Via Roma

Роман Лошманов

Книга о том, что можно увидеть в Александрове и Ленино, в Сингапуре и Бельгии, в Тюмени и Южной Африке, в Северной Осетии и Алтайском крае, в Брянской области и в Смоленской области, в Тырети, Арзамасе и многих других местах света. Некоторые тексты были ранее опубликованы в журналах «Афиша-Еда» и «Афиша-Мир», а также на сайте eda.ru.

С Маврикия в Москву в декабре 2010 года

Я потом подумал, что если бы так долго не провозился в сувенирной лавке, если бы мне не переделывали там два раза жемчужные серёжки и в конце концов не сделали бы из-за этого скидку в сто двадцать рупий, округлив до семи тысяч (если бы не округлили, я бы, возможно, не смог бы расплатиться, потому что денег на карточке было впритык), и из-за всего этого не задержался бы в отеле, разбираясь с выставленным счётом, то я бы с ним не познакомился.

Я встретил его у стойки регистрации: довольно крупный, хотя ростом с меня, похож на Фореста Уитакера — не только приспущенным левым веком, но и вескостью в словах и движениях. Он показывал стоявшим в очереди людям свой распечатанный электронный билет и пытался спросить, нужно ли ему идти в кассу за обычным. Те его не понимали, его английский был плох. Я ему сказал: «Да всё нормально, только паспорт нужен». Он же сказал: «Хотел уточнить, а то как-то летел из Аргентины, там надо было в кассу идти». Лицо его было землистым, отдалённо квадратным, небритым: щетина редкая, жёсткая, чёрная, в основном на верхней губе. Когда он регистрировался, девушка за стойкой попросила его поставить чемодан боком, ручкой вверх. Он сказал: «Да, это весь багаж, больше нет». «Ручкой вверх», — перевёл я. Ему надо было в Дубае пересаживаться на самолёт «Аэросвита» до Киева, и девушка объясняла ему, что багаж нужно будет там, в Дубае, взять и снова регистрироваться.

В самолёте мы оказались соседями. Мы познакомились, пожали руки; его была во въевшемся машинном масле. Его звали Игорь, он был из Измаила. Игорь был слегка нетрезв, то есть вёл себя как трезвый, но от него несло нормальным ровным перегаром, таким перегаром, по которому было ясно, что выпить он может много, но всегда себя контролирует. Он стал рассказывать о себе — помощник старшего механика, которому недавно друзья выправили документы старшего механика. Его корабль («балкер», как говорил Игорь) два месяца простоял в Порт-Луи («Порт-Луисе»), а шёл из Китая и потом Таиланда в Кот-д’Ивуар («Берег Слоновой Кости», называл он; незадолго до того там случился военный переворот), вез рис в мешках: «Три вида — для бедных, средних и богатых. Отличается цветом, а больше ничем: самый дорогой розовый, средний голубой (про третий рис я не запомнил). И ещё тем, что самый дешёвый — сечка, а самый дорогой — целый, двадцать долларов килограмм». По пути судно, сделанное когда-то в Японии, сломалось, и они зашли на Маврикий на ремонт двигателя. Но судовладелец-грек пожалел денег на полный ремонт, также жадным оказался суперинтендант («Это такой представитель владельца»), и ремонт был сделан наполовину. Игорь настаивал, что ремонт должен быть полным, иначе балкер встанет в открытом море и нужно будет вызывать буксиры. Суперинтендант отрезал, что ремонт завершён. Тогда Игорь сказал, что отработал половину контракта, разрывает его и летит домой за свой счёт: «Я ему показываю, он говорит: «Почини». Я говорю: «Это невозможно починить, нужна новая деталь. Он говорит: «Ты плохой механик». А я ему говорю: «Ну, ищите хорошего». И ещё покупал неправильные детали. Муфту принёс сильно меньшего диаметра. Просил его насос купить, он купил — для дачи».

Таким образом Игорь оказался на самолёте. Он достал свой большой ноутбук и стал показывать мне фотографии двигателя: «Это моя страховка, чтобы в случае чего показать». Он листал снимки и молча оборачивался ко мне, как будто спрашивал: ну ты видел? Муфта, действительно, было разорвана. Ещё висело пластиковое ведро, в которое стекало масло.

Позже, когда он узнал, что я работаю в журнале, Игорь снова достал ноутбук и показал мне книгу стихов одного своего знакомого моряка. Она называлась «Я, море, низко кланяюсь тебе». Там были, например, такие стихи:

Прочтешь порой статью морского склада

Что пропечатал кто-то из чинуш:

«Он жить не мог без шторма». Это ж надо,

Чтоб человек писал такую чушь!

Я с молодости в море, но не встретил

Чтоб моряки любили штормовать.

Хоть страха перед штормом не заметил

Но чтоб любить?! Такому не бывать!

Мы все привыкли к резкой качке судна

И даже спим, улавливая такт.

Но жить в качелях месяцами трудно

И неприятно. Это тоже — факт.

А взять бы автора статьи за ушко

Да на недельку сунуть под циклон.

Чтоб поболтало, чтоб с компотом кружка

В столовой учинила марафон.

Чтоб суп выпрыгивал на брюки резво

Чтоб ночью в койке покатало всласть,

Чтоб в такт раскачке, гулко и железно

В столе стучала отданная часть.

Вот разобрал бы стол раз пять за сутки

Ошпарился в столовой пару раз

И перестал бы, даже ради шутки

Писать такую ерунду про нас.

Пиши о молока надоях смело

И о коровах, что его дают,

Ну, а когда не знаешь сути дела

То не берись. А то ведь засмеют!

«Читаешь — и подписываешься под каждым словом, сказал Игорь, скидывая стихи мне на флэшку. — Тот, кто в море ходил, тот поймёт». Сам он ходил уже семнадцать лет. «Романтика кончилась через двенадцать, — обозначил он. — Но вообще она кончается после первого серьёзного шторма. Мы, когда шли с Цейлона на Маврикий, попали в такой — девятибалльный. Крен был сорок два градуса, ещё немного и оверкиль. Есть неплохой голливудский фильм „Идеальный шторм“, он вполне правдивый, только приукрашенный: я сколько не спрашивал, никто в такой идеальный шторм не попадал. А если кто и попадал, тот на дне лежит».

Игорь не сильно расстроился, что прервал контракт: «Старшим механиком я буду зарабатывать десять-двенадцать тысяч долларов, а так получал пять. Шесть предложений у меня уже есть. Вообще, русские моряки, то есть и украинские тоже, выросли за последнее время в цене: зарплаты увеличились в два раза». В его экипаже из девятнадцать человек были и русские, то есть украинцы, и бирманцы, и филиппинцы. Одного русского он списал на берег за неуважительное отношение к азиатам: «Он мне: «Обезьяны». Я ему: «Они такие же люди, как и ты». Говорит мне: «Давай они за нас работать будут». «За что, — говорит, — ты меня списываешь?» — «За то, — говорю, — что ты их обезьянами считаешь». — «Да они же как обезьяны, — говорит, — руками едят». — «Ты вот, — говорю, — попадёшь в экипаж, где русских за таких же филиппинцев считают, тоже будешь обезьяной». Вообще Игорь, хотя и устаёт от английского языка, не очень любит русские экипажи: «Это значит пить весь рейс. Хочу теперь, чтобы русских в экипаже не было». Ещё рассказал, что им положен стакан красного вина в день: «Но наши копят за неделю, чтобы выпить нормально. В Порт-Луисе мы тоже хорошо погуляли. Но это хорошо, за счёт фирмы когда. За свой счёт мы всего раз на берегу были — дороговато, двести долларов водное такси, так называется».

Когда принесли ужин, Игорь, попросив пива, слегка потрогал еду, а потом достал пакет со своей: «Посмотрим, что мне наш повары дал. Он тоже с Украины». В пакете были варёные яйца, курица, огурцы, помидоры и варёная картошка. В Дубае я видел Игоря в коридоре, но потом он исчез.

На московском рейсе собрались и быстро перезнакомились и передружились русские, летевшие на родину из разных, где работали, африканских стран. Стюардесса в конце концов принесла им весь оставшийся запас крепких маленьких бутылочек и попросила только не очень сильно шуметь. Они и не шумели сильно.