Застенчивость в квадрате

Сара Хогл, 2020

Мэйбелл Пэриш всегда была мечтательницей и безнадежным романтиком. Она долгое время предпочитала жить в своем собственном мире, чем сталкиваться с разочарованиями в реальной жизни. Поэтому, когда Мэйбелл получает в наследство от своей двоюродной бабушки Вайолет очаровательный домик в Смоки-Маунтинс, она ухватывается за возможность начать все с чистого листа. Но по приезде туда понимает, что проблемы только начинаются. Мало того, что дом – самая настоящая рухлядь, так она еще и не единственная наследница: приходится делить все с Уэсли Келером, ворчливым красавчиком-садовником. И оказывается, что у него совсем другие планы на дом. Убедить неразговорчивого Уэсли перестать избегать Мэйбелл и пойти на компромисс – задача более сложная, чем выполнить предсмертные желания Вайолет. Но когда Мэйбелл увидит что-то неожиданно приятное в хмуром взгляде Уэсли, и когда эти двое начнут постепенно терять бдительность, они поймут, что иногда самые маленькие шаги за пределы своей зоны комфорта могут привести к самым большим наградам.

Глава четвертая

Что ж, вариантов не так и много. Поблизости есть какой-нибудь мотель? Хотя это и не важно: я не могу потратить все сбережения на отель, в котором нужно будет жить несколько месяцев — потому что именно столько потребуется, чтобы привести поместье в порядок. Возможно, придется спать в машине — но уж точно не в первый раз.

Из коттеджа я вышла сразу же, вернулась в свою «Тойоту». Это… я заставляю себя не думать о том, что чувствую, потому что в сознании тут же звучит голос мамы: «Жизнь несправедлива. Привыкай».

Пытаюсь убедить себя собраться. Сейчас слишком холодно, чтобы упиваться горем и ныть.

В самом деле холодно, особенно когда я не двигаюсь, и нервы начинают сдавать. Экран телефона сообщает, что снаружи плюс четыре градуса, а я не могу держать печку включенной, иначе аккумулятор разрядится.

Стукаюсь лбом о руль. Ну ладно, Мэйбелл. Можешь немножко поныть. Самую малость. Сейчас, по моему плану, я должна была лежать на диванчике в гостиной Вайолет: там горел бы камин, а по телевизору фоном звучали бы вечерние новости — просто чтобы не сидеть в тишине, потом я бы заглянула в ее огромную кладовую и приготовила бы себе что-нибудь сладенькое на скорую руку.

Не помню, как решила выйти из машины. Просто — раз! — и я уже на ступенях дома и поворачиваю ручку. Ключ, который мне еще днем отдала Рут, бесполезен: дверь закрыта на замок, но сама болтается в петлях и поддается, стоит только коснуться.

Фонарик на телефоне освещает холл, большую изогнутую лестницу, заставленную плотно набитыми мусорными мешками; какие-то из них разорваны. Жду, что меня встретит знакомая плетеная скамейка с синей подушкой в цветочек. Абажуры восьмидесятых годов в юго-западном стиле, розовые с песочным, вышедшие из моды еще в то время, но для десятилетней меня — неоспоримый идеал. Я будто жила на съемочной площадке ситкома начала девяностых, но какие бы внушительные размеры вы ни представляли — представляйте еще больше. И с бо́льшим количеством потайных дверей.

Здесь столько всего собрано и упаковано, что звук шагов теряется моментально, ни намека на эхо. Бабушка Вайолет заказывала все, что показывали в передаче «Как в телевизоре!», идущей в час ночи, и теперь тут громоздятся целые стены, башни с бойницами, от которых аж пол проседает. Оторопело осматриваюсь, разглядывая покупки, которые будто никогда и не вынимали из коробок: вафельницы, миниатюрные рождественские деревеньки, мороженицы. Стопка раскрасок мне по пояс. Столько фигурок и детских наборов, что можно играть в новую настолку каждый день. Парики, коробки для рыболовных снастей, расшитые блестками шляпы, фартуки. Сотни книг и дивидишек. Я смотрю на это, раскрыв рот, хотя глаза уже жжет от напряжения, пыли и кое-чего еще, что, видимо, теперь и не пройдет.

«Это твоя вина», — шепчет оно.

Две узкие (пожилая женщина едва протиснется!) тропинки ведут от двери направо и налево, минуя лестницу, раз к ней все равно не подобраться. Поднимаю телефон повыше, посмотреть, как далеко они идут. Кружащаяся пыль поблескивает в лучах света так густо, будто снегопад — почти можно поверить, что настоящий.

Температура ушла далеко в минус. Холод просачивается под кожу, в виски, подталкивая оцепеневшие воспоминания наружу, к бесконечному повтору. Не могу поверить, что та же самая Вайолет Ханнобар, никого не пускавшая дальше прихожей в уличной обуви, стала той Вайолет, которая жила в этом кавардаке.

Принимаю сомнительное решение пойти дальше, потому что ну не может же так быть везде. Кухня была ее любимым местом в доме: блестящая, просто высший класс, с лучшими приборами и двойными печами («для двойных десертов»). Пробираюсь через и под упаковками с кухонной утварью, будто в игре «Дженга» в натуральную величину, борясь с паутиной и наступая на чьи-то маленькие косточки.

Что-то темное летит на меня из ниоткуда, и я вскрикиваю, тут же пригибаясь и отступая от стены. Игрушечная плита падает на упаковку в подарочной обертке и начинает крутиться и светиться. «Тяни-и-и-и!» — раздается вопль не иначе как одержимого демонами существа, виной которому могут быть только севшие батарейки, и я кричу в ответ.

Когда тропинка наконец расширяется, я уже в гостиной.

Получается, кухня осталась позади. Хромированное чудо бабушки Вайолет, с изысканными двойными печами для двойных десертов, пало жертвой синдрома барахольщика.

Натыкаюсь на собственное пришибленное отражение в сером экране заброшенного телевизора, и если закрыть глаза, то ничего и не изменилось. Из соседней комнаты доносится мягкое жужжание кислородного аппарата дедушки Виктора. Мы с Вайолет сидим на бордовом диванчике, я настаиваю, что уже достаточно взрослая для «Неразгаданных тайн», но бабушке это не нравится. Говорю ей, что у кузена дома видела и похуже — он обычно смотрел фильмы ужасов с рейтингом «R»^[4], пока я спала (или пыталась спать) в кресле. Вайолет прикусывает губу: «Похоже, мне придется позвонить Брэндону».

С блеском для губ и блестящим лаком для ногтей, надушившись детскими духами, я чувствую себя настоящей кинозвездой. Вайолет пшикнула парфюм «White Diamonds Elizabeth Taylor», ярко-рыжие, но седые у корней волосы накрутила на бигуди. Серьги ей в молодости подарил Марлон Брандо, «но, пожалуйста, не говори об этом дедушке Виктору». На шести пальцах — тяжелые украшения, такие, что ее родные братья и сестры могли бы за них убить, шепотом рассказывает она, прикрыв рот ладонью, будто не хочет, чтобы кто-то услышал.

Медленно и неуверенно выдыхаю. Маленькая девочка на бордовом диванчике выросла, но быть взрослой оказалось совсем не так, как она думала. Она настолько запуталась, что это пугает. Единственного человека, который заботился о ней, больше нет.

Перед мысленным взором появляется Вайолет и, заговорщицки подмигнув десятилетней мне, исчезает. Никто не заботился и о ней тоже. На полу, почти под ногами — грязное одеяло с чашкой и заплесневелой щеткой в ней. Электрическая плита не работает, но все еще включена в розетку, на ней керамическая плошка с прилипшей по краям лапшой быстрого приготовления. Из-под подушки выглядывает хвост мертвой крысы.

Площадь дома чуть больше тысячи квадратных метров: блистательно-элегантный, с винным погребом, кладовой дворецкого и другими необязательными, но прекрасными дополнениями. Некоторые комнаты больше, чем иные дома, а какие-то из них, когда я жила здесь, использовали всего раз в год: все остальные триста шестьдесят четыре дня они стояли закрытыми. И тем не менее к концу жизни Вайолет оказалась прикована к гнездышку размером едва ли больше метра.

— Я убедил ее перебраться в коттедж вскоре после того, как она наняла меня.

От раздавшегося за спиной другого голоса у меня вырывается крик такой силы, что какой-нибудь бумажный самолетик просто снесло бы звуковой волной. Я подпрыгиваю и оборачиваюсь одновременно, подворачивая лодыжку, и сваливаюсь прямо на дохлую крысу, которая оказывается очень даже живым опоссумом. Что приводит к еще одному пронзительному воплю.

Уэсли не предлагает помочь, не протягивает руку, просто отчужденно наблюдает.

С трудом поднимаюсь, путаясь в ногах, сердце выстукивает какой-то кошмарный ритм. Я будто бомбу проглотила.

— Господи! Вы откуда взялись?

Он молча указывает себе за спину.

— Ну да, конечно. Но как вы пробрались так незаметно?

Он же высоченный. Я должна была услышать, как он продирается сквозь эти джунгли, задолго до того, как увидела. Может, он воспользовался потайным ходом? Пытаюсь вызвать в памяти чертеж дома, но все мои знания о поместье перевернули с ног на голову да еще и потрясли хорошенько. Учитывая, как дом выглядит сейчас, я вряд ли вспомню, в какой стороне моя старая спальня. Где-то наверху — вот и все, что могу сказать.

Он пристально рассматривает меня, будто это я веду себя подозрительно.

— А вы что тут делаете? Здесь небезопасно.

— Ищу, где устроиться на ночь. — Наклоняюсь и выдергиваю плиту из розетки, поддавшись параноидальному страху, что она вдруг начнет работать, даже несмотря на отключенное электричество. В таком случае это место засияет ярче огней фейерверков в честь празднования Дня независимости.

— Устроиться на ночь, — безо всякого выражения повторяет он.

— Да. Я отказалась от своей комнаты в полной уверенности, что у меня есть новый дом с мягкой, уютной, ждущей меня постелью. Что впереди настоящая королевская жизнь. — Упираю руки в боки, изучая далеко не впечатляющую обстановку. — Никакого «клада» или выигрышного лотерейного билета у меня нет.

— Хороших кроватей здесь не найти.

— Это я уже поняла, спасибо. Буду импровизировать. Видела тут неподалеку целые короба приставок Nintendo 64, может, сооружу себе что-то похожее из них.

Уэсли на шутку не улыбается, а снова хмурится. Кажется, мнения о моих умственных способностях он крайне невысокого.

— Вы не можете оставаться здесь, это опасно.

Он совершенно прав.

— Я уже большая девочка. И могу о себе позаботиться.

Уэсли медлит. Тревожная морщинка меж бровей превращается в настоящую траншею, и он молчит так долго, что я уже начинаю подозревать, не робот ли он, который неожиданно выключился.

— Можете остановиться в коттедже, — наконец неохотно выталкивает слова он. Самое вымученное приглашение в истории. — Наверное. — Еще одна бесконечная пауза. — Пока что.

Невозможно.

— Почему нет?

Оказывается, я произнесла это вслух.

Разумеется, я не собираюсь говорить Уэсли, что он мой бывший парень и просто не знает об этом, поэтому выпаливаю совершенно другое:

— Там недостаточно места. Как я видела, в коттедже всего одна комната, которую уже занимаете вы. А если ночевать на диване в гостиной, я вам просто помешаю. — А я больше не собираюсь быть обузой. — Все в порядке. Я устроюсь в другой комнате, где меньше опоссумов. — Пытаюсь изобразить небрежную позу и спотыкаюсь о чашку с зубной щеткой. Во все стороны разбегаются тараканы. — Так, неважно, посплю в машине. Кстати, вы умеете обращаться с разрядившимися аккумуляторами?

Он хмурится еще неодобрительнее, теперь и рот повторяет те же очертания. Для него молчание — оружие, и он позволяет тишине продлиться еще какое-то время и только потом сообщает:

— В коттедже две спальни. Моя наверху. Вы можете занять старую комнату Вайолет.

— Правда? — тут же воодушевляюсь я. — Вы уверены? — Обычно, прежде чем остаться у парня дома, мне нужны данные о его полном медицинском осмотре, но мороз стоит такой, что я уже вижу собственное дыхание — серебристые выдохи смешиваются с облачками пыли. Кроме того, бабушке Вайолет он нравился настолько, что она оставила ему половину поместья. Если он был у нее на хорошем счету, то и меня устраивает. Придется, конечно, найти способ вытравить из мыслей все ассоциации с Джеком Макбрайдом и не думать о том, какой он потрясающий красавец, пусть и холодный как лед, но это пустяки. Обдумываю его предложение только пять секунд, а в процессе успеваю насчитать минимум три летучие мыши и четыре светящихся глаза в углу потолка.

Он поворачивается к выходу.

— Поменяю белье в ее комнате.

Вспоминаю, как Рут сказала, что Вайолет умерла во сне, и все тело покрывается мурашками при мысли о том, что буду спать в ее постели.

— Вы могли бы и матрас тоже перевернуть? — прошу я его удаляющуюся спину.

Уэсли не отвечает. Проходит боком между нагромождений коробок и исчезает.

— Что вы, не беспокойтесь, не ждите меня, — ворчу я, пробираясь следом. — Вам же без разницы, умру я или нет.

Это просто будет значить, что он получит целое поместье, а не его половину. Может, стоит насторожиться?

Двигаюсь я медленно. Гигантские коробки с пластилином и наборы для плетения из бисера угрожающе кренятся, зловеще целясь в мою незащищенную макушку. Как ужасно было бы умереть от «Волшебного экрана».

Когда я наконец выбираюсь на улицу, Уэсли и след простыл.

Открываю дверь коттеджа и едва успеваю заметить движение, мелькнувшее всего на долю секунды: это захлопнулась подъемная лестница на второй этаж. Шаги гулко прошли по потолку, и все стихло.

В комнате Вайолет вещей оказалось мало, вероятно, потому, что все запасы она собрала в главном доме и не хотела, чтобы зараза распространилась и по коттеджу. Или не хотела, поддавшись вредным привычкам, усложнять жизнь Уэсли у него же дома.

Обстановка простая, но уютная. Удобная двуспальная кровать, туалетный столик из вишневого дерева с зеркалом, лампа, книжный шкаф. И все же в комнате витает ощущение незаконченности. Что кто-то вечером лег спать, даже не подозревая, что утром уже не проснется. Опять воображение играет со мной.

Вытаскиваю из машины привезенные вещи, но сил толком распаковывать уже нет. Ужасно хочется в душ и что-нибудь съесть, но любопытство все же пересиливает. Подхожу к сиреневому листку, который Рут прилепила на стену, и глаза лезут на лоб от удивления.

ПОСЛЕДНИЕ ЖЕЛАНИЯ ВАЙОЛЕТ

ИГНОРИРОВАТЬ НА СВОЙ СТРАХ И РИСК

(БУДУ ПРЕСЛЕДОВАТЬ ВАС ПРИЗРАКОМ, НАЛОЖУ ПРОКЛЯТЬЕ НА ВСЕ ВАШИ СЕМЕЙСТВА НА ТЫСЯЧУ ЛЕТ И Т.Д.)

Желание 1. Очень тщательно (тщательно!) осмотрите каждый предмет в доме, прежде чем пожертвовать / выбросить / оставить себе.

Желание 2. Виктор думал, что где-то здесь закопан клад, но я так его и не нашла. Для бесстрашного исследователя действует правило «кто нашел — берет себе».

Желание 3. Мэйбелл, дорогая, я была бы в восторге, если бы ты расписала стену в бальной зале.

Желание 4. Не забывайте, что вечер кино с другом — священный закон. Уэсли, мне бы очень хотелось, чтобы ты по такому случаю приготовил мои любимые пончики с корицей.

Пританцовывая, я вхожу в свою кофейню в облаках, а он уже там, протирает мокрой тряпкой барную стойку. Все вокруг становится нечетким, расплывается в дымке, черно-белой, как в старом фильме. Другие лица теряются, затемненные виньеткой, и только одно будто светится. Джек смотрит на меня, сияя лучезарной улыбкой — так он улыбается только мне. Сегодня Джек не принц, а бариста. Мы так долго то сближались, то отступали, столько времени копилось сексуальное напряжение, но сейчас оно достигло своего пика, и остается только поддаться ему, раствориться в чувственном желании. Это моя любимая часть нашей истории любви. Мы уже знаем друг друга до последней черточки. Доверяем, принимаем недостатки друг друга. Я знаю, он никогда не обидит и не ранит меня, потому что в «Кофейне Мэйбелл ВПВ» никто не может причинить мне боль без моего позволения.

— Мэйбелл, — беззвучно выдыхает он и бросается ко мне. — Я больше так не могу. Последние несколько месяцев были невыразимой пыткой, и если я не расскажу тебе о своих чувствах, упаду замертво прямо сейчас.

— Джек! — восклицаю я. — Что случилось?

Он берет мои руки в свои:

— Когда я смотрю на тебя, не могу даже думать нормально. Кто Афродита по сравнению с тобой? Это ты — богиня красоты. А как остр твой разум! Поразительно, как у тебя получается мысленно считать любые цифры, например, если бы я спросил, сколько будет четырнадцать тысяч двести восемьдесят семь умножить на двадцать тысяч пятьсот сорок один, ты бы выдала ответ вот так, — щелкает пальцами он.

— Если умножить, будет… [ответ скрыт], — скромно отвечаю я. — Но мне не нравится считать себя такой уж умной. Я просто обычная девушка.

— В тебе нет ничего «обычного», Мэйбелл, — продолжает он с восхищением и желанием. Подхватывает меня на руки и кружит, как принцессу. — Ты заботливая, искренняя, популярная, стоит тебе войти в комнату, как все только на тебя и смотрят. А твои глаза! Несравненные. Они самого прекрасного голубого цвета, как море в рекламе карибских курортов. Прости, что так спешу, но мое сердце — я не могу больше терпеть, мне нужно знать, что ты ко мне чувствуешь!

— Это все так…неожиданно. — Я сейчас упаду в обморок. Только подумать, меня настолько захватила работа в моей оживленной процветающей кофейне — вообще-то самой успешной во всей области, — что я едва замечала, что происходит между нами, прямо под моим носом. Или, может, тайно тосковала по нему. Еще не решила, как должны развиваться события.

— Я люблю тебя, Джек Макбрайд, — торжественно отвечаю я. — И готова родить тебе детей.

Все хлопают. Замечаю за одним столиком своих родителей, они так гордятся мной. На них одинаковые белые кожаные пиджаки с надписью «Кругосветное путешествие» стразами на спине, и моя мама (которая также моя лучшая подруга) светится от счастья. Она добилась всего, чего хотела, и мечтает о таком же счастье для меня.

Цвет возвращается в картинку, и я только сейчас понимаю, что мы стоим в лепестках роз, выложенных в форме сердца. Повсюду мерцают свечи. Джек излучает сейчас такой жар, что приходится прикрыть глаза, а волосы у него, наоборот, по каким-то причинам мокрые, будто он только что из моря. На нем свободная хлопковая рубашка, белая, пуговицы на которой расстегиваются каждый раз, стоит мне отвернуться. Он соблазнительно улыбается.

— Что ж, чего мы ждем…

БИИИИИИП. БИИИИИИИП. БИИИИИИИП. БИИИИИИИИП.

Кофейня растворяется в воздухе. Я выпрыгиваю из кровати в реальность так быстро, что запутываюсь в покрывале и ударяюсь локтем о прикроватную тумбочку.

— Какого черта!

Противный звук доносится откуда-то снаружи и прекращается, как только я выскакиваю за дверь. Толпа мужчин испортила вид на мои очаровательные Грейт-Смоки-Маунтинс двумя варварски огромными контейнерами, почти сорок метров в длину каждый, с надписью «АРЕНДА МУСОРНЫХ КОНТЕЙНЕРОВ И ОБСЛУЖИВАНИЕ — ФИРМА УОЛЛАНДА». На часах восемь утра. Проснулась я уже в семь пятнадцать и с тех пор лежала и мечтала, поэтому выскочила в чем была, в пижаме, босиком, прямо на залитую дождем лужайку.

Уэсли Келер, отражение бариста с горящими глазами, которого мне так некстати пришлось покинуть, появляется из особняка со сломанным шкафчиком на плечах. Наблюдаю, как Уэсли перехватывает его одной рукой, освобождая вторую, пожимает руки ребятам и забрасывает шкафчик в один из контейнеров с такой легкостью, будто это ломтик хлеба. Дерево раскалывается от удара. В воздух поднимается небольшое грибовидное облачко пыли.

— Эй!

Парни из фирмы по аренде контейнеров машут мне и забираются в свои машины, которые выглядят как передняя часть грузовика, но без трейлера, и срываются с места.

Уэсли не машет. Пренебрежительно отворачивается, едва взглянув на меня, и снова направляется в дом. Возвращается с одним из стоявших у лестницы мусорных мешков, бессердечно встряхивая. Внутри что-то со звоном бьется.

— Э-эй! — кричу я снова. — Ну-ка, подожди! — Бегу обратно в коттедж за ботинками, нахожу один в гостиной, другой под кроватью. Искать носки времени нет.

— Подожди! — Отчаянно машу руками, но он не останавливается. Просто продолжает выносить вещи из дома Вайолет и кидать их в мусорный контейнер. — Ты вообще смотрел, что внутри? — спрашиваю я, когда он выбрасывает очередной мешок.

Он смотрит на меня так, будто я расстегнула кожу и показываю ему свой скелет.

— Рылся ли я в мусоре Вайолет? Нет. Зачем бы?

— Ты же не знаешь, мусор это или нет!

— По запаху точно он.

— Это последние желания Вайолет, — настаиваю я, идя за ним к дому. — Ты читал их? Она хочет, чтобы перед уборкой мы очень, очень тщательно все осмотрели и потом только решили, выбросить или отдать на благотворительность. ОЧЕНЬ тщательно.

— Вайолет, — отвечает он, скрипнув зубами и подбирая проржавевший гриль, — нравилось вредничать. — Гриль разлетается на части.

— Ладно, но…

Он уходит обратно.

— Думаю, мы должны уважать ее желания, — яростно возражаю я, снова пытаясь его догнать. — И убедиться, что ничего ценного в этих мешках нет, и только потом выкидывать.

Он машет в сторону контейнера:

— Ни в чем себе не отказывай.

Когда он снова появляется в дверях, в этот раз с охапкой одежды, ко мне возвращается голос. Причем тот, который я обычно не использую, потому что его никогда не слушают или, если слушают, потом смеются надо мной.

— Я хочу все проверить, — твердо заявляю я. — Можешь остановиться на минутку? Нам надо обсудить, что мы делаем. Пожалуйста. — Не могу не добавить это «пожалуйста». Вот почему я никогда ничего не добиваюсь в жизни: сама себе мешаю бесконечными «пожалуйста». Еще и языком тела выражаю покорность, раздражающе робко показывая: «Конечно, я понимаю, забудьте, что я сказала, дайте знать, если могу помочь», за что страшно потом на себя злюсь.

— Я вообще-то пытаюсь навести в доме порядок, — сообщает он. К этому моменту спину Уэсли я видела куда чаще, чем лицо, и, несмотря на приятный вид, уже изрядно от нее устала.

Он пытается бросить в мусорку чехол для гитары, но я успеваю вцепиться в него и отобрать. Этот момент рассеянности Уэсли использует, чтобы избавиться от побитых молью вещей, которые я пыталась спасти минуту назад.

— Ты начала думать о поместье когда — вчера днем? А я планировал все это целый год, с тех пор как Вайолет впервые сказала, что после ее смерти оставит все мне. И я собираюсь все починить, очистить, выровнять два гектара земли и превратить поместье в приют для старых животных с ферм.

— Во ЧТО?

Тяжелый взгляд Уэсли придавливает меня к земле. Ужасное ощущение — как кто-то, похожий на того, кого я вроде бы знала, кто-то добрый и мягкий, относится ко мне с такой холодностью, к такому я не готова.

— Что не так с приютом для животных?

— То, что ты решил все один. — А еще я не собираюсь жить рядом со свинарником — в прямом смысле слова.

— А почему бы нет? Вайолет была моим другом. Я заботился о ней каждый день. — Он забирает у меня чехол для гитары, открывает и показывает сломанные петли и бархатную обивку всю в пятнах, будто говоря: «Видишь?» Еще и выражение такое самоуверенное. — А ты? Ты чужой человек. Свалилась как снег на голову. Без обид, но я не думаю, что ДНК дает тебе право старшинства. — Он считает меня беспринципной вертихвосткой. Дочерью Джули Пэрриш, до мозга костей.

— Я знаю, что и как можно улучшить в «Падающих звездах», — прагматично заключает Уэсли. — И предлагал нововведения с самого первого дня работы.

— Если бы Вайолет твои предложения нравились, она бы на них согласилась, — возражаю я. — Половину этого места оставили мне. И клянусь, если ты выбросишь еще хоть что-нибудь из моей законной собственности без моего одобрения, я подам в суд, — непреклонно заявляю я, мысленно добавляя: «Пожалуйста, не раскрывай мой блеф. У меня нет денег на адвоката».

От моих слов он замирает на полпути.

— Я просто выбрасываю мусор. Обычный мусор, ничего такого, что можно было бы спасти. Разве это не очевидное решение?

В его словах есть смысл. Как это отвратительно, что в них есть смысл!

— А как насчет желаний Вайолет? Каждую мелочь, она сказала. Очень тщательно, так и написала.

Он медленно выдыхает через нос, уже в изрядном раздражении. И оно заразно.

— Это же не всерьез. Ночь фильмов? Готовить кексы? Это не желания, а попытки вмешиваться в реальность из загробной жизни.

— Пончики, — поправляю я. — И в случае неисполнения — тысячелетнее проклятие. Как по мне, звучит достаточно серьезно.

— Это потому что ты ее не знала.

Мои скрещенные руки и устрашающе нахмуренные брови не производят никакого впечатления, и в мусорку летит картонная коробка с книгами без обложек. Меня просто игнорируют.

— Их можно было сдать на переработку.

— Я заплатил мусорной компании, чтобы они все рассортировали. Входит в услуги премиум-пакета.

Звучит так, как будто он только что все выдумал. И еще как сарказм. Он просто говорит то, что, по его мнению, заставит меня замолчать.

Какое облегчение, что больше не нужно чувствовать себя виноватой из-за собственного вторжения, из-за того, что заняла комнату в его доме. Он просто ждал, пока бабушка умрет, чтобы воплотить свой замысел.

Решаю заняться делом и начинаю старательно проверять праздничные украшения газонов. Во всяком случае, для вида. А на самом деле краем глаза наблюдаю, как напрягаются мускулы на руках Уэсли, когда он поднимает тяжелые коробки, и как натягивается темно-зеленая рубашка на широких плечах и спине. От долгой работы на солнце у него загорелая, покрытая веснушками кожа, поэтому, когда на лбу и переносице собираются капельки пота, он весь сияет, точно в золотой пыли.

Когда мне становится жарко и я потею, у меня волосы одновременно выбиваются из хвоста и прилипают к лицу, которое цветом начинает напоминать знак «Стоп». Когда я краснею или перегреваюсь, очаровательного румянца на щечках ждать не стоит: все лицо вызывает тревогу. Виной всему тот факт, что я родилась рыжей, — дежурный ответ, когда кто-либо указывает на земляничные прядки в моих светло-каштановых волосах.

Лениво размышляю, родился ли Уэсли русым, или он из тех, у кого в детстве были снежно-белые волосики. Сама идея, что он когда-то был ребенком, смехотворна. Выглядит он так, будто уже родился со щетиной и сразу же сделал выговор медсестрам. Готова спорить, он отказался носить ползунки как унижающие его достоинство.

То, как хорошо я знаю его внешность, вызывает лишь негодование — ведь эта обертка совсем не вяжется с грубостью внутри. Мне знаком каждый сантиметр его лица — и спасибо, что моя бестолковая запутавшаяся голова не полезла искать его поиском по картинке в «Гугле».

В физическом плане я очень бегло говорю по-уэсликелеровски. А в духовном он — таинственный незнакомец. Загадка. К такому лицу должна прилагаться дерзкая усмешка и дразнящие искорки в веселых глазах. В игре «На ком это смотрится лучше» Джек выигрывает, а ведь он даже не существует.

Уэсли запускает руку в волосы, взъерошив и так не особо аккуратно лежавшие волны, и как-то странно смотрит в мою сторону, а потом снова отворачивается. Я еще немного наблюдаю за ним, стараясь все же не попасться, но теперь его внимание целиком переключилось на задание. Никаких тебе «доброе утро», ни «как ты спала» или «откуда ты» — никакого интереса ко мне как к человеку, никакой непринужденной беседы между соседями по дому. Даже «будь здорова» не скажет, когда я чихаю. Грубость нового уровня.

Слишком знакомое чувство, тут не ошибешься. Я лишняя в собственном доме.

— Ноль баллов за оригинальность, вселенная, — бормочу я. — Ты устраивала мне это столько раз, а я все еще здесь. — Мэйбеллы Пэрриш этого мира — наивные девушки, из тех, от кого отвернулась удача, решимости у нас больше, чем таланта, но когда наступит конец света, последними по полю с зомби будем брести именно мы. Ворча, грозя небесам кулаками, слишком упрямые, никогда не зная, что пора остановиться, с нежными глупыми сердцами, которые, несмотря ни на что, остаются такими же.

Жить оторванными от реальности — одновременно наша погибель и единственное спасение: мы настолько во власти иллюзий, что не понимаем, почему завтра не может быть лучше, даже если последние сотни дней были так себе.

Оказаться равными наследниками поместья моей бабушки — что ж, нас ждет тот еще цирк, это я сразу могу сказать. Но если кому и придется сдаться, то точно не мне.

Примечания

4

Согласно системе Ассоциации MPAA (Motion Picture Association of America), рейтинг R означает, что детям до 17 лет обязательно присутствие родителей.