В плену совести

Сант Грейт

Это рассказ о мальчишках, которые, как и любой подросток, считают, что родители всегда являются препятствием на пути. Молодая кровь кипит и ищет приключений на голову. Однако все колоритные фантазии переходят на второй план, когда они попадают в плен; в руки безжалостного деспота Генерала-Психолога. Реальная жизнь открывается с иного угла, а смерть становится страстным желанием. Сумеют ли герои вырваться из лютого заточения и вернуться восвояси, или же они увидят неведомый кошмар наяву…

Часть 2

— Фэйт, очнись… Фэйт, брат мой! Не вздумай оставить меня одного. Мы еще выберемся отсюда! Фэйт… — эхом доносились отклики до ушей.

Мокрая материя, прильнувшая к моему лбу, смягчала неописуемую дрожь, пробегающую по всему телу. Лютая лихорадка производила беспрерывные атаки, награждая меня прерывистыми вздрагиваниями.

— Кажется, он начинает приходить в себя, — слышался разговор моих собратьев.

Усиленно приподняв веки утомленных глаз, я увидел моего названого брата Вара, который благоговейно благодарил Господа за мое пробуждение.

— Ва-а-а-ар… — усиленно выдавливая из себя слова, пролепетал я.

— С возвращением, друг мой. Я уж боялся, ты не захочешь взглянуть в мои глаза снова. Я понимаю всю трагедию нашего положения, но разве это требовало твоей смерти? Как ты мог принять решение оставить меня одного в этом мире? — заговорил Вар, приложив руки к моей голове.

Собравшиеся надо мной смирившиеся, как мы их называли с Варом, поглощали весь воздух, не позволяя мне спокойно и равномерно дышать.

С обеих сторон от Вара стояли зеваки, с упованием подбадривая его фразами:

— Ну слава богу! Мы ведь говорили, что с ним все будет хорошо.

После чего высокий исхудалый старичок обратился ко мне:

— Парень, да ты родился в молитвах ангелов. Спасся дважды из рук самой смерти. Мы глубоко рады, что все обошлось благополучно, но все же теперь будь осмотрительнее. Генерал не даст тебе отныне покоя. В его глазах ты превратился в обезумевшего зверя, которого следует приручить.

Рядом стоявший мужчина, со ссадинами на лице и с татуировкой (кусающей свой хвост красной змеи) на правой руке, подхватил оживленный разговор:

— Да, Карась прав. Генерал, можно сказать, отныне станет твоей тенью. И за каждую оплошность, которую ты совершишь, будет выписывать новое наказание. Ты помнишь, как Психолог, — такова была кличка Генерала, — вплотную занялся перевоспитанием Хэла? — кинув взгляд на лежащего позади толпы Топира, передал ему слово.

Топир, с желчной физиономией покачав головой, приблизился к нам и принялся рассказывать историю о перевоспитании:

— Хэл был молодой парнишка лет 24. Попался так же, как и все мы. Привлек его, проще говоря, большой заработок на мнимой легкой работенке. Если не ошибаюсь, семья его была в ничтожном положении. То ли мать у него болела раком, то ли отцу требовалась операция. Не суть, — проскулил Топир и, подобрав ноги под себя, продолжил: — Оплошность, которую он совершил, заключалась так же в воровстве. — Он приподнял бровь, указав на меня. — Только на сей раз он положил глаз на казенный картофель. Парень был зеленый и ненасытный, черт его знавал. Попался при втором своем забеге. Психолог заранее был осведомлен и нарочито приманил, так сказать, мышь куском гребанного сыра. — Топир вставлял сквернословие при каждом удобном случае. — Не успел Хэл прикоснуться к мешку, как Психолог собственноручно вонзил ему в руку серп, вслед пройдя им по линии окончания тканей руки, так что у того она разделилась, к чертовой матери, надвое…

Вздрогнув от воображения той картины, Топир последовал дальше:

— Мурашки пробежали по всему телу у каждого оборванца, наблюдавшего неимоверные крики Хэла. А самое омерзительное, — заглушив голос, промолвил рассказчик, — это хладнокровный взгляд, с каким психолог лицезрел струящуюся кровь. Схватив Хэла за руку, Генерал с удивлением спросил: «Тебе что, больно?», — имитируя движение тела Психолога, продемонстрировал Топир ту сцену событий.

— Ну продолжай, продолжай! — выкрикивали сзади изуродованные смирившиеся, подзывая к заключению исхода.

— Этот психически тронутый Генерал при виде успокаивающегося Хэла увел его к себе в барак. И что ты думаешь? — вдруг нахмурился Топир. — Он, как добрый человек, помог ему остановить льющуюся кровь, бережно зашив рассечение леской для ловли рыб.

В сарае воцарилась мертвая тишина, и через некоторое мгновение Вар, мой друг, задался вопросом:

— А что с ним в конце-то случилось? Ну, с этим Хэлом?

Топир заговорил:

— «С Хэлом?» Психолог, для общего познавательного примера, выволок его на «золотую середину». — Золотой серединой называлась середина двора, на котором проводилась казнь. То же место действия моего наказания. — Так же, как и тебя, — Топир указал на меня пальцем, — привязал его к усмирительному стульчаку. Как полагается по обычаю, произнеся свою «великую», мать его, речь, начал безжалостно просовывать 30-сантиметровые вязальные иглы под ногти Хэла. Бедняга не выдержал этих мучений и скончался, когда Генерал переходил к четвертому пальцу, — прочистив горло, добавил Топир. — Я видел все воочию, и, признаться, тот эпизод навел на меня ужас и страх перед спокойствием Психолога, который проделывал это, словно вонзал иглу в подушечку.

Внезапно в унисон, пораженно ухмыльнувшись, все обратили взор на меня:

— Считай, что ты легко отделался. Точнее, благодари бога, что ты пытался «украсть» свою собственную жизнь. В противном случае мы бы тебя кусками собирали. А такое у нас бывало!

Слова, произнесенные смирившимися, оказали обратное влияние на меня. Я хотел приподняться, но разрезы на спине, не успевшие достаточно зажить, начинали раскрываться по швам. Это была самая невыносимая боль, которую я испытывал на протяжении жизни. Конечно, на тот момент это виделось мне таким образом. Однако я не представлял того, что это было всего-навсего ощущение легкого пореза пальца после неудачной попытки работы с ножом, в сравнении с тем, что меня ожидало впереди. Увидев мою неспособность самостоятельно приподняться с постели, а точнее, с сырой земли, уложенной разодранными лохмотьями, Вар удержал меня от последующих попыток:

— Успокойся, Фэйт! Не вставай! Ты не окреп в достаточной мере. Тебе нужен отдых и покой. Я нуждаюсь в тебе брат. Мы выберемся отсюда. Вот увидишь!

Взглянув на полуголое тело Вара, я мигом осознал, что лохмотья, на которых я почивал, принадлежали ему. Я изо всех сил принялся вытаскивать их из-под себя и сделал резкое, совсем не надлежащее при моем состоянии, движение правой рукой. Треск по кругу позвоночника дал ход разрыву заживающим ранам, откуда незамедлительно пустилась струя крови. Крепко стиснув зубы, так что лязг раздался по всему сараю, я испустил мучительный стон.

Вар, положив руку на плечо, промолвил:

— Не нужна мне эта дрянь! Что ты делаешь? Оставайся спокойно. Тебе необходимо отдыхать. Не терзайся напрасно. Пойми, чем быстрее ты окрепнешь, тем быстрее мы перейдем к действиям.

— Но ты можешь простудиться. Тут жутко холодно. Тебе, вообще-то, тоже надлежало бы беречь свои легкие. А то и гляди, по дороге к родному дому ты заработаешь себе пневмонию! — едва улыбаясь, подколол я товарища.

— Ты действительно думаешь, что после всей этой жути я поддамся этой, как ты сказал, Пневномии? — оговорился неграмотный Вар.

Закудахтав, как взъерошенный, я поправил его, указав на его невежество:

— Пневмония, бездарь ты такой. Не удивительно, что ты не сумел осилить и пятого класса.

— Не-ет. Здесь ты не прав. Это не я не осилил, а у школы не осталось достаточного материала на развитие моего высокого уровня интеллекта!

Хохот окутал все помещение и покой отдыхающих, которые после утомительной работы с радостью и печалью слушали нашу сладострастную беседу. Никто не имел намерения утихомирить нас, так как случай, произошедший со мной, вызвал сильную жалость. Касарь, подойдя к нам, предложил Вару оставить меня, после чего удалился равномерным шагом.

Вар беспрекословно согласился с ним и подбодрил меня словом:

— Отдыхай!

Подарив мимолетную улыбку, я прикрыл глаза, после чего, прокрутив в голове положение, в котором находился, погрузился в младенческий сон.

Удар грома разбудил меня. Сделав глубокий вдох и выдох, я вытер лоб от собравшегося на нем пота. Несколько попыток приподнять голову не увенчались успехом, и я безнадежно окинул взглядом весь сарай. Смирившиеся, включая рядом лежащего Вара, пребывали в глубочайшем погружении в сон. Уверен, это была та идиллия, которую никто не спешил покинуть. Как ни странно, в голове крутилась одна и та же навязчивая мысль: «Как же побыстрей выбраться из этой западни?» Я понимал, что это не совсем простая задача, что передо мной весьма тернистый путь, несмотря на тот факт, что я лежал полуживой. Однако новые амбиции выжить и вернуться к себе домой генерировали в моем теле новую, кипящую и извергающуюся энергию. Размышляя об этом, я услышал пару вздохов, исходящих из конца ряда смирившихся. Глаза, приспособившиеся к потемкам, подстроились под силуэт, махающий руками, словно умалишенный.

— Эй ты? В конце? — прошипел я, подзывая его свистом.

Силуэт, заметив мои призывающие жесты, умеренными шагами начал направляться в мою сторону. Чем ближе он подходил, тем яснее вырисовывалась его физиономия. И лишь когда он оказался в полуметре от меня, его лицо полностью прояснилось.

— Соломон, ты, что ли? Ты чего не спишь? Вдобавок руками размахиваешь?

Это был мужчина 49 лет, небольшого роста, с лысеющей головой. Крупное телосложение и шрам на затылке придавали харизму его личности. Каждый заключенный знавал его как Старичка, несмотря на то, что звали его Соломон Гилин.

Вздохнув и покачав головой, Старичок промолвил развязным и насытившимся жизнью тоном:

— А что мне еще делать, старику? Похожу в один край сарая, посижу на другом. Скукота, как говорится. Вот и забавлял себя, изображая руками двух беседующих попугаев. Ну это так, разогнать скуку.

Удивленный его ответом, я напрямую поинтересовался вполне очевидным:

— Ну а как насчет того, чтобы просто поспать?

Казалось бы, вопрос был отнюдь простой, но раздумья, прочитанные в глазах Соломона, заставили усомниться в правильности заданного мной вопроса.

Подняв обе руки, выпучив глаза, Соломон с удивлением уточнил:

— А как?

Комментарий старичка начинал рождать в голове мысли наподобие: «Не сошел ли с ума этот старик?» Признаться честно, я немного испугался этого, возможно сумасшедшего, старика.

Осторожно подбирая слова, я постарался передать объяснение, во всех деталях, процесса сна:

— Ложишься на место. Закрываешь глаза. Расслабляешь тело и погружаешься в глубокий сон.

Понятия не имею, насколько это выглядело со стороны смешно, но Соломон разразился хохотом, который разбудил караульных собак.

Мгновенно произведя проверку территории, охрана успокоила собак, после чего Старичок обратился ко мне:

— Видишь этот шрам? — Он указал на голову. — Он изменил всю мою сущность и отношение к этому убогому миру. В прошлом году, будучи новоприбывшим в этих местах, я был крайне вспыльчивым и самовлюбленным. Я всячески старался убеждать людей отстаивать свои права на обеспечение достаточной пищей. Курьезным моментом служил тот факт, что я понятия не имел, что наш «всеми любимый» Генерал был в курсе всех пороков, — Соломон усмехнулся, предвкусил, как мне показалось, былую оплошность и продолжил: — Будучи новичком, я тайком подговаривал людей высказывать свои нужды на недельной «передовой». Как ни странно, Психолог сыграл со мной ту же игру, что и с Хэлом. Подбросив далеко сеть, он терпеливо ожидал момента, когда я попадусь, — тяжело вздыхая проговорил Соломон. — Гусь, бывал у нас такой, намекнул мне, что готов поддержать идею и загнал меня в готовые растерзать лапы Генерала. Не успел я повернуть за угол сарая, как лично познакомился с дубиной Генерала. Искры вылетели из глаз, и мне почудилось, что глаза вот-вот выскочат прямо в ладони.

Если бы мне поведали эту историю пару месяцев назад, наверняка по телу прошлась бы искра, но нынешнее положение адаптировало меня к жизненным феноменам.

Сделав глубокий вдох и откашлявшись тщательно, Соломон приступил к демонстрации сцены избиения младенца:

— Первый удар моментально заставил меня поцеловаться с землей. Едва я начал осознавать происходящее, как Психолог наградил меня последующим градом ударов прямиком в то место, откуда текла кровь. Удар за ударом оглушали меня, и я захлебывался собственной кровью. Единственное, что помню из того дня, были и останутся безумные глаза Генерала. На его лице была ярость, а удары сопровождались чередой ругательств: «Скотина! Отпрыск зверей!» Тот свирепый взгляд был олицетворением жестокости в крайнем ее проявлении. Бессонница. Вот причина, по которой я не могу заснуть. С того вечера я не сумел сомкнуть глаз. Как бы я ни прилагал усилия, и по сей день все бесполезно!

— Мне очень жаль! — искренне выразил я чувства, не сумев найти подходящих слов, после чего добавил: — Ну а что произошло с Гусем? Его освободили?

Взглянув на меня с иронией, Соломон откликнулся:

— А как же. Сейчас почивает на лаврах. Попивает горячий кофеек и живет умеренной жизнью! — усмехнулся Соломон и продолжил: — Хотел бы я так тебе сказать! Но увы, Психолог не только терпеть не может зачинщиков и воров, а также крайне не выносит стукачей. Гусь был заживо похоронен в свинячьем помете в знак милосердия Психолога. А в награду за оказанную им услугу обществу получил эпитафию: «Здесь похоронено дерьмо!» Вот такие у нас пироги, зеленый! — проговорил Соломон и хлопнул меня по плечу.

Помехи радио прорезали тишину, возникшую между мной и Соломоном. Наши взоры молниеносно устремились к входной двери. Это было предвестием того, что на часах промежуток от 4:55 до 4:58. Генерал был смертельно пунктуальным тираном. Ровно в пять часов утра он ежедневно врывался в сарай и самолично приветствовал новый, наступивший, как он выражался, счастливый день. Многие с удовольствием поспорили бы с ним насчет этого. Но увы! Это было бы самоличным хождением по лезвию сабли.

Самым омерзительным в раннем подъеме было убогое радио, которое воспроизводило одну и ту же, записанную Психологом, пленку, приевшиеся строки которой окутывали весь округ:

Мы не живем,

Мы существуем,

И днем и ночью

Мы воюем…

Хо-хо-хо-хо…

Мы не живем,

Мы существуем,

И днем и ночью

Мы воюем…

Хо-хо-хо-хо…

Один за другим смирившиеся впали в пробуждение. Гул быстро поднялся в сарае. Каждый молился о спокойном дне.

Не успел Вар раскрыть глаза, как принялся интересоваться моим состоянием:

— Ну как ты, старина?

— Можно сказать, в порядке. Однако я не имею понятия, что меня ожидает впереди. Всю ночь я не сомкнул глаз. Соломон разделил мою участь, рассказывая невероятные повести о доблестях генерала, — высказался я, с любопытством уточняя: — А ты знал, что у Соломона бессонница?

— Я слыхал, что он не дружит с головой. Но я даже не представлял, что он заботливо караулит нас по ночам, — игриво вымолвил Вар, почесывая затылок, как в большинстве случаев делают люди, удивленные неожиданными вестями.

До прихода Психолога, по нашим грубым расчетам, оставалось порядка 50 секунд. Все были в суматохе из-за утренних ритуалов. Кто-то прихорашивался, невзирая на бесполезность этого занятия, кто-то затягивал спину обмотками лохмотьев, так как у большей части пленных боль в спине была первым свидетельством скверного проживания. Пара чудиков, собравшись в угол, впадали в истерику, осуждая и порицая себя за то, что так малозначительно ценили жизнь, а точнее, относились к ней беспечно.

— Гав, гав! — прозвучал рев собак.

Дверь распахнулась наискось, проливая утренний свет в середину темного сарая. Незамедлительно за светом, с сияющей до белизны миной, ворвался Генерал.

— Доброе утро! — поприветствовал свойственным ему спокойным и хриплым тоном Психолог, вслед добавляя: — Мусор!

Без колебаний любой из нас с неописуемой щедростью подарил бы ему пару плевков прямо в его уродливую, наполненную надменностью и величием, физиономию. Однако окружавшая его гвардия, превышающая нас количеством и вооружением, подавляла одним своим видом и готовностью пустить в бой мушкеты наше желание.

— Время восхитительного завтрака! Вам нужны силы, чтобы беспрекословно выполнять мои поручения, — вывалил Генерал, примостившись возле входа в сарай.

Солдаты стрелой ворвались и окружили смирившихся. Через ворота сарая вереницей начали продвигаться заключенные, получая от Психолога подбадривающие кивки, с полной лукавства улыбкой.

— Товарищ Генерал? — воскликнул коренастый вояка, приблизившись ко мне и пребывая в недоумении. — А что с этим делать?

Состояние мое производило положительный оттенок, однако изодранная спина отказывалась всячески сделать лишнее движение.

Мелкими шагами Генерал приблизился к моему ложу. Расправив к небу руки, он проговорил во весь сарай, словно находился в пресловутом театре, который приехали посмотреть люди со всех частей света.

— Так это же наш висельник! А я-то пребывал в упоении, что ты уже того, скончался. Не суть! — произнес трепетно Генерал, вслед прильнув вновь к моему уху, добавил: — У меня грандиозные планы на твой счет! Так что и не думай о смерти и набирайся необходимых тебе сил!

Генерал выпрямился, расправил плечи, сложил руки за спину и приказал оставить одного человека присматривать за мной и не предоставлять мне еды до вечера, подкрепляя доводы словами: «Кто не трудится, тот не ест!» Психолог отправился в свое «путешествие», напевая себе что-то под нос. А я остался наедине с тем самым солдатом, который первым обратился к Генералу. Ворота захлопнулись. Тьма окутала помещение, ну а снаружи бесперебойно прокручивалась все та же мелодия унижения и оскорбления человеческого существа:

Мы не живем,

Мы существуем,

И днем и ночью

Мы воюем…

Хо-хо-хо-хо…

Мы не живем,

Мы существуем,

И днем и ночью

Мы воюем…

Хо-хо-хо-хо…