Наперегонки со смертью

Светлана Гончаренко (2024)

Потеряла дар лекаря — потеряла смысл жизни. Так думала Алтея, пока не оказалось, что справиться с вернувшейся через столетия лихорадкой может только она. Смерть ходит очень близко, и Алтее придется решить, что делать дальше: бороться или умереть? А еще выяснить самую страшную тайну своей жизни с помощью того, кто даже после учебы никак не оставит ее в покое.

Глава 14. Признания

— Мне только вот что непонятно…

Анатолий Викторович жуёт ус, хитро посматривая на меня.

— Что за регенерация у тебя бешеная? Врождённая или приобретённая?..

Отвожу взгляд. Я ответ даже для само́й себя ещё не сформулировала. Страшно…

— Не хочешь говорить? — догадывается подполковник.

— Скорее, не могу. Пока не могу.

— Ладно, неволить не стану. Вы тут пообщайтесь, а я пойду к выходу готовиться.

Анатолий Викторович покидает комнату, а я перевожу вопросительный взгляд на Андрея.

— Он куда-то уходит?

— Да, и я с ним. Патрулирование никто не отменял.

— О! Я тоже пойду! — подскакиваю на кровати.

— Куда? — меня чуть ли не силком укладывают обратно на подушки. — Едва с того света вернулась, уже на подвиги потянуло?

— Да я хорошо себя чувствую! — сама не знаю, зачем протестую, из чувства противоречия, не иначе.

— Оно и видно! — серые глаза Андрея превращаются в две грозовые тучи: потемнели почти до черноты и мечут молнии. — Тебе руку только-только залечили, поберечься надо, какой патруль?

— Вы же не знаете, как мертвецов убивать, а я знаю! — запальчиво говорю и понимаю, что меня уже несёт. А вот и откат начинается.

— Без тебя как-то справлялись и сейчас справимся! — припечатывает Андрей и уходит. Я сворачиваюсь калачиком, обнимаю здоровой рукой колени и закрываю глаза. По щекам бегут непрошенные слёзы. Я их даже не вытираю. Сами высохнут. Это не я истеричка, просто такая реакция организма на стресс.

— Эй, ты чего? — На плечо ложится тёплая ладонь. — Я тебя обидел? Извини, на тебя столько свалилось, а тут ещё я с нравоучениями. Но пойми, мы не можем взять тебя с собой.

— Я не обиделась и все понимаю, — продолжаю глотать слёзы. — Просто… Я помочь хочу и не могу. Это убивает.

Из горла вырывается всхлип. Андрей молча подхватывает меня и прижимает к себе. Гладит осторожно по голове, чуть укачивает.

— Как же ты мне её напоминаешь… — вдруг с горечью говорит он.

— Кого?

Но ответить Андрей не успевает, с улицы раздаётся сигнал сирены, такой громкий, что я невольно закрываю здоровой рукой ухо, а вторым прижимаюсь к Андреевой груди. А ещё через мгновение — телефонный звонок, вибрация которого заставляет меня подскочить от неожиданности.

— Извини, надо ответить.

Андрей сгружает меня на кровать и выходит в коридор. Ясно, что говорить при мне он не обязан, но мне становится самую капельку обидно. И до жути интересно, что там случилось. Впрочем, я недолго томлюсь в неизвестности.

— Алтея, мы уходим, будем утром.

Андрей уже одет в камуфляжный костюм коричнево-зелёной пятнистой расцветки, в руках небольшой рюкзак. Наверное, с запасом еды и воды. Но это лишь мои домыслы, неизвестно, как организованы их патрули.

— Мы, конечно, тебя закроем, но, зная твоё шило в одном месте… — хмыкает Андрей.

— Эй! — меня неожиданно задевает его насмешка. — Я вообще не такой человек!

— Шучу! Никому не открывай и не вздумай выходить. Дверь прочная, если даже мертвяки попробуют напасть, она им будет не по зубам.

— Хорошо, я поняла. А они могут попытаться?

— Надеюсь, что нет, но я обязан тебя предупредить на всякий случай. Не скучай.

Он тянется то ли обнять меня, то ли поцеловать в щёку, но останавливается, машет рукой и уходит. Я чувствую лёгкое разочарование, но не даю ему пустить корни. Пытаюсь убедить себя, что действия Андрея не несут другого смысла. Просто хорошее отношение к бывшей ученице, и только. Пока у меня нет причины считать иначе.

Лежать одной в пустой квартире быстро становится скучно. Пробую походить по комнате, чтобы понять, как скоро устану. На удивление чувствую себя вполне бодрой. Лёгкая слабость ещё присутствует, но на экскурсию по чужому дому энергии должно хватить.

Выхожу из комнаты в довольно длинный коридор, по бокам которого расположены один открытый проём и несколько дверей. Туда пока соваться не буду, не хочется злоупотреблять гостеприимством. Интересно только, чьим? Андрея или Анатолия Викторовича?

Проём без двери выводит меня в гостиную, совмещённую с кабинетом. По крайней мере, мне так кажется. Просто заваленный бумагами стол у окна задаёт рабочее настроение, а кожаный диван с несколькими яркими подушками по левой стороне комнаты — настраивает на отдых. Напротив дивана к стене прикручен большой телевизор, на котором наверняка очень удобно смотреть фильмы.

Ещё одну стену полностью занимают стеллажи с книгами. Преимущественно по лекарскому делу и анатомии, судя по корешкам. Несколько больших цветных атласов, целая полка с энциклопедиями. А на самом верху я замечаю штук десять посмертных гипсовых масок. Брр… Неприятное зрелище, но волей-неволей притягивает к себе взгляд. Противно, но оторваться от разглядывания лиц усопших незнакомых людей сложно.

Судя по всему, квартира всё же принадлежит Анатолию Викторовичу. Профессия обязывает. Любопытно, что он связал себя с медициной, имея лишь крохи лекарского дара. Мечта или необходимость?

Размышления о чужой судьбе наталкивают меня на мысли о своей. Столько всего навалилось разом, что я никак не могу сесть и осознать случившееся. Я с потерей дара не успеваю смириться, как у меня обнаруживается другой. И я даже рада такому обстоятельству. Где-то глубоко в душе.

Сажусь на диван, обкладываюсь подушками и закрываю глаза. А ещё эти страшные сны. Или не сны… Воспоминания? Подсознательно я уже знаю ответ, но не готова к нему. Гоню из головы страшные мысли, лишь бы не думать о том, что мой отец… Кто? Чудовище? Возможно. Но разве не благодаря его экспериментам я осталась в живых после встречи с толпой мертвецов? Жаль только, я не помню, добился ли отец поставленной перед собой цели или погиб, не успев завершить исследования.

Да, вот так нужно рассуждать. Холодно и отрешённо, как будто всё происходит не со мной. Эмоции я пока притушу, хоть и догадываюсь, что они потом настигнут меня с ещё большей силой. Но сейчас не время. Нужно с холодной головой всё осознать.

Итак, отец каким-то образом изменил моё тело, выведя регенерацию на новый уровень. Но только ли это он сделал? Может ли быть так, что нынешний дар связан с неизвестными изменениями в организме? Вдруг я вообще больше не человек? Вдруг я просто более живая версия тех мертвецов, что бродят сейчас по округе? Усовершенствованная? Такая, что даже лекари в лаборатории не смогли этого распознать.

Тело накрывает дрожь. Я начинаю трястись как в лихорадке, по щекам текут слёзы, я никак не могу успокоиться. Всё более пугающие мысли волна за волной накрывают сознание. Мне бы не помешало какое-нибудь седативное средство, иначе я просто накручу себя и сойду с ума. Жаль, некому накинуть на меня успокаивающее энергоплетение.

Пошатываясь, встаю с дивана и иду обратно в комнату. На столе замечаю несколько пузырьков с лекарствами. Прочитав этикетки, выбираю спиртовую настойку на травах. Она не от нервов, но немного снять напряжение должна. Делаю буквально два глотка, морщусь от горечи и ложусь в постель.

Открываю глаза ещё до рассвета. Судя по царящей в квартире тишине, мужчины пока не вернулись. А вот я выспалась и даже готова к подвигам. Правда, не знаю, к каким. Рука прекрасно себя чувствует, как будто и не отрывали её сутки — двое назад.

За полчаса с момента пробуждения успеваю умыться и даже найти кухню за одной из закрытых дверей. В холодильнике нахожу продукты, которые можно быстро приготовить. Чем я и занимаюсь в ожидании прихода патрульных.

Когда в замке поворачивается ключ, у меня почти накрыт стол. Уставшие, закопчённые, пахнущие дымом и мертвечиной, мужчины шумно вваливаются в прихожую.

— Ой, а чем это так вкусно пахнет? — слышится голос Анатолия Викторовича. — Неужто хозяюшка встала ни свет ни заря, чтобы нас порадовать?

— Скорее приводите себя в порядок и садитесь есть, пока горячее, — кричу в ответ.

— Как ты? — интересуется Андрей, заглядывая на кухню.

— Хорошо. Вот даже завтрак смогла организовать.

— Я рад.

Пока они плещутся в ванной, я быстро жарю десяток яиц, достаю из духовки противень с мясом и картошкой, заправляю салат. Когда чистые и переодетые мужчины входят на кухню, мне остаётся только нарезать хлеб.

— Ну, ты даёшь! — восхищённо цокает языком патологоанатом. — Вот это разнообразие!

— Ешьте, пока не остыло, — краснею от похвалы я. Готовить научилась ещё в академии, там, в отличие от дома, слуг нет. Столовая имелась, но если каждый день есть казённую еду, быстро захочется чего-то повкуснее. Благо комната в общежитии располагала небольшой кухонькой, на которой я и тренировалась готовить. Судя по довольным лицам сидящих за столом — весьма успешно.

— Благодарю за вкусный завтрак тире обед. — Склоняет голову Анатолий Викторович. — Сейчас можно и вздремнуть.

Он покидает кухню, оставляя нас с Андреем в неловкой тишине.

— Как патрулирование прошло? — интересуюсь, убирая со стола посуду.

— Я сегодня видел и обонял четырнадцать горящих трупов, — морщится Андрей. — Их становится больше с каждым днём.

— Люди продолжают умирать от болотной лихорадки?

Кивает.

— Вот тебе и ответ. Ведь ранние захоронения не поднимаются. Те, что старше двух—трёх месяцев.

— Но ведь раньше они не оживали!

— Надеюсь, ты не думаешь, что я…

— Если только ты не научилась управлять мёртвыми на расстоянии, — скептически хмыкает Андрей. — Конечно, ты ни при чём.

— Уверен?

Андрей вскидывает на меня удивлённый взгляд.

— Что ты имеешь в виду?

— Мне нужно тебе кое-что рассказать. И мне очень страшно. Пойдём в комнату. Или тебе лучше лечь спать? Сегодня снова в патруль?

— Идём, вряд ли я усну, если не выслушаю тебя.

В комнате Андрей задёргивает плотные шторы, падает поверх одеяла на кровать и хлопает рядом с собой.

— Не стой, ложись, я не кусаюсь.

Не знаю, видно ли в полумраке как горят щёки. Укладываюсь на край, но Андрей притягивает меня ближе и устраивает мою голову на своём плече.

— Я готов внимать, — важно говорит он.

— Ты только не усни.

— Постараюсь. Давай, рви пластырь с раны одним махом.

И я рву. Вываливаю на него все свои мысли, переживания, сны, всё, до чего додумалась. Он слушает, не перебивая, так что я периодически кошусь — а не заснул ли? Но Андрей не спит.

— Выходит, ты считаешь, что помимо регенерации отец мог заложить в твоё тело что-то ещё?

— Да. Чувствую себя бомбой, которая рванёт в любой момент.

— Нет, Герман, конечно, с гнильцой, но чтобы настолько…

Я вздрогнула от отвращения и неприязни в его голосе.

— Давно хотела спросить. Мне кажется, или ты его ненавидишь?

— Первое время да, ненавидел. Сейчас Герман мёртв, поэтому ненависти нет, но после твоего рассказа…

— Что он сделал? — чувствую себя неловко, но остановить расспросы выше моих сил. Я хочу знать правду о человеке, чьим продолжением являюсь.

— Помнишь, я сказал, что мне кое-кого напоминаешь?

Киваю.

— Так вот, я говорил о своей жене. Ты ведь в курсе, что я вдовец?

— Без подробностей, но да.

— Она была похожа на тебя, моя Ника, — в его голосе слышится тоска и боль. Я пытаюсь отодвинуться. Как-то глупо прижиматься к мужчине, пока он рассказывает о своей бывшей, которую любил. Или любит до сих пор. Но мне не позволяют отстраниться. — Нет, не внешне, а характером скорее. Внутренним стержнем, желанием и потребностью помогать другим в ущерб себе. Она тоже была лекарем.

Меня немного коробит сравнение с мёртвой женщиной, но я мужественно молчу.

— Я как раз вернулся из служебной командировки. Мы собирались прогуляться в парке, а потом поужинать, но Нику вызвали на работу. Горел ангар, в котором какие-то умники организовали детский развлекательный центр. Естественно, в момент пожара там были дети. И я поехал с женой, нужны были каждые свободные руки. Я военный энергомаг, справиться с огнём — плёвое дело. Так я думал, пока не увидел масштаб трагедии.

Прерывисто вздыхаю, уже догадываясь, к чему он клонит. Тем страшнее слушать. А ему ещё переживать это по новой приходится. Стискиваю его ладонь, желая поддержать, и чувствую ответное пожатие.

— Если бы дело было только в огне… Горели токсичные материалы, которые при тушении выделяли ядовитое вещество. Пожарные приняли решение дать этой гадости прогореть. Детей успели эвакуировать раньше, чем они надышались. Но как оказалось, не всех.

Сердце колет от боли. Чужой и своей. Слёзы прокладывают дорожки по щекам, но я не обращаю внимания.

— Ника услышала, что двое мальчишек всё ещё внутри. Пожарные ещё не успели ничего предпринять, как Ника бросилась внутрь. Она всегда была бесшабашная. Летела как мотылёк на пламя, во всех смыслах. Я рванул за ней. Она накинула на нас очищающую воздух энергетическую маску, которая, впрочем, не справлялась с таким количеством дыма, и мы бросились на поиски. В какой-то момент рухнувшая балка нас разделила. Из-за огня и дыма была низкая видимость, но я расслышал её крик. Нашёл её под одной из пластиковых горок с двумя детьми. Она наложила на них стазис и велела вытащить. Сама она выйти не могла, балка придавила ей ногу. Как я не старался, поднять огромную железяку не смог, слишком потратился, подчиняя огонь. Оставалось только бежать за помощью. И я побежал.

Пока Андрей переводит дыхание, прежде чем рассказать самое страшное, я глажу его по руке.

— Я выскочил из ангара с детьми под мышками. Я просил, умолял, обещал деньги за помощь, но никто не захотел рисковать. В любой момент здание могло рухнуть, погребя под собой и спасаемого, и спасателей. Готов был броситься в пекло один, но меня удержали. Когда у ангара обвалилась крыша, я упал на колени и завыл. Я ненавидел в тот момент всех: и пожарных, и строителей, и хозяев здания. Жену свою непутёвую, которая бросилась за детьми. Родителей несчастных детей, которым понадобилось именно в этот день оставить своих отпрысков там. Самих детей, что спрятались, вместо того, чтобы выйти со всеми. А больше всего я ненавидел самого себя. Что не смог спасти, не удержал, не помог.

Мы оба плачем. Тихо-тихо, без всхлипов. Только подушку и футболку Андрея уже хоть выжимай.

— Её нашли под завалом, ещё живую. Она смогла кинуть на себя стазис, а горка удержала над ней крышу. Но Ника успела надышаться ядовитым дымом и была при смерти. В больнице, куда её привезли, как раз был твой отец. То ли он ассистировал кому-то, то ли лекции читал, не помню. Я был наслышан о нём как о гениальном лекаре. Прорвался к нему, чуть ли не в ноги падал, умоляя помочь. Он согласился посмотреть на Нику. А потом сказал, что случай неинтересный, справятся и без него. И просто ушёл. А Ника ночью умерла. Не знаю, смог бы твой отец её спасти, но он даже не попытался.

Я охаю. Не верю своим ушам.

— Прости, — шепчу куда-то в плечо, сгорая от стыда и мук совести.

— Ты ни при чём. Да и я уже своё отгоревал. Но я хотел сказать другое. Когда я нашёл тебя там, на пустыре среди мертвецов, с оторванной рукой… Я подумал: неужели я не смог сберечь и тебя? Неужели мне суждено хоронить любимых людей?

Мне кажется, или он только что произнёс…

— Не пугайся, — Андрей замечает моё замешательство. — Признание ни к чему тебя не обязывает. Просто ты мне нравишься. Уже давно. Вот, я это сказал, наконец. Я только прошу, не пугай меня больше.

— Не буду.