Наперегонки со смертью

Светлана Гончаренко (2024)

Потеряла дар лекаря — потеряла смысл жизни. Так думала Алтея, пока не оказалось, что справиться с вернувшейся через столетия лихорадкой может только она. Смерть ходит очень близко, и Алтее придется решить, что делать дальше: бороться или умереть? А еще выяснить самую страшную тайну своей жизни с помощью того, кто даже после учебы никак не оставит ее в покое.

Глава 13. Ещё поживём!

«… — Ты готова?

— Нет, папа, — качаю головой. Разве к такому можно подготовиться?

— Опять начинаешь? — Брови отца сурово сдвинуты. — Больше уговаривать не стану. Я и так потерял слишком много времени с тобой.

— Но, папа…

— Может, пригласим на эксперимент маму? Как думаешь, она будет более сговорчивой?

— Нет!

— Милая! Заходи, не стой под дверью.

— Папа, нет!

— Гера, что случилось? — Мама бесплотной тенью появляется в лаборатории. Выглядит откровенно плохо, да это и неудивительно: пока отец не занят экспериментами со мной, он отыгрывается на матери. Особенно если я сопротивляюсь. Она терпит не физическую боль, как я, а лишь моральную, но это ломает её сильнее. Сильнее, чем если бы отец маму просто бил.

— Твоя дочь опять мешает моей работе. Как думаешь, кто в этом виноват? — он пристально смотрит на мать, но она прячет ответный взгляд. Когда отец в таком состоянии, лучше его лишний раз не провоцировать.

— Вероятно, я, — глухо произносит мама, а я отворачиваюсь, скрывая слёзы жалости.

— Вероятно? Вероятно?! Она ещё спрашивает! Только такая никчёмная женщина, как ты, могла родить такую бездарность, как она! — он указывает пальцем на меня, но мама продолжает смотреть в пол.

— Ты прав, Гера, — соглашается она, а я мысленно стону. Молчи, молчи! Он поорет и успокоится, зачем его подначивать?

— Конечно, я прав! Я всегда прав! Как вы мне обе надоели! Пошла вон! — он подталкивает мать к выходу, а та и не сопротивляется. — А ты…

Он поворачивается ко мне. В его глазах горит огонёк безумия. В свои двенадцать лет я это отчётливо понимаю. Понимаю, но сделать ничего не могу. Мать уже сломана, я ещё держусь, но надолго ли меня хватит?

— А ты будешь наказана, — его тон не предвещает ничего хорошего. Я внутренне содрогаюсь. Надеюсь лишь, что он в процессе своих экспериментов меня не убьёт. Главное — выжить, а там видно будет.

— Руку! — безапелляционно требует отец, и я вытаскиваю конечность из кармана. Ладонь, влажная от пота, тут же леденеет на прохладном воздухе лаборатории.

— Садись! Вот так. — Я падаю на стул, а мой мучитель пристёгивает руку к металлическому столу. Потом всё остальное тело опутывают ремни, чтобы я не могла дёрнуться и сорвать опыт.

— Начнём с одного пальца. — Он берёт из металлического контейнера скальпель. — Сегодня я планирую дойти до кисти, так что придётся потерпеть, детка.

В его голосе нет сочувствия, только предвкушение. Он делает первый надрез.

— А-а-а-а-а! — кричу я…»

… и просыпаюсь. В горле так сухо, что вместо крика выходит еле слышный сип. Меня колотит от ужаса и боли, по щекам бегут слёзы.

— Алтея, что с тобой? Где болит? Что случилось? — в знакомом голосе слышится неподдельная тревога, а рука мягко гладит меня по плечу успокаивая. Нет, я пока не готова обсуждать свои сны. Или это не сон?..

Я открываю слезящиеся глаза и вижу склонившегося надо мной Андрея. Пытаюсь сглотнуть, но из-за сухости во рту ничего не выходит. Видя мои мучения, Андрей тут же подаёт стакан с водой. Поддерживает меня за плечи и даёт напиться. Часть проливается мне на грудь, но я не обращаю на это внимания. Живительная влага!

Напившись, падаю на подушки.

— Где я? — голос ещё хрипит, но я уже могу говорить.

— В надёжном месте.

— В очередной лаборатории?

— Нет, у моего хорошего знакомого. Как ты себя чувствуешь?

— Сносно. — Я пытаюсь сесть, но левая рука подламывается, хотя сильной боли я не ощущаю.

— Осторожно! — Андрей помогает мне устроиться удобнее, подкладывая под спину подушку. Я сначала внимательно смотрю на забинтованную руку, а затем поднимаю взгляд на него.

— Сколько я провалялась без сознания?

— Трое суток, — он отводит глаза, будто скрывает что-то.

— Рука прижилась? — кивает. — Что ещё я должна знать?

— Ты… — Андрей мучительно подбирает слова. — Я думал, ты умрёшь.

Он говорит это таким странным тоном, что я невольно начинаю его внимательнее разглядывать. Андрей явно осунулся, на лице проступила щетина, заостряя скулы ещё больше, глаза красные. Что случилось, пока я была в отключке?

— Всё было так плохо? — осторожно спрашиваю.

— Нам пришлось сутки держать тебя своей энергией, так как не было даже накопителей. Сама ты не справлялась. И то… остались последствия.

— Ну да, я потратилась, когда отбивалась от кадавров. Но… Ладно, это надо обдумать. А какие последствия?

— Вот, — он протягивает мне карманное зеркальце. Н-да, краше в гроб кладут. А это что такое? Седина? Я верчу в пальцах толстую, абсолютно белую прядь. Странно, но никаких эмоций по этому поводу не испытываю. Ну, седина, с кем не бывает? В неполные двадцать пять? Случается. Или эмоциональный откат настигнет меня позже, или мне действительно всё равно. Я ведь чудом осталась жива! Переживать ли теперь из-за цвета волос? Покрашу их да и всё.

— Прости, с сединой мы ничего не смогли поделать. Да и мой помощник, он ведь почти не лекарь…

— Я… — откашливаюсь, потому что горло перехватывает от неподдельного раскаивания в голосе Андрея. — Я благодарна вам за всё. Главное, что жива осталась. А седина — не страшно, пусть будет.

Стараюсь непринуждённо улыбнуться. Андрей тоже пытается выдавить улыбку, но у него плохо получается. Нам обоим неловко.

— Ну что, очнулась наша принцесса?

А вот его я вообще не ожидала увидеть. И невольно подобралась, готовясь неизвестно к чему: то ли бежать, то ли отбиваться.

— Эй, ты меня боишься, что ли? — нахмурился Анатолий Викторович, штабной патологоанатом. — Вот и спасай людей после этого. Неблагодарная нынче молодёжь пошла, как я погляжу!

— Спасибо, — говорю, но продолжаю настороженно следить за его передвижениями по комнате.

— Спасибо в карман не положишь! — наставительно говорит патологоанатом и ставит на стол поднос. До меня долетает запах наваристого бульона и свежего хлеба.

— Викторыч, тормози! — осаживает его Андрей.

— А я что? Я ничего? Шуткую так. Ты лучше покорми свою принцессу, я зря готовил, что ли? И сам позавтракай, а то скоро на тень будешь похож. Прямо как тогда…

— Толя! — ух, Андрей умеет так грозно рычать? Интересно, как тогда, это когда? Но в душу лезть не буду, сам расскажет, если захочет.

— Ухожу, ухожу! — подняв руки вверх, Анатолий Викторович покидает комнату. Незаметно подмигивает мне, отчего я краснею.

— Надо и правда поесть, а потом поговорим.

Андрей берёт поднос, оборудованный специальными ножками как раз на такой случай, и ставит на кровать передо мной. Зачерпывает ложкой бульон и подносит к моему рту. Краснею ещё больше.

— Я могу сама, — твёрдо говорю, глядя Андрею в глаза.

— Так ведь рука…

— Правая не пострадала.

Отбираю ложку у ошарашенного помощника и делаю глоток бульона. Вкуснота! И хлеб какой ароматный! Свежий, ноздреватый, с хрустящей корочкой! Неужели Анатолий Викторович сам его испёк?

— Лучше сам поёшь, — киваю на тарелку с кашей для Андрея. И понимаю, что, наверное, впервые обратилась к нему на ты. Впрочем, не заметила, чтобы он был против. Да и после всего, что между нами было, перейти на ты вполне позволительно.

— Ты права, — и мы оба молчим какое-то время, наслаждаясь едой.

— Расскажешь, что произошло? — спрашивает Андрей через некоторое время. Завтрак съеден, а поднос убран обратно на стол.

— Почему я здесь? — отвечаю я вопросом на вопрос.

— В каком смысле?

— Почему не в лаборатории? Вы ведь с Анатолием Викторовичем уже догадались, что у меня…

— Аномальная регенерация?

Киваю.

— Я с самого начала был против, чтобы тебя изолировали. А сейчас тем более. Но как ты сбежала?

— Я не сбега́ла, — говорю, но видя иронично приподнятую бровь Андрея, исправляюсь. — На меня напали, я просто не знала, что ещё делать. Поэтому ушла.

— Напали? В больнице? — Андрей хмурится. — Погоди-ка. Толя! Иди сюда!

— Что? Посуду сам до кухни не донесёшь? — за бурчанием Анатолия Викторовича слышится добрая насмешка.

— Да нет, тут дело посерьёзней. Садись в кресло.

Андрей уступает своё место товарищу, а сам пересаживается ко мне на кровать, в ноги.

— Давай, Алтея, рассказывай с самого начала.

— Делаааа, — тянет Анатолий Викторович, когда я заканчиваю свою историю.

— Когда я вошёл в твою палату, там никого не было. Ни тебя, ни этого… — Судя по всему, Андрей с трудом сдерживается, чтобы не выругаться. — Видимо меня специально отвлекли. Сначала свет погас, потом камеры, пока разобрался, то да се, опоздал.

— Вполне возможно, что моё воздействие продержалось не так долго, как я рассчитывала. Да и вообще оказалось большой удачей, что у меня хоть что—то получилось. А ты под кроватью не смотрел, я там специально номер телефона заказчика оставила, который в кармане санитара нашла.

— Да не до того мне было, чтобы под кроватью ползать, — Андрей морщится от досады. — Теперь уж вряд ли что найдём. Если только ты его не запомнила, что уж совсем невероятно.

— Мне не нужно было его запоминать, я хорошо его знаю.

— И чей он? — Анатолий Викторович и Андрей подобрались, как хищники перед прыжком.

— Отчима.

— Что-то такое я подозревал. Думаешь, он хочет тебя убить?

— Сомневаюсь. Вряд ли мама и отчим способны на убийство, но вот выкрасть меня и запереть где-нибудь им вполне по силам. Хотя… Нет, не хочу думать о самом плохом.

— Допустим, но у нас всё равно нет доказательств, — мрачно констатирует очевидное Анатолий Викторович. — Да и санитар, если не дурак, давно уже покинул больницу.

— А я и не хочу ничего доказывать. — Я зеваю, от еды клонит в сон. — Я просто возвращаться в больницу боюсь, вот и всё.

— Никто тебя туда больше не отправит, — уверенно говорит Андрей. — Я об этом позабочусь.

— Спасибо. — Снова зеваю, глаза начинают слипаться.

— Так, ты пока поспи, тебе восстанавливаться нужно, а мы пойдём, сделаем пару звонков.

Отрубаюсь я моментально, за мужчинами даже не успевает закрыться дверь. А просыпаюсь от голосов. Кто-то в соседнем помещении громко выясняет отношения. Прислушиваюсь, но, кроме «бу-бу-бу», ничего не могу разобрать. Приходится вставать с постели и ползти к двери, благо она не заперта, лишь прикрыта. Чувствую я себя более или менее нормально, только слабость небольшая да рука левая пока плетью висит.

— А я не могу! — Долетает до меня, когда я прикладываю к двери ухо. Голос знакомый, но пока не могу сообразить, чей.

— А ты смоги! Девочку защитить не удалось, так хоть тут не мешай!

— Да я вас обоих под трибунал! — продолжал разоряться голос, и я, кажется, поняла, кому он принадлежит. Начмед пожаловал.

— Ага, или мы тебя. Нам с Андреем найдется что сказать. Короче, Алтея пока остаётся здесь. Да, ситуация на улицах напряжённая, но девочка одна десятерых уложила, ты это понимаешь?

— Я-то понимаю! Её изучать нужно, она же феномен! А там и лекарство от этой заразы найдётся. Я тут проанализировал кое-что. Выходит, что она только те трупы поднимать может, которые от лихорадки умерли. И сама она после болезни как раз дар и потеряла. Как-то это всё связано, а вы мешаете понять, как!

Вот оно что! Это и правда любопытно, только вот быть подопытным кроликом мне совсем не хочется.

— Связано, не связано, а толпы мертвяков на улице — не Алтеи работа! Она сама от них отбилась чудом и детей каких-то спасла! Детей-то хоть нашли? Или их тоже, как санитара, упустили?

Стоп! Что ещё за толпы мертвяков? Кто-то, кроме меня, может их поднимать? Это очень-очень плохо! Хотя, тех десятерых я как раз и не поднимала… Да, и что с детьми?

— Нашли, — в голосе начмеда слышится усталость. — Скорее всего, пойдут под усыновление, там мать совсем плоха.

— Лихорадка? — подаёт голос Андрей.

— Пьянка, — невесело хмыкает начмед. — Думаешь, чего они по улицам шарахались в комендантский час? Еду искали.

— В общем, девочку мы не отдадим. Да и не до опытов ей, восстановиться бы. Чуть не умерла.

Ой, начмед тоже про мою регенерацию знает? Плохо, тогда он с меня вообще не слезет, пока на запчасти не разберёт.

— Ладно. Ситуация на улицах под контролем, пусть отлёживается. Заодно пересмотрим систему безопасности. Дальше будет видно, но обещать ничего не могу.

— Спасибо и на этом.

— Давайте хоть гляну вашу болезную, а то из вас лекари, как из меня оживший мертвяк.

— Ой, не зарекался бы ты, Серёжа! — издаёт смешок Анатолий Викторович, а я бросаю подслушивать и бегу к кровати. Притворяться спящей не стану, тяжёлое дыхание и колотящееся сердце меня быстро выдадут.

— Привет, беглянка, — начмед сурово сдвигает брови, входя в комнату, но я вижу в его глазах усмешку. Он внимательно оглядывает меня, замечает седую прядь и слегка меняется в лице. Я открываю рот, чтобы возразить, но он машет на меня рукой. — Да знаю, что ты не собиралась сбега́ть. Лежи уж, гляну тебя.

Пару минут сканирует, ненадолго задержавшись над пострадавшей конечностью.

— А что с рукой? Сломала, что ли? Как-то странно она срастается.

Ага, странно. А как ещё ей срастаться, когда кость из сустава с мясом выдернули?

— Так, сейчас, немножко тут подлатаю, — я ойкаю от неожиданной, но кратковременной боли. — Ну вот и всё, скоро поправишься. Слышала, о чём я с твоими защитниками говорил?

Перевожу взгляд на защитников за его спиной, потом смотрю начмеду в глаза и киваю.

— Отдыхай пока и в неприятности не влипай. А если всё будет плохо, тут уж не обессудь — заберу тебя обратно. Поняла?

Снова киваю.

— Ну вот и ладно. Провожать не надо, дорогу найду сам.

Фух, аж гора с плеч! Про регенерацию не знает, забирать меня прямо сейчас не планирует. Живём!

Анатолий Викторович садится в кресло, дождавшись, когда в глубине квартиры хлопнет входная дверь, и пристально смотрит на меня:

— Мне только вот что непонятно…