Via Roma

Роман Лошманов

Книга о том, что можно увидеть в Александрове и Ленино, в Сингапуре и Бельгии, в Тюмени и Южной Африке, в Северной Осетии и Алтайском крае, в Брянской области и в Смоленской области, в Тырети, Арзамасе и многих других местах света. Некоторые тексты были ранее опубликованы в журналах «Афиша-Еда» и «Афиша-Мир», а также на сайте eda.ru.

Турин в сентябре 2007 года

Я в первый раз был за границей, и мне повезло, что это был Турин. В это городе всё было совсем другим, не похожим на то, что я видел раньше. Отдалённо, своей каменностью и порядком, на него походил Петербург, — но только отдалённо, идеологически.

Первая столица объединённой Италии, он не был похож и на Италию, какой я себе её представлял. В Турине даже кухня совсем другая, савойская: «Пасту едят совсем другие итальянцы», — помахала ладонью переводчица.

От королевских времён центральным улицам достались бесконечные аркады: чтобы можно было гулять по улицам в любую погоду, не боясь ни дождя, ни солнца. Улицы второстепенные, составляющие ровные прямоугольные кварталы, узки и часто без деления на тротуары и проезжую часть. На них стоят маленькие машины: совсем не такие, как в Москве, где на размерах машин не экономят.

В то же время на Турином возвышается Моле Антонеллиана — самое тогда высокое здание Италии. Оно задумывалось как главная синагога страны, но еврейская община отказалась от него, когда расходы были превышены больше чем в два раза, а архитектор Антонелли решил сделать её гораздо выше обычного. Думаю, на отказ повлияло и то, что многим бы не понравилось, что самым высоким зданием страны стала бы синагога. Сейчас это Музей кино с муляжами инопланетян, рабочими столами американских киномагнатов, неореалистическими афишами, воплощённой комнатой с унитазами из «Призрака свободы» и лифтом в пустоте, который поднимает на смотровую площадку. Оттуда на фоне дымчатых Альп виден весь красночерепичный город, где королевская архитектура крепко соединяется с муссолиниевской и послевоенной.

Турин — это ещё и синоним «Фиата». Нас привезли в полупустой торговый центр, и я не сразу понял, что это бывший автомобильный завод, многоэтажный, где технологический процесс шёл сверху вниз и заканчивался треком на крыше. Напротив «Фиата» — Eataly, открывшийся незадолго до того центр Slow Food с разной интересной и дорогой фермерской и не фермерской едой: в Москве тогда не было ничего похожего — ни по выбору, ни по возможности тут же, на псевдорынке, поесть. (Теперь Eataly добралось и до Москвы, но уже идейно устаревшим и мало кому нужным.)

Россия Италию интересует незначительно. В пухлой «Репубблике», которая лежала в гостинице (или то была туринская «Стампа»? ), только на восемнадцатой или двадцатой странице была небольшая заметка об испытаниях какой-то российской ракеты, а больше во всей газете ничего. В общем, лишь бы с той стороны ничего не рвануло. Однажды рвануло: на Пьяцца Сан-Карло в одном из домов показывают ядро, оставленное суворовской армией; впрочем, тогда русские город освобождали. От железнодорожного вокзала через Пьяцца Сан-Карло к Палаццо Мадама идёт Римская улица, Виа Рома. Я тогда понял, почему все дороги ведут в Рим: в том числе потому, что в каждом, как мне сказали, городе Италии есть такая улица (я сам потом нашёл их несколько).

Турин полон небольших памятников. На маленькой площади, где мы сидели за одним из ужинов, их стояло сразу три. Саму площадь вернее было бы назвать просто внутренним квартальным двором. Двор был весь в деревьях, и мы сидели под деревьями за большим столом. Рядом стояли столики маленькие, за них садились молодые пары ради бокала вина. На балконе дома, где на первом этаже был ресторан, откуда нам носили еду, стояла женщина и смотрела на двор вообще. Это всё было тоже совсем не похожим на Россию: чтобы в вечернем дворе под деревьями стояли столы, официанты разносили вино, а на балкон вышла постоять-посмотреть жительница. Сейчас есть и такое. Как есть и то, что я увидел в другой вечер: большая площадь у самой По была по периметру полна столиками в несколько рядов и шумела людьми, а к барным стойкам было не протолкнуться.

Заречная, за По, часть Турина, называется, мне сказали, Крым.

***

С поэтом Олегом Дозморовым в один из вечеров мы заспорили вдруг о хороших и плохих стихах. Наверное, я сказал о каких-то стихах, что они плохие, а Олег не согласился совсем: «Что такое плохие стихи? Не бывает плохих стихов. Бывают стихи неудачные, не получившиеся». — «То есть плохие». — «Нет-нет». — «Вспомни раннего Лермонтова, который переписывал Пушкина почти целиком, разбавляя своими плохими добавлениями». — «Это слабые стихи, не плохие. Стихи не могут быть плохими». — «Слабые, то есть плохие. Ведь хорошими же стихи бывают? Значит, могут быть и плохими». Ещё я вспомнил «Цех поэтов» — пусть мне не близка манера таким образом учить писать стихи, но у Гумилёва была хорошая средневековая идея: чтобы показать, что ты поэт, надо сделать шедевр, законченную работу, про которую можно сказать, что она хороша. Но Олег всё-таки не соглашался с моей категоричностью, и мы незаметно увеличили горячность нашего спора до такой громкости, что остальные за столом даже ненадолго замолчали, оборотившись к нам: всё же сидели мы в хорошем ресторане, пили хорошее вино, и общий разговор шёл совсем о других вещах.