Этикет темной комнаты

Робин Роу (2022)

ОТ АВТОРА МИРОВОГО БЕСТСЕЛЛЕРА «ПТИЦА В КЛЕТКЕ». Напряженный, захватывающий, мощный психологический триллер с множеством сюжетных твистов. То, что причиняет боль, меняет тебя. Теперь шестнадцатилетний Сайерс Уэйт это знает. Совсем недавно у него было все, о чем можно мечтать: богатые родители, красивая девушка, крутая тачка, дружба с популярными парнями школы. Но это было до того, как его похитил неизвестный человек. Сайерс оказался запертым в подвале в полной темноте. Сбежать невозможно. Чтобы выбраться из плена, ему придется сыграть роль, которую для него подготовил похититель, и воплотить его безумные фантазии. Успеет ли Сайерс спастись прежде, чем утратит связь с реальностью и собственным «я»? Для фанатов Карен М. Макманус, Наташи Престон, Меган Миранды и Натали Д. Ричардс. «Эта книга важна и необходима, она наполнена любовью и надеждой. Мне было больно, когда я ее прочитала. Но это лучший вид боли». — Дженнифер Нивен, автор бестселлера «Все радостные места». «”Этикет темной комнаты” — это душераздирающий, увлекательный и дающий надежду роман, исследующий тему выживания и восстановления после травмы. Эта книга заставит вас думать, и, что важнее, заставит вас испытывать эмоции». — Джефф Зентнер, автор книги «Змеиный король» «Захватывающий, красивый роман, от которого невозможно оторваться. «Этикет темной комнаты» — не что иное, как шедевр». — Эмбер Смит, автор книги «Такой я была» Об авторе Робин Роу — американская писательница и преподаватель. Работает с детьми с психологическими травмами. Ее дебютный роман «Птица в клетке» принес ей мировую славу. После публикации книга моментально попала в список бестселлеров, была номинирована на множество литературных премий и названа лучшей Young Adult книгой года по версии: Goodreads Choice Award, Chapters Indigo, EpicReads, BookPage, Powell’s Books, The Texas Library Association, News & Observer, Buzzfeed.

Три

— Сайе? — стучит в дверь моей комнаты миссис Марли.

Прячу лицо в подушку.

— Что?

— Уже восьмой час.

— Знаю, — протягиваю я, хотя понятия не имею о времени.

Слышу, как она неодобрительно кудахчет, и нащупываю на тумбочке телефон. Проверяю, какое сегодня число, и узнаю температуру воздуха — первое октября, пятнадцать градусов тепла. Это моя любимая погода, наверное, надо будет надеть легкую куртку.

Идти в спортивный зал уже поздно, и я сползаю на пол, чтобы по-военному отжаться, как меня научил Гаррет. Медленно сгибаю локти, опускаю грудь до тех пор, пока она не оказывается ниже сгиба локтей, и приподнимаюсь.

Когда я делаю это пятьдесят раз, мои бицепсы начинают гореть, но я не останавливаюсь.

Вниз, пятьдесят один.

Вниз, пятьдесят два.

И так до ста раз.

Придя таким образом в чувство, запрыгиваю в душ, а потом быстро, но внимательно изучаю свое отражение в зеркале. Физические упражнения дают результаты — мои руки определенно стали мощнее. Умываюсь и слегка хмурюсь, когда пальцы проходятся по младенчески гладкой коже. По-прежнему никаких признаков растительности на лице, но папа говорит, так у него было до самого колледжа.

Вздыхая, спускаюсь по лестнице на первый этаж, где мама указывает прислуге, как украсить дом опавшей листвой.

Когда я был маленьким, то умолял ее позволить нам на Хэллоуин превратить наше жилище в дом с привидениями, но она сказала, что это пошло и безвкусно, и я знаю, что у нас никогда не будут гореть в тыквах свечи.

Она улыбается, увидев меня.

— А что ты думаешь по этому поводу?

— Получится мило.

— Мне нужно поговорить с тобой. — Теперь у нее самое что ни на есть серьезное выражение лица. — Ты, скорее всего, слышал, что твой отец переезжает.

Я сразу замыкаюсь в себе.

— Ага.

— Хочешь поговорить об этом?

— Не-а.

— Сайе…

— А ты хочешь это обсудить?

Она молчит и смотрит на меня так, будто ей трудно иметь со мной дело.

— Я не против. А ты?

— Мама. — Запускаю пальцы в волосы. — Для меня это не имеет никакого значения. Я практически не вижусь с ним. — Но она определенно не верит мне. И это начинает раздражать меня. — Так оно и есть. — То есть, конечно, это странно, что папа решил перебраться в другую страну — и даже купил там дом, никому ничего не говоря, — но меня это совершенно не волнует. — Сейчас восемь утра. И мне необходим кофеин, а не разговор по душам.

— Хорошо-хорошо. — Она поднимает руки. — Давай сменим тему. Я еду в Даллас готовиться к праздничному вечеру и задержусь там, возможно, допоздна, так что ты будешь предоставлен сам себе. Но я могу попросить миссис Марли остаться после работы, если ты того хочешь.

— Мамочка, пожалуйста, не делай этого. Ведь мне шестнадцать.

Она улыбается и треплет меня по щеке пальцами с идеальным маникюром.

— Да, знаю. Совсем взрослый.

Потягиваю кофе из «Старбакса» — не значащееся в меню мокко и вполуха слушаю удивительно интересный рассказ о религиях мира. Но основное внимание я уделяю сообщению Брии:

Собрание отменяется. Хочешь пойти куда-нибудь после школы?

Мои пальцы летают по клавиатуре:

Как насчет моего дома? Там никого не будет.

Она тут же отвечает:

Давай встретимся на площади. А потом…

И добавляет подмигивающий смайлик.

— Миссис Симс! — Все фантазии, возникающие у меня в голове, немедленно улетучиваются при звуках возмущенного голоса Эбби Уайтли.

— Да, Эбби? — осторожно говорит учительница.

— Все это оскорбляет мою веру. Я не могу слушать о ложных кумирах.

Парочка учеников — прихожан той же церкви, куда ходит Эбби, поддакивают ей, и миссис Симс нервно заламывает руки. Откинувшись на спинку стула, закрываю глаза. Означает ли смайлик Брии то, о чем я думаю? Она говорила, что хочет подождать до вечера встречи после каникул, но, может, передумала.

— Вот по этой причине люди ненавидят воскресенья даже больше, чем понедельники, — ворчит кто-то из учеников, а еще кто-то кричит: — Я тоже христианин! Но это не означает, что мы не можем даже говорить о других религиях. Задавать вопросы — не кощунство.

Стараюсь отключиться от происходящего и представляю Брию у себя дома, в моей комнате, в моей постели. На ней кружевной топ… и она снимает его. А я снимаю…

— Нет, это действительно богохульство, — настаивает на своем Эбби. — Вспомните, что произошло с Люцифером! — В ее голосе звучит чувство превосходства. — Люцифер был любимцем Бога, но потом он задал Ему неуместные вопросы и был низвергнут в ад.

Некоторые ребята устремляют нервные взгляды в потолок, словно боятся, что Бог покарает и их.

— Значит, это Бог сотворил дьявола? — Невинный вопрос Люка звучит так, будто он смеется над Эбби, но я прекрасно понимаю, что спрашивает он искренне.

— Нет, — нетерпеливо отвечает она. — Бог сотворил Люцифера. Люцифер был ангелом, Его созданием, практически Его ребенком. Но встал на сторону зла.

Люк, похоже, обдумывает услышанное.

— Значит, Люцифер сможет выбраться из ада, если попросит прощения?

— Разумеется, нет. В аду оказываются навечно.

И я вспоминаю вот что. Няня, работавшая у нас до миссис Марли, пыталась добиться от меня хорошего поведения и сказала, что Бог составляет списки всех плохих и всех хороших наших поступков. А когда кто-то умирает, Он сверяется с этим списком, и если плохих поступков в списке больше, чем хороших, то отправляет этого человека в ад. И человек будет гореть там вечно. Никакого второго шанса и никакого выхода.

Все начинают спорить друг с другом и делают это так громко, что я едва слышу, как миссис Симс звонит в колокольчик.

— Ребята! Мы отклонились от нашей темы. Сядь, пожалуйста, Эбби.

Эбби опускает уголки губ, корча печальную гримасу, но делает, что было велено.

Миссис Симс тяжело вздыхает.

— Кто-нибудь еще хочет высказаться?

Руку поднимает девочка с длинными косами.

— Я хочу. Все это — бессмысленно. — И она начинает вещать о том, что наш мир — помойка. Голод, убийства и насилие доказывают, что Бога не существует.

— Как ты можешь так говорить? — Эбби выглядит искренне расстроенной. — Бог любит нас. Он послал своего единственного сына, Иисуса, чтобы тот умер на кресте во искупление наших грехов.

— Так значит, из ада невозможно выбраться? — В распахнутых глазах Люка плещется беспокойство, словно он воспринимает все услышанное очень серьезно. В этом заключается одна из проблем Люка. Он верит всему, что ему говорят, если это сказано авторитетным тоном.

— Да, — стоит на своем Эбби. — Невозможно.

Глаза у Люка становятся еще больше. Эбби вгоняет его в панику, и это начинает меня злить. Я со стуком ставлю стакан с кофе на стол.

— И что это за отец такой, если он позволил распять своего сына на кресте?

Все поворачиваются в мою сторону.

— Я считаю, он самый настоящий засранец.

Несколько секунд в классе царит ошеломленное молчание, а потом все разражаются хохотом.

— И это называется любовью? — продолжаю я.

Эбби смотрит на меня ледяным взглядом.

— Это называется жертвой.

Когда я прихожу в столовую, Люк сидит там в одиночестве за нашим столом у окна и с перекошенным от страха лицом пытается открыть пакетик с «Читос». Я с глубоким вздохом забираю у него пакетик и открываю. Он достает одну штуку и жует ее с самым расстроенным видом, с каким только можно жевать чипсы.

— Люк, это просто смешно. Ада не существует.

— А как же тогда людей наказывают за то, что они натворили?

— Ну ладно, ладно, хорошо. Мы просто заплатим штраф, купим — как там учительница назвала это? Индульгенцию? И попадем на небеса. Такой вариант тебя устраивает?

— Это не сработает! Нельзя купить избавление от ада!

— Люк, да я шучу.

Но он продолжает нервно постукивать пальцами по пакетику чипсов, и тут к нам присоединяются Лекс и Бриа. В руках у них пачки документов школьного совета, и девчонки похожи на двух бизнес-леди, вернувшихся с заседания совета директоров банка.

— И о чем мы разговариваем? — интересуется Бриа.

И я отвечаю:

— Об аде.

Лекс целует Люка в макушку и зарывает лицо в его светлые густые волосы. На ней стильный комбинезон, вполне пригодный для красной ковровой дорожки, а Люк в укороченных джинсах с подтяжками — так одеваются те, кому хочется выглядеть отличниками.

— Ты не попадешь в ад, малыш, — заверяет его Лекс.

Люк бросает на меня смущенный взгляд.

— Я написал ей о моих опасениях.

— А почему мы вообще говорим об этом? — желает знать Бриа.

— Эбби Уайтли напугала его до чертиков на уроке всемирной истории, — объясняю я.

— А что, если она права? — скулит он.

— Люк, хватит. — Протягиваю ему пакетик, и он берет еще одну чипсину. — Даже если ад есть, это ничего не значит. Ты — последний, кто туда попадет. — Честно говоря, мысль о том, что Люк может быть отправлен в ад, настолько абсурдна, что я не могу серьезно к ней отнестись.

— Сайе прав, — говорит Лекс. Вот уж не думал, что она когда-нибудь произнесет эти два слова.

— Ад — это так депрессивно. Может, поговорим о чем-нибудь повеселее? — Никто не возражает, и Бриа вручает мне квадратик золотой материи.

Я, сконфуженный, беру его.

— Э, что за прикол?

Люк хихикает, и это хорошо: значит, он успокаивается.

— Это образец цвета моего платья для нашей вечеринки! — сияет Бриа. — Твой галстук должен гармонировать с ним.

— А, понятно. — Отдаю ей лоскуток. — Мальчики будут в красных галстуках.

Улыбка Брии меркнет.

— Ты действительно хочешь одеться так, чтобы твой костюм подходил по цвету к костюмам других мальчиков?

Вместо того чтобы ответить, я съедаю еще одну чипсину, и Бриа издает блеющий звук, подразумевая, по всей видимости, что я баран, и это смешно, потому что другие меня копируют, а не я их, но я все же одаряю ее моей лучшей ослепительной улыбкой.

— Все остальные пары будут в сочетающейся одежде. Ты ведь знаешь об этом, верно? И ты затмишь всех этих стандартных девиц.

— О’кей. Прекрасно. Я согласна соответствовать твоему образу, но тогда, пожалуйста, пусть на афтепати будет слон.

Лекс громко смеется, думая, будто Бриа шутит, но не тут-то было.

— Бриа, я же говорил тебе: темой вечера будут великолепные 1920-е, а не цирк. Слон никак туда не впишется.

— Неправда. Помнишь фильм «Энни»? Там в самом конце большой вечеринки привели слона. А это были 1920-е.

Совершенно очевидно, что Бриа мечтает об этом с детства, и потому я сдаюсь.

— О’кей, ты меня убедила. Если такова твоя мечта, то почему бы и нет?

Бриа с визгом бросается мне на шею.

Лекс выглядит совершенно ошарашенной.

— Великому Гэтсби далеко до тебя, Сайе.

— Умоляю. Ты вообще читала эту книгу? Гэтсби не заморачивался насчет своих вечеринок — он все время держался в тени.

— Но ты-то будешь в центре внимания, правильно я понимаю? — ехидничает Лекс.

Бриа замирает и переводит взгляд с меня на Лекс, и создается впечатление, что она улавливает наконец ту напряженность, которая существует между нами вот уже несколько месяцев.

— Нет ничего плохого в том, чтобы быть на виду, верно? — наконец нарушает молчание Бриа, бросая на Лекс обиженный взгляд.

Лекс явно хочется поспорить, но, по всей видимости, сегодня у нее нет на это сил, и она начинает тыкать зубьями пластмассовой вилки в салат в миске. Вид у этого салата совершенно убогий — несколько чахлых листьев и одинокая помидорка-черри.

Кто-то проходит мимо нашего столика с подносом, уставленным мисками с ароматной едой, и я морщусь.

— Не могу дождаться, когда мы будем обедать не в школьной столовой. Поглощение еды здесь — признак… деградации.

— А меня удивляет, что такие люди, как ты, учатся в обычных школах, — бормочет Лекс, и это можно расценить как комплимент, вот только в ее голосе слышны фальшивые нотки.

— В девятом классе я учился в интернате.

— Неужели? — Ее идеально изогнутые брови взлетают вверх. — А почему ты оттуда слинял?

Не успеваю я и рта открыть, как Люк отвечает за меня:

— Слишком много правил и ограничений.

После школы Бриа садится на пассажирское сиденье моего автомобиля с открывающимся верхом, и спустя несколько минут я въезжаю в парковочный гараж на площади. Бриа обновляет блестящую красную помаду перед зеркалом в солнцезащитном козырьке, и мы выходим из машины. Жму на брелок, чтобы поставить машину на сигнализацию, и слышу привычное попискивание.

Когда мы входим в лифт, мой пульс начинает частить. Бриа обожает лифты, а это значит, что теперь я их тоже обожаю.

С озорной улыбкой она нажимает на кнопку с цифрой «шесть».

Мы устремляемся вверх, и я целую ее.

Мы ездим вверх-вниз столько раз, что я теряю счет. Мы целуемся до упада, и наконец я, выдохшийся, готов отменить кофе, но тут мы снова оказываемся на первом этаже, и на этот раз Бриа позволяет дверям лифта открыться.

Мы направляемся в «Старбакс», где наши друзья уже пьют ореховый латте с кленовом сиропом и тыквенный фраппучино. Здесь Люк и Лекс, Гаррет и Марисса и еще всякие люди — без пары, недавно образовавшие пары и те, кто вскоре образуют пары.

Они радостно здороваются с нами.

Взяв напитки, мы с Брией присоединяемся к ним. Разговор идет о том, как замечательно проходит этот год, а затем последует выпускной класс, а затем — о боже ты мой! — колледж!

Мне скучно, и я молча потягиваю кофе. Я подозреваю, что колледж — точно такое же место, как это, только почтовый индекс у него другой.

Мы сидим в кафе примерно час, когда я замечаю, что Бриа с хмурым видом смотрит в свой телефон. Толкаю ее локтем, и она показывает мне сообщение, только что присланное ее мамой:

Бебиситтер не пришла! Бетани дома ОДНА!

— Прости, Сайе, — вздыхает Бриа. — Похоже, я не смогу сегодня побыть с тобой.

Я довольно сильно расстроен — никогда еще дом не был только в моем распоряжении, — но встаю, чтобы уйти.

— Ребята, это никуда не годится! — протестует Марисса. — Мы даже не сделали селфи.

И не успеваю я глазом моргнуть, как она достает телефон, и все впечатывают свои лица в мое, фотографируясь. Телефон Брии снова подает признаки жизни, и она настаивает, что теперь ей точно надо идти.

Мы садимся в лифт — никаких поцелуев на этот раз, — и скоро я останавливаю автомобиль перед ее домом, на крыльце которого стоит, куксясь, ее сестричка.

— Хочешь войти? — предлагает Бриа. — Поможешь мне заниматься ребенком.

— Э… Думаю, это не мое.

— Наберешься опыта. Уверена, ты будешь хорошим отцом нашим детям!

— Нашим детям? — Но у нас и секса пока что не было. И мы все еще школьники.

— Поговорим об этом позже. — Бриа клюет меня в щеку и выходит из машины.

Когда несколько минут спустя я подъезжаю к своему дому, солнце уже садится. Проверяю телефон. У поста, в котором отметила меня Марисса, уже пятьсот лайков, и их становится все больше.

Беру чуть теплый кофе из держателя для стаканов и пью его, шагая по дорожке. Наступает холодная погода, и листья на деревьях начинают менять цвет, но сейчас слишком темно, чтобы разглядеть это. Опавшая листва кажется серой, а статуи — просто силуэтами с длинными тенями.

Странно — одну из статуй почему-то переставили, и она оказалась в одном ряду с деревьями.

Гадаю, кто мог сделать это. Они же такие тяжелые, и, чтобы переместить их, нужен вилочный погрузчик, то есть осуществить подобное спонтанно невозможно.

Кошусь в ту сторону, и вдруг меня осеняет.

Это не статуя.

На краю леса стоит какой-то мужчина и наблюдает за мной.