Наперегонки со смертью

Светлана Гончаренко (2024)

Потеряла дар лекаря — потеряла смысл жизни. Так думала Алтея, пока не оказалось, что справиться с вернувшейся через столетия лихорадкой может только она. Смерть ходит очень близко, и Алтее придется решить, что делать дальше: бороться или умереть? А еще выяснить самую страшную тайну своей жизни с помощью того, кто даже после учебы никак не оставит ее в покое.

Глава 11. Уйти или остаться?

— Я могу отказаться? — спрашиваю у начмеда, когда мне сообщают о приходе гостей.

— Не советую, — качает головой Сергей Евстафьевич. — Я бы запретил визит, но твой отчим поднял все свои связи, чтобы пробиться сюда. Да и не переживай, одна ты не будешь, с тобой пойдёт куратор.

— Куратор? Арсений Сергеевич?

— Нет, Алтея, Арсений исполняет обязанности начмеда, пока я здесь. В общем, не переживай, всё под контролем. Через час подходи в переговорную, родственники будут ждать тебя там.

Легко сказать, не переживай. Я и так всё время на нервах из-за непонятного дара и бесконечных опытов над организмом, так и ещё и слушать претензии придётся. Подавив в себе желание потянуть время и заставить родню ждать подольше, иду к месту встречи.

Мать и отчим стоят спиной к двери и не видят моего появления. Бурно жестикулируя, они что-то вполголоса обсуждают. Стою некоторое время, наблюдая за ними. Приходится кашлянуть, чтобы меня, наконец, заметили.

Отмечаю, как молниеносно на лице мамы меняются маски. От возмущения к показному состраданию. Она картинно ахает и прикладывает ладошку ко рту.

Странно, чего это она? На жертву кровавого режима я непохожа, содержат меня в весьма комфортных условиях. Даже нисколько не похудела, хотя, казалось бы, всё этому способствовало. И одета прилично.

— Доченька! — Едва сдерживая рвущиеся из груди рыдания, бросается она ко мне. Я уже готовлюсь впитывать собой материнские слёзы, как мама неожиданно застывает на середине пути, будто муха в киселе.

— Это ещё что такое? — возмущённо спрашивает она, отходя от вязкой преграды. Двигаться назад прозрачная мягкая стена не мешает, охотно выпуская из своих объятий. Ответить маме не успеваю, потому что сзади раздаётся знакомый голос.

— Это для вашей безопасности.

Оборачиваюсь на Андрея Станиславовича, рассматривая во все глаза. Мы не виделись несколько недель, и я понимаю, что слегка обижена на него. Он ни разу не зашёл и не поинтересовался, как мои дела. Впрочем, Андрей и сейчас не обращает на меня никакого внимания. Так он и есть обещанный куратор?

— Я хочу обнять дочь!

— Понимаю, но Алтея на карантине, общаться вы сможете только через щит.

— Это немыслимо! — продолжает возмущаться мама. — Саша, сделай что-нибудь!

— Настя, успокойся. — Отчим подходит ближе. — Господин Вяземский, я полагаю?

Андрей кивает.

— Это действительно необходимо? — Александр Филиппович указывает на щит. Отчим, как и я теперь, не видит плетений энергии, слишком слабый дар ему достался при рождении.

Куратор снова кивает.

— Хорошо, может быть, вы оставите нас наедине? Нам нужно решить кое-какие семейные вопросы, и ваше присутствие нежелательно.

Я умоляюще смотрю на куратора, но он продолжает меня игнорировать. Зато говорит именно то, что я хочу слышать.

— Боюсь, это невозможно. Алтея находится под круглосуточным контролем, я не могу её оставить. Но я сяду вон в тот угол, вы меня даже не заметите. Общайтесь свободно.

Судя по лицам родственников, этот ответ им не нравится. Они ничего не могут с ним поделать, а это уже радует меня.

— Присаживайтесь. — Указываю рукой на кресла, сама подтягиваю свой стул поближе к преграде и тоже сажусь. Куратор садится слева от меня у окна. — Слушаю вас.

Сухость моего тона вообще не мешает матери начать вторую часть представления. Она натягивает маску сочувствия, делает жалобное выражение лица и тянет ко мне руки.

— Доченька, милая, как ты?

— Нормально, — пожимаю плечами.

— С тобой хорошо обращаются? Почему ты сбежала из дома, разве там хуже, чем здесь?

Ох, мама, не переигрывай!

— Со мной всё хорошо. Зачем вы пришли?

— Я чуть с ума не сошла, пока мы искали тебя по всему городу! Обзвонила все морги и больницы! Думала, что больше никогда тебя не увижу! И что я слышу? Ни капли раскаяния!

Новая маска. «Оскорблённая в лучших чувствах» — так я её называю. Раньше мне пришлось бы подыгрывать, чтобы не доводить до скандала. Сейчас я могу оставаться собой.

— Давайте ближе к делу, не хотелось бы задерживать уважаемого Андрея Станиславовича.

Чувствую щекой взгляд куратора, но не реагирую. Смотрю на мать в упор.

— Вот как ты заговорила? — Из её рта вырывается змеиное шипение. — Что ты вообще здесь делаешь? Почему нас не пускают к тебе?

Они что, не знают, почему я тут? Смотрю на Андрея в ожидании подсказки, но он молчит.

— Я занята важной работой в лаборатории. — Нахожу обтекаемый ответ.

— К тебе вернулся дар? — искренне удивляется Александр Филиппович.

— Нет, — отвечаю и краем глаза замечаю едва заметный кивок куратора. А предупредить, что можно и нельзя говорить, никак? — Я занимаюсь исследовательской работой, для которой дар не нужен.

— И долго продлится твоя работа? — поджимает губы мама.

— Понятия не имею.

Возможно, всю жизнь, но об этом точно не сто́ит говорить вслух.

— Господин Вяземский, не просветите нас? — настырно спрашивает отчим.

— Проект довольно длительный, рассчитан на несколько лет разработки, — всё же снисходит до ответа куратор.

— И что же, всё это время Алтея будет пребывать здесь? Без возможности выйти и принять гостей?

— Это секретный проект, своё согласие она дала совершенно добровольно.

Ага, добровольно, прикованная наручниками к кровати. Решётки на окнах моей комнаты — прямое тому доказательство.

— Это чудовищно! Алтея, зачем тебе понадобилось буквально хоронить себя заживо в этом бункере? Ты могла бы жить дома! Выйти замуж, создать свою семью!

— Замуж? — я скептически приподнимаю бровь. — Уж не за Мишу ли?

По моему взгляду мама догадывается, что я знаю об их планах. Но сбить её с толку не так-то просто, ведь лучшая защита — нападение.

— А хоть бы и за него! — запальчиво говорит она. — Чем Миша плох? Красавец, карьера идёт в гору, что тебе ещё нужно?

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Нет, вы только посмотрите, какая цаца! — Актриса в Анастасии Анатольевне вошла в раж. Она всплёскивает руками, обращаясь к почтенной публике. Но отчим смотрит на меня, а куратор — в окно. — Покоя ей захотелось! Я тоже жажду покоя, но от тебя одни только волнения!

— Мама, зачем вы пришли? — вздыхаю устало. Даже зная мать как облупленную, видя совершенно трезвым взглядом, я понимаю, что во мне теплится огонёк любви к ней. Несмотря ни на что. И от этого понимания становится ещё больнее, ведь я-то ей не нужна. Совсем. И чувств у неё ко мне нет. Разве что раздражение.

— Я тебя вырастила, выучила, выпустила в жизнь, а ты отвечаешь мне чёрной неблагодарностью. — Мама прикрывает глаза рукой, на предложенный отчимом платок лишь отмахивается.

— Я не откажусь от наследства. И продавать ничего не собираюсь. — Этот спектакль может длиться вечно, а я уже порядком устала. Карты на стол, дамы и господа!

Слёзы мигом высыхают, а на меня устремляется злобный взгляд.

— Вот значит как? Не хочешь отвечать добром на добро? Зачем тебе эти обгорелые развалины? У тебя нет ни денег, ни возможности восстановить дом! Так на что ты надеешься?

Ну, положим, про добро бы я на месте маменьки молчала…

— Отец завещал дом и землю мне. Что с ними делать, я решу позже. Это всё, что вы хотели мне сказать?

Судя по маминому виду, у неё ещё оставались в запасе слова, но отчим жестом заставляет её замолчать.

— Достаточно, Настя. Пока Алтея так настроена, она не пойдёт нам навстречу. Дадим ей время подумать. Господин Вяземский, мы хотим уйти.

Но, чтобы выйти им, сначала комнату нужно покинуть мне. Встаю и не оглядываясь выхожу в коридор. Даже прощаться с родственниками нет желания. Иду в свою палату, приближаюсь к открытому окну и бездумно смотрю на улицу сквозь решётку. Там светит солнце, чирикают птицы, за высоким каменным забором наверняка ходят по своим делам люди. Только сейчас ощущаю, насколько я на самом деле одинока.

Стук в дверь отвлекает меня от безрадостных мыслей.

— Войдите.

— Можно? — Андрей Станиславович входит и оглядывает моё скромное жилище, но ни единой эмоции не отражается на его лице. — Устала?

— Немного.

Не знаю, о чём с ним говорить. Сейчас я ощущаю только апатию и опустошение. В который раз убеждаюсь, что моя мать — энергетический вампир. Как бы забавно это ни звучало в контексте природы нашего дара, ни капли энергии ей для воздействия не нужно. Только психологические атаки. В этом она хороша, как никто.

— Почему раньше не заходили? — нарочито равнодушно спрашиваю, чтобы нарушить установившуюся в комнате тишину.

— Не было возможности.

— А сейчас зачем пришли? Вы на меня злитесь, что всё так случилось?

— Нет, Алтея, я не злюсь. А пришёл убедиться, что после напряженной встречи с тобой всё в порядке.

— Боитесь, что сделаю с собой что-то? — невесело хмыкаю я.

— Уверен, что нет. Я… — Андрей осекается, искоса глядя на огонёк камеры на потолке в углу. Да, про круглосуточное наблюдение он не соврал. Точнее, следят за мной не слишком пристально, а вот записывают всё. Кроме посещения санузла, конечно. — Мне пора. Поговорим позже. И не расстраивайся, больше они тебя не побеспокоят.

— Надеюсь на это. Спасибо, что зашли.

— До свидания, Алтея.

Андрей уходит, оставляя меня в лёгком недоумении. Он не должен был появляться здесь, но нашёл повод? Боится сказать лишнее под камерой? Переживает обо мне? Лицо он держал профессионально, ни один мускул не дрогнул, но в его глазах я видела искреннее сочувствие.

Сегодня у меня свободный от анализов и опытов день. До самого вечера развлекаю себя просмотром фильмов и чтением книг, только в голове на повторе прокручивается встреча с мамой и Андреем. Что-то не даёт мне покоя. Я видела в окно, как уходили родственники. Вот отчим сказал что-то резкое, даже рубанул по воздуху рукой, а мама лишь качала головой, не желая с чем-то соглашаться. Их поведение показалось мне странным. И Андрей. О нём думать было приятнее, но он тоже вызывал вопросы.

Поужинав и ещё немного помучив книгу, я ложусь спать. И просыпаюсь среди ночи как от толчка. Осоловело озираюсь, не понимая, что меня разбудило. Тихо, темно, всё как обычно. Но я кожей ощущаю, что-то не так. А потом перевожу взгляд к потолку и замираю. Огонёк камеры не горит. Отключена? Кем? Зачем?

А потом я слышу за дверью осторожные шаги. И чутьё подсказывает, что меня вряд ли пришли спасти. Нет, на мгновение мелькает мысль, что это Андрей, но я её тут же отбрасываю. Интуиция орёт благим матом, что пора делать ноги. Жаль только, некуда.

Едва заслышав звяканье ключа, я тут же вскакиваю с кровати. Да, меня всё ещё запирают на ночь. Нет, ко мне ни разу никто подобным образом не приходил. Буквально по наитию я запихиваю подушку под одеяло, надеясь, что в темноте её примут за спящую меня. И как же хорошо, что кровать от входа почти не видно.

За доли секунды успеваю спрятаться за дверь, которая медленно открывается после тихого щелчка замка. Вошедший в палату мужчина закрывает ее за собой и крадётся к моей кровати. Когда он подойдёт ближе, то точно поймёт, что меня там нет. Единственное моё оружие — руки и игла в бедре. Видь я потоки энергии, уже давно его вырубила. Но я не вижу. А игла не нанесёт существенного вреда, слишком тонкая. Даже если я удачно всажу её в темноте.

Впрочем, выхода, как и времени, у меня нет. Мужчина уже почти склонился над кроватью. Выдёргиваю иглу из своего тела, подскакиваю к незнакомцу, запрыгиваю ему на спину и всаживаю нехитрое оружие в основание шеи. Делаю пасс рукой, как если бы я видела нити, и пропускаю их через иглу.

Мужчина валится как подкошенный. От неожиданности, что у меня получилось его вырубить, я не успеваю с него спрыгнуть. Его туша всей массой придавливает меня к полу так, что я даже дышать не могу. Похоже, пару рёбер он мне всё-таки сломал. Так и лежим: он на мне, я — на спине. Удивительно, но грохот падения наших тел никто не услышал и на помощь не прибежал. Ни мне, ни этому типу. Интересно, кто он? Маньяк, решивший поживиться сонным девичьим телом? Или убийца?

Регенерация потихоньку делает своё дело, так что через какое-то время нахожу в себе силы вылезти из—под мужчины. Точнее, выползти с больши́м трудом. Если мой удар сработал как надо, то он в отключке проваляется ещё пару часов. Поэтому ничто не мешает мне его обыскать.

Мужик при ближайшем рассмотрении оказывается санитаром. Я его видела несколько раз, но лично знакома не была. В карманах его формы обнаруживаю сначала связку ключей, потом шприц с неизвестным содержимым, пачку купюр и бумажку с номером телефона. Номер оказывается мне до боли знаком. Сглатываю подступивший к горлу комок и раскладываю найденное на полу. Порефлексирую потом.

Итак, меня хотели если не убить, то явно накачать каким-то препаратом. Судя по деньгам и номеру телефона, скорее второе. Возможно, меня даже хотели вывести из больницы и сдать с рук на руки заказчику. И вот теперь встаёт вопрос, что делать мне?

Позвать на помощь? Да, этого господина заберут, допросят, накажут, возможно, заказчик тоже понесёт ответственность. А, может, и нет, если учесть его должность и связи. Отмажется. Или попробовать сбежать?

На секунду сердце заходится от этой мысли. Ну, сбегу, и что дальше? Куда пойду? А вдруг за воротами меня ждут? А если не ждут, то всё равно некуда идти. Ни родни, ни друзей.

Я сгребаю рукой купюры, ключи и замираю у двери. Уйти или остаться?