Купидон на вишне. И первый бал, и первая любовь

Робин Каэри

Задумка юного Людовика XIV поставила на уши весь королевский двор. Слухи о готовящемся празднике облетели не только Лувр, но и Париж, а приготовления обернулись суматохой и бессонными ночами не только для короля и его друзей, но и для музыкантов, танцоров, кутюрье, белошвеек, ювелиров, декораторов и даже придворного садовника.Придворный балет «Королевский триумф» сделался самым ярким событием уходящего 1653 года.Действие романа происходит при дворе короля Франции Людовика XIV.

Глава 5. Королевский обед

Лувр. Апартаменты короля и Обеденный зал, 12.12.1653 г.

— Ну что? Она его приняла?

— Кого?

— Да не кого, а что, — Людовик резко откинул пряди волос со лба и встряхнул головой. — Моё письмо. Она приняла его?

Не дождавшись ответа, он развернулся и тут же громко вскрикнул, увидев высунувшегося в окно де Виллеруа.

— Чёрт, Франсуа! Не смейте! Лезьте назад сейчас же!

— Смотрите, сир, смотрите! — беззаботная улыбка на лице маркиза, когда тот повернулся к подбежавшему к нему королю, заставила бы рассмеяться до икоты любого на его месте.

Однако вовсе не это успокоило опасения Людовика, который успел не на шутку перепугаться за друга. В голубых глазах короля сверкнули огоньки, а сам он радостно улыбался, глядя вниз на кого-то, кто прогуливались во внутреннем дворе.

Встав у подоконника рядом с де Виллеруа, Людовик принялся энергично махать рукой. Этот приветственный жест был обращён к одной из девушек, проходящих мимо дворцовых окон по запорошенной снегом после недавней метели аллее. После этого он крепко ухватил маркиза за плечо и втянул его в комнату.

— Я всё поняла! — донёсся с улицы голос Олимпии, и Людовик снова и уже с удвоенной силой помахал ей в ответ.

— Вы справитесь? — выкрикнул он сквозь порыв ветра, и весело подпрыгнул, когда мадемуазель Манчини присела в коротком реверансе, послав воздушный поцелуй, и помахала в ответ белоснежным платком:

— Да!

Будь это слово произнесено кем-то ещё, Людовик воспринял бы его как должное. Но из уст Олимпии Манчини оно прозвучало совсем иначе. В её тоне он не слышал обычной среди придворных наигранной любезности или подобострастия, но было нечто, что заставляло зардеться щёки и даже кончики ушей.

— Сир! — в комнату вошёл господин Бонтан.

В тот же миг звякнули и задребезжали стёкла резко захлопнутых оконных рам, протяжно скрипнула железная щеколда, запирая створки утепленных ставней. Людовик и Франсуа спрыгнули с подоконника и проворно отскочили в разные стороны, на ходу смахивая снежинки с рукавов камзолов и разглаживая вытянувшиеся на коленях панталоны.

— Бонтан? — стараясь не подать и виду, что был застигнут врасплох, Людовик с надменным видом смотрел на камердинера.

Тот выразительно поднял вверх густые брови и вытянул пятерню, указывая на часы, которые украшали каминную полку. При этом он многозначительно посмотрел сначала на Людовика, а потом и на притихшего возле книжной полки Франсуа.

— Время выхода к обеду, сир! Вас ждут. Сегодня на парадный обед были приглашены маршал де Невиль, маршал де Грамон, герцог де Креки, маршал Тюренн…

— Не обед, а военный совет, ей-богу! — пошутил король и весело подмигнул улыбающемуся маркизу. — Что ж, пригласим и маршала де Виллеруа за компанию! Идёмте со мной, маркиз!

— Как знать! Как знать! Всё может статься, — на полном серьёзе проговорил Бонтан и распахнул перед ними дверь.

— А, как же письмо? — вскрикнул будущий маршал и потянул Людовика за рукав. — Она ведь его написала специально для вас. Пока я ждал.

Остановившись в дверях на виду у всех, кто собрался в приёмной, король и виду не подал, что в письме могло быть нечто важное и заслуживавшее немедленного прочтения. Вот только голубые глаза горели от нетерпения, а на щеках вспыхнул яркий румянец. Он нетерпеливо выхватил письмо у Франсуа из рук и поднёс его близко к глазам, будто бы его заинтересовали всего-навсего аккуратные завитки в подписи. На самом же деле это была неловкая попытка скрыть охватившее его волнение. Влюблённый впервые в жизни юноша получил ответ на свою первую, несмелую и, что скрывать, неумелую просьбу выслушать его признания. Впрочем, то длинное письмо, которое Людовик написал для мадемуазель Манчини, на самом деле было целиком посвящено изложению планов его замысла поставить балетное представление в виде танцевального шествия, которое он хотел устроить в канун святочных праздников. И только в самом конце письма, в приписке под размашистой подписью, он умудрился уместить несколько слов о том, что на самом деле было для него важнее всего. Это и была просьба уделить ему несколько минут для личной беседы во время прогулки в садах Тюильри. Именно тогда Людовик намеревался признаться Олимпии в том, что он не решался высказать вслух на протяжении уже нескольких недель, всякий раз тушуясь под весёлым взглядом чёрных с янтарными всполохами глаз.

В отличие от пространного стиля, которым было написано послание Людовика, записка от Олимпии была лаконичной, а почтительное согласие было выражено всего лишь несколькими сдержанными фразами. И всё же этого короткого послания было достаточно для того, чтобы разжечь настоящее пламя в сердце влюблённого юноши.

— Осторожно, сир, не споткнитесь! И вообще, лучше бы вам спрятать записку ещё до того, как вы войдёте в Обеденный зал, — предусмотрительно посоветовал господин Бонтан, так как пока Людовик был поглощён чтением, они оказались уже в пяти шагах от входа.

— Да, конечно! Спасибо, Бонтан, — Людовик поспешно сложил пахнущий фиалковой водой листок и спрятал его на груди за отворотом камзола. — Франсуа, не отставайте! — он обернулся к де Виллеруа, которому из-за его малого роста пришлось всю дорогу бежать вприпрыжку, поспевая следом за ним и Бонтаном.

— Мы первые! — раздался звонкий мальчишеский голос, который тут же привлёк внимание всех придворных, столпившихся у дверей в Обеденный зал. И получилось так, что из-за этого крика никто не заметил появления самого короля.

Из соседней галереи с весёлым и вызывающе громким смехом выскочила ватага юнцов. Все они были одеты в костюмы самого модного фасона с изобилием причудливых узоров, вышитых золотыми и серебряными нитями, кружев и ленточек. Кричаще пёстрые, огромные банты из атласных лент красовались у них на талиях и предплечьях в дополнение к пышным воланам из кружев, которые украшали манжеты рубашек, манишки под воротниками, пряжки туфель и укороченные до колен панталоны. Во главе этой примечательной ватаги модных щёголей торопливой походкой, едва ли не вприпрыжку, шагал мальчик лет тринадцати. На вид он был самым младшим из них, к тому же почти на целую голову ниже ростом. Однако это вовсе не мешало ему отдавать приказы, сопровождая свои громкие команды властными жестами.

Конец ознакомительного фрагмента.