Политическая полиция и либеральное движение в Российской империи: власть игры, игра властью. 1880-1905

Л. В. Ульянова, 2020

Политическая полиция Российской империи приобрела в обществе и у большинства историков репутацию «реакционно-охранительного» карательного ведомства. В предлагаемой книге это представление подвергается пересмотру. Опираясь на делопроизводственную переписку органов политического сыска за период с 1880 по 1905 гг., автор анализирует трактовки его чинами понятия «либерализм», выявляет три социально-профессиональных типа служащих, отличавшихся идейным обликом, особенностями восприятия либерализма и исходящих от него угроз: сотрудники губернских жандармских управлений, охранных отделений и Департамента полиции.

Введение

В 2008 году в заключении к диссертации «Политическая полиция и либеральное движение, 1880–1905 гг.» автор этих строк осторожно, как и положено в диссертациях, сформулировала вывод исследования, во многом противоречащий историографическому канону изучения власти и общества в Российской империи рубежа веков. Этот канон, сложившийся еще с дореволюционных времен, состоит в том, чтобы рассматривать власть в целом, тем более такую ее часть, как политический сыск, в качестве инстанции, противостоящей и противоположной обществу.

При переработке диссертации в текст монографии показалось уместным, дабы не томить читателя, сформулировать вывод исследования сразу же: чины политического сыска и «либералы» были не противостоящими друг другу сторонами, а участниками единого процесса дискуссий о путях и принципах развития страны, идейной полемики, наиболее активно шедшей в образованном обществе в период после Великих реформ. Этот процесс в литературе комплексно не изучен, в данном исследовании он реконструируется на, в общем-то частном, но важном примере — на основе анализа делопроизводственной переписки чинов политического сыска о «либералах» на хронологическом промежутке с 1880 г. — момента создания Департамента полиции — по октябрь 1905 г., когда был издан «Манифест об усовершенствовании государственного порядка».

Как представители одного образованного общества, служащие политической полиции и «либералы» находились внутри одного коммуникативного и языкового пространства. Причем даже идеологически (а не только институционально) отношение первых ко вторым не укладывается в рамки дихотомии «охранительство» («консерватизм») — «либерализм»; скорее, уместно говорить о разных позициях внутри самого политического сыска, от традиционализма и охранительства до умеренного либерального консерватизма. Опять же вопреки историографической традиции рассматривать политический сыск как некое институциональное и мировоззренческое единство охранительного толка («охранение самодержавия»), в данном исследовании доказывается, что внутри этого ведомства существовало два основных политических мировоззрения.

Одно из них действительно можно определить как охранительство, и его носителями были в первую очередь жандармы — служащие губернских жандармских управлений (далее — ГЖУ), местных подразделений политического сыска. Однако идейно-политические предпочтения руководящих чинов политической полиции, периодически проявлявшиеся в их документах, были, скорее всего, умеренно-консервативно-либеральными, «неославянофильскими». В научной литературе тема идейного (и дискурсивного) влияния славянофильства на высшую российскую бюрократию последней четверти XIX в. практически не исследована¹, поэтому сюжет о симпатиях руководства политического сыска к славянофильству, подробно разбираемый в 3-й главе настоящей работы², ведется как будто в безвоздушном пространстве. Вместе с тем можно предполагать, что подобные симпатии были типичными для российской бюрократии указанного периода в целом.

Наряду с Департаментом полиции и ГЖУ, третья важная структура политической полиции — охранные отделения — хотя и была укомплектована во многом теми же жандармами, что служили в ГЖУ, в идейном плане находилась ближе к Департаменту полиции.

В итоге «либерализм», который должен был располагаться на противоположном от деятелей политического сыска идеологическом полюсе, в действительности находился рядом с ними. Констатация этой близости будет доказываться на протяжении монографии в первую очередь в отношении руководителей этого ведомства, от которых зависели как конкретные решения по разным ситуациям, так и общее стратегическое видение.

Названные выводы стали возможны благодаря нестандартному совмещению определенных историографических и методологических подходов, которые рассматриваются ниже в качестве проблемных узлов. Традиционный обзор историографии, построенный по хронологическому принципу, можно найти в моей диссертации³, так же как и в большом количестве научных работ⁴.

Первый проблемный узел связан с нижней хронологической границей исследования — 1880 г. К 1880 г. — году создания Департамента полиции — и в публичном общественном пространстве (в первую очередь в периодической печати, но и в художественной литературе⁵), и в непубличной делопроизводственной переписке служащих разных государственных инстанций, и в частной жизни (от которой остались переписка, дневники и т.п. источники личного происхождения), уже сложился идейно-идеологический дискурс, разделявший представителей образованного общества на «консерваторов», «охранителей» и «реакционеров», «либералов» и «конституционалистов», «народников» и т.д.

Получается, что чины политического сыска после 1880 г. работали со сложившейся уже во многом палитрой и находились под ее влиянием, в том числе используя, по сути, общественные градации и общественный язык. Отдельный вопрос, насколько они наделяли этот язык своим пониманием. Так или иначе, при обозначенной таким образом нижней хронологической границе исследования рассмотреть истоки образа «либерального» из перспективы политического сыска не получится. Тем не менее хронологическое отстраивание от создания Департамента полиции в 1880 г. имеет смысл, т.к. появление этого учреждения отразило принципиально новый подход к данной сфере государственного управления.

Про кризис III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, неспособного справиться с народовольческим террором, написано немало литературы⁶, но сейчас речь не столько об этом кризисе, сколько о процессе профессионализации государственных служащих, появлении рациональной бюрократии (в смысле социологической категории, предложенной для описания модерного государственного аппарата, как известно, М. Вебером). С точки зрения американского историка Р. Уортмана, этот процесс в Российской империи в целом вышел на финишную стадию в ходе Великих реформ, и одной из важных его черт было распространение юридического образования и, следом, правового сознания как в верхах российской властной элиты, так и в целом в государственном аппарате⁷. III отделение оставалось не затронутым этим процессом, и его существование во всё более современном государственном аппарате к рубежу 1870–1880-х гг. стало явным анахронизмом. Департамент же полиции изначально был вписан в рационализированную, по сути, высшую бюрократическую систему как ее неотъемлемая часть. Это кардинально поменяло общий облик политического сыска, его методы работы и отношение к тому, с чем нужно «бороться».

Другое дело, что, на мой взгляд, процесс превращения политической полиции в целом в модерную структуру, т.е. в спецслужбы как таковые, оказался незавершенным вплоть до 1917 г. В основном по причине того, что на местах политическим сыском с момента создания III отделения и до падения монархии занимались жандармы — чины Отдельного корпуса жандармов, которые, по идее, должны были быть, скорее, военизированной полицией, как это было в Европе в XIX в.⁸ Однако в Российской империи в разное время в разных сочетаниях жандармы занимались и дознаниями (т.е. следствиями), и наблюдением за настроениями населения и секретной агентурой (т.е. политическим сыском), и решением проблемы коррупции в среде бюрократии, и борьбой с «нравственной неблагонадежностью» (т.е. своего рода нравственная полиция), и т.п.

Так или иначе, 1880 г. знаменовал качественно новый этап в развитии системы политической полиции, внутри которой был заложен серьезный потенциал для ее превращения в спецслужбу в современном понимании этого слова.

Верхняя хронологическая граница — Манифест 17 октября 1905 г. — также во многом связана с проблематикой превращения традиционного (самодержавного) государства в государство модерное (политическое). Изначально, при постановке проблематики исследования еще в аспирантуре, 1905 г. был выбран моим научным руководителем Л.Г. Захаровой во многом интуитивно и в то же время с опорой на историографическую традицию — это и год начала Первой русской революции, и время институционализации общественного движения в рамках политических партий (что существенно сказалось на работе политической полиции), и старт крупных реформ самого политического розыска⁹. В ходе анализа источников произошло уточнение верхней хронологической границы, ею стал октябрь 1905 г., а именно — издание Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка» 17 октября 1905 г. Манифест оказался рубежом для служащих политической полиции, причем не столько для их восприятия общественно-политической проблематики (по факту они уже давно видели существование политики и легального политического пространства), сколько для их работы с этой проблематикой. Манифест изменил правила игры политического сыска и общественности¹⁰, и можно предположить, что, по крайней мере, в Департаменте полиции эти изменения были восприняты с облегчением, т. к. они легализовали то публичное политическое пространство, которое составляло их головную боль в предшествующий период.

После Манифеста изменился и идейный язык делопроизводственной переписки — идеологический понятийный аппарат, в котором термин «либерализм» занимал доминирующее положение¹¹, с конца 1905 г. заметно трансформируется; теперь в нем доминирует термин «левый» в отношении тех явлений (и конкретных людей), которые ранее обозначались через понятия «либералы», «оппозиция», «радикалы», «конституционалисты» и т.п., в том числе применительно к деятелям Конституционно-демократической партии. Можно предположить, что это изменение делопроизводственного дискурса политического сыска вписывалось в общую замену в образованном обществе идеологических маркеров маркерами партийно-политическими, речь идет о формировании право-левой дихотомии. Не случайно на том месте, где до 1905 г. был «консерватизм», возникают «правые»¹², но на текущий момент эта трансформация в литературе также не изучена, и ее анализ выходит за рамки данной работы.

Таким образом, я исследую внутренне единый период — и с точки зрения институциональной истории, истории государственного управления, и с точки зрения происходивших в то время общественно-политических процессов, касавшихся в том числе и мировоззрения бюрократии. Моя работа охватывает тот период, когда политическая полиция начала трансформироваться в рационализированную государственную структуру. Проблематика же исследования сосредоточена, по сути, на реконструировании важных составляющих подспудного процесса движения к современному и обществу, и государству, в которых политика является важным фактором. В центре анализа — реконструкция восприятия этого процесса чинами политического сыска, с одной стороны, а с другой — реконструкция их собственного участия (в том числе, но не исключительно, — в форме сопротивления) в этом движении к политическому модерну.

Второй проблемный узел связан с тем, что под политической полицией Российской империи указанного периода можно понимать различные инстанции. В первую очередь речь идет о своего рода историографической конкуренции между Департаментом полиции и Отдельным корпусом жандармов за «руководство» политическим сыском как таковым. Начну с той точки зрения, которую не разделяю и которая появилась не столь давно, в ряде кандидатских диссертаций последних лет — в частности, в диссертации А.М. Лавреновой и монографии В.В. Хутарева-Гарнишевского¹³. В их работах главенство Корпуса жандармов констатируется как само собой разумеющееся и не требующее отдельных пояснений. Однако при этом непонятно, почему в таком случае исследование Лавреновой, посвященное отношению в русском обществе к Отдельному корпусу жандармов, начинается с 1880 г. — т.е. c даты создания Департамента полиции, а во введении к монографии Хутарева-Гарнишевского, посвященном жандармам и спецслужбам в целом в годы Первой мировой войны, дается подробная характеристика внутренней структуры Департамента полиции, а не Отдельного корпуса жандармов, при этом их взаимоотношения не проясняются.

Автор этих строк разделяет точку зрения З.И. Перегудовой, выраженную в ее работах, которые являются базовыми исследованиями по политической полиции России с 1880 по 1917 г. — руководство политическим сыском осуществлял Департамент полиции, жандармерия же и институционально, и функционально лишь соприкасалась с этой сферой деятельности¹⁴. В наследство Департаменту полиции от III отделения достались в качестве основных местных подразделений губернские жандармские управления (ГЖУ). Созданные в 1866 г., они подчинялись командиру Корпуса жандармов, который до 1880 г. одновременно являлся и начальником III отделения в должности шефа жандармов. При этом у корпуса была военизированная структура, и по строевой части он подчинялся Военному министерству. В 1880 г. шефом жандармов стал товарищ министра внутренних дел, заведывающий полицией, — вновь введенная должность, — которому подчинялся и Департамент полиции, находившийся отныне в составе Министерства внутренних дел на правах одного из департаментов.

Таким образом, Департамент полиции в отличие от III отделения не имел в прямом подчинении Отдельный корпус жандармов, соединение в одном лице руководителя III отделения и шефа жандармов осталось в прошлом. Однако ГЖУ были подчинены по своей деятельности в области «предупреждения и пресечения государственных преступлений» Департаменту полиции. В подчинении некоторых ГЖУ, в свою очередь, было много других жандармских структур — крепостные, портовые, конные жандармские команды, пограничные и наблюдательные пункты, жандармские кавалерийские дивизионы¹⁵, которые не имели отношения к политической полиции и деятельность которых курировалась как раз Отдельным корпусом жандармов. При этом с 1871 г. ГЖУ совместно с прокуратурой занимались проведением дознаний «по делам о государственных преступлениях» — т.е. осуществляли следственную деятельность, также напрямую не связанную с политическим розыском. В довершение всего в структуре Отдельного корпуса жандармов существовали жандармско-полицейские управления железных дорог — самое массовое подразделение в составе ОКЖ в начале ХХ в.¹⁶, подчинявшееся шефу жандармов (т.е. после упразднения III отделения — товарищу министра внутренних дел, заведывающему полицией) и выполнявшие функции общей полиции в районах железных дорог. Очевидно, их деятельность также не имела отношения к политическому сыску.

Итак, получается, что Отдельный корпус жандармов руководил не политическим сыском, а различными и многообразными жандармскими структурами, из которых только одна — ГЖУ — имела отношение к политической полиции, и то это была лишь часть их более обширного функционала, и в этой своей деятельности ГЖУ подчинялись не ОКЖ, а Департаменту полиции.

Правомерность выше сказанного подтверждается материалами моего исследования: единственный тип делопроизводственной переписки по вопросам политического сыска, в котором участвовал Отдельный корпус жандармов, — это назначение чинов губернских жандармских управлений, присвоение им званий, выплата наград, т.е. строевая компетенция, как и утверждается в монографии З.И. Перегудовой. Товарищи же министра внутренних дел, заведывающие полицией (шефы жандармов), в деятельности формально подчиненного им Департамента полиции участия практически не принимали. Скажем, мне ни разу не встретились ни в ходе моего исследования, ни в других работах какие-либо упоминания документов за подписью В.В. фон-Валя (шеф жандармов в 1902–1904 гг.) или К.Н. Рыдзевского (шеф жандармов в 1904–1905 гг.).

Эта констатация нужна не столько для того, чтобы опровергнуть или опорочить точку зрения о главенстве Отдельного корпуса жандармов в политическом сыске над Департаментом полиции, сколько для подтверждения одного из тезисов, важных для данного исследования, — о незавершенности и противоречивости процесса превращения политической полиции Российской империи в систему спецслужб. А это, в общем-то, ставит вопрос о применимости самого термина «спецслужбы» к дореволюционному политическому сыску в целом.

Однако откуда взялись эти две разные точки зрения? Видимо, дело в наследовании двум разным историографическим традициям, идущим из советской эпохи, когда, начиная с 1960-х гг., историки стали обращаться к изучению дореволюционного политического сыска. Это изучение шло либо в рамках истории бюрократии¹⁷, либо как часть истории полиции¹⁸. Причем некоторые важные моменты функционирования политического сыска были изучены именно в рамках истории бюрократии. Так, П.А. Зайончковский — единственный историк, который подробно занимался таким базовым для данной темы и для данного периода документом, как Положение 14 августа 1881 г. «О мерах к охранению государственной безопасности и общественного спокойствия». Именно из его работ можно сделать вывод, что «Положение» было временным и продлялось постановлением Комитета министров каждые три года, хотя ни в заглавии Положения, ни в его содержании нет даже намека на то, что это временный правовой акт¹⁹, с тех пор в историографии временный характер данного Положения подчеркивается как аксиома, не нуждающаяся в проблематизации и дополнительном исследовании. Представляется, что именно из изучения бюрократии и выросло исследование политического сыска через институт Департамента полиции — как учреждения, вписанного в высшую бюрократическую систему. К этой же историографической традиции стоит отнести ряд современных работ, посвященных представлениям правящей бюрократии о государственном строе и дискурсу государственников²⁰.

Второе направление исследований политического сыска можно условно назвать «полицейско-розыскным», отчасти оно имеет корни еще в дореволюционной историографии²¹, здесь уделяется внимание взаимодействию Департамента полиции с Отдельным корпусом жандармов²² и различными структурами общей полиции²³.

Авторы, исследующие политический сыск как часть обще-полицейской системы, в первую очередь обращают внимание на «оперативные», «розыскные» мероприятия, «следственные действия», и не случайно в рамках этих исследований именно жандармы получают пальму первенства в глазах исследователей — ведь именно они (а не Департамент полиции) занимались следственно-розыскной деятельностью. Здесь важно отметить, что жандармы служили не только в ГЖУ или жандармско-полицейских управлениях железных дорог, но и в охранных отделениях — т. е. структурах, занимавшихся в первую очередь политическим сыском как таковым (вербовка секретных агентов, филёрская слежка). Однако до 1902 г. существовавшие охранные отделения входили в структуру градоначальств или обер-полицмейстерств, т.е. они подчинялись шефу жандармов (и, соответственно, Отдельному корпусу жандармов) еще более опосредованно, чем жандармы, служившие в ГЖУ; с 1902 г. же было установлено прямое подчинение охранных отделений Департаменту полиции.

Таким образом, в этих исследованиях в первую очередь анализируются ГЖУ и охранные отделения как оперативно-розыскные учреждения²⁴, однако важно понимать, что первопричиной для их объединения в один объект изучения является не схожесть их функционала и не подчиненность их одному учреждению (не важно — Департамент ли это полиции или же Отдельный корпус Жандармов), а сугубо принцип их комплектования. Естественно, что Департамент полиции при таком подходе оказывается на периферии исследовательского интереса, однако, как представляется, это заметно искажает реалии деятельности дореволюционного политического сыска.

Для данной работы это историографическое направление не имеет особого значения, т.к. идейно-политический дискурс не был уделом ни обычных полицейских, ни даже жандармов, проводивших дознания и пользовавшихся при этом формально-следственным делопроизводственным языком. Однако те же жандармы при взаимодействии с Департаментом полиции в вопросах политического сыска и в ГЖУ, и в охранных отделениях активно оперировали идейно-идеологическими терминами, поэтому их делопроизводственная документация стала важным источником для моего исследования.

Стоит в паре слов отметить и достижения предшествующей историографии по отдельным темам, важным в контексте заявленной проблематики. Таким сюжетом является изучение кадрового состава российской бюрократии²⁵ — в частности, образовательного уровня чиновничества²⁶. Выявленные Д.И. Раскиным и рядом других исследователей принципы комплектования руководящего состава министерств позволяют определить некоторые черты социокультурного и профессионального облика чинов Департамента полиции, а также его отличия от чиновничества в целом. Любопытно изучение нравов политической полиции²⁷, исходящее из ее противопоставления обществу; в этих работах «противостоящие» стороны предстают как однотипные явления, во многом схожие по психологическому складу участников и методам работы²⁸.

Важными для исследования являются также биографические работы о значимых фигурах политического сыска (А.М. Гартинг²⁹, П.Н. Дурново³⁰, С.В. Зубатов³¹, А.А. Лопухин³², Е.П. Медников³³, Л.А. Ратаев³⁴, П.И. Рачковский³⁵ и др.) и руководителях Министерства внутренних дел³⁶.

Историография политической полиции Российской империи часто подспудно отстраивается от вопроса, почему этот государственный институт не смог предотвратить революцию, т. е. а была ли его деятельность эффективной. В советской литературе ответ сводился к разным вариациям на тему «загнивающего самодержавия» в целом³⁷. В современной историографии одни отмечают, что период с момента создания Департамента полиции был самым эффективным в истории политического сыска, несмотря на определенные противоречия в его внутренней структуре и управленческих принципах³⁸, другие же считают, что политическая полиция не являлась в достаточной степени эффективной структурой для предотвращения революции³⁹. В целом литература о политическом сыске «списывает» «вину» за революцию на правительство, не имевшее последовательного курса, а не на Департамент полиции⁴⁰.

Вообще, революционное движение нередко рассматривается как отправная точка для развития системы политическогосыска. Так, Особый отдел в 1898 г. и охранные отделения в 1902 г. появились вследствие нарастания революционных настроений⁴¹, З.И. Перегудова, например, пишет о создании Особого отдела: «Подавляющее большинство документов, поступающих в отдел… было связано с выступлением студентов, созданием и деятельностью социал-демократической партии и партии социал-революционеров, нарастающим рабочим движением»⁴².

Именно в отношении революционного движения лучше всего исследованы карательные возможности политического сыска⁴³, которые естественным образом в первую очередь изучались в советской литературе, из них наибольшее значение, пожалуй, для моей темы имеют работы Н.А. Троицкого, в которых содержится подробный количественный анализ так называемых «политических дел»⁴⁴. Подробно исследованы способы получения информации о революционерах — наружное наблюдение⁴⁵, перлюстрация⁴⁶, секретная агентура (их имена, биографии, взгляды, численность и затраты на них политической полиции)⁴⁷. Вызывает удивление, когда в таком щепетильном вопросе как секретная агентура авторы не подтверждают свое мнение ссылкой на источники⁴⁸, что иногда компенсируется ссылкой на литературу⁴⁹. Практически не вызывает разногласий в историографии оценка секретной агентуры как основного оружия политической полиции в «борьбе» с революционерами⁵⁰.

Помимо приоритетного внимания к революционерам в литературе о политической полиции, стоит отметить, что существует и определенный хронологический дисбаланс: исследовательский интерес сосредоточен на событиях с 1902 и особенно с 1905–1907 гг. Причина этого заключается в том, что в 1902 г., а затем, начиная с 1906 г., в политической полиции были проведены крупные реформы, формировавшие системные начала в ее деятельности⁵¹. При этом сами авторы распространяют свои изыскания на весь период существования Департамента полиции (1880–1917). Эта черта наиболее свойственна постреволюционным работам, в которых вообще не обращалось внимания на хронологию, хотя в подавляющем большинстве случаев речь шла о времени, непосредственно предшествовавшем 1917 г.⁵² Подобный хронологический дисбаланс свойственен и некоторым советским и постсоветским исследованиям⁵³. Так, Д.И. Шинджикашвили утверждает, что «каждый сотрудник работал с определенным жандармским офицером… Кроме того, личность агента хорошо была известна начальникам охранных отделений. Третьим, кто знал секретного агента, был Департамент полиции»⁵⁴. В действительности, такая система существовала до 1907 г., до времени, когда был введен новый порядок: секретный агент был известен только ведущему сотруднику⁵⁵. Определенным историографическим исключением является книга З.И. Перегудовой, в которой развитие системы политического сыска во многом впервые четко соотнесено с хронологией. Однако и ее исследовательский интерес сосредотачивается на периоде с 1902 г.⁵⁶

В данной работе была сделана попытка избежать хронологического дисбаланса, хотя это оказалось затруднительным по той причине, что в разные годы интерес к «либерализму» в политической полиции был различным (что хорошо видно по таблицам с терминологической динамикой, приведенным в 4-м параграфе 2-й главы).

Следующий проблемный узел, на котором стоит остановиться, — это терминологически-понятийный аппарат, используемый в литературе, и его применимость в данном исследовании. Парадоксальным образом традиционное, устоявшееся и кажущееся незаменимым словосочетание «политическая полиция» содержит в себе определенное противоречие, т.к., в логике языка бюрократии изучаемой эпохи, к названным выше государственным институтам (Департамент полиции, охранные отделения, губернские жандармские управления) сложно применить определение «политический». Полное название руководящей инстанции политического сыска — Департамент государственной полиции. Законодательно определенные полномочия — «пресечение и предупреждение государственных преступлений и поддержание общественного порядка и спокойствия». Дознания, проводившиеся чинами ГЖУ, назывались «дознаниями о государственных преступлениях». Особое совещание, созданное по «Положению о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», было направлено на «охранение» именно «государственного порядка и общественного спокойствия».

Говоря другими словами, ни в названии исследуемых структур, ни в официально стоявших перед ними задачах нет «политических слов». В «Уголовном уложении» термин «политические преступления» отсутствовал, речь шла о «государственных преступлениях». Единственный термин, который отсылает к политике, — это «политическая неблагонадежность», использовавшийся на уровне циркуляров еще в самом начале деятельности III отделения, однако стоит обратить внимание, что «неблагонадежность» делилась на «политическую» и «нравственную», и тем и другим занималось III отделение, а за ним — и Департамент полиции, причем нравственная неблагонадежность вызывала даже более пристальное внимание, чем политическая⁵⁷. Не вдаваясь сейчас в подробности данного сюжета, выходящего за пределы основной тематики исследования, стоит предположить, что, с формальной точки зрения, в самодержавном государстве, каким была Россия до октября 1905 г., вообще не предполагалось существование «политического» и деятельность власти описывалась не через «политику», а через «управление».

Представление о том, что Департамент полиции и подчиненные ему структуры боролись именно с политическими преступлениями, идет, судя по всему, из советской историографии, еще в 1920-е гг. термин «политические преступления» был введен в активный научный оборот, однако, как отмечается в статье К.П. Краковского, посвященной анализу соотношения терминов «государственное преступление» и «политическое преступление» в пореформенной России, это было искажением языка дореволюционного законодательства. В свою очередь, отмечу, что материал, приведенный в статье Краковского, позволяет утверждать: термин «политические преступления» начинает активно обсуждаться в России юристами после Первой русской революции, что подтверждает одно из моих наблюдений о появлении «политики» как таковой в публичном государственно-правовом дискурсе с момента издания Манифеста 17 октября 1905 г. В то же время это означает, что нет особых оснований применять термин «политические преступления» для описания деятельности политической полиции — до начала ХХ в. термин «политические преступления» использовался только в международном праве⁵⁸.

По мнению исследователя В.С. Измозика, понятие «политический сыск» является частью более общего понятия «политический контроль». Причем «если политический сыск (розыск) — дело определенного ведомства (прежде всего политической полиции), то политический контроль предполагает сотрудничество ряда государственных структур, в том числе политической полиции»⁵⁹. На мой взгляд, понятие «политический контроль» применимо к модерным обществам, в которых политика является частью легального пространства, — соответственно, данный термин корректен по отношению к ситуации после октября 1905 г.

Вместе с тем в данной работе невозможно отказаться от использования термина «политическая полиция», т.к. он является неотъемлемой частью исследовательского лексикона. Возможно лишь оговорить определенную нерелевантность этого термина как повседневному бюрократическому дискурсу, так и юридической терминологии, языку законодательства изучаемой эпохи.

Также стоит отметить, что в данном исследовании в качестве взаимозаменяемых синонимов употребляются термины «политическая полиция» и «политический сыск» и совсем не используется термин «охранка», который часто можно встретить в качестве обобщающего понятия, — помимо того, что это понятие несет в себе явно выраженные негативные смысловые коннотации революционного языка, оно еще и исторически некорректно, т.к. охранные отделения были лишь частью отделений политической полиции, причем местного, а не центрального уровня.

Терминологический хаос во многом оказался следствием всплеска интереса к политической полиции Российской империи в 1990-е гг., который — всплеск — состоял в появлении большого количества некачественной литературы⁶⁰, ставшей впоследствии частью и научной историографии⁶¹. Так, отсутствие архивных материалов с соответствующим оформлением библиографии является чертой не только публицистических, но и ряда исследовательских работ⁶², которые при этом в наибольшей степени используют понятия «охранка» и сопутствующий ему термин «провокация». Стоит согласиться с констатацией еще начала 1990-х гг. авторов сборника «Полиция Российской империи XIX — нач. ХХ вв.»: «Все, что связано с охранными отделениями… запутано публицистикой последних десятилетий»⁶³.

Кроме того, я полагаю некорректным термин «спецслужбы» по отношению к изучаемым мной учреждениям в период до 1905 г., и его также игнорирую в своей работе.

Есть сложности и с корректным наименованием тех явлений, которые были объектами внимания со стороны политической полиции. Принципиально важным для моего исследования — и аутентичным делопроизводственной переписке — является термин «легальный», исследование которого в литературе о государственном аппарате рубежа XIX–ХХ вв., по большому счету, отсутствует. Речь идет о тех людях и институтах, которые действовали не в подполье, а легально, это в первую очередь касается самоуправления, периодической печати, общественных организаций, профессуры⁶⁴. Определение «легального» содержится в 3-й главе настоящего исследования, в целом же я использую в качестве обобщающего собственный термин «легальное пространство», что облегчает исследовательскую презентацию материала, несмотря на отсутствие подобного объединяющего термина в бюрократическом языке рубежа XIX–ХХ вв.

Историографическая традиция рассматривает «либералов» в качестве составной части так называемого общественного движения, однако что такое «общественное движение» в целом? В литературе о политической полиции этот вопрос не решен во многом по причине того, что не становился объектом целенаправленного исследовательского внимания.

Аутентичные же термины, которые пользовались большой популярностью в делопроизводственной переписке деятелей политической полиции, а затем — и в их воспоминаниях — это «противоправительственное движение» и «революционное и оппозиционное движения».

С революционным движением, его границами, участниками, методами борьбы с ним и т.д., всё более-менее понятно; это была приоритетная тема для советской историографии⁶⁵, сохраняется к ней интерес и в современных исследованиях⁶⁶.

Общественное движение как объект внимания политической полиции выглядит размытым. М.А. Осоргин под общественным движением, видимо, понимал легальное партийное⁶⁷. О культурно-просветительских учреждениях и их деятельности как объектах внимания политического сыска писал Н.П. Ерошкин⁶⁸. В.Г. Дорохов в параграфе об общественно-политическом движении относит к нему студентов, учителей и социал-демократов⁶⁹. О политических партиях и общественных движениях упоминает Ю.А. Реент⁷⁰. Ч. Рууд и С. Степанов в период после 1905 г. включают в «либеральное движение» такие разнохарактерные явления, как профсоюзы, Союз союзов, организаторов банкетной кампании 1904 г. и масонов, уделяя приоритетное внимание последним (10-я глава их книги так и называется «Протоколы, масоны, либералы»). Рууд и Степанов критикуют политическую полицию за «активную деятельность против оппозиционного движения во главе с либералами» вместо того, чтобы предложить верховной власти «сотрудничать с либералами во имя политического переустройства Российской империи»⁷¹. Очевидная из этого утверждения значимость «либералов» как объекта внимания политической полиции противоречит содержанию самого исследования, сконцентрированного на политическом сыске и революционерах.

В литературе по политической полиции часто используется еще один термин — «оппозиционное движение»⁷², однако и его внятная дефиниция отсутствует. «Оппозиционное движение» мимоходом, без расшифровки упоминается во многих работах о политической полиции — Е.Е. Гладышевой, В.Г. Дорохова, Н.Д. Ерофеева, В.А. Ефремова, А.В. Островского, З.И. Перегудовой, Ю.А. Реента, М.С. Чудаковой и др.⁷³ Д.И. Шинджикашвили под «буржуазно-оппозиционными кругами» понимал масонов⁷⁴. В.Е. Коронкевич использует понятие «оппозиционное движение» как объединяющее все противоправительственные течения⁷⁵. З.И. Перегудова ставит знак равенства между общественным и оппозиционным движениями и включает в него профсоюзы, кооперативные организации, страховые кассы, легальные просветительские, благотворительные общества, библиотеки, образовательные курсы, публичные лекции, профессиональные съезды, а в социальном плане — «прогрессивную интеллигенцию» и земских служащих⁷⁶. Ю.А. Реент, в свою очередь, ставит знак равенства между «оппозиционным» и «либеральным», понимая под этим течение, «разделявшее крайние политические прослойки общества» и включавшее «в свои ряды либерально настроенную интеллигенцию и буржуазию» — деятелей конституционно-демократической, октябристской партий, партии правового порядка, прогрессистов и масонов. Более того, Реент объединяет эти организации понятиями «умеренности» и «либерального консерватизма»⁷⁷, что явно расходится с их оценкой в историографии дореволюционного российского либерализма (см.ниже). В.С. Брачев упоминает о роли «либералов» в развитии революционного движения в России, ссылаясь на записку заведующего Особым отделом Департамента полиции Л.А. Ратаева мая 1902 г.⁷⁸ Любопытно, что на те же записки Ратаева ссылается (и делает из них те же выводы) исследователь не политической полиции, а либерализма начала ХХ в. К.Ф. Шацилло — так, он пишет о том, что под «оппозиционным» заведующий Особого отдела Департамента полиции Ратаев в 1902 г. имел в виду «либералов»⁷⁹. Однако Ратаев в своих записках этого периода⁸⁰ обычно оперировал понятием «оппозиционного движения», не упоминая «либералов» вообще (см. об этом во 2-й главе данного исследования).

Историография самого либерального движения имеет длительную историю и сложившиеся традиции — причем разные — описания того, что такое «либерализм» предреволюционной эпохи. На современное состояние этих традиций заметно повлияли 1990-е гг. с их поиском альтернатив развития России⁸¹ и теоретико-методологически-понятийным переосмыслением того, что такое российский либерализм⁸². Совокупность историографических образов «либерального» в данном исследовании имеет большое значение, т.к. именно с ними сравнивается соответствующий образ (точнее — образы) из делопроизводственной переписки политического сыска. Сразу же отмечу, что эти образы не совпадают — как в отношении содержательной части, идейного наполнения, так и в смысле персонального состава (то есть кто из деятелей общественного движения был «либералом»).

В историографии либерального движения присутствуют понятия «либерализм», «оппозиционность», «либеральная оппозиция»⁸³. Последний — как бы объединяющий — термин используется в различных контекстах и сочетаниях (либеральная дворянская оппозиция, либеральная земская оппозиция, либерально-оппозиционная интеллигенция, печать и т.п.)⁸⁴. Взаимоотношения этих терминов в разных работах различны — одни используют «либерализм» и «оппозиция» как синонимы⁸⁵, другие считают первое составной частью второго⁸⁶. В ряде работ 2000-х гг. было сформулировано предложение использовать понятия, аутентичные эпохе, а не возникшие в воспоминаниях, например, деятелей конституционно-демократической партии, которые назвали себя «либералами» постфактум, уже после 1917 г. Так, С.В. Куликов определил кадетов как «радикалов»⁸⁷, А.В. Гоголевский «леволиберальное направление» (кадетов) обозначил как «либерально-радикальное», а Ф.А. Селезнев вообще отметил склонность кадетов к социализму⁸⁸.

Отдельно стоит остановиться на историографических трактовках идейных течений внутри либерального движения — с тем, чтобы иметь возможность сравнить с оценкой этих же течений в политической полиции. Кратко суммирую достижения историографии в этом вопросе — и именно с этим summary в 3-й главе будут сопоставляться «следы» в делопроизводственной документации Департамента полиции, доказывающее его общеславянофильские настроения.

На протяжении 1880–1890-х гг. либералы с различной степенью интенсивности стремились к консолидации, первым результатом этих попыток стала «Беседа», кружок земских деятелей, в котором доминировали умеренно-либеральные, славянофильские настроения⁸⁹. Но к началу ХХ в. попытки консолидации вылились в политическое и институциональное размежевание либерального движения. Первым оформился его крайне левый фланг — в 1902 г. возник подпольный Союз освобождения. Чуть позже (в 1903 г.) был создан Союз земцев-конституционалистов, объединивший более умеренных либеральных деятелей. Подробная история этих двух организаций изложена в книге К.Ф. Шацилло «Русский либерализм накануне революции» (М., 1985). И самый умеренный фланг либерализма, граничивший с консерватизмом, славянофильский (его идейным вдохновителем был Д.Н. Шипов) не пошел по пути создания нелегального объединения и до 1905 г. организационно оставался крайне рыхлым.

Дифференциация либерального движения сопровождалась попытками сплотиться на основе тех идей, которые могли быть сформулированы как общие. Отражением этих попыток стали нелегальные земские съезды (май 1902 г., апрель, май, июль, сентябрь 1905 г.)⁹⁰. Однако они только усилили внутренние разногласия в либеральном движении.

Одним из самых спорных в либеральной среде был вопрос об источниках и характере выборных учреждений, необходимость которых была общепризнана. Земцы-конституционалисты и освобожденцы были сторонниками народного представительства с законодательными прерогативами (это автоматически означало введение конституции и превращение самодержавия в конституционную монархию по западному образцу). При этом первые предлагали идти к всеобщему избирательному праву постепенно, в то время как вторые намеревались ввести его немедленно.

Д.Н. Шипов был крайне далек от идеи законодательного народного представительства, не говоря уже о всеобщем избирательном праве. Шиповцы демонстрировали доверие к верховной власти и отрицательно относились к конституции. Рассматривая введение выборных учреждений в качестве главного вопроса современности, они полагали, что их основой должно стать самоуправление, в первую очередь земское, а представительство, с точки зрения неославянофилов, — это не то же самое, что парламент. Соответственно, земству как залогу будущего народного представительства присваивался особый статус⁹¹.

В ходе революции 1905–1907 гг. идейный раскол либералов был закреплен окончательно. Бывшие деятели Союза освобождения и левое крыло Союза земцев-конституционалистов стали базой Конституционно-демократической партии, оставшиеся земцы-конституционалисты — ядром «Союза 17 октября», а бывшие шиповцы — основоположниками ряда мелких партий (Партия правового порядка, Партия мирного обновления и др.).

В историографии с советских времен ведется дискуссия о том, как классифицировать вышеназванные составляющие либерализма. Н.М. Пирумова писала только о земском либерализме, распадающемся на умеренный (шиповский) и левый варианты⁹². Е.Д. Черменский считал Д.Н. Шипова славянофилом, а не либералом⁹³. При этом он не дифференцировал либеральные организации, считая Союз освобождения «только этапом в развитии земско-либерального движения»⁹⁴. К.Ф. Шацилло выделяет правых (шиповцы-неославянофилы), умеренных (земцы-конституционалисты) и левых (освобожденцы или демократическая интеллигенция) либералов⁹⁵. В.В. Шелохаев говорит о четырех группах: шиповцах, земцах-конституционалистах, освобожденцах и либеральной интеллигенции⁹⁶. По мнению Пирумовой, «конституционализм… вообще не может быть отождествлен с либерализмом»⁹⁷. Однако В.В. Ведерников, В.А. Китаев, А.В. Луночкин полагают, что конституция являлась важным требованием одного из течений либерального движения⁹⁸. Применительно к 1860–1880-м гг. они выделяют умеренных либералов (Б.Н. Чичерин, К.Д. Кавелин, А.Д. Градовский), либералов-конституционалистов (В.А. Гольцев, редакция «Вестника Европы») и леволиберальное крыло земского движения (во главе с И.И. Петрункевичем)⁹⁹. Это во многом воспроизводит позицию Шацилло, только в отношении более раннего периода. В одной из статей 2000-х гг. В.В. Шелохаев отнес Петрункевича, Ф.И. Родичева, Шипова к одной группе земских либералов, отделив их от более «левой» либеральной интеллигенции и нивелировав тем самым различия между Петрункевичем и Шиповым, которые подчеркивались всей предшествующей историографией¹⁰⁰.

В целом в литературе все-таки доминирует представление о трех вариантах либерального движения, и шиповцы — даже если и называть их неославянофилами — тоже являлись его частью.

Следующий важный проблемный узел возвращает к тезису, озвученному в самом начале введения, а именно — политическая полиция и «либералы» были участниками общего диалога о путях развития страны. Слово «диалог» подразумевает, очевидным образом, равномерное представление двух его сторон, однако в данной работе анализируется делопроизводственная переписка политического сыска, т.е. источниковая база исследования отражает только одну сторону диалога, да и то — заочную и тайную (другая сторона — «либералы» — об этой позиции попросту не знала).

И всё же почему можно говорить именно о диалоге? Во-первых, потому? что позиция одной из сторон диалога — а именно «либералов» — достаточно широко представлена в литературе о либерализме, которая, в свою очередь, опирается на воспоминания самих участников общественного движения. Более того, давно введены в научный оборот их представления не только о российской власти в целом, но и непосредственно о системе политического сыска, и парадоксальным образом эти представления, основанные на личных впечатлениях и ставшие следствием либо личных контактов (до 1917 г.), либо поспешной и некритичной выборки из документов после Февраля 1917 г., рассматриваются традиционно в разделе дореволюционной историографии политической полиции, хотя по большому счету — это источники. Речь идет о статьях В.А. Гольцева, И.П. Белоконского, Б.Б. Глинского¹⁰¹, более наукообразны работы К.К. Арсеньева, В.М. Гессена, Н.А. Гредескула, М.К. Лемке¹⁰², но и они представляют собой всё же публицистические произведения. Удивительно отнесение к научной историографии публицистики журнала «Былое»¹⁰³, который, в частности, публиковал разоблачения бывшего сотрудника Варшавского охранного отделения М.Е. Бакая, перешедшего после Первой русской революции на сторону революционеров¹⁰⁴. К работам этого же рода стоит отнести книгу бывшего директора Департамента полиции А.А. Лопухина¹⁰⁵.

Именно в либеральной дореволюционной публицистике, претендовавшей на объективность собственной позиции¹⁰⁶, были заложены не только набор сюжетных линий будущей историографии политического сыска, но и их трактовка: правовые границы деятельности политической полиции (оцениваемые как чрезмерно широкие, безграничные, описываемые термином «произвол»), методы ее работы, точнее, «преследования» революционного движения, «борьбы» с ним (секретная агентура, понимаемая сугубо как «провокация», наружное наблюдение и пр.)¹⁰⁷.

Проблема состоит и в том, что некоторые современные исследования в той или иной мере построены на тех пореволюционных работах, которые создавались самими участниками общественного движения после открытия в 1917 г. доступа к секретной документации структур политической полиции. Влияние этих работ на развитие советской историографии политического сыска отмечено и рядом современных исследователей¹⁰⁸. Те, кто писал о политическом сыске на волне доступа к его материалам после Февральской революции 1917 г., в духе времени и собственных взглядов сосредоточивались на выявлении «провокаторов» и «создателях провокации», включая погромы, затратах на секретную агентуру, вообще карательно-репрессивной деятельности и не сопровождались научным оформлением цитат из документов¹⁰⁹.

Отдельно стоит сказать о том, что этот комплекс работ не только отражал «либеральные» представления о политической полиции, но и в некоторых случаях стал основой для выстраивания ошибочных гипотез. Самым масштабным примером является так называемая «полицейская версия» происхождения «Протоколов сионских мудрецов», ненамеренно созданная «разоблачителями тайн дореволюционной охранки» в эмиграции в 1920–1930-е гг. — нерелевантность их аргументации опровергает автор этих строк в своей статье в журнале «Российская история»¹¹⁰, также можно упомянуть и мое исследование многочисленных произвольных построений о дореволюционном политическом сыске более широкого круга эмигрантов-«разоблачителей»¹¹¹. Очевидно, что писавшееся «разоблачителями тайн охранки» является важным источником по истории русской эмиграции, по истории общественного движения, но не может рассматриваться как научно-корректная часть историографии, основываясь на которой можно писать обзорные научные монографии, скажем, о Заграничной агентуре¹¹².

Таким образом, «либералы» как сторона диалога о путях развития страны широко представлена в публицистике и в историографии, причем как либерального движения, так и политического сыска, поэтому вполне логична задача данного исследования — представить другую сторону диалога, т.е. бюрократию в лице деятелей политической полиции.

Второе соображение, оправдывающее трактовку делопроизводственной переписки политического сыска как своего рода диалога, состоит в том, что сами авторы документов писали их c позиции людей, находящихся в пространстве коммуникации с наблюдаемыми объектами. В делопроизводственной переписке фиксировались «мнения», «позиции», «взгляды» «либералов» (почерпнутые из печати, журналов земских собраний, перлюстрированных писем, «слухов» и т.д., см. 4-ю главу), сопровождавшиеся комментариями по их поводу. Вообще, один из постоянных рефренов в документах чинов полиции — это как вести диалог власти с обществом, что этому препятствует в самом обществе и во власти. Кроме того, в этой же переписке есть «следы» обширной личной коммуникации служащих политического сыска и «либералов» (см. 4-ю главу), в рамках которой, очевидно, диалог был прямым, а также письменных обращений общественных деятелей в политическую полицию, что также можно считать своего рода прямым взаимодействием, инициировавшимся уже другой стороной диалога.

Здесь нужно остановиться на специфике источниковой базы исследования, критериях ее отбора и принципах анализа. На первый взгляд, речь идет о формализованном письменном источнике, который отражал не всю картину мира авторов документов, а в первую очередь, их профессиональные задачи, однако проведенный анализ показал, что делопроизводственная переписка между чинами структур охранительного ведомства в действительности может многое рассказать о их мировоззрении и их собственных общественно-политических представлениях.

При заявленном подходе законодательные источники — нормативно-правовые документы, определявшие деятельность политической полиции и извлеченные из Полного собрания законов Российской империи, Свода законов Российской империи, — имеют второстепенное значение, создавая лишь общий контекст (структура органов политического сыска, штатное расписание, функциональные обязанности и др.)¹¹³. Так же как и опубликованные делопроизводственные материалы политической полиции¹¹⁴ дают представление о нормативно-правовом понятийном аппарате ее служащих, но не о «либерализме».

Поиск «либералов» в делопроизводственной переписке не был простым исследовательским процессом. Фонд Департамента полиции состоит из дел, комплектовавшихся в самом Департаменте по мере необходимости, в названиях дел нет никаких «либералов» — описи, имеющие дореволюционную порядковую нумерацию, дают либо ФИО, либо название института, которому посвящено дело (земство той или иной губернии, орган периодической печати, наименование общественной организации и т.п.). Такие дела состоят из разнородного по своему характеру материала: справок, перлюстрированных писем, донесений секретных агентов, вырезок из газет, уставов обществ, программ их мероприятий, переписки между инстанциями по отдельным вопросам деятельности конкретных людей и организаций и т.п. Первоначально отбор дел для просмотра происходил в соответствии с историографическими представлениями о «либерализме» — персоналиях, институциональных составляющих, социальных группах. Однако этого оказалось недостаточно, т.к. странным образом в этих делах далеко не всегда встречалось слово «либерал» или однокоренные с ним, а если встречалось — то в одном или двух документах, в то время как остальные документы этого же дела были терминологически «сухими» либо содержали какие-то другие термины. Поэтому список просматриваемых дел был расширен за счет дел, где потенциально могло встретиться слово «либерал» (при просмотре описей они отфильтровывались посредством исключения дел с названиями «о крестьянах», «о рабочих», «о студентах», «о типографии» и т.п.).

Отдельную категорию дел составили «сообщения» (донесения и доклады) из охранных отделений и Заграничной агентуры Департамента полиции. Помимо этого, один из самых массовых источников — это ежегодные политические обзоры по всем губерниям, составлявшиеся в ГЖУ¹¹⁵, именно в них содержится большая часть информации о региональных «либеральных деятелях». И еще одна немногочисленная категория дел, имеющая при этом особую ценность, — аналитические записки сотрудников Департамента полиции.

Подавляющее большинство названных дел хранится в 3-м делопроизводстве и в Особом отделе фонда Департамента полиции, эпизодически использовались материалы 1-го (личные дела служащих политической полиции) и 7-го делопроизводств (дела о дознаниях по государственным преступлениям); а также 249-ая (всеподданнейшие доклады), 250-ая (доклады 3-го делопроизводства), 252-ая (обзоры важнейших дознаний), 253 — ая (обзоры революционных партий), 255-ая (еженедельные записки), 295-ая (списки личного состава Департамента полиции, ГЖУ и охранных отделений) и 316-ая (списки секретных сотрудников) описи того же фонда. При этом дела со всеподданнейшими докладами, обзорами революционных партий, обзорами важнейших дознаний и еженедельными записками — т.е. документы, выходившие за пределы Департамента полиции в вышестоящие инстанции, — оказались самыми малоинформативными для исследования, и дело не только в приоритетном внимании этой части делопроизводственной документации к революционерам, но и в исключительной формализованности ее языка. Поиск секретных сотрудников среди «либералов» был проведен с использованием фонда 4888 (Архив архива), а поверхностное изучение фондов других структур политической полиции ГА РФ (Ф. 58. Московское ГЖУ; Ф. 63. Московское охранное отделение; Ф. 93. Петербургское ГЖУ; Ф. 111. Санкт-Петербургское охранное отделение; Ф. 505. Заведующий Заграничной агентурной на Балканах, и др.) показало, что информация в них в основном дублирует содержание дел 102-го фонда¹¹⁶.

Исследовательская реконструкция образов «либерального» в делопроизводственной переписке политической полиции опирается на электронную базу данных, составленную в программе Microsoft Access. Общий объем базы данных — 4261 позиция информации, из них 674 позиции информации — о физических лицах (из них примерно 150 человек — видные представители дореволюционного либерализма); около 500 позиций информации — об организациях (из них примерно 270 — институционально оформленные, такие как общества, редакции газет и т.п., а остальные представляют собой неформальные объединения, такие как «кружки», «вечеринки», «группы» и пр.); отдельным блоком в базе данных собраны высказывания служащих политической полиции о самоуправлении, различных группах населения, представителях власти и государственных структурах. Процедура выборки из базы данных позволяет найти все высказывания разных авторов о конкретном лице, организации, земстве конкретной губернии, либо же выявить их перекрестные «связи», либо отобрать все высказывания одного автора по разным поводам. Благодаря такой систематизации оказалось возможным реконструировать индивидуальные образы и коллективные представления о внутреннем содержании «либерализма», его конкретных носителях и его внешних границах, а также разнообразные стратегии, которые практиковались в политическом сыске применительно к «либеральному» и пограничным с ним явлениям.

Было любопытным сопоставить полученные образы и характеристики с личной перепиской¹¹⁷, дневниками¹¹⁸, воспоминаниями чинов политической полиции¹¹⁹, государственных деятелей¹²⁰ и участников общественного движения¹²¹. Однако эти источники оказались малоинформативными в сравнении с фондом Департамента полиции в целом, к тому же мемуары, как известно, грешат более поздними и не всегда аутентичными оценками (а в данном случае — и, возможно, искаженной последующими событиями терминологией), хотя стоит отметить интересное обстоятельство: бывшие служащие политического сыска в качестве устойчивой объединяющей формулировки в воспоминаниях употребляют словосочетание «революционное и оппозиционное движение»¹²², что, видимо, повлияло и на терминологию историографии политической полиции.

Представление о диалоге — результат авторской интерпретации комплекса документов охранительного ведомства, условный, как и любая интерпретация прошлого. Ограничения, и так присущие процессу получения исторического знания, здесь удваиваются, т.к. нарисованная мной картина представлений чинов политической полиции — это своего рода конструкция конструкции, это описание описания. В тексте исследования активно используются кавычки, чтобы хотя бы частично отделить собственный язык от дискурса деятелей политического сыска: закавычены многие термины, включая и главное в проведенном анализе слово — «либерал» — и однокоренные с ним. Также закавычены и многие устоявшиеся историографические термины («борьба», «репрессии», «провокация», «преследования» и т.п.), которые, на мой взгляд, имеют оценочную окраску и чужды моему взгляду на исследуемую проблему¹²³.

В то же время под рассмотрение делопроизводственной переписки политического сыска о либералах как составной части более общего диалога по линии «власть — общество» вполне возможно подвести и методологическое обоснование.

Обычно историография, и советская¹²⁴, и постсоветская¹²⁵, исходит из противопоставления одного другому, тем более когда речь идет конкретно о либералах, которые называются «оппозиционерами самодержавия»¹²⁶, а позиция власти характеризуется через термины «произвол», «репрессии», «запреты»¹²⁷.

Однако парадоксальным образом само по себе использование в историографии таких терминов, как «борьба», «конфликт», «противостояние», означает наличие взаимодействия двух сторон. Социолог и философ С.Б. Переслегин отмечает некорректность распространенной точки зрения о том, что «чем идентичности сильнее различаются, тем хуже и опаснее». Напротив, «конфликт идентичностей тем сильнее, чем уже возможный канал их актуализации… Если… идентичности различаются во всех вопросах… отношения, скорее всего, будут совершенно бесконфликтными…"чужой"с совершенно иной системой ценностей, постановкой вопросов и их решениями воспринимается как"ребенок","сумасшедший"и т.п.». А тот, кто «рассуждает в ваших терминах, но на один из важных для вас ценностных вопросов дает противоположный ответ», воспринимается как бросающий вызов, что и создает основу для конфликта, делает необходимым для сохранения собственной идентичности «демонстрировать враждебную реакцию в ответ»¹²⁸.

В данном случае диалог (или же «борьба») шел в едином коммуникативном пространстве, его участники отличались общностью мышления, оперировали одними и теми же категориями, разговаривали на одном языке, осмысляли единый спектр проблем. При этом обе стороны репрезентировали свои оценки проблем как единственно верные¹²⁹ и стремились говорить от имени более широких общностей (собственно, они сами так себя и ощущали): служащие политической полиции — от имени «власти», а «либералы» — от имени «общества». Однако целью этой конкуренции, ключевым моментом игры было получение легитимного в глазах другого игрока права интерпретации «нужд» и «интересов» «народа».

Понимание того, что перед нами — реконструированная игра, шедшая в рамках одного коммуникативного пространства, позволяет использовать в качестве общей методологической рамки социологические наработки П. Бурдье — в частности, его концепцию поля игры как социального пространства, в котором осуществляется взаимодействие участников коммуникации, а также его понятия символического капитала (см. 3-ю главу) и габитуса (см. 4-ю главу)¹³⁰.

В завершение стоит отметить, какие историографические наработки были всё же использованы автором в данной работе, при общем понимании, что в целом историографический задел по теме незначителен.

В первую очередь это монографии 1970–1980-х гг. Н.М. Пирумовой и К.Ф. Шацилло. Исследование Пирумовой о земском либерализме ценно как выборочным использованием документации ГЖУ по отдельным годам, губерниям и темам (например, создание института земских начальников)¹³¹ и сообщений из Заграничной агентуры Департамента полиции¹³², а также созданной автором с опорой на документы из среды «либералов» карты распространения либерализма по губерниям¹³³. Шацилло реконструировал историю двух либеральных организаций — Союза освобождения и Союза земцев-конституционалистов, активно обращаясь к архиву Департамента полиции. По его собственному признанию, «в некоторых случаях (сведения о банкетной кампании, об их месте и числе участников, о недовольстве, высказываемом на иных легальных собраниях и т.п.) архив Департамента полиции дает не только достоверные, но и наиболее полные сведения, чем пресса или другие какие-либо источники. Определенный интерес представляют в этом фонде и “аналитические исследования” чиновников полиции и черновая их работа, оставившая след в виде перлюстрированных писем, агентурных донесений и т.д.»¹³⁴. Книга Шацилло содержит ряд важных зарисовок отношения политической полиции к организационному строительству либералов.

Важной является историографическая трактовка социальной базы либерализма. По мнению Е.Д. Черменского, «либеральная оппозиция возникла и развивалась до революции 1905 г. преимущественно в русле земских учреждений», которые были в основном дворянскими¹³⁵. Н.М. Пирумова и К.Ф. Шацилло считают, что наряду с дворянством существенную роль в развитии либерального движения, в том числе земского, сыграла «буржуазно-либеральная интеллигенция»¹³⁶. Обсуждается в литературе и тема участия в либеральном движении земских служащих — 3-го элемента. Дореволюционные исследователи И.П. Белоконский, Л.Д. Брюхатов, Н.И. Иорданский и др. вписывали 3-й элемент в общее либерально-оппозиционное движение¹³⁷. Б.Б. Веселовский же говорил о «демократизме» 3-го элемента и «либерализме» земских гласных¹³⁸, и это разделение в советской историографии поддержала Пирумова¹³⁹.

В ряде постсоветских работ рассматривается отношение политической полиции к предварительной цензуре¹⁴⁰, к отдельным участникам либерального движения¹⁴¹, либеральной печати¹⁴² и самоуправлению, либеральным обществам¹⁴³, контактам революционеров, либералов и власти¹⁴⁴. «Либерально настроенная интеллигенция» как один из объектов внимания политической полиции упоминается в коллективной работе «МВД. Исторический очерк. 1902–2002»¹⁴⁵. В исследовании Ю.А. Реента подчеркивается, что политический сыск не мог справиться с представителями высшего общества, уверенных в своей «безнаказанности» в силу близости ко двору¹⁴⁶. Н.Г. Карнишина называет «либеральные настроения» в провинции в качестве важного для политического сыска фактора, отмечая, что общественное мнение во многом определяло деятельность властных инстанций, и это наблюдение подтверждается проведенным мной анализом¹⁴⁷.

Учреждения политической полиции представлены в разных главах настоящей работы неравномерно. Первые две главы носят, скорее, описательный характер, а примеры приводятся в основном из документов, авторами которых были чины ГЖУ либо охранных отделений. Так как Департамент полиции был точкой сборки для информационных потоков внутри политического сыска, его сотрудники нередко фиксировали информацию из местных структур и складировали ее «до поры до времени»; соответственно, в фонде Департамента полиции документов авторства его служащих просто физически меньше в сравнении с документами из охранных отделений и особенно из ГЖУ, писавших в Департамент из каждой губернии (либо области) Российской империи. В третьей главе формулируется объяснительная модель изложенного в предыдущих главах материала, и позиция служащих Департамента проявлена здесь в большей степени. Четвертая глава, в которой анализируется методика работы политического сыска, основана преимущественно на документах Департамента полиции как структуры, определявшей логику и содержание деятельности всей системы политической полиции.

Завершая введение, хотела бы выразить благодарность всем, кто помогал мне в работе над монографией. В первую очередь — это научный руководитель моей кандидатской диссертации д.и.н., заслуженный профессор МГУ им. М.В. Ломоносова Л.Г. Захарова. Именно благодаря ей я занялась изучением темы, которая интересна мне до сих пор и которой посвящено данное исследование. Также хочу отметить научного руководителя моей дипломной работы д.и.н., профессора Южно-Уральского государственного университета И.В. Нарского, который еще на стадии подготовки диплома предложил мне проанализировать представления друг о друге носителей власти и тех, кого они считали либералами.

Так получилось, что моя кандидатская диссертация отразила влияние двух научных подходов — школы П.А. Зайончковского, ведущей свою историю еще от В.О. Ключевского и сформировавшей целое направление изучения дореволюционной государственности, и челябинской исторической школы, созданной на рубеже ХХ–ХХI вв. руководителем моей дипломной работы на основе достижений европейской культурной истории. Я попробовала совместить оба этих подхода в кандидатской диссертации. Переработка диссертации в монографию растянулась на 10 лет, текст книги за это время испытал влияние еще ряда факторов. Среди них — обсуждение с к.и.н. Г.Н. Бибиковым особенностей организации политической полиции в Российской империи и русской государственности XIX в. в целом; совместная работа с к.ф.н. Б.В. Межуевым на сайте Русская Idea, в том числе — по организации дискуссий о путях развития страны на рубеже XIX–ХХ вв.

Кроме того, мне хотелось бы поблагодарить всех, с кем я так или иначе обсуждала свое исследование, кто читал мой текст, высказывал критические замечания или поддерживал мои идеи. Это оппоненты на защите моей кандидатской диссертации — д.и.н. З.И. Перегудова и д.и.н. В.В. Шелохаев; рецензенты диссертации, выступавшие при ее обсуждении на кафедре истории России XIX — начала ХХ вв. исторического факультета МГУ — к.и.н. О.Р. Айрапетов и к.и.н. Д.А. Андреев. Это ученики Ларисы Георгиевны Захаровой: представители старшего поколения (д.и.н. Ф.А. Гайда, д.и.н. А.Ю. Полунов, д.и.н. И.А. Христофоров, к.и.н. А.В. Мамонов, к.и.н. М.М. Шевченко) и поколения младшего (к.и.н. П.В. Краснов, к.и.н. С.В. Медведев, к.и.н. В.В. Хутарев-Гарнишевский).

Также мне хотелось бы поблагодарить мою маму В.В. Ульянову — ее усилиями 2-ая глава моего исследования оказалась украшена диаграммами. Не могу не вспомнить и сотрудников Государственного архива Российской Федерации — научного руководителя ГАРФ, заведующего кафедрой истории России XIX — начала ХХ вв. исторического факультета МГУ С.В. Мироненко, благодаря содействию которого я получила возможность знакомиться с частью архивных дел в подлинниках, а также заведующую читальным залом Н.И. Абдулаеву, профессионализм и доброжелательность которой сильно способствовали моему пониманию того, как устроен архив Департамента полиции.

Примечания

1

Обзор состояния исследований по этому сюжету см.: Межуев Б.В., Ульянова Л.В. Русский консерватизм и народное представительство // Тетради по консерватизму. 2018. № 4. С. 167–177.

2

Также см. мою более подробную статью об этом: Ульянова Л.В. Департамент полиции и славянофильский политический дискурс // Тетради по консерватизму. 2019. № 2. С. 123–136.

3

Ульянова Л.В. Политическая полиция и либеральное движение, 1880 — 1905 гг. Дисс. на соискание уч. степ. канд. ист. наук. М., 2009. С. 3–27.

4

Историографические обзоры изучения дореволюционной политической полиции: Перегудова З.И. Политический сыск России. 1880–1917. М., 2000. С. 7–20; Иванов А.В. Департамент полиции Министерства внутренних дел Российской империи, 1880–1917 гг. Дисс. на соискание уч. степ. канд. юрид. наук. М., 2001. С. 5–7; Макаричев М.В. Политический и уголовный сыск России в конце XIX — начале ХХ в: по материалам Нижегородской губернии. Дисс. на соискание уч. степ. канд. ист. наук. Саранск, 2003. С. 5–11; Чудакова М.С. Противостояние: политический сыск дореволюционной России, 1880–1917. Ярославль, 2003. С. 3–19; Дорохов В.Г. Политический сыск в Томской губернии: 1881 — февраль 1917 гг. Дисс. на соискание уч. степ. канд. ист. наук. Кемерово, 2005. С. 4–17; Гладышева Е.Е. Политический сыск в России в начале ХХ в. 1902 — февраль 1917 г. на примере Саратовской губернии. Дисс. на соискание уч.степ. канд. ист. наук. Саратов, 2006. С. 6–14; и др. Историографические обзоры по российскому либерализму: Корнев В.В. Советская историография о кадетском конституционализме в годы Первой русской революции // Некоторые вопросы историографии и источниковедения истории СССР. М., 1977; Спирин Л.М. Крушение помещичьих и буржуазных партий в России. М., 1977. С. 59–100; Шелохаев В.В. Кадеты — главная партия либеральной буржуазии в борьбе с революцией 1905–1907 гг. М., 1983. С. 1–28; Непролетарские партии России. Урок истории. М., 1984. С. 15–18; Волобуев О.В., Леонов М.И., Уткин А.И., Шелохаев В.В. История политических партий периода Первой русской революции в новейшей советской литературе // Вопросы истории. 1985. № 7; Они же. История политических партий России в 1907–1914 гг. в советской историографии // Вопросы истории. 1989. № 4; Волобуев О.В., Шелохаев В.В. Непролетарские партии России: итоги изучения и нерешенные вопросы // Непролетарские партии России в трех революциях. М., 1989; Либерализм в России. М., 1996. С. 11 — 20; Нарский И.В. Российский либерализм в европейском и национальном контексте (историографический парадокс) // История национальных политических партий России. М., 1997; Зайцева Е.С. Проблема взаимоотношения кадетов и власти в 1905–1907 гг.: историографический анализ // Власть и общество. СПб., 2000. С. 97–104; Политические партии России: история и современность. М., 2000. С. 23–37; Шелохаев В.В. Русский либерализм как историографическая и историософская проблема // Русский либерализм. Исторические судьбы и перспективы. М., 2000; Он же. Дискуссионные проблемы истории русского либерализма в новейшей отечественной литературе // Вопросы истории. 2007. № 5. С. 3–17; Егоров А.Н. Очерки историографии российского либерализма конца XIX — первой четверти ХХ в. (дореволюционный и советский периоды). Череповец, 2007; и др.

5

Например, в произведениях «Обрыв» И.А. Гончарова, «Бесы» Ф.М. Достоевского, «Анна Каренина» Л.Н. Толстого и др.

6

Оржеховский И.В. Самодержавие против революционной России. (1826 — 1880). М., 1982; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. М.,1993. С. 82; Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы. М., 1998. С. 83; Иванов А.В. Департамент полиции Министерства внутренних дел. С. 21; Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 29–38.

7

См. подробнее: Уортман Р. Властители и судии: развитие правового сознания в императорской России М., 2004. Введение.

8

См. о соответствующих планах в проектах А.Х. Бенкендорфа: Бибиков Г.Н. А.Х. Бенкендорф и политика императора Николая I. М., 2009. С. 147–155.

9

Об этих реформах наиболее подробно пишет в своих работах З.И. Перегудова (Перегудова З.И. Политический сыск России). В.А. Ефремов также предлагает считать 1905 г. рубежом в истории политической полиции по причине внутренних преобразований системы политического сыска (Ефремов В.А. Сыск в политической полиции самодержавной России: историко-правовой аспект. Дисс. на соискание уч. степ. канд. ист. наук. СПб., 1996. С. 14). Дж. Дейли, один из наиболее серьезных исследователей системы российской политической полиции конца XIX — начала ХХ вв. в западной историографии, также разделил две свои монографии 1905 годом: Daly J.W. Autocracy under Siege. Security Police and opposition in Russia, 1866–1905, Illinois, 1998; Ibid. The Watchful State: Security Police and Opposition in Russia, 1906–1917. Dekalb, 2004.

10

Об изменении целей и задач политической полиции после октября 1905 г. писал, скажем, один из директоров Департамента полиции в годы Первой мировой войны К.Д. Кафафов: Кафафов К.Д. Воспоминания о внутренних делах Российской империи // Вопросы истории. 2005. № 3. С. 104.

11

Термин «консерватизм» в делопроизводственной переписке встречается на порядок реже, и думается, дело не столько в том, что он относился к политически благонадежной сфере, сколько в том, что консервативная самоидентификация присутствовала только у жандармов — мне не встретилось ни одного документа за подписью чинов Департамента полиции и охранных отделений с этим термином.

12

О соотношении терминов «правые», «черносотенцы» и «консерватизм» см. мою работу: Бибикова (Ульянова) Л.В., Дёмин В.А. Трудные вопросы истории России: характер общественного движения XIX — начала ХХ вв. в истории России. Учебное пособие. М., 2018.

13

Перегудов А.В. Русский жандарм начала XX в.: Особенности восприятия (По воспоминаниям офицеров Отдельного корпуса жандармов) // Труды Карельского научного центра РАН. 2013. № 4. С. 50–55; Бакшт Д.А. Взаимодействие полиции и жандармерии (на материалах Енисейской губернии, 1881–1917 гг.) // Вестник Кемеровского государственного университета. 2015. № 1 (61). С. 50–55; Лавренова А.М. Отдельный корпус жандармов и российское общество в 1880–1917 гг. Дисс. на соискание уч. степ. канд. ист. наук. М., 2018; Хутарев-Гарнишевский В.В. Противостояние. Спецслужбы, армия и власть накануне падения Российской империи, 1913–1917 гг. М., 2020.

14

Департамент полиции рассматривается как руководящая структура политического сыска и в других работах: Рууд Ч.А., Степанов С.А. Фонтанка, 16; Головков Г.З. Канцелярия непроницаемой тьмы. Политический сыск и революционеры. М., 1994; Политический сыск в России: история и современность. СПб., 1997; Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы; Романов В.В. На страже российской монархии: политическая полиция Поволжья в 1905–1907 гг. Ульяновск, 1999; Перегудова З.И. Политический сыск России; Высшие и центральные учреждения России. 1801–1917. СПб., 2001. Т. 2. С. 63 — 75; Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи: формирование аппарата, анализ оперативной практики. М., 2001; Реент Ю.А. Полицейская система Российской империи начала ХХ в. (1900–1917). М., 2002; Чудакова М.С. Противостояние; Министерство внутренних дел. Исторический очерк. 1902–2002. М., 2004; Брачев В.С. Заграничная агентура Департамента полиции (1883–1917). СПб., 2001; Перегудова З.И. Деятельность Заграничной агентуры. 1883–1917 / Жандармы России. М., 2002. С. 314–332; и др.

15

Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 125.

16

Там же. С. 130–131.

17

Ерошкин Н.П. Очерки истории государственных учреждений дореволюционной России. М., 1966; Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870–1880 гг. М., 1964; Он же. Российское самодержавие в конце XIX столетия. (Политическая реакция 80-х — начала 90-х гг.). М., 1970; Он же. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М., 1978; Кризис самодержавия в России. 1895–1917 гг. Л., 1984.

18

Юшков С.В. История государства и права СССР. М., 1961; Мулукаев Р.С. Полиция и тюремные учреждения дореволюционной России. М., 1974; Шинджикашвили Д.И. Сыскная полиция царской России в период империализма. Омск, 1973; Хохлов А.В. Карательный аппарат царизма в борьбе с революцией 1905–1907. М., 1975; Федоров К.И. История полиции дореволюционной России. Ростов-на-Дону, 1976.

19

Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия. С. 153–154.

20

Куликов С.В. Государственно-правовой дискурс, императорское правительство и думская оппозиция в начале ХХ в. // Власть, общество и реформы в России (XVI — начало ХХ в.). Мат. научно-теор. конференции 8–10 декабря 2003 г. СПб., 2004; Кропоткин Г.М. Правящая бюрократия и «новый строй» российской государственности после манифеста 17 октября 1905 г. // Отечественная история. 2006. № 1. С. 24–42.

21

Андреевский И.Е. Лекции по истории полицейского права и земских учреждений России. СПб., 1883; Янжул Й.И. Полицейское право. СПб., 1888; Тарасов И.Т. Очерк истории науки полицейского права. М., 1897; Министерство внутренних дел. 1802–1902. СПб., 1901; Высоцкий И.П. Санкт-Петербургская полиция и градоначальство. СПб., 1903; Дерюжинский В.Ф. Полицейское право. СПб., 1903; Белявский Н.И. Полицейское право. Юрьев, 1904; Белецкий С. Исторический очерк образования и развития полицейских учреждений в России. СПб., 1913; и др.

22

Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы. С. 48–82; Жандармы России. Политический розыск XV–XX вв. М., 2002. С. 251–288; и др.

23

Сизиков М.И., Борисов А.В., Скрипилев А.Е. История полиции России (1718–1917 гг.). Вып. 2. Полиция Российской империи XIX — нач. ХХ вв. М., 1992; Мулукаев Р.С. Полиция в России (IX в. — нач. ХХ в.). Нижний Новгород, 1993. С. 41–44; Полиция и милиция России: страницы истории. М., 1995; Ефремов В.А. Сыск в политической полиции самодержавной России. С. 135–137; Развитие русского права во второй половине XIX — начале ХХ в.. М., 1997; Иванов А.В. Департамент полиции Министерства внутренних дел; Макаричев М.В. Политический и уголовный сыск России; Реент Ю.А. Полицейская система Российской империи; Перегудов А.В. Русский жандарм начала XX в.; Бакшт Д.А. Взаимодействие полиции и жандармерии (на материалах Енисейской губернии, 1881–1917 гг.).

24

Овченко Ю.Ф. Московское охранное отделение в борьбе с революционным движением в 1880–1904 гг. Автореферат дисс. на соискание уч. степ. канд. ист. наук. М., 1989; Колпакиди А.И. К вопросу о взаимодействии российских спецслужб в дооктябрьской России / Политический сыск в России: история и современность. СПб., 1997. С. 84–89; Овченко Ю.Ф. С.В. Зубатов // Вопросы истории. 2005. № 8; Жаров С.Н. Оперативно-розыскная деятельность в России: организация, методы, правовое регулирование (историко-юридическое исследование) Дисс. на соискание уч. степ. докт. ист. наук. Екатеринбург, 2010; Борисов А.В., Малыгин А.Я., Мулукаев Р.С. Три века Российской полиции. М., 2016.

25

Общий обзор деятельности Министерства внутренних дел за время царствования императора Александра III. СПб., 1901. С. 15–16; Шепелев Л.Е. Чиновный мир России. XVIII — начало ХХ в. СПб., 1999; Шилов Д.Н. Министры дореволюционной России: историко-социологическое исследование // Вестник РГНФ. 1999. № 3.

26

Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. С. 67, 77, 87, 214; Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX в. М., 1971. С. 57, 77, 85; Дубенцов Б.Б. Высшее чиновничество России в конце XIX — начале ХХ в. // Крупные аграрии и промышленная буржуазия России и Германии в конце XIX — начале ХХ в. Сб. науч. тр. М., 1988. С. 46–55; Иванов А.Е. Высшая школа России в конце XIX — начале ХХ в. М., 1991. С. 26–28, 323; Он же. Студенчество России конца XIX — начала ХХ в. Социально-историческая судьба. М., 1999; Раскин Д.И. Специализация высшей российской бюрократии XIX — нач. ХХ в.: образование, профессиональный опыт, продвижение по службе // Из глубины времен. Вып. 3. СПб., 1994. С. 35; Он же. Империя столоначальников // Родина. 2003. № 1. C. 63–64; Гарбуз Г.В. Кадровый состав административного аппарата Министерства внутренних дел в Поволжье в начале ХХ в. // Государство и общество. Проблемы социально-политической и экономической истории России. Сб. науч. ст. Вып. 2. Пенза, 2004. С. 17–28.

27

Гредескул Н.А. Террор и охрана. СПб., 1912. С. 29; Жилинский В.Б. Организация и жизнь охранного отделения во времена царской власти // Голос минувшего. 1917. № 9–10. С. 250; Шинджикашвили Д.И. Сыскная полиция царской России. С. 47; Макаричев М.В. Политический и уголовный сыск России. С. 80; Гладышева Е.Е. Политический сыск в России в начале ХХ в. С. 172.

28

Головков Г., Бурин С. Канцелярия непроницаемой тьмы. С. 53, 57; Будницкий О.В. Терроризм в российском освободительном движении: идеология, этика, психология: (вторая половина XIX — начало XX в.). М., 2016.

29

Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 145–154; Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи. С. 107–108.

30

Бородин А.П. Дурново П.Н.: Портрет царского сановника // Отечественная история. 2000. № 3. С. 48–69; Он же. Петр Николаевич Дурново. Русский Нострадамус. М., 2013; Акунов В. Грозовое небо Петра Дурново // Рейтар: военно-исторический журнал. 2005. № 20 (8).

31

Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 69–78, Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи. С. 109 — 113; Новиков С.В. Революционеры, охранка, провокация. 1887–1917. Психологические зарисовки из истории политического террора. Омск, 2002; Жандармы России. М., 2004. С. 426–437; Овченко Ю.Ф. С.В. Зубатов // Вопросы истории. 2005. № 8; Кононова О.А. «Под сенью церкви православной»: религиозная риторика «полицейского социализма» С.В. Зубатова // Русский сборник. М., 2013. Т. XIV; Медведев С.В. Эксперимент Зубатова. Легализация рабочего движения в первые годы XX в. М., 2018.

32

Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. С. 200–217; Островский А.В. Родственные связи А.А. Лопухина (1864–1928) // Из глубины времен. Вып. 6. СПб., 1996. С. 197 — 209; Миндлин А. «Чужие среди своих»: А.А. Лопухин и С.Д. Урусов против государственного антисемитизма. М., 1997; Жандармы России. М., 2004. С. 437–446.

33

Перегудова З.И. Главный филер царской России // Из глубины времен. Вып. 10. СПб., 1998; Она же. Политический сыск России. С. 184–193.

34

Сватиков С. Заграничная агентура Департамента полиции. С. 5–15; Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 63–69; Брачев В.С. Заграничная агентура Департамента полиции (1883–1917). СПб., 2001. С. 46–70; Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи. С. 107.

35

Карьера П.И. Рачковского // Былое. 1918. № 2. С. 78–87; Сватиков С. Заграничная агентура Департамента полиции. С. 5–15; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. С. 123–136; Брачев В.С. Мастер политического сыска П.И. Рачковский // Английская набережная, 4. СПб., 1997. С. 291–324; Он же. Заграничная агентура. С. 20–36; Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 141–147; Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи С. 105–107; Бибикова Л.В. (Ульянова) С.Г. Сватиков и происхождение «Протоколов сионских мудрецов» // Российская история. 2018. № 5. С. 141–157.

36

Зайончковский П.А. Кризис самодержавия. С. 379–473; Он же. Российское самодержавие в конце XIX столетия; Российские консерваторы. М., 1997; Борисов А.В. Министры внутренних дел России. 1802 — октябрь 1917. СПб., 2001; Чукарев А.Г. Тонкий и беспринципный деятель: (Подробности из личной и политической жизни В.К. Плеве) // Российский исторический журнал. 2003. № 2; Шипов Я. Князь П.Д. Святополк-Мирский в Северо-Западном крае накануне правительственной «весны» (малоизвестные страницы) // Первые открытые исторические чтения «Молодая наука». Сб. ст. М., 2003; Крылова Е.Н. Власть и общество осенью 1904 г.: П.Д. Святополк-Мирский и земский съезд 6–9 ноября 1904 г. // Общество и власть. Мат. Всероссийской науч. конф. СПб., 2005; и др.

37

См., например: Шинджикашвили Д.И. Сыскная полиция царской России.

38

Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. С. 383; Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи. С. 95; Иванов А.В. Департамент полиции Министерства внутренних дел. С. 118, 167.

39

Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 368; Ерофеев Н.Д. З.И. Перегудова. Политический сыск России (1880–1917) // Отечественная история. 2001. № 6. С. 159; Реент Ю.А. Общая и политическая полиция России. С. 47.

40

Ансимов Н.Н. Охранные отделения и местная власть царской России в начале ХХ в. // Советское государство и право. 1991. № 5. С. 125; Мулукаев Р.С. Полиция в России (IX в. — нач. ХХ в.). Нижний Новгород. 1993. С. 38; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. С. 383; Ефремов В.А. Сыск в политической полиции самодержавной России: историко-правовой аспект. Дисс. на соискание уч. степ. канд. ист. наук. СПб., 1996. С. 14; Перегудова З.И. Политический сыск в России. С. 166, 193, 368; Иванов А.В. Департамент полиции Министерства внутренних дел. С. 167; Новиков С.В. Революционеры, охранка, провокация. 1887–1917. Психологические зарисовки из истории политического террора. Омск, 2002. С. 88; Чудакова М.С Противостояние. С. 3; Гладышева Е.Е. Политический сыск в России в начале ХХ в. С. 41, 109, 113.

41

Зайончковский П.А. Кризис самодержавия. С. 120–123; Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 60–61, 118, 173, 177, 185; Иванов А.В. Департамент полиции Министерства внутренних дел. С. 35; Чудакова М.С. Противостояние. С. 71; Гладышева Е.Е. Политический сыск в России в начале ХХ в. С. 114.

42

Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 64.

43

Общий обзор деятельности Министерства внутренних дел за время царствования императора Александра III. СПб., 1901. С. 165–171; Тютюнник Л.И. Состояние политического сыска в России в 60–70 гг. XIX в. Кризис III отделения // Государственные учреждения и общественные организации СССР: история и современность. М., 1985; Перегудова З.И. Источник изучения социал-демократического движения в России (материалы фонда Департамента полиции) // Вопросы истории КПСС. М., 1988. № 9. С. 88–100; Тот Ю.В. Административная высылка и полицейский надзор (некоторые аспекты правительственной политики 50–70-х гг. XIX в.) // Политический сыск в России: история и современность. СПб., 1997. С. 176–180; и др.

44

Троицкий Н.А. Царские суды против революционной России (Политические процессы 1871—1880 гг.). Саратов, 1976; Он же. Безумство храбрых: русские революционеры и карательная политика царизма, 1866–1882 гг. М., 1978; Он же. Царизм под судом прогрессивной общественности, 1866—1895. М., 1979.

45

Гладышева Е.Е. Политический сыск в России в начале ХХ в. С. 85–98, 117–138; Фомушкин А. Страницы истории филерской службы политической полиции. 1880–1917 // Жандармы России. М., 2004. С. 355–394; и др.

46

Жилинский В.Г. Организация и жизнь охранных отделений. С. 301; Осоргин М.А. Охранное отделение и его секреты. М., 1917. С. 5–6; Николай II и самодержавие в 1903 г.: из итогов перлюстрации // Былое. 1918. Вып. 2 (30). С. 190–222; Из отчета о перлюстрации Департамента полиции за 1908 год // Красный архив. 1928. Т. 2 (27); 1928. Т. 3 (28); Сизиков М.И., Борисов А.В., Скрипилев А.Е. История полиции России. Вып. 2. С. 48; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. С. 116; Ефремов В.А. Сыск в политической полиции самодержавной России. С. 116–121; Жаров С. Н. Интеллигенция и жандармы: взаимные отношения (по материалам Челябинского уезда) // Тезисы к научно-практической конференции «Интеллигент в провинции». Екатеринбург, 1997. С. 49–51; Он же. Мифы о перлюстрации в царской охранке // Актуальные проблемы теории и практики юридического образования на пороге XX столетия: сборник материалов межрегиональной научно-практической конференции, посвященной 60-летию юридического факультета ХГАЭП. Хабаровск, 1999; Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы. С. 88–94; Измозик В.С. Из истории «черных кабинетов» в России // Исторические чтения на Лубянке. М., 1999. С. 44–47; Он же. Черные кабинеты в России. XVIII — нач. ХХ вв. // Жандармы России. М., 2004. С. 333–355; Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 275–285; Министерство внутренних дел. Исторический очерк. С. 56; Дорохов В.Г. Политический сыск в Томской губернии. С. 119–120; Гладышева Е.Е. Политический сыск в России в начале ХХ в. С. 138–147.

47

Волков А. Петроградское охранное отделение. Пг., 1917. С. 4; Агафонов В.К. Заграничная охранка (составлено по секретным документам Заграничной агентуры и Департамента Полиции). Пг., 1918; Павлов П. Агенты. Жандармы, палачи. По документам. Пг., 1922. С. 10–13; Покровский Ф. Расходы на «известное его императорскому величеству употребление (1906–1913) // Былое. 1924. № 26; Щеголев П.Е. Охранники и авантюристы. Секретные сотрудники и провокаторы. М., 2004; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. С. 4–6, 87; Головков Г., Бурин С. Канцелярия непроницаемой тьмы. С. 43–44; Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы. С. 70, 119; Романов В.В. На страже российской монархии; Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 224–238; Брачев В.С. Заграничная агентура; Иванов А.В. Департамент полиции Министерства внутренних дел. С. 138–152.

48

См., например: Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. С. 98.

49

Например: Чудакова М.С. Противостояние. С. 73.

50

Цявловский М.А. Секретные сотрудники московской охранки 1880-х гг. // Голос минувшего. 1917. № 7/8. С. 183; Мулукаев Р.С. Полиция в России. С. 60; Головков Г., Бурин С. Канцелярия непроницаемой тьмы. С. 45; Перегудова З.И. Департамент полиции и секретная агентура (1902–1917 гг.) / Исторические чтения на Лубянке. М., 1999. С. 55–57; Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи. С. 127; и др.

51

Именно в это время появились документы, регламентирующие различные аспекты тайной деятельности политической полиции: Положение о начальниках розыскных отделений (1902), Свод правил для начальников охранных отделений (1902), Инструкция филерам розыскных и охранных отделений (1902), Временное положение об охранных отделениях (1904); Инструкция по ведению наружного наблюдения (1906) и Инструкция по организации и ведению внутреннего секретного наблюдения (1907).

52

Жилинский В.Г. Организация и жизнь охранных отделений во времена царской власти. С. 251–301; Осоргин М.А. Охранное отделение и его секреты; Зотов Л. Саратовская охранка. Саратов, 1924; Щеголев П.Е. Охранники и авантюристы.

53

Тютюнник Л.И. Состояние политического сыска в России в 60–70 гг. XIX в. Кризис III отделения // Государственные учреждения и общественные организации СССР: история и современность. М., 1985; Перегудова З.И. Источник изучения социал-демократического движения в России (материалы фонда Департамента полиции) // Вопросы истории КПСС. М., 1988. № 9. С. 88–100; Чукарев А.Г. Губернская жандармерия в последнее десятилетие царизма. М., 1998; Романов В.В. На страже российской монархии; Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи. С. 127; Иванов А.В. Департамент полиции Министерства внутренних дел. С. 57, 63, 73–75; Реент Ю.А. Общая и политическая полиция России. 1900–1917; Дорохов В.Г. Политический сыск в Томской губернии. С. 35; Гладышева Е.Е. Политический сыск в России в начале ХХ в. С. 116, 147; Акунов В. Грозовое небо Петра Дурново.

54

Шинджикашвили Д.И. Сыскная полиция царской России. С. 34.

55

Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 201.

56

См., например: Лурье Ф.М., Перегудова З.И. Царская охранка и провокация // Из глубины времен. Вып. 1. СПб., 1992; Перегудова З.И. Департамент полиции и секретная агентура; Она же. Политический сыск России. С. 198, 200.

57

Так, Особое совещание, рассматривавшее с 1881 г. дела о неблагонадежности, за 20 лет рассмотрело 3279 дел о нравственной неблагонадежности с количеством привлеченных 4424 человек и за это же время — 2971 дело по обвинению в политической неблагонадежности 4077 человек. Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 102. Оп. 302. Д. 702. Л. 153, 158–159; Исторический очерк организации и деятельности Департамента полиции: материалы к обзору деятельности Министерства внутренних дел с 1802 по 1902 гг. // ГА РФ. Ф. 102. Оп. 302. Д. 707. Л. 153; Зайончковский П.А. Кризис самодержавия на рубеже 1870–1880-х гг. С. 184; Он же. Российское самодержавие в конце XIX столетия. С. 161. Подробнее см. 1-й параграф 1-й главы.

58

Краковский К.П. Государственные и политические преступления (к вопросу о понятиях) // Северо-Кавказский юридический вестник. 2009. № 1. С. 27 — 33.

59

Измозик В.С. Политический контроль и сыск: методологические аспекты // Политический сыск в России: история и современность. СПб., 1997. С. 8.

60

Кравцев И.Н. Тайные службы империи. М., 1999; Борисов А.Н. Особый отдел империи. История заграничной агентуры российских спецслужб. СПб., 2001; Джанибекян В. Провокаторы: воспоминания, мысли и выводы. М., 2002; Макаревич Э.Ф. Политический сыск: офицеры и джентльмены: истории, судьбы, версии. М., 2002; Сысоев Н.Г. Тайный сыск России. От жандармов до чекистов. М., 2005; Симбирцев И. На страже трона. Политический сыск при последних Романовых. 1880–1917. М., 2006. Эти книги грешат многочисленными неточностями и откровенными ошибками. Так, И.Н. Кравцев утверждает, что Л.А. Ратаев в 1902–1905 гг. совмещал должность заведующего Особым отделом Департамента полиции и заведующего Заграничной агентуры (Кравцев И.Н. Тайные службы империи. С. 55). И. Симбирцев дает эпиграф к одной из глав якобы цитатой из С.В. Зубатова, имеющей принципиальное значение для характеристики личности этого человека, не подтверждая её какой-либо ссылкой: «“Если бы не нужда в пенсии — я бы много порассказал про этих господ”, бывший начальник российской охранки С.В. Зубатов о своих бывших коллегах» (Симбирцев И. На страже трона. С. 201). Таких примеров в названных работах удивительное множество.

61

Ансимов Н.Н. Охранные отделения и местная власть царской России в начале ХХ в. // Советское государство и право. 1991. № 5; Рууд Ч.А., Степанов С.А. Фонтанка, 16; Головков Г.З. Канцелярия непроницаемой тьмы; Политический сыск в России: история и современность; Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы; Перегудова З.И. Политический сыск России; Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи; Карнишина Н.Г. Полиция и местная администрация: структура взаимодействия в пореформенный период // Государство и общество. Проблемы социально-политической и экономической истории России. Сб. науч. ст. Вып. 2. Пенза, 2004; и др.

62

Примером научной работы, в которой нет сносок на архивные материалы, являются книги Ф.М. Лурье: Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы; Лурье Ф.М. Политический сыск в России. В последней работе есть одна сноска на архив (ГА РФ. Ф. 109), но не на фонд Департамента полиции.

63

Сизиков М.И., Борисов А.В., Скрипилев А.Е. История полиции России (1718–1917 гг.). Вып. 2.

64

В работе З.И. Перегудовой есть ряд сюжетов о наблюдении за легальным пространством: Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 295–310.

65

Агафонов В.К. Заграничная охранка; Революционное и студенческое движение 1869 г. в оценке Третьего отделения // Каторга и ссылка. М., 1924. № 3 (10); Сватиков С. Заграничная агентура; Эренфельд Б.К. Дело Малиновского // Вопросы истории. 1965. № 7. С. 106–116; Он же. Из истории борьбы большевистской партии с подрывной деятельностью царской тайной полиции // Вопросы истории КПСС. 1979. № 12. С. 84–94; Он же. Тяжелый фронт. Из истории борьбы большевиков с царской тайной полицией. М., 1983; Соловьева М.В. Царские провокаторы и дело социал-демократической фракции II Государственной Думы // Вопросы истории. 1966. № 8; Карелин А.П. Русский полицейский социализм // Вопросы истории. 1968. № 10. С. 41–58; Он же. Крах идеологии «полицейского социализма» в царской России // Исторические записки. 1973. Т. 92. С. 109–152; Воробьева Ю.С. Документы царского политического сыска о Пречистинских рабочих курсах // Историография и источники истории государственных учреждений и общественных организаций СССР. Сб. ст. М., 1983; Кознов А.П. Борьба большевиков с подрывной агентурой царизма в период реакции (1907–1910 гг.) // Вопросы истории КПСС. 1986. № 12; Революция и общественное движение в Сибири в конце ХIХ — начале ХХ в. Новосибирск, 1986; Самосудов В.М. Большевики Сибири в борьбе против царизма (1894 — февраль 1917 г.). Иркутск, 1987; Ансимов Н.Н. Борьба большевиков против политической тайной полиции самодержавия (1903–1917). Свердловск, 1989; Павлов Б.Д. Эсеры-максималисты в Первой русской революции. М., 1989; Додонов Б.Ф., Кирьянов Ю.И. Обзор архивных источников об основных формах массового рабочего движения в России, 1895 — февраль 1917. М., 1990.

66

Хорошей иллюстрацией к этому тезису служит ситуация с изучением секретной агентуры, которое строится на упоминании одних и тех же имен: Е. Азефа, Г. Гапона, З.Ф. Гренгросс-Жученко, С. Дегаева, Р. Малиновского, А.Е. Серебряковой и др. См.: Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1997. С. 250; Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. С. 175–199; Головков Г., Бурин С. Канцелярия непроницаемой тьмы (глава 2); Куканов А.В. Гренгросс-Жученко З.Ф.: «Сотрудники есть и будут» // Политический сыск в России: история и современность. СПб., 1997. С. 95–97; Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы (главы 3–5); Романов В.В. На страже российской монархии; Степанов С.А. Проблемы двойных агентов в системе политического розыска начала ХХ в. // Исторические чтения на Лубянке. М., 1998; Российские спецслужбы на переломе эпох: конец XIX в. — 1922 г. М. — Великий Новгород, 1999. С. 61–68; Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 196 — 199, 219; Галвазин С.Н. Охранные структуры Российской империи (глава 3); Чудакова М.С. Противостояние (главы 3, 4, 7); Щеголев П.Е. Охранники и авантюристы (Щеголев пишет и о секретном сотруднике в либеральном движении, но он работал на политическую полицию в 1910-х гг.).

67

Осоргин М.А. Охранное отделение и его секреты. С. 5–6.

68

Ерошкин Н.П. Россия под надзором // Преподавание истории в школе. 1966. № 1. С. 88; Он же. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1997. С. 196.

69

Дорохов В.Г. Политический сыск в Томской губернии. С. 139–158.

70

Реент Ю.А. Полицейская система Российской империи начала ХХ в. (глава 4, параграф 4).

71

Рууд Ч., Степанов С. Фонтанка, 16. С. 4, 270, 275, 381.

72

См., например: Николай II и самодержавие в 1903 г.: из итогов перлюстрации. С. 190.

73

Чирокова И.М. Цензура исторической литературы в царской России. С. 179, 185; Овченко Ю.Ф. Московское охранное отделение в борьбе с революционным движением. С. 3; Ансимов Н.Н. Охранные отделения и местная власть царской России. С. 121; Островский А.В. Элита российского общества XIX — нач. ХХ вв.: некоторые проблемы истории и историографии // Из глубины времен. Вып. 3. СПб., 1994. С. 16; Ефремов В.А. Сыск в политической полиции самодержавной России. С. 117; Нардова В.А. Руководители российских органов городского самоуправления под неусыпным оком политической полиции // Политический сыск в России: история и современность. СПб., 1997. С. 136–141; Перегудова З.И. Департамент полиции и секретная агентура. С. 55–57; Романов В.В. На страже российской монархии. С. 144; Ерофеев Н.Д. З.И. Перегудова. Политический сыск России (1880–1917) // Отечественная история. 2001. № 6. С. 158; Реент Ю.А. Общая и политическая полиция России. С. 208; Чудакова М.С. Противостояние. С. 3; Дорохов В.Г. Политический сыск в Томской губернии. С. 43; Гладышева Е.Е. Политический сыск в России в начале ХХ в. С. 5.

74

Шинджикашвили Д.И. Сыскная полиция царской России. С. 44.

75

Коронкевич В.Е. Политическая провокация как метод охранительной политики самодержавия // Политический сыск в России: история и современность. СПб., 1997. С. 90–94.

76

Перегудова З.И. Политический сыск России. С. 295.

77

Реент Ю.А. Общая и политическая полиция России. С. 248 и далее.

78

Брачев В.С. Заграничная агентура. С. 51.

79

Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции. С. 36, 42–43, 48. Расширенная трактовка «либерализма» проявилась у Шацилло в том, что он отнес к либеральному движению людей, близких к народникам: Н.К. Михайловского, Н.А. Рубакина, В.Г. Короленко, В.И. Семевского, Н.Ф. Анненского, В.Я. Мякотина (Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции. С. 47).

80

См., например: Государственный архив Российской Федерации (ГА РФ). Ф. 102. Оп. 316. 1898. Д. 2. Ч. 5. Т. 1. Л. 64.

81

Кара-Мурза А.А. Либерализм против хаоса // Полис. 1994. № 3; Шелохаев В.В. Социальная программа русского либерализма // Кентавр. 1994. № 6; 1995. № 1; Филиппова Т.А. Российское реформаторство второй половины XIX в.: проблема либерально-консервативного синтеза // Преподавание истории в школе. 1995. № 1; Медушевский А.Н. Демократия и авторитаризм: российский конституционализм в сравнительной перспективе. М., 1998; Загородников А.Н. Западный и российский либерализм: традиции и современность // Русский либерализм. Исторические судьбы и перспективы. М., 2000; Пантин И.К. Россия и мир: историческое самоузнавание. М., 2000; и др.

82

Валицкий А. Нравственность и право в работах русских либералов конца XIX — начала XX вв. // Вопросы философии. 1991. № 8; Новикова Л.И., Сиземская И.Н. Идейные истоки русского либерализма // Общественные науки и современность. 1993. № 3; Пантин И.К. Драма противостояния демократия — либерализм в старой и новой России // Полис. 1994. № 3; Капустин Б.Г. Начало российского либерализма как проблема политической философии // Полис. 1994. № 5; Секиринский С.С., Шелохаев В.В. История российского либерализма. М., 1995; Гаджиев К.С. Эпоха демократии // Вопросы философии. 1996. № 9; Кара-Мурза А.А. Либерально-консервативный синтез как объединительная идеология // Полис. 1997. № 3; Нарский И.В. Российский либерализм в европейском и национальном контексте (историографический парадокс) // История национальных политических партий России. М., 1997; Он же. Взгляд на российский консервативный либерализм начала XX в. из историко-культурной перспективы // Либеральный консерватизм — история и современность. М., 2001; Русский либерализм. Исторические судьбы и перспективы. М., 2000; Сиземская И.Н. Новый либерализм: учение о правах человека и государственной власти // Русский либерализм. Исторические судьбы и перспективы. М., 2000; Либеральный консерватизм — история и современность. М., 2001; Медушевский А.Н. Стратегия конституционной революции в условиях социального кризиса (либерализм в канун Учредительного собрания) // Либеральный консерватизм — история и современность. М., 2001; Щербина А.В. Имперское сознание и либеральное движение в России в начале XX в. // Там же; Либерализм и либералы в России XIX — начала ХХ вв. Сб. науч. ст. Омск, 2006; и др.

83

Гиндин И.Ф. Русская буржуазия в период капитализма, ее развитие и особенности // История СССР. 1963. № 3; Аврех А.Я. Царизм и третьеиюньская система. М., 1966; Он же. Столыпин и третья Дума. М., 1968; Комин В.В. История помещичьих, буржуазных и мелкобуржуазных политических партий в России. Калинин, 1970; Черменский Е.Д. Буржуазия и царизм в первой русской революции. М., 1970; Пирумова Н.М. Земское либеральное движение: социальные корни и эволюция до начала ХХ в. М., 1977; Спирин Л.М. Крушение помещичьих и буржуазных партий в России. М., 1977; Булдаков В.П., Иванов А.Е., Иванова Н.А., Шелохаев В.В. Борьба за массы в трех революциях в России: Пролетариат и средние городские слои. М., 1981; Шелохаев В.В. Кадеты — главная партия либеральной буржуазии в борьбе с революцией 1905 — 1907 гг. М., 1983; Он же. Партия октябристов в период первой российской революции. М., 1987; Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции 1905–1907 гг. М., 1985; и др.

84

Черменский Е.Д. Буржуазия и царизм в Первой русской революции. С. 14; Пирумова Н.М. Земское либеральное движение. С. 4, 5, 24, 32, 62.

85

Черменский Е.Д. Буржуазия и царизм в Первой русской революции. С. 16; Пирумова Н.М. Земское либеральное движение. С. 87, 92; Она же. Земская интеллигенция и ее роль в общественной борьбе. М., 1986. С. 14; Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции. С. 34.

86

Нарский И.В. Кадеты на Урале (1905–1907). Свердловск, 1991. С. 51, 54 и др.; Гоголевский А.В. Либеральное общество и власть в начале ХХ в. // Власть, общество и реформы в России (XVI — начало ХХ в.). Мат. научно-теор. конференции 8–10 декабря 2003 г. СПб., 2004. С. 277.

87

Куликов С.В. Государственно-правовой дискурс, императорское правительство и думская оппозиция в начале ХХ в. // Власть, общество и реформы в России (XVI — начало ХХ в.). Мат. научно-теор. конференции 8–10 декабря 2003 г. СПб., 2004. С. 283.

88

Гоголевский А.В. Либеральное общество и власть в начале ХХ в. // Власть, общество и реформы в России (XVI — начало ХХ в.). Мат. научно-теор. конференции 8–10 декабря 2003 г.. СПб., 2004. С. 277; Селезнев Ф.А. Конституционные демократы и буржуазия (1905–1917 гг.). Нижний Новгород, 2006.

89

Соловьев К.А. Кружок «Беседа». В поисках новой политической реальности 1899–1905. М., 2009.

90

Об этих съездах см.: Ульянова Л.В. Земско-городские съезды 1905 // Российский либерализм середины XVIII — начала XX века: Энциклопедия. М., 2010. С. 337 — 340.

91

Об этом см.: Белоконский И.П. Земское движение. М., 1914. С. 278–280; Шипов Д.Н. Воспоминания и думы о пережитом. М., 1918; Петрункевич И.И. Из записок общественного деятеля // Архив русской революции. М., 1993. Т. 21–22. С. 451; и др.

92

Пирумова Н.М. Земское либеральное движение. С. 24.

93

Черменский Е.Д. Буржуазия и царизм в первой русской революции. С. 20.

94

Там же. С. 10, 27–32.

95

Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции.

96

См., например: Шелохаев В.В. Кадеты — главная партия либеральной буржуазии. С. 43–48.

97

Пирумова Н.М. Земское либеральное движение. С. 69. Также см.: Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции. С. 12.

98

Ведерников В.В., Китаев В.А., Луночкин А.В. Конституционный вопрос в русской либеральной публицистике 60–80-х гг. XIX в. М., 1997.

99

Там же. С. 12–34.

100

Шелохаев В.В. Дискуссионные проблемы истории русского либерализма. С. 12.

101

Гольцев В.А. Первый арест. Знакомство с Зубатовым // Русская мысль. 1906. № 11; Белоконский И.П. Гороховое пальто // Минувшие годы. 1908. Сент.; Глинский Б.Б. Отдельные эпизоды агентурной деятельности Департамента полиции в 80-е гг. // Исторический вестник. 1912. № 2. Т. 127. Эти работы оказали влияние, например, на позицию Д.И. Шинджикашвили и В.Р. Лейкиной-Свирской (Шинджикашвили Д.И. Сыскная полиция царской России. С. 33; Лейкина-Свирская В.Р. Интеллигенция в России во второй половине XIX в. С. 46).

102

Арсеньев К.К. Законодательство о печати. СПб., 1903; Лемке М.К. Очерки по истории русской цензуры и журналистики. СПб., 1904; Львов-Рогачевский В. Печать и цензура. М, 1906; Гессен В.М. Исключительное положение. СПб., 1908; За кулисами охранного отделения. Берлин, 1910; Гредескул Н.А. Террор и охрана. СПб., 1912.

103

См., например, мой историографический обзор в диссертации, опиравшийся на традиционный историографический взгляд: Ульянова Л.В. Политическая полиция и либеральное движение. С. 5.

104

Из записок М.Е. Бакая // Былое. 1909. № 9–10; Из воспоминаний М.Е. Бакая. Еще о провокации и провокаторах // Былое. 1909. № 11–12; и др.

105

Лопухин А.А. Настоящее и будущее российской полиции. М., 1907. О «либерализме» А.А. Лопухина см. ниже: 3-й параграф 1-й главы.

106

См., например: Гессен В.М. Исключительное положение. С. 170.

107

Так, А.А. Лопухин уделял много внимания проблеме репрессивности, карательности, произвола в деятельности политической полиции, которая, по его мнению, к тому же отличалась отсутствием заботы об интересах населения. См., например: Докладная записка директора Департамента полиции А.А. Лопухина, рассмотренная в комитете министров… января 1905 г. Женева, 1905; Лопухин А.А. Настоящее и будущее российской полиции. М., 1907. С. 1–6; Гессен В.М. Исключительное положение. С. 1–2.

108

Дейли Дж. Положение об охране 14 августа 1881 г. и репрессивная политика императорской России // Политический сыск в России: история и современность. СПб., 1997. С. 74; Куликов С.В. Государственно-правовой дискурс, императорское правительство и думская оппозиция в начале ХХ в.

109

Богучарский В. В 1878 г. Всеподданнейшее донесение шефа жандармов // Голос минувшего. 1917. № 7–8, № 9–10; Жилинский В.Б. Организация и жизнь охранного отделения во времена царской власти // Голос минувшего. 1917. № 9–10; Осоргин М.А. Декабрьское восстание 1905 г. в Москве в описании жандарма // Голос минувшего. 1917. № 7–8; Он же. Охранное отделение и его секреты; Пильский П. Охрана и провокация. Пг., 1917; Агафонов В.К. Заграничная охранка; Членов С.Б. Московская охранка и ее секретные сотрудники. По данным Комиссии по обеспечению нового строя. С приложением списков сотрудников, опубликованных Комиссией. М., 1919; Павлов П. Агенты. Жандармы, палачи. По документам. Пг., 1922; Лонге Ж., Зильбер Г. Террористы и охранка. М., 1924; Зотов Л. Саратовская охранка. Опись и содержание дел и документов Саратовского губернского жандармского управления. 1838–1874; Сватиков С. Заграничная агентура Департамента полиции; и др. Также см. переиздание работ П.Е. Щеголева: Щеголев П.Е. Охранники и авантюристы. Секретные сотрудники и провокаторы. М., 2004.

110

Бибикова (Ульянова) Л.В. С.Г. Сватиков и происхождение «Протоколов сионских мудрецов» // Российская история. 2018. № 5. С. 141–157. В печати сейчас находится моя статья, доказывающая происхождение «Протоколов сионских мудрецов» из кругов русских крайне правых деятелей черносотенного толка.

111

Бибикова (Ульянова) Л.В. Русская леволиберальная эмиграция и «полицейская версия» происхождения «Протоколов сионских мудрецов» (1920 — 1930-е гг.) // Власть и общество в России: кризисы и пути взаимодействия. Конец XIX — начало XXI в. М., 2019. С. 218–245.

112

Примером такой работы является монография американского исследователя Фр. Цукермана: Zuckerman Fr.S. The Tsarist Secret Police Abroad: Policing Europe in a Modernising World. N.Y., 2003.

113

Положение о корпусе жандармов. 9 сентября 1867 г. // Полное собрание законов Российский империи (ПСЗ). Собр. 2. Т. 13. Отд. 2. № 44956; О порядке действий чинов Корпуса жандармов по исследованию преступлений. Закон 19 мая 1871 г. // ПСЗ. Собр. 2. Т. 43. Отд. 1. Сд. 593; О соединении Департамента государственной полиции и Полиции исполнительной в одно учреждение — Департамент государственной полиции. 1880 г. // ПСЗ. Собр. 2. Т. 55. Отд. 1. СПб., 1884. С. 692. № 61550; Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия. 14 августа 1881 г. // ПСЗ. Собр. 3. Т. 1. 1881. СПб., 1885. С. 261–265; Инструкция товарищу министра внутренних дел, заведующему полицией. 16 июля 1882 г. // ПСЗ. Собр. 3. Т.2. № 1022; Циркуляр об организации при жандармских управлениях агентурно-наблюдательных пунктов. 1902 г. // ПСЗ. Собр. 2. 1863. Отд. 2. № 37289; Уголовное уложение, Высочайше утвержденное 22 марта 1903 г. СПб., 1903; Инструкция 1904 г. об обязанностях губернских жандармских управлений // ПСЗ. Собр. 2. Т. 41. Отд. 2. СПб., 1868. № 44071.

114

Инструкция полицейским надзирателям при отделении по охранению общественной безопасности и порядка в Москве. М., 1897; Систематический указатель приказов по военному ведомству, циркуляров Главного штаба, приказов по Отдельному корпусу жандармов и циркуляров штаба сего корпуса, объявленных для сведения и руководства в частях и управлениях Отдельного корпуса жандармов по строевой, инспекторской, хозяйственной и военно-судной частям. Составил ротмистр Добряков. СПб., 1897; Докладная записка директора Департамента полиции А.А. Лопухина, рассмотренная в комитете министров… января 1905 г. Женева, 1905; Санкт-Петербургское охранное отделение в 1895 — 1901 гг. Труд чиновника отделения П. Статковского // Былое. 1921. № 16; Падение царского режима. Стенографические отчеты допросов и показаний, данных в 1917 г. в Чрезвычайной Следственной Комиссии Временного правительства. Редакция П.Е. Щеголева. В 7 т. М.; Л., 1926; Инструкция состоящему в управлении Санкт-Петербургского градоначальника отделению по охранению общественной безопасности и порядка в столице. 23 мая 1887. Извлечение // История полиции дореволюционной России. Сборник документов и материалов по истории государства и права. М., 1981; Политическая полиция и политический терроризм в России (вт. пол. XIX — н. XX вв.) Сб. док. и мат. М., 2000; Агентурная работа политической полиции Российской империи. Сб. док. 1880–1917. М.–СПб., 2006; Россия под надзором. Отчеты III отделения. 1827–1869. М., 2006.

115

По циркуляру Департамента полиции от 1887 г., политический обзор состоял из 8 пунктов: краткий очерк общего настроения населения; случаи вредного направления или неправильных действий городских, крестьянских и земских учреждений; замеченные случаи предосудительного поведения расположенных войск; результаты наблюдения за учебными заведениями; случаи волнения среди крестьян, фабричных и заводских рабочих; сведения о публичных лекциях и чтениях для народа; влияние местных органов печати; сведения о лицах, ни к какому классу не принадлежащих, замеченных в политической неблагонадежности. ГА РФ. Ф. 102. 3 делопроизводство. 1890. Д. 47. Ч. 21. Л. 1.

116

См., например: ГА РФ. Ф. 63. 1886. Оп. 6. Д. 200; 1903. Оп. 23. Д. 8; 1904. Оп. 24. Д. 5; 1904. Оп. 24. Д. 31; 1905. Оп. 25. Д. 50.

117

Ратаев Л. Письма С.В. Зубатову. 1900–1903 // Голос Минувшего. 1922.№ 1. Июнь; Письма К.П. Победоносцева к Александру III // Красный архив. 1923. Т. 4; Письма К.П. Победоносцева к графу Н.П. Игнатьеву // Былое. 1924. № 27–28; Письма Е.П. Медникова А.И. Спиридовичу // Красный архив. 1926. № 4 (17); Козьмин Б.П. С.В. Зубатов и его корреспонденты. Среди охранников, жандармов и провокаторов. М.–Л., 1928.

118

Боголепов Н.П. Страница из жизни Московского университета. Из записок. М., 1911; Куропаткин А.Н. Дневник // Красный архив. 1922. № 2; Богданович А.В. Три последних самодержца. М., 199

119

Департамент полиции в 1892–1908 гг. (из воспоминаний чиновника) // Былое. 1917. № 5–6 (27–28); Новицкий В.Д. Воспоминания тяжелых дней моей службы в корпусе жандармов // Былое. 1917. № 5–6; Он же. Из воспоминаний жандарма. М., 1991; Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний (по поводу «Воспоминаний» гр. С.Ю. Витте). М.–Пг., 1923; Градский В. На переломе жизни. Воспоминания 1905 г. // Былое. 1924. № 27–28; Меньшиков Л.П. Охрана и революция. К истории тайных политических организаций, существовавших во времена самодержавия. В 3 ч. М., 1926–1932.; Спиридович А. Записки жандарма. М., 1930; Герасимов А.В. На лезвии с террористами // Охранка. Воспоминания руководителей политического сыска. М., 2004. Т. 2; Заварзин П.П. Работа тайной полиции // Там же. Т. 1; Он же. Жандармы и революционеры // Там же. Т. 2; Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов // Там же. Т. 1; Поляков А. Записки жандармского офицера // Жандармы России. М., 2004; Кафафов В.Д. Воспоминания о внутренних делах Российской империи // Вопросы истории. 2005. № 2, 3, 5.

120

Мещерский А.В. Воспоминания князя Александра Васильевича Мещерского. М., 1901; Урусов С.Д. Записки губернатора. Кишинев, 1903–1904 г.; Он же. Не переоцените моих сил и способностей. Из воспоминаний князя С.Д. Урусова о 1905 г. // Исторический архив. 2004. № 1; Любимов Д.Н. Отрывки из воспоминаний (1902–1904 гг.) // Исторический архив. 1962. № 6; Воспоминания В.Б. Лопухина // Вопросы истории. 1966. №№ 9, 10; Коковцов В.Н. Из моего прошлого. Воспоминания. 1903–1919. Кн. 1. М., 1992; Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого. М., 2000; Мещерский В.П. Мои воспоминания. М., 2001; Янжул И.И. Воспоминания о пережитом и виденном в 1864–1909 гг. М., 2006; и др.

121

Кранихельд В. В.Я. Яковлев-Богучарский (по материалам Департамента полиции, Московского охранного отделения и по личным воспоминаниям) // Былое. 1917. № 1 (23); Шипов Д.Н. Воспоминания и думы о пережитом; Горев В.И. Леонид Меньщиков. Из истории политической полиции и провокации (По личным воспоминаниям) // Каторга и ссылка. 1924. Кн. 3 (10); Калмыкова А.М. Обрывки воспоминаний // Былое. 1926. № 1. (35); Иванчин-Писарев А.И. Воспоминания о П.Н. Дурново // Каторга и ссылка. 1930. № 7 (68); Мандельштам М.Л. 1905 г. в политических процессах. Записки защитника. М., 1991; Петрункевич И.И. Из записок общественного деятеля. Т. 21–22; Кизеветтер А.А. На рубеже двух столетий. Воспоминания. 1881–1914. М., 1997; и др.

122

Заварзин П.П. Работа тайной полиции. С. 411, 413, 436; Он же. Жандармы и революционеры. С. 37, 47; Мартынов А.П. Моя служба в Отдельном корпусе жандармов. С. 98; и др.

123

Подробнее об ограничениях исторического познания см.: Уайт Х. Метаистория. Екатеринбург, 2002. С. 11–12.

124

Зайончковский П.А. Кризис самодержавия. С. 158, 191–197, 205–207, 216 — 221, 240, 259–262 и др.; Он же. Российское самодержавие в конце XIX столетия. С. 204–215, 262–280; Лаверычев В.Я. По ту сторону баррикад. М., 1967; Он же. Царизм и рабочий вопрос в России. 1861–1917. М., 1972; Захарова Л.Г. Земская контрреформа 1890 г. М., 1968; Давидович А.М. Самодержавие в эпоху империализма. М., 1975; Степанский А.Д. Советская историография внутренней политики царизма в 1905–07 гг. // Актуальные проблемы советской историографии Первой русской революции. М., 1978. С. 256–282; Он же. Общественные организации в России на рубеже XIX–ХХ вв. М., 1982; Кризис самодержавия в России. 1895–1917 гг. М.–Л., 1984; Дякин В.С. Самодержавие, буржуазия, дворянство, 1907–1911. Л., 1978.

125

Власть и общественные организации России в первой трети ХХ столетия. М., 1994; Власть и общество. СПб., 2000; Власть, общество и реформы в России (XVI — начало ХХ в.). Мат. научно-теор. конференции 8–10 декабря 2003 г. СПб., 2004.

126

Пирумова Н.М. Земское либеральное движение. С. 4; Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции. С. 9, 11; Аврех А.Я. Документы Департамента полиции как источник по изучению либерально-оппозиционного движения в годы Первой мировой войны // История СССР. 1987. № 6; История политических партий России. М., 1994. С. 133; Щербина А.В. Имперское сознание и либеральное движение в России; Медушевский А.Н. Политическая философия российского либерализма в сравнительной перспективе // Русский либерализм. Исторические судьбы и перспективы. М., 2000; Соболев А.В. О двух типах либерализма в России в начале XX в. // Либерализм в России. М., 1996. С. 300; Нарский И.В. Русская провинциальная партийность: политические объединения на Урале до 1917 г. (к вопросу о демократической традиции в России). В 2 ч. Челябинск, 1995. Ч. 2. С. 169; Гайда Ф.А. Либералы на внутреннем фронте. Вопрос о революции в постановке парламентской оппозиции (1914 — февраль 1917 г.) // Свободная мысль. 2001. №. 5. С. 78; и др.

127

Эта традиция вполне естественно восходит к дореволюционной публицистике и сопровождалась в советское время обильными ссылками на В.И. Ленина. См., например: Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции. С. 29.

128

Переслегин С.Б. Социальная термодинамика и идентичность // Локальные истории: научные, художественные, образовательные аспекты. Сб. ст. Норильск, 2006.

129

Так, один жандарм оценивал поведение «либералов» термином «своеволие», говоря тут же о такой претензии «либералов» к власти, как ее «своекорыстие», критиковал «либералов» за их претензию быть олицетворением гуманизма и тут же называл «гуманной» деятельность правительства: ГА РФ. Ф. 102. 3 делопроизводство. 1888. Д. 89. Ч. 12. Л. 1, 2.

130

Бурдье П. Социальное пространство и символическая власть // Бурдье П. Социология социального пространства. М., 2005. С. 64–87; Он же. Физическое и социальное пространства // Там же. С. 49.

131

Пирумова Н.М. Земское либеральное движение. С. 47–48, 84–85, 92, 113 — 114, 121–124.

132

Там же. С. 215–217.

133

Там же. С. 92.

134

Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции. С. 16.

135

Черменский Е.Д. Буржуазия и царизм в первой русской революции. С. 14.

136

Пирумова Н.М. Земское либеральное движение. С. 24; Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции. С. 44–57.

137

Голубев В.С. Роль земства в общественном движении. Ростов-на-Дону. 1905; Иорданский Н.И. Земский либерализм. М., 1905; Ачадов (Данилов Ф.А.) Третий элемент, его значение и организация. М., 1906; Белоконский И.П. Земство и конституция. М., 1910. С. 61; Брюхатов И.П. Значение третьего элемента в жизни земства // Юбилейный земский сборник. 1864–1914. СПб., 1914. С. 192.

138

Веселовский Б.Б. История земства. СПб., 1911. Т. 4. С. 218.

139

Пирумова Н.М. Земское либеральное движение. С. 113.

140

Министерство внутренних дел. Исторический очерк. 1902–2002. С. 18.

141

Никольская Т.К., Попов А.А. Михаил Яковлевич Герценштейн // Из глубины времен. Вып. 6. СПб., 1996. С. 86–93; Никольская Т.К. Григорий Борисович Иоллос (1859–1907) // Из глубины времен. Вып. 9. СПб., 1997; Российские либералы. М., 2001; Карнишин В.Ю. Провинциальный либерал на фоне трансформации позднеимперской России начала ХХ в. (пензенский кадет Н.Ф. Езерский) // Государство и общество. Проблемы социально-политической и экономической истории России. Сб. науч. ст. Вып. 2. Пенза, 2004; Из истории либерализма на Ярославской земле. М.–Ярославль. 2007; Иванова И.И. Князь В.В. Барятинский и общественное движение в России конца XIX — начала ХХ вв. // Из глубины времен. Вып. 8. СПб., 1997; Нардова В.А. Руководители российских органов городского самоуправления под неусыпным оком политической полиции; Перегудова З.И. Департамент полиции и П.Н. Милюков // П.Н. Милюков: историк, политик, дипломат. М., 2000. С. 416–421; и др.

142

Чирокова И.М. Цензура исторической литературы в царской России (1881–1904 гг.) // Некоторые вопросы историографии и источниковедения истории СССР. М., 1977; Чернышевский В.Д. Карательная политика царизма. 1881–1894. Саратов, 1990; Китаев В.А. От фронды к охранительству. Из истории русской либеральной мысли 50–60-х гг. XIX в. М., 1972; Он же. Либеральная мысль в России. Саратов, 2004; Мохначева М.П. К изучению общественно-политических и социологических воззрений публицистов-демократов 60–70-х гг. XIX в. // Некоторые вопросы историографии и источниковедения истории СССР. М., 1977; Ведерников В.В., Китаев В.А., Луночкин А.В. Конституционный вопрос в русской либеральной публицистике; Иванова И.И. Князь В.В. Барятинский и общественное движение.

143

Степанский А.Д. Общественные организации в России на рубеже XIX–ХХ вв. М., 1982; Шацилло К.Ф. Русский либерализм накануне революции С. 43–54.

144

Редакция и сотрудники «Русской мысли» // Былое. 1917. № 4. С. 100–107; Островский А.В. Кто стоял за спиной Сталина? // Из глубины времен. Вып. 1. СПб., 1992.

145

Министерство внутренних дел. Исторический очерк. 1902–2002. С. 22.

146

Реент Ю.А. Общая и политическая полиция России. С. 233–240.

147

Карнишина Н.Г. Полиция и местная администрация. С. 12, 13, 14.