Поэзия и полиция. Сеть коммуникаций в Париже XVIII века

Роберт Дарнтон, 2010

Книга профессора Гарвардского университета Роберта Дарнтона «Поэзия и полиция» сочетает в себе приемы детективного расследования, исторического изыскания и теоретической рефлексии. Ее сюжет связан с вторичным распутыванием обстоятельств одного дела, однажды уже раскрытого парижской полицией. Речь идет о распространении весной 1749 года крамольных стихов, направленных против королевского двора и лично Людовика XV. Пытаясь выйти на автора, полиция отправила в Бастилию четырнадцать представителей образованного сословия – студентов, молодых священников и адвокатов. Реконструируя культурный контекст, стоящий за этими стихами, Роберт Дарнтон описывает злободневную, низовую и придворную, поэзию в качестве важного политического медиа, во многом определявшего то, что впоследствии станет называться «общественным мнением». Пытаясь – вслед за французскими сыщиками XVIII века – распутать цепочку распространения такого рода стихов, американский историк вскрывает роль устных коммуникаций и социальных сетей в эпоху, когда Старый режим уже изживал себя, а Интернет еще не был изобретен.

Глава 3

Сеть коммуникаций

Диаграмма, изображенная на следующей странице, основана на тщательном изучении архивных материалов и показывает, как работает сеть коммуникаций. Каждое стихотворение — или популярную песню, так как в записях некоторые из них названы chansons и упоминается, что их пели на определенную мелодию^[10], — можно проследить его движение от человека к человеку. Но настоящее течение должно быть шире и сложнее, так как цепь передачи информации часто прерывается в одном месте и снова появляется в другом.

Например, если прослеживать связь с конца, в порядке арестов — от Бони, арестованного 3 июля 1749 года, к Эдуару, арестованному 5 июля, Монтаню, арестованному 8 июля, и Дюжасу, тоже арестованному 8 июля, путь раздваивается после Аллера, арестованного 9 июля. Он получил стихотворение, за которым охотилась полиция, — обозначенное номером 1 и начинающееся словами «Monstre dont la noir furie», — по основной линии, которая идет сверху вниз в левой части диаграммы; он также получил три других стихотворения от аббата Кристофа Гийара, занимающего узловое место в примыкающей к основной линии сети. Гийар, в свою очередь, получил пять стихотворений (два из них идентичные) от троих других людей, которые получили их от своих знакомых. Так, стихотворение 4, начинающееся словами «Qu’une bâtarde de catin» («То, что грязная шлюха…»), пришло от семинариста по имени Тере (обозначен в нижнем правом углу) к аббату Жану Ле Мерсье, потом к Гийару и Аллеру. А стихотворение 3, «Peuple jadis si fier, ajourd’hui si servile» («Народ некогда гордый, теперь раболепствует»), от Ланглуа де Жерара из Верховного суда попало к аббату Луи-Феликсу де Босанкуру, а от него к Гийару. Но стихотворения 3 и 4, согласно информации из допросов, появлялись и в других точках и не всегда продолжали свой путь по цепи (№ 3 вроде бы остановилось на Ле Мерсье, № 2, 4 и 5 — на Аллере). На самом деле стихотворения могли разойтись очень далеко по куда более сложным схемам, чем вмещает одна диаграмма, и большинство из четырнадцати арестованных за распространение поэзии, скорее всего, сильно приуменьшили свою посредническую роль, чтобы не брать на себя бóльшую вину и защитить знакомых.

Так что диаграмма дает лишь скупое указание на схему распространения, ограниченное природой документов. Но она точно показывает большой сегмент круга общения, а записи допросов из Бастилии предоставляют много информации о среде, в которой распространялись стихи. Все четырнадцать арестантов происходили из среднего класса парижского и провинциального общества. Это были выходцы из уважаемых семей, имевших хорошее образование, обычно из среды адвокатов, преподавателей и докторов, хотя некоторых можно было назвать мелкими буржуа. Секретарь прокурора Денни Луи Журе был сыном мелкого чиновника («mesureur de grains»), отец секретаря нотариуса Жан Габриель Транше был инспектором на Центральном рынке («contrôleur du bureau de la Halle»), а отец студента-философа Люсьена Франсуа дю Шофура — бакалейщиком («marchand epicier»). Другие происходили из более известных семьей, которые объединились для их защиты и стали использовать свои связи и писать просительные письма. Отец Аллера, торговец шелком, писал к генералу-лейтенанту полиции одно прошение за другим, пытаясь обратить внимание на хороший характер своего сына и обещая предоставить рекомендации от его преподавателей и священника. Родственники Ингимберта де Монтаня уверяли, что он прекрасный христианин, чьи предки верно служили церкви или армии. Епископ Анже прислал рекомендацию, говорившую в пользу Ле Мерсье, который был примерным студентом в местной семинарии и чей отец, армейский офицер, не находил себе места от волнения. Брат Пьера Сигорня, молодой преподаватель философии в Коллеж Дю Плесси, напоминал об уважении к их семье «благородной, но несчастливой»^[11], а директор колледжа подчеркивал ценность Сигорня как преподавателя:

Стрелочки указывают на тех, кто получил стихи.

Даты означают даты арестов.

Схемы распространения шести стихотворений

Репутация, которой он обладал в университете и во всем королевстве, в силу своего литературного таланта, его методики и важности тем, затронутых в его философии, привлекла в наш коллеж много школьников и пансионеров. Неуверенность в его возвращении лишает нас надежды на их прибытие в этом году и даже вынуждает некоторых уехать, что причиняет огромный ущерб коллежу… Я пишу это ради общего блага и будущего литературы и науки^[12].

Разумеется, этим письмам нельзя полностью доверять. Как и ответы на допросах, они должны были заставить подозреваемого выглядеть идеальным гражданином, неспособным на преступление. Но из полицейских досье и не кажется, что речь шла об идеологически заряженных собраниях, особенно если сравнить их с досье янсенистов, которых полиция тоже пыталась поймать в 1749 году и которые не скрывали своего отношения к делу. Допрос Алексиса Дюжаса, например, показывает, что его и его друзей поэтические качества стихотворения интересовали не меньше, чем содержащаяся в них политическая сатира. Он сказал полиции, что услышал оду на ссылку Морепа (поэма 1), обедая с Аллером, студентом-юристом восемнадцати лет, в его комнате на рю Сен-Дени. В этом респектабельном зажиточном доме, где всегда был готов стол для молодых друзей Аллера, беседа пошла о литературе. В какой-то момент, согласно полицейскому отчету о допросе Дюжаса, «его (Дюжаса) отозвал в сторону Аллер, студент-юрист, гордившийся своими литературными талантами, и прочитал ему стихотворение против короля». Дюжас взял с собой переписанное стихотворение, сделал свою копию и читал его вслух студентам в разных ситуациях. После прочтения в обеденном зале коллежа он дал стихотворение переписать аббату Монтаню, который передал его Эдуару, чью копию получил Бони^[13].

Пересечения в досье создают впечатление какого-то подполья духовных лиц и служащих, но никак не политического заговора. Очевидно, молодые священники, собирающиеся получить степень, любили шокировать друг друга стихотворениями, извлеченными «из-под полы» своих сутан. Можно было бы заподозрить их в янсенизме, потому что эта философия в 1749 году проникала повсюду (янсенисты обладали радикальными августинианскими взглядами на благочестие и теологию и были обвинены в ереси папской буллой «Unigenitus» в 1713 году). Но ни одно стихотворение не выражало симпатий к делу янсенистов, а Бони даже пытался обелить себя, яростно их осуждая^[14]. Кроме того, священники часто выглядели скорее эстетами, чем фанатиками, и нередко интересовались скорее литературой, чем политикой; не только молодой Аллер стремился прослыть литератором. Когда его обыскивали в Бастилии, то обнаружили при нем два стихотворения — одно, осуждающее короля (номер 4), и другое, написанное в дополнение к паре подаренных перчаток. Он получил оба от аббата Гийара, пославшего перчатки и сопроводительное стихотворение — сочиненные им поверхностные «стихи на случай» — вместо уплаты долга^[15]. Гийар получил еще более приземленные строки (номер 3) от Ле Мерсье, который в свою очередь слышал, как Тере читал их в семинарии. Ле Мерсье переписал стихотворение и добавил критические ремарки внизу страницы. Он был возмущен не содержанием, а формой, особенно в строфе, осмеивающей канцлера д’Агессо, где ужасным образом рифмовались слова «décrépit» и «fils»^[16].

Молодые аббаты делились стихами со своими друзьями с других факультетов, особенно с юридических, а также с учениками, заканчивающими «philosophie» (последний год в средней школе). Их сеть опутала самые известные коллежи в Парижском университете — включая Луи-ле-Гран, дю Плесси, Наварр, Аркур и Байо (но не убежденно янсенистский Коллеж дю Бовэ) — и вышла за пределы Латинского квартала («le pays latin», как презрительно назвал его д’Аржансон). Допрос Гийара показал, что он получил свой набор стихотворений от священнослужителей, но распространял его среди людей светских, в числе которых был не только Аллер, но и юрист, и советник суда провинции Ла-Флеш, и жена парижского трактирщика. Передача информации шла через запоминание, записки и цитирование в местах дружеских встреч^[17].

Прослеживая распространение стихов, полиция все дальше удалялась от церкви. Они добрались до судьи Верховного суда (Ланглуа де Жерара), секретаря прокурора Верховного суда (Журе), секретаря прокурора (Ладури) и секретаря нотариуса (Транше). Полиция вышла на еще одну группу студентов, по всей видимости, собиравшуюся вокруг молодого человека по имени Вармон, который заканчивал свое обучение философии в Коллеж д’Аркур. У него собралась приличная коллекция мятежных стихов, включая стихотворение № 1, которое он выучил и читал в аудитории Дю Шофуру, тоже студенту-философу, который передал его дальше по пути, в конце концов приведшему к Бони. Вармона спугнул арест Дю Шофура, о котором он узнал от Жана Габриеля Транше, секретаря нотариуса, который был к тому же полицейским осведомителем и потому имел доступ к внутренней информации. Но Транше не смог замести следы, так что он тоже отправился в Бастилию, а Вармон залег на дно. Через неделю Вармон, по всей видимости, выдал себя полиции, но был отпущен после дачи показаний о своих вольнодумных знакомых. В них входила небольшая группа служащих и студентов, двоих из которых арестовали, но они не смогли предоставить следующих зацепок. На этом этапе документы иссякают, а полиция, судя по всему, опускает руки, потому что след стихотворения № 1 становится таким неявным, что его больше нельзя отличить от всех стихов, песен, эпиграмм, шуток, сплетен и расхожих фраз, передававшихся по сети городских коммуникаций^[18].

Примечания

10

Например, при допросе в Бастилии 10 июня 1749 года Жан Ле Мерсье называл стихотворение, начинающееся словами «Qu’une bâtarde de catin» — «chanson». Ее также называют «chanson» в разных рукописных сборниках сатирических песен того времени, которые, как правило, указывают мелодию. Коллекция La Bibliothèque historique de la ville de Paris, ms. 648, p. 393 описывает это стихотворение как «Chanson satirique sur les princes, princesses, seigneurs et dames de la cour sur l’air Dirai-je mon Confiteor». Другая копия, из коллекции Клерамболя из La Bibliothèque nationale de France, ms. fr. 12717, p. 1 названа «Chanson sur l’air Quand mon amant me fait la cour. Etat de la France en août 1747». Третья копия, написанная на листе бумаги, найденном при аресте Матье-Франсуа Пиданса де Мэробера, имеет то же заглавие «L’Etat de la France sur l’air Mon amant me fait la cour» (Bibliothèque de l’Arsenal, ms. 11683, folio 134).

11

Недатированная записка к Беррье от «Sigorgne, avocat». Bibliothèque de l’Arsenal, ms. 11690, folio 165.

12

Дю Крок, директор Коллеж лю Плесси, к Беррье, 4 сентября 1749 года, ibid., folio 153.

13

Допрос Алексиса Дюжаса в Бастилии, 8 июля 1749 года, ibid., folios 60–62.

14

Бони к Беррье, 6 июля 1749 года, ibid., folios 100–101.

15

Допрос Жана Мари Аллера в Бастилии, 9 июля 1749 года, ibid., folios 81–82. Стихотворение о перчатках из folio 87.

16

Допрос Жана Ле Мерсье, 10 июля 1749 года, ibid., folios 94–96. Объяснения Ле Мерсье полиции показывают, как устные и письменные способы передачи информации сочетались в сети коммуникаций: «Que l’hiver dernier le déclarant, que état au séminaire de St. Nicolas du Chardonner, entedir un jour le sieur Théret, qui était alors dans le même séminair, réciter des couples d’une chanson contre la cour commençant par ces mots, “Qu’une bâtarde de catin”; que le déclarant demanda ladite chanson audit sieur Théret, qui la lui donna et à laquelle le déclarant a fait quelques notes et a même marqué sur la copie par lui écrite et donnée audit sieur Guyard que le couplet fait contre Monsieur le Chancelier ne lui convenait point et que le mor “decrepit” ne rimait point à “fils”. Ajouté le déclarant que sur le même fuille contenant ladite chanson à lui donnée par ledit sieur Théret il y avait deux pièces de vers au sujet du Prétendant, l’une commençant par ces mots “Quel est le triste sort des malheureux Français”, et l’autre par ceux-ci, “Peuple jadis si fier”, lesquelles deux pièces le déclarant a copiées et déchirées dans le temps sans les avoir communiquées à personne». См. перевод этого признания в главе 10. С. 70.

17

Гийар, как и Ле Мерсье, дал полиции детальный отчет о процессе передачи стихотворений во время допроса 9 июля 1749 года, ibid., folio 73: «Заявил нам… что в начале этого года под диктовку господина Сигорня, преподавателя философии в Коллеж де Плесси, он записал стихи, начинающиеся следующими словами: “Как ужасна судьба злополучных французов”, а примерно месяц назад стихи о двадцатипроцентном налоге короля, начинающиеся так: “Без злодеянья отступимся от веры”; заявитель продиктовал первое стихотворение господину Дамуру, адвокату при Государственном совете, проживающему на улице де ля Веррери напротив улицы дю Кок, и передал эти стихи о налоге “vingtième” господину Аллэру-младшему, а также накануне продиктовал их мадам Гарнье, проживающей на улице де Л’эшель Сэнт-Оноре у торговца прохладительными напитками, и отослал господину де Бир, советнику уездного суда в городе Ла-Флеш, стихи, начинающиеся словами: “Как ужасна судьба”. Заявитель добавил, что господин де Боссанкур, профессор Сорбонны, проживающий на улице Сент-Круа де ля Бретоннери, передал ему копию листков “Эко де ля кур”, которая хранилась в комнате заявителя, и что он передал ее указанной мадам Гарнье, муж которой, торговец продовольствием, в настоящее время находится в отлучке; и что тот же господин де Боссанкур прочитал ему другое стихотворение, о дофине, начинающееся такими словами: “Народ, некогда столь гордый”, копию которого заявитель не сделал. Кроме того, заявитель указал, что найденная в его кармане песня принадлежит перу господина аббата Мерсье, живущего в указанном Коллеже де Байё, который и передал ее заявителю» (перевод с фр. Сергея Рындина).

18

Среди арестованных, как описано в недатированном общем отчете по делу подготовленном полицией (ibid., folios 150–159), были Франуса Луи де Во Травер дю Терро, которого называют «уроженцем Парижа, служащим архива Гран Огюстен», и Жан-Жак Мишель Мобер, шестнадцатилетний сын Огустина Мобера, «прокурор» в суде Шатле. Жан-Жак был студентом-философом в Коллеж д’Аркур, и его не стоит путать с известным литератором-авантюристом Жаном Анри Мобером де Жуве, рожденным в Руане в 1721 году. Брат Жан-Жака, которого полиция называет просто «Мобер де Ферноз» (ibid., folio 151), тоже участвовал в распространении стихотворений, но так и не был пойман. Досье Вармона пропало из архивов, так что его роль тяжело определить. Согласно замечанию из допроса Мобера, его отец работал в полиции. Так что, возможно, Вармон-père поспособствовал сделке, по которой его сын явился с повинной, но был отпущен после дачи показаний. Допрос Жан-Жака Мишеля Мобера (ibid., folios 122–123) тоже иллюстрирует взаимопроникновение устных и письменных способов распространения: «Сказал нам… что несколько месяцев назад упомянутый Вармон, который зашел к нему как-то после обеда, показал заявителю несколько стихотворений, направленных против Его Величества, среди которых, как говорит Вармон, были те, что дал ему некий господин, имя которого он не ведает… что упомянутый Вармон-младший, сказав, что тот же господин продиктовал ему по памяти один из упомянутых стихов, начинающийся так: “Трусливый расточитель имущества своих подданных”, прочитал оду на ссылку Г. де Морепа… Заявитель также указал, что вышеупомянутый Вармон продиктовал в классе и в присутствии заявителя, который находился рядом с ним, указанную оду означенному Дю Шофуру, студенту философии». В рапорте, датированом июлем 1749-го (ibid., folio 120), Беррье писал, что Журе сказал, что он получил «оду, состоящую из 14 строф против короля, озаглавленную “На ссылку Г. де Морепа” от Дю Шофура, который доверил ее ему с целью сделать копию, и что Дю Шофур сказал ему, что он записал ее во время занятий в Коллеже д’Аркур, со слов некоего студента философии, и объяснил, что Журе передал указанную оду Аллеру-младшему, чтобы тот сделал с нее копию» (перевод с фр. Сергея Рындина).