шкафом, все разговоры велись о работе, деньгах и предполагаемых расходах, друзья, которые раньше часто приходили, сейчас словно вымерли. И если вдруг сама Татьяна засиживалась у подружек, дома ее ждал долгий и нудный разговор или, что еще хуже, обиженное молчание. Прежде семейные дрязги могли разогнать нежные и одновременно страстные ночи, а теперь, каким — то непостижимым образом, молодые люди лишили себя этого удовольствия. Митя перестал благодушно реагировать на Танины отказы, когда она бывала не в настроении. Однажды, со злости, Таня уступила, своим безучастным поведением пытаясь дать понять мужу, что занятия сексом без обоюдного желания лишены смысла. Однако Митя намека не понял. Это обстоятельство шокировало Татьяну. В тот раз она промолчала, и ситуация повторилась. Как следствие, искреннее желание спать с мужем, появлялось все реже. Таня молчала, скрипела зубам и чувствовала себя вещью.

Подобное существование наскучило Тане настолько, что порой ей безумно хотелось выбраться из этой семейной трясины, уехать далеко-далеко и начать новую жизнь, но неизвестность пугала, а привычки и устоявшийся быт пудовыми гирями висли на ногах, позвякивая цепями и отгоняя «крамольные» мысли.

Скоро Таня нашла выход. Случилось это, как всегда, неожиданно. Признательный пациент преподнес презент в виде коньяка и конфет. За беседой вечер прошел незаметно и закончился подобающе. Таким образом, молодая женщина выразила свой протест, предпочтя открытые беседы с мужем тайному действию на стороне. Поначалу Таня корила себя, поглядывала на Митю, пытаясь понять, почувствовал ли он измену, но после, найдя-таки повод, оправдала свой поступок, а потом и вовсе вошла во вкус. Из спортивного интереса молодая женщина продолжала заводить интрижки и ничего не значащие романы, свидетелем которых была Анжелика, так как только во время ее дежурства Таня позволяла себе легкий адюльтер. Лишь однажды Лика спросила ее:

— Тань, зачем тебе это? Разве ты не любишь Митю?

Таня разозлилась. В первую очередь на себя, так как сама себе не раз задавала этот вопрос, а затем и на Анжелику, за то, что та заставляет ее озвучить мысль, которую и думать-то не хочется. Таня, защищая себя от себя же, презрительно скривила губы:

— Любишь, не любишь, плюнешь, поцелуешь, — детский сад! Что такое любовь и есть ли она вообще? Ну, скажи, что ЭТО? Физическое влечение? Так оно проходит, общие интересы? Так они меняются. Любви, о которой пишут в книжках — нет. Это утопия, ясно тебе? И не задавай больше глупых вопросов, не твое это дело.

Таня села на стол, за которым сидела Анжелика, оглядела растерянное девичье лицо и, смягчившись, добавила:

— Послушай, зайка, семейная жизнь — это с одной стороны, обязанности и привычки, с другой — желание удовлетворить личные потребности и фантазии. Если не можешь поиметь их дома, бежишь на сторону, вот и вся философия.

Лика дискутировать не стала. В конце концов, у каждого из нас своя жизнь, и как ее прожить — решать нам самим. Более они эту тему не поднимали.

Анжелика с отсутствующим видом сидела на посту и не сразу среагировала на Танин оклик.

— Эй, ты где? — женская рука маятником взмахнула перед лицом девушки.

— Ой, Тань, привет.

— Виделись. — Таня привычно устроилась на столе. — Когда они смоются, наконец!

— Кто? — Лика встряхнулась и уставилась на Таню.

— Да маляры эти. Работают, аки пчелы. — Татьяна вздохнула, а девушка засмеялась:

— Не переживай, уже собираются. У них же сроки. Кстати, будь осторожней. Сегодня на вахте Нина Тимофеевна, она и у служебного входа прогуливается.

Таня слезла со стола и, обойдя его, села рядом с Ликой.

— Наша милая Фрекен Бок снова на посту. Ну-ну. Бросим тебя на амбразуру.

— Это как?

— Элементарно, Ватсон, спустишься к ней за сахаром.

Анжелика сморщила нос:

У меня есть сахар.

У тебя мало сахара, на всю ночь не хватит. А пока она будет выведывать у тебя последние сплетни и между делом учить жизни, я и открою служебный вход, и закрою, и все будет тип-топ.

Медсестра покачала головой:

— Это жестоко.

— Нормально. Ты молодая и нервы у тебя крепкие, выдержишь.

По коридору, гремя пустыми ведрами, прошли измазанные краской рабочие.

Таня проследила за ними взглядом и задумчиво подперла щеку рукой.

— Интересно, что за человек этот Котов? Вишь, как для города старается. Говорят, он отсюда родом, но я не помню такого. Слушай, — Таня легонько ткнула Анжелику, — а новенькие-то, когда прибудут?

— Какие новенькие? — удивилась девушка.

Танины серые глаза насмешливо сощурились.

— Я догадывалась, что ты безнадежна, но не до такой же степени. Об этом вся больница гудит. К нам едут спецы из Владимира. Работать у нас будут, понимаешь?

— Здорово. А в какое отделение?

— Так к нам. Хирург, травматолог и парочка практикантов.

Ст. медсестра Таня Исаева встала, и, отправляясь к себе, добавила:

— А остальные подробности тебе поведает Фрекен Бок. Буквально через 15 минут. О кей?

Лишь только смолк звук Таниных каблучков, на втором этаже хирургического отделения сгустилась тишина. Она мягкой ватой проползла по коридору, заглянула в полупустые палаты, задержалась в дверном проеме сестринской, подползла к столу, за которым все еще сидела Анжелика и, задев щеку девушки мягким боком, устроилась на кушетке у противоположной стены.