О людях и чудовищах

Роман Смородский, 2023

«Не смотрите, дети, в окна ночью перед сном…»Верите ли вы в чудовищ?Должно быть, каждый из нас хоть раз просыпался от собственного крика, мокрым от холодного пота, за мгновение до того, как на его шее сомкнутся чьи-то острые зубы. Если вы считаете себя исключением, то скорее всего, просто не помните.Но бывают ли кошмары хуже тех, что происходят наяву? И существуют ли чудовища страшнее тех, что живут в нас самих?Верите ли вы в чудовищ?Прочтите эту повесть и спросите себя еще раз.

Пролог. Как убивают чудовища

Михалыч сидел за барной стойкой самого дешевого в округе питейного заведения и собирался с силами, чтобы влить в себя еще одну стопку самой дешевой водки. Ее отвратный вкус на его языке не сбила бы никакая закуска. Да и денег на закуску у Михалыча не было — их едва хватало даже на саму водку. Конечно, дешевле было бы покупать ее в магазине, но соседи Михалыча по комнате (не то уличные спортсмены, не то околофутбольные фанаты) на дух не переносили алкоголь, и злить их Михалычу совершенно не хотелось.

— 50 грамм, — раздался справа тяжелый, усталый голос, и на соседний от Михалыча табурет сел внушительных габаритов мужчина в кожаной куртке.

Он очевидно был значительно младше своего соседа по барной стойке, но печать возраста уже заметно проступала на его небритом лице. Бармен понятливо кивнул и потянулся за бутылкой чуть подороже той, из которой наливал Михалычу. Тот глубоко вздохнул, зажмурился и наконец опрокинул в себя злосчастную стопку, едва сдержав рвотный рефлекс, перекосивший его морщинистую физиономию.

— Ты ведь не хочешь это пить, — не поворачивая головы констатировал незнакомец. — Зачем тогда пьешь?

— Не знаю, — честно сказал Михалыч. — Когда-то же ж я думал, что это поможет мне отвлечься, может, даже забыть. Ну, а потом…наверное, просто привык.

— Да, водка не помогает забыть, — кивнул его собеседник. — Она просто разрушает тебя. Медленно, но совершенно неотвратимо. Именно поэтому пью ее я. А ты…завязывай, если еще можешь.

— Ты ничего же ж не знаешь, — Михалыч толкнул пальцем пустую рюмку к бармену и тот почти мгновенно наполнил ее вновь. — Что я пережил, через что прошел. Если чтобы забыть это, надо вовсе разрушить мой больной, сморщенный мозг — я согласен.

— Значит, отсроченное самоубийство, — незнакомец осушил свою стопку и скривился на секунду — видимо, вкус этой водки был немногим лучше. — Я чувствую здесь интересную историю. Одну из тех, что можно рассказать случайному человеку, зная, что вы больше никогда не встретитесь снова.

— Отсроченное самоубийство, — повторил Михалыч заплетающимся уже языком. — Не думал об этом так. Но раз и ты на это идешь, у тебя, наверное, тоже есть история?

— Есть, — на лице незнакомца отчетливо проступили желваки, а левая рука сжалась в немаленьких размеров кулак. — Даже две истории. Одну могу рассказать сейчас. Другую…другую, возможно, не смогу рассказать никогда.

Михалыч придвинул к себе стопку, стараясь не дышать исходящим от нее духом горького паленого спирта и с некоторым трудом проговорил:

— Я весь внимание.

Незнакомец наконец повернулся к нему лицом и взглянул в его водянистые слезящиеся глаза.

— Я работал в полиции, — медленно проговорил он. — Лейтенант Кадулин — так меня называли. Я был глух и слеп, но семь лет назад наконец понял…

Бармен услужливо наполнил его стопку вновь, и Кадулин тут же опрокинул ее в свою глотку.

— Понял что? — почти заинтересованно спросил Михалыч.

Вместо ответа последовал еще один долгий взгляд. Михалыч поежился и заерзал на стуле. Из глубины глаз бывшего полицейского на него смотрела чернейшая бездна, которой он не знал названия, и даже не смог бы толком описать.

— Ты знаешь, как убивают чудовища? — тяжелым камнем упали на стойку слова бывшего лейтенанта. — Конечно же, не знаешь. Но если ты действительно этого хочешь…я расскажу.

***

Виктор Кадулин давил на газ так, будто опаздывал на крайне важную встречу, а его мокрые от пота руки на руле заставляли машину совершать такие маневры, будто это была встреча с самим апостолом Петром.

— Алло! Алло, полиция?! — кричал в трубку женский голос около двадцати минут назад. — Скорее приезжайте, Астафьево-3, дом на отшибе, я побегу вам навстречу, только пожалуйста, приезжайте скорее!

— Что случилось? — хрипло спросил Виктор, не справившись с внезапной сухостью в горле. — На вас напали? Сколько их?

— Это… — голос на том конце провода на секунду прервался шумом помех. — Это чудовище…убивает всех…Паша с Леной уже…он идет за мной, я слышу…

— Алло! — закричал в свою очередь в трубку Виктор. — Мы уже выехали, сохраняйте спокойствие! Как слышите меня? Алло!

На том конце что-то грохнуло и из трубки раздались бездушные короткие гудки.

Астафьево-3, дом на отшибе. Виктор сразу понял, о каком доме речь. Именно в этом доме раз или два в месяц собиралась небольшая компания друзей, включая и Инну. Единственную дочь Виктора Кадулина.

По-хорошему, ему стоило бы дождаться подкрепления, но зная, что стоит на кону, он не мог позволить себе потерять ни минуты. Вот и деревня — здесь резко влево, наперерез потоку машин. Злобно сигналят в спину. Плевать. Разбегаются из-под колес глупые куры, их кудахтанье едва слышно за ревом движка. Плевать. Женщина с коромыслом на плече дернулась в сторону с его пути и рухнула в канаву, очевидно, расплескав свои ведра. Плевать. На все плевать, лишь бы успеть.

За деревней проселочная дорога не кончалась, а уходила в густой сосновый лес. Именно там, скрытый от лишних глаз за деревьями, находился тот самый дом. Напротив него Кадулин резко ударил по тормозам, вылетел из машины (да, он так спешил, что даже не пристегнулся), с третьей попытки выхватил дрожащей рукой из кобуры пистолет и рванул к дому. Только бы успеть, только бы…

Входная дверь оказалась заперта изнутри. Виктор трижды грохнул в нее кулаком и во все горло гаркнул:

— Полиция! Откройте немедленно!

Ответом ему был лишь шелест древесных крон.

На удар плечом дверь никак не отреагировала — все же замок на ней был не самый плохой. Лейтенант отступил на шаг и вложил весь свой вес в удар ногой. Этого косяк уже не выдержал, и запыхавшийся больше от волнения, чем от нагрузки, полицейский наконец оказался внутри.

Кровь. Много крови.

Вот Маринка, лежит лицом вниз с протянутой к двери рукой. На ее фиолетовой спортивной куртке огромное багровое пятно. Виктор присел и приложил два пальца к ее сонной артерии. Пульса нет. Конечно же.

За ней Эдик. Рядом с его рукой — окровавленный перочинный ножик. Видимо, пытался защищаться. Опухшее и посиневшее от многочисленных ударов лицо, проломленный череп — должно быть, эта его попытка кого-то здорово разозлила.

В комнате, на диване, Серега, а под ним…

Виктор рухнул на колени, столкнул тело своего несостоявшегося зятя в сторону.

— Инна! Инночка, ты слышишь меня?!

Молчание. Пульса нет и у нее. Конечно же — столько крови на простыне. В груди несколько мелких ран, похожих на следы от неровного ряда клыков.

— Инна… — прошептал Виктор, чувствуя, как слабеет его рука, сжимающая пистолет, как расплывается окружающая действительность, заволакиваемая соленой пеленой.

«Выжил ли хоть кто-нибудь в этой бойне?» Эта мысль заставила его подняться на подкашивающиеся ноги. Оставался еще как минимум Павел — хозяин дома. Удалось ли спастись ему?

Павел нашелся в соседней комнате. Он сидел в кресле, свесив голову набок. В его черепе, в районе виска, зияла сквозная дыра. Ошметки его мозга успели уже присохнуть к стене. Его пес лежал в луже крови у кресла, а ружье — старомодная вертикальная двустволка — лежало у мертвеца на коленях.

Виктор оперся плечом о стену, чувствуя, что вот-вот потеряет сознание. Это ведь была просто компания друзей. Хорошие, даже приятные ребята. Кому могла понадобиться их смерть? Чем можно заслужить такую резню?..

Его размышления прервал стон. Виктор дернулся, едва не выронив оружие, и шагнул вперед в поисках источника звука. За креслом, в дальнем углу комнаты скорчился еще один парень. Он слегка раскачивался из стороны в сторону, словно пытаясь сам себя убаюкать, и еле слышно скулил, прижав ладони к лицу.

— Эй, ты ранен? — обратился к нему Виктор.

Ответа не последовало. Лейтенант медленно подошел и свободной рукой силой оттянул от лица руку выжившего. Сделать это удалось лишь на мгновение, но Кадулин успел его опознать. Только у одного из знакомых его дочери были на лице такие уродливые шрамы.

— Славик, — как мог, мягко проговорил Виктор. — Все кончилось. Все хорошо. Я тебе помогу. Скажи, ты видел, что произошло?

Вместо ответа Славик вновь глухо застонал.

— Нам нужно выяснить, кто это сделал, — с нажимом проговорил Кадулин. — Иначе может пострадать кто-то еще. Ты ведь этого не хочешь?

Славик прекратил раскачиваться, медленно отнял от лица руки и поднял взгляд на полицейского. В этом взгляде был чистый, кристаллизованный ужас.

— В-волк, — с огромным трудом выдавил он. — Это все сделал Волк.

— Какой еще волк? — перед глазами Виктора все еще стояло лицо мертвой дочери, но он заставил себя сосредоточиться. — Волки не стреляют из ружей, Славик. Объясни мне, как это произошло?

Славик снова закрыл руками изуродованное лицо и глухо завыл. В этот момент Кадулин понял смысл выражения «кровь стынет в жилах».

— Он…он надел… — Славик снова начал раскачиваться из стороны в сторону, а его нестриженные и нечищеные ногти заскоблили по коже лица, оставляя красные полосы. — Он надел мою кожу! Надел мою кожу…

— Лейтенант Кадулин? — прерываясь на шипение, подала голос рация на поясе полицейского. — Почему…почему не на рабочем месте? Прием.

Виктор взял рацию в свободную руку. Слова давались ему с трудом, но он заставил себя проговорить:

— Астафьево-3. Пятеро убитых, один выживший. Запрашиваю…запрашиваю врачей и криминалистов. Объясню, как добраться, на месте.

Ствол его пистолета был нацелен Славику в лоб, но тот этого будто не замечал:

— Он надел мою кожу…Волк надел мою кожу…

Виктор не понимал, что это значит. Он уже вообще ничего не понимал. Вся вычислительная мощность его мозга была занята бесплодными попытками осознания:

Инны.

Больше.

Нет.

***

— И что потом? — спросил Михалыч, с видимым трудом удерживая голову в вертикальном положении.

— На ружье были отпечатки Славика, — Виктор хлопнул очередную стопку. — На руках Славика была кровь забитого насмерть Эдика, а в боку — неглубокое ножевое ранение. Если бы я был уверен до конца, пристрелил бы на месте, как бешеного пса. Его признали невменяемым и отправили на принудительное лечение. Но это не столь важно. Важно, что тогда я и понял: чудовища существуют. И жертвой чудовища может стать любой. Хороший или плохой, сильный или слабый, для чудовищ нет никакой разницы.

— Чудовища, говоришь… — Михалыч потянулся за стопкой, но та оказалась пуста — бармен верно уловил момент, когда у клиента кончились деньги. — Я тоже могу кое-что рассказать про чудовищ. Знаешь, как в тюрьме обращаются с теми, кто сидит по моей статье? Ты становишься изгоем. Тебя постоянно унижают, напоминая об этом. Время от времени даже…даже… — он обратил полный мольбы взгляд на бармена, но тот сухо качнул головой вбок. — И все, все говорят, что ты сам в этом виноват. Все говорят, что ты — чудовище. Ты знаешь, каково быть чудовищем?!

— Знаю, — ответил Виктор после паузы, а затем протянул бармену несколько купюр, кивнув на своего соседа. — Знаю лучше, чем хотелось бы.