Дитя порока, музыкант… Сольный альбом в прозе

Руслан Александрович Рузавин

Пробовали заработать музыкой? Не как фрик в сети, не переделывая модные хиты, а так. Трудный хлеб. И с годами легче не становится. А тут появляется молодой, которому это легко. Дышать-спать-играть. Легко. Одна только сложность — не хочет. Наш Моцарт не хочет быть Моцартом. Режиссером модного контента хочет. Не здесь, желательно. А Моцартом нет. И как вот с ним? Ну как?

Трек 4 Шнур «Давай Газу»

Синий зал. Ну может, задумывался как голубой, но приятнее так. Синий. Есть ещё серый, такие же кресла, столы, пахнет так же, но стены другие. Серо-бежевые. Да, и картинки на стенах. Другие тоже. Здесь вот есть «Кот-электрик», например. Шерсть дыбом, взгляд удивлённый и лампочка слева. Справа вопрос. «А всё ли мы правильно сделали по бланку переключений?» Друг-электрик сказал. Кот-электрик. Раньше в другом зале висел, кстати. Теперь здесь все три, но те два не очень… выразительные. Влюбленный и зелёный — нет, а вот кот-электрик — хорошо.

— Тебе три взяла. С крошкой, — Ксюша ставит две креманки на стол.

— Молодец.

Садится и начинает сразу. Терзать свой пломбир немилосердно. Как ела на бегу всегда, так и… Дети вырастают, привычки остаются.

— Угу. Я помню. Из поедания мороженого надо делать культ, — с набитым ртом у неё звучит «хут».

— Да. Желательно.

— Никогда не умела, — вытирается салфеткой. Ужасно милый жест. Может ли Степан, или как там зовут последнего избранника, оценить всю прелесть? Как глаза становятся одновременно серьёзными и лукавыми. Видит ли? А понимает?

— Чего? — оторвалась от второго шарика, смотрит. Ксеня-Ксения, взрослый ребёнок мой.

— Да нет. Рад, что приехала.

— Чего тут ехать-то? Полчаса на машине…

— Ну потом же ещё через колючку пролезть надо. Написала б пораньше, я бы пропуск сделал.

— Да фигня. В спонтанности наша сила, — прикончила шарик. Два укуса — готово. — Ну расскажи.

— О чём?

— Ну как. О чём думаешь-рефлексируешь. Без сомнений нет жизни. Так же?

Вот умеют они… сразу по существу. Детки.

— Ха-ха… Ну так-сразу-то… А вообще, нет. Есть одна тема. Точнее, песня. Высоцкого, «Человек за бортом». «Я пожалел, что обречён шагать по суше. Значит, мне не ждать подмоги. Никто меня не бросится спасать, и не объявит шлюпочной тревоги». — Никто насмерть в тебя вцепляться не будет. Это простым языком если.

— А Высоцкого все любили. И залюбили насмерть. Ты хочешь так?

— Так и я ни в кого не вцепляюсь тоже, вот что! Этот бухать начал без просыха — брошу, того семья-быт… задолбали…

— Ты хотел сказать — задрочили. Извини.

–…расстанусь тоже. А для себя, для спокойствия своего скажу — ну я же не обещал. Никому ничего сразу не обещал.

— А мне?

Колонка над дверью, вторая в том зале. Поёт что-то… как вот если б диджей полюбил индастриэл. Десять лет назад была та же музыка. Колонка фирмы Aiwa, такой уж и фирмы нет.

— Тебе обещал. Но ты сама расстанешься, и это объективный процесс. Что в этом городе будет ещё? А в крае? Ничего и никогда.

— Ну вот тебе и ответ. Даже те, кому обещал, покинут тебя. Что ж про остальных говорить. Ты мороженое-то ешь.

Да. Права. Надо есть мороженое, а то проскочит ту золотую середину, когда талое, но мороженое ещё. И станет невзбитым молочным коктейлем. Тёплым и противным.

— Давно хотела спросить. А что здесь раньше было? До кафе-мороженого?

— Ну ты спросила… Попробуй вспомни. Какой-нибудь магазин… Во, вспомнил, надо же. Молочный, а напротив, где кабак-латино сейчас — продуктовый. «Никольский», кажется. Или он потом уже «Никольским» стал?.. Но магазин точно.

— Вот смотри. Люди забегали, покупали молоко там, продукты и уходили. А чего в магазине задерживаться? Ну так ведь?

— Так.

— А сейчас — вид красивый в окне. Вход в парк… Имени кого?

Окно, три цветка — фикус, кактус и пропеллеры красные. Трёхлопастные. За окном — ворота в парк культуры и отдыха. Мамаши с колясками плывут медленно. По талому снегу.

— Кирова. Ты должна бы помнить.

— Вот, блин, я запоминала — куда меня на санках маленькую возят! О чём я? Да, вот мы сидим, любуемся — красиво. Ротонды эти… хотя нет, ротонды круглые. Ну всё равно красиво же! Я уже как гость могу оценить. Хотя и не так практично, как магазины. Магазинов много, у нас в крае вон на любой вкус и цвет. А красоты мало. Так что стало лучше сейчас. Чем было.

И в кого мудрая такая? В Надюху, не иначе. Первая жена тоже всегда умная была шибко. А хотя нет, не были мы тогда умными. Советское воспитание… Причём, на развале уже страны, и сами себе казались жутко прогрессивными. Читай — оппозиционными. А оказалось — впитали самое главное оттуда — деньги зло, умрём за идеалы.

— Ты-то как? Степан… так, кажется?

— Расстались. Он дурак.

— Жалко. В смысле, не Степана, а что… так всё. Ведь человеку трудно одному…

–…когда враги сожгли родную хату. Помню.

Да. Башлачёва мы любили. Таки да.

— Ладно, — стоим уже такси ждём до КП. — В следующий раз напиши всё-таки. Чтобы пропуск… И машину на КП не бросать.

— Да кому нужна тележка моя… Пока.

Уехала. Блин, не спросил, как на работе даже. А что спрашивать, ну расскажет ребёнок как в садике дела. — Леня стукнул Свету, а Ярик падает в ложные обмороки, чтобы всех напугать. Ну забавно. Но и только. И так и не сказал: «Маме привет». Не смог заставить себя. И не позвал домой даже… ну так она ж торопится вечно! Да и чего ей дома у меня…

А из нашего окна… Из любой точки города лес виден. Тайга, прореженная сильно за столько-то лет. Но тайга. Раньше понятно — маскировка от врага. Будто враг дурак и на самолётах не летает. Но и вообще интересно. На старой фотке — строится театр по образцу ленинградских, с колоннами и барельефами, а вокруг голо всё, только-только пни скорчевали. И та самая тайга на заднем плане. Примат духа над материей, ага. А сейчас как в Индии будет — затерянные в джунглях города, археологам радость. Только радиоактивные ещё.

Что-то не весело как-то. Мне. Невесело. К людям, к людям надо от мыслей этих всех…

Определенно, хочет что-то показать. Молодое наше дарование. Ишь, с каким хитрым видом пришел. Нарочито медленно кофр открываем… Кстати, мне б тоже такой надо, жесткий. Чтобы и в самолет, и в поезд, и… Ага, на гастроли в Копенгаген. Ну-с, юноша, жгите! Или как там у вас в интернетах пишут…

— Я тут это… Сделал кое-что.

— Да ну? — ну давай, давай уже. Запрягай, поехали.

— Не знаю, правда, как…

— Ну так покажи и узнаешь.

— Ну… сейчас.

Ага, колонку свою сразу достал. Чтобы как с Агутиным не пролететь. Проиграл ведь, между прочим, пари тогда. Ну молодец, прогресс налицо.

— Сейчас… вот.

Включает на телефоне, и… Только сегодня у нас на арене — группировка «Ленинград»! Еще и петь не начали, а почерк выдает. Ну что, достойный выбор… И как его аранжировать будем? Хм-м, однако… Ну нет, не джаз, конечно. Стилизация под. Сложновато для г-на Шнурова, пожалуй. Но можно ведь и отрешиться от Сергея Владимировича. Не, когда запоет не сильно-то отрешишься. «…водкой смочив ротовую полость…» Мог ведь когда-то, а? Мо-ог… Сергей-то наш. А хорошо, слушайте. Приджазовано, шагающий бас такой, но не джаз. Ну-к, куда в куплете выйдем? А-иэх-х, куда ж без слэпа нам!.. «…давай джазу! Давай газу!..» Но тоже хорошо. И вписывается, вписывается в песню, вот что главное. В энергетику разухабистую того еще, до-денежного Шнура заходит. Прям заходит. Хорошо, но что-то напоминает нам… Что-то, что-то…

— Чей зеленый «раум» стоит? Под соснами прямо. Во двор не въехать.

Мужик с улицы зашел, из постоянных. Вопрошает громко. А чего вопрошать, нету же у нас таких.

— Теперь есть, — бармен Гера кивает на молодое дарование.

А Кирюха и не слышит. Так и сыпет — поп, хаммер, «мертвая»… Как глухарь на току, точно. И у глухаря этого не только гитара тысяч за семьдесят старыми, но и машина ещё. Охренеть.

— Кирилл, — выключить колонку его, иначе не остановишь.

Озирается. Вынырнул из своего джаза-неджаза. Давай, возвращайся. Обратно в мир.

— Так у тебя машина есть?

— Есть.

— Зеленый «раум»?

— Скорее бело-зеленый.

— А зачем тебе машина?

— Удобно. Это удобно.

— Так ты, может, запаркуешься так, чтобы и всем удобно было, не только тебе?

Ага, глазами зыркает. Значит, точно раскорячился прямо под соснами. Кто бы сомневался.

— Если им неудобно, можно в соседнем дворе поставить.

— А ты был там, в соседнем дворе? Там тоже как шпроты в банке…

— Не вижу, чем я мог бы помочь здесь.

И спокоен ведь, зараза, вот что! Спокоен ка как три удава, блин. Выбешивает… Ну понятно же, что недавно машина, нихрена не умеет ни водить, ни парковаться, а самомнение уже… Выше крыши самомнение! Куда тебе!

— А ничего, что это клиенты? — даже меняю всегдашний ироничный тон. — Ты не отворачивайся, послушай, — на чуть более раздраженный. — Ну ты ж за монетизацию у нас? Так вот — ты живешь с их денег. И если их не будет, ну не захотят люди парковаться в соседнем квартале, чтоб тебя такого одарённого послушать… Так вот, тебя не будет тоже.

Вот понимает же, что не прав. Но. Сидит пыхтит и никуда не идет. Жертва некоммуникабельности.

— Чей зеленый «раум»?

Ещё кто-то с улицы вошёл. Ба, дак это ж босс новый у нас. Ну-ка, ну-ка…

— Да не знаем вот, — снова всегдашним ироничным тоном. — Террористы наверное. Надо бы в ФСБ позвонить.

— Это мой, — и не сказать, чтобы с боссом приветливее был. Мальчик наш.

— Кириллос, привет. Переставь, пожалуйста. Я там место у баков видел. Ну не проехать вообще.

Молча отложил инструмент. — Кириллыч-то. Так же молча встал и вышел. Значит, работодателя своего ты слушаешь. А на остальных плевал с высокой крыши. Паразит…

И Кирилл вышел. Под звездное уже небо, рано вечереет и холодно. Просто сел в свой «раум», а точнее не свой, материнский. Подумал мимоходом, что у матери пройдут экзамены в музыкалке, и она уедет на всё лето опять. Зарабатывать на учёбу ему. Есть места, где можно заработать саксом. В ресторане, подумать только… И до этого надо бы освоить хоть самые простые маршруты по городу. Самому. Пока есть кому подсказать. Потом просто завёл и переставил машину к бакам, не обманул Михей, точно место есть. Всё просто. Ну… в нашем мире и на наш взгляд. А какие сложные структурные связи при этом нарушились, между вот этими холодными звездами и нами, например. И каким процессам был дан старт от перераспределения общей массы машин во дворе… Сие нам не ведомо, как один герой говорил. У нас всё просто. Заглушил машину, вернулся в подвал и продолжил играть с того места, где остановился. «…давай… тыкы-джь… газу, давай… тыкы-тыкы-джь… джазу…»

— Эй, маэстро, — прерываю. — Вы гениальны, конечно, спору нет. Одно «но».

Беру инструмент и заряжаю. Одна партия своя, без минуса, до безобразия простая. На «довесках», и понятно, что основная мелодия как раз в этих окнах, где бас молчит. А вот… вот шагающий пошел. Но коротенько, и слэпом накрыло, щелчками по «мертвым» нотам. Что-то разухабистое за кадром прячется, что-то непристо-ойное…

— Но. Вот это когда-то сделал Анатолий Крупнов, — обрываю на середине фразы. — На песню Владимира Высоцкого «Что случилось в Африке». Песня хорошая, но упор — на содержание, как и везде почти у Высоцкого. А Крупнов вот такую оригинальную форму… Ничего не напоминает?

— А кто это — Крупнов?

— Да, действительно — кто? Кто мы все в этом мире?.. Предположим, что просто басист. Был такой басист. Ну ты оценил? Вещь-то? Ну круче сама по себе?

— Да не знаю…

— В смысле «не знаю»? Что, Шнуров лучше?

— Нет, и Шнуров не очень мне.

— Погоди, погоди… А зачем ты его тогда делаешь? Делаешь зачем?

— Ну… — молодое дарование чуть смущается. — У этой целевой аудитории будет спрос. На это именно.

А может и не смущается. Может, просто не всем свои взгляды высказывает.

–…прикинь! — это я уже бармену. — Вот нихренашеньки же не знают — и не хотят, главное! Человек, играющий на басу, не знает Крупнова. Охренеть! Зато целевую аудиторию прорубает на раз — здесь прокатит «Ленинград». Здесь и для кассирш из «пятерочки». Они, правда, еще Михайлова почитают. Станислава, не Александра. Так слабай им Стаса! Михайлова, ага…

Последнее выкрикиваю довольно громко, а может для завсегдатаев красной тряпкой бьёт звукоряд «стасмихайлов». Как бы там ни было, вблизи сидящие оборачиваются. Приходится даже сделать успокаивающий жест. Что вы, я — нет… к слову просто пришлось.

— Да, так вот он отвечает — а мне всё равно, — снова Гере-бармену. — Я ж деньги зарабатываю. В Чехию ехать на режиссёра учиться. Прикинь?!

Вообще, его Георгием зовут. Но сам представился — Гера. Когда пришёл. Он же Гога, он же Жора…

— Ну и правильно, — вот умеет он неожиданные выводы сделать. — Пусть едет пацан. Из болота этого.

— Да как? — чуть не попёрхиваюсь минералкой своей. — А ты чего не едешь? Вот ты чё стаканы свои трёшь тут? Бармен — он и в Африке бармен.

— У меня ипотека, — действительно, стаканы трёт.

— Да пох тебе это должно быть. Или банкротом себя объявил, или просто с… бал и — до свидания. Если вот по-настоящему хочешь.

— Я старый. Привыкать там по новой…

— Вот то-то, — торжествующе опрокидываю бокал. — Не хочешь ты ни в какую Чехию, если по правде. По чесноку-то если. А он, б…, хочет! Всё, всё за деньги, всё для брюха. Да молодой же!.. Ты вот молодой… а, ну да. Ты ж бармен.

— Чё это. Я самолёт хотел построить.

— Да ты что? Уважаю…

— Ага. И где сейчас самолёт тот? Спроси.

— Нет, ну… Ты ж молодой был. Оно и не должно… Мечта, понимаешь ты, она ведь сама по себе прекрасна. Не то что эти, как старики, блин. Даже с бабами. Прикинь, тут девочка подходит к нам…

…

Девочка подходит. Юноша наш как раз закончил. Экзерсисы свои.

— Как вы играете здорово! Ничего круче не слышала!

Девочка — загляденье просто, и попка, и личико. И смотрит таким… правильным взглядом. И говорит вроде как мне, а сама на молодого глазками — зырк, зырк. Что-то всё-таки женщинам нравится в слэпе. Щелчки эти по струнам что-то такое будят в них.

— Да я-то что, — улыбаюсь. — Это всё Вася, наш младший научный сотрудник.

— Что, правда Василий? Такое редкое имя.

Да, как у кота. Вася, не тупи, скажи, что тебя Кириллом зовут. Ещё ерунду какую-нибудь. Улыбнись девочке, наконец.

Но Вася-Кирилл не улыбается, поважнее дела есть. Струна первая расстроилась от всех этих пулов. Вот надо как-то подтянуть бы… Серьёзное дело.

— Мы с девочками случайно зашли к вам. Вообще не знали, что тут так играют. В нашем-то городе… Вы — вообще крутые! Вот другого слова не подберу. Просто крутые!

Ну. Молчит. Подними глаза, долдон, девочка к тебе подошла. Не ко мне, нахрен я ей, старый пень.

— Ваши бы слова…

— Ладно, побегу. Вы молодцы.

Как она побежала, это отдельная история. Цок, цок каблучками. Пока три метра до столика шла, все гайки закрутила по дороге.

— Кхгм… Скажите мне, Киса, как художник художнику… У вас член есть? — скептично так. Молодому коллеге.

— Есть, — кивает коллега. — Есть два понятия — объективно и субъективно. Объективно жизнь прекрасна, а у меня сейчас — говно. Субъективно то есть.

— Да какая, к хренам философия тут может быть? Тебе сколько лет-то? Вон — сисечки, попочка. Чего еще?

— Объективно — сиськи, субъективно — по… й.

Ну и дурак. Не просто дурак, долдон, отрицающий мировой порядок. Все гормоны в пальцы ушли.

— Ба, что я вижу!..

Шум в дверях. Вошёл кто-то, не из наших. И к стойке.

— Ба, что я вижу, снова пьян!

И ладно б вечером, с утра ведь!

Ну да, конечно, ваш талант

Бутылкой водки не убавить…

Средних лет юноша… или не юноша?.. к мужику за стойкой. Сто лет сто зим, как говорится.

— А-а, привет-привет… — улыбается мужик. Из наших. Здороваются за руку.

А юноша… А вышел. Ну так вот. Пришёл эффектно, поздоровался и вышел. В дверь к туалетам.

— А это кто? — мужик. Гере-бармену.

Стоп-стоп. Вот показалось же ещё, что «бутылкой водки не убавить» — это ко мне. Но ведь так он искренне… к своему типа знакомому! Что какие тут сомнения. И смотрел на всех так, будто знает с детства. Был у нас во дворе дурачок тоже…

— Так ваш знакомый же, вроде?

Гера. Мужику.

— Да вы что, такого колоритного я бы запомнил. Не-не…

Пойти к туалетам, проверить? И зачем? А ну как нет никого там? И ветерок гуляет? Тогда что?