ВИНА. Невыносимая лёгкость вины

Рита Феденева (2023)

Однажды прошлое выглянет из тайных уголков сознания и вцепится в вашу совесть. Запустится изнуряющий бег по лабиринтам искривлённого сознания. Никто не знает дороги назад… А местный эзотерик знает. Его зовут Эйнштейн. Хитрющий старик. Зайдите в его магазин и купите винО с логотипом «Моя винА». И освобождение, казалось бы, наступило… Но нет! Надо дождаться любви. Только любовь позволить всё обнулить и начать сначала.

Глава 1. Barolo жесткой структуры

В мире существовало много антикварных магазинов, каждый из которых предлагал что-то уникальное, старинное или винтажное. Но когда речь заходила о лучших из лучших, то следовало выделить магазин Эйнштейна, где продавались подержанные вина, недопитые выдающимися личностями и знаменитыми алкоголиками: армянский коньяк Черчилля, столичная водка Ельцина, мохито Хемингуэя и многое другое чрезвычайно раритетное, включая вина из коллекции Геринга.

Внешне Эйнштейн походил на великого физика, да и талант имел великий. Только взгляд у него был попроще: обращён не к просторам Вселенной, а в простую торговую сеть.

В народе его любили. Называли эзотериком. Покупали вино, слушали замысловатую речь и пытались понять удивительное и невероятное, запредельное для всеобщего понимания.

И вот однажды, когда магазин пустовал, а хозяин пил эзотерическую смесь из полыни, мёда и пиявок, старинная дверь скрипнула, серебряный колокольчик звякнул, и в салон вошёл незнакомый покупатель. Он был молод и хорош собой, высок и статен, и, наверное, благополучен. От него веяло заграницей и большими деньгами, и чем-то ещё вкусным. Но не таким вкусным, как пахнет еврейская хала, а как пахнут французские устрицы, если они вообще пахнут и хоть сколько-нибудь вкусны.

Покупателя звали Петром.

Пётр прошёлся по салону и остановил свой взгляд на итальянских дорогих винах. Эйнштейн снял бутылку с полки, погладил крутой бочок и предложил покупателю:

— Ваше вино! Взгляните! Docg Barolo.

Пётр взял бутылку и покрутил в руках.

— Неплохой выбор.

— О да. У вас сложная винА. Жёсткой структуры и яркой кислотности. Весьма трудна для искупления.

Пётр вскинул брови.

— Какая винА?

Старик оттопырил нижнюю губу.

— Ваша винА — Docg Barolo. Она находится в этой бутылке.

— Моя винА в бутылке?

— Ну да. В бутылке. Я продаю винУ.

Пётр смерил его недоверчивым взглядом: стрик не спятил?

— Нет. Не спятил. Не хотите своей винЫ — покупайте винУ Ельцина. Там четверть литра осталось.

— Зачем мне винА Ельцина?

— Вот именно. Зачем вам винА Ельцина? У вас своя собственная имеется. Вот она. В этой бутылке. Произведена в Италии, в регионе Пьемонт.

— Я бывал в Пьемонте.

— Вот видите! — обрадовался старик. — Ваша винА из Пьемонта.

Пётр опомнился: нет у него никакой винЫ! Он не воровал, не убивал, не насиловал. Он просто бывал в Пьемонте. А этот старик сумасшедший. С ним не о чём разговаривать.

Пётр расплатился и вышел из магазина.

На улице было морозно и ветрено. Гонимые ветром снежинки летели по косой и сбивались в сугробы, кололи лица прохожих и забивали шапки.

Пётр оглянулся. На крыльце стоял Эйнштейн и что-то кричал. Ветер рвал и комкал его фразы, и разобрать их было невозможно. Тогда старик сложил руки рупором и закричал ещё громче, с таким напряжением, какое позволяло стариковское здоровье.

— Не теряйте времени! Молодой человек! Скорее распивайте винУ!

— Что-что?

— Выпейте, повинитесь и…

Ветер зажевал и проглотил слова, и дунул на Петра сердито. Тот постоял и подумал: концовки он не расслышал. Но возвращаться не хотелось. Молча послал старика и пошёл дальше.

Старик свернул плечи и насупился. И перестал походить на Эйнштейна. Стал походить на самого себя, неряшливого торгаша и хитрющего еврея.

Пётр ухмыльнулся довольно, слегка иронично, но, в общем-то, грустно. Засунул руки в карманы и двинул небрежной походкой, чуть развинченной и неторопливой, как у ленивого хозяйского кота.

Ввинтившись в толпу, он поднажал, продираясь через человеческий поток, чувствуя себя таким же, как все: озабоченным и усталым, возвращающимся домой после длинного рабочего дня, чтобы успеть к ужину и заботливой жене, любимым детям, телевизору и дивану.

Однако всё было не так!

У Петра не было работы. Он сам был работодателем. У него не было жены и детей, но были телохранитель и водитель, автомобиль “Maserati” и дом в Швейцарии, квартира в Лондоне и родительская хрущёвка в российском убогом регионе.

А ещё у него была винА. Она выглянула из дальнего уголка сознания, как будто её позвали, раскрыла ухмыляющуюся пасть и запустила ядовитые зубы в его непорочную совесть.

Светлые мозги затуманились. Припомнился старый замок, хорошее вино и итальянский мальчик… И запустился изнуряющий бег по лабиринтам искривлённого сознания.

Пётр потёр виски. Что сделать, чтобы стало легче?

Выпить вина? Нет, это слишком просто. Так в жизни не бывает: выпил — и всё прошло. Эйнштейн говорил, что нужно выпить и повиниться…. и что-то ещё сказал. Пётр не расслышал. А теперь требуется восстановить слово. Дополнить ряд, как в школьном упражнении: “Выпил, повинился…” и плюс ещё какое-то слово.

На улице он остановил девушку, отступил вместе с ней к витрине магазина и, очаровательно улыбнувшись, попросил помочь в решении кроссворда.

— Дополните ряд одним словом: выпил, повинился…. Какое следующее слово?

Девушка приподняла брови, благотворно глянула на него и, не задумываясь, выдала ответ:

— Выпить, повиниться и ПОЛЮБИТЬ.

— Полюбить?

— Ну да. Конечно. Полюбить заново. Понимаете? Полюбить с чистой совестью.

— Почему полюбить? — тупо переспросил мужчина.

Девушка рассмеялась.

— Потому что любовь — это венец! А венец — это делу конец!

Она махнула рукой, качнула узкими бёдрами и, перебирая длинными стройными ногами, исчезла в уплывающей толпе.

Пётр запоздало улыбнулся, поблагодарил в никуда и нахмурился. Не могло быть такого, чтобы любовь стала достаточным условием для освобождения от серьёзной вины. Нарушался смысл. Не складывался алгоритм. Выпить, повиниться и ПОЛЮБИТЬ? А полюбив, очистить свою несвежую совесть и освободиться от вины?

Повинившийся не освобождался от вины, а повинившийся и полюбивший освобождался. Неужели так задумано Эйнштейном? Это следовало перепроверить.

Он распорядился, чтобы телохранитель опросил компанию парней, пожилую пару и даже бомжа, пьяного и помятого, с остатками эметологии на щеке. Но результат был получен тот же. Все говорили, что в цепочке слов не достаёт слова “полюбить”.

Пётр задумался.

Можно согласиться, что формула Эйнштейна выглядела так: “Выпить, повиниться и полюбить”. Но к его случаю любовь не имела никакого отношения. Любовь не вписывалась в его историю винЫ!

Его винА — Docg Barolo — была произведена в Италии, в Пьемонте, в самом центре прекрасного Средиземноморья.

Последний раз он там бывал четыре года назад. Стояло прохладное октябрьское утро. Долины окутывал туман. Пахло перегноем, орехами и печным дымом.

Отель, где он остановился, располагался в старинном замке, застрявшем на холме среди обширных виноградников Ланге.

Замок был выстроен в двенадцатом веке и много раз перестраивался, менял хозяев, конструкцию и внешний облик. Узкие проёмы окон напоминали бойницы средневекового бурга. Огромные залы, винтовые лестницы и слепые коридоры хранили мрачную готическую таинственность. Самой большой ценностью являлся погреб, где хранилось “Barolo” — вино королей и король среди итальянских вин.

Хозяйка замка, костлявая некрасивая итальянка без определённого возраста, включила электричество, и венецианская люстра, свисающая над прямоугольной столешницей, вспыхнула яркими канделябрами. Мрак растворился, и комната повеселела. Обнажился почерневший буфет и кожаные кресла с деревянными подлокотниками в виде львиных голов с позолоченными гривами.

Наступило время ужина. К столу подали тушеное мясо с овощами, горячую кукурузную кашу и местное красное вино. Простая деревенская пища приятно утешила молодой организм. Пётр расслабился и расположился у пылающего камина.

В каминную вошёл мальчик, хозяйский сын. На вид ему было лет одиннадцать. Он был хорош, нежен и улыбчив, и премило простодушен. Белая кожа и припухлость губ придавали сходство с херувимом. Непослушные волосы сползали на глаза и мешали ему. Он откидывал голову назад. Волосы взлетали и падали, укладывались каскадом и опять сползали. Закрывали глаза и мешали смотреть на мир, по-детски розовый и бесхитростный.

Мальчика звали Антонио.

Пётр вступил с ним в беседу и, нащупав интерес к музыке, высказал свою привязанность к группе “Queen”. Антонио выслушал и охотно кивнул, хотя мало что понимал по-английски.

— Рок полезен для ума, — внушал ему Пётр. — Хочешь стать рокером? У рокеров высокий IQ.

— Si^[1], — отвечал мальчик и смешно морщил лобик, пытаясь осмыслить сказанное.

Но осмыслить не мог. Его английский был плох, а природной сообразительности катастрофически не хватало.

— Хочешь стать таким, как Дэвид Боуи?

Вот это мальчик понял. Вскочил и ударил себя в грудь.

— I am also a Black Star^[2]!

Покорив сердце маленького итальянца, Пётр тут же о нём забыл. А поздним вечером, когда готовился ко сну, в номер проскользнул Антонио и юркнул в его постель.

Озадаченный мужчина растерялся, но потом рассердился и грозно возвысился над мальчонкой.

— Ты ничего не попутал? Приятель?

Мальчик натянул одеяло на голову.

— I'm scared. Can I stay with you^[3]?

Мужчина откинул одеяло и обнажил худенькое тело.

— Вставай. Иди к родителям. Объясни, что тебе страшно, что ты не можешь оставаться один.

— No! No! Mi rimprovereranno. Mi lasciano sempre solo^[4].

Мальчик свернулся калачиком и затих.

Сердце мужчины дрогнуло. Он вспомнил своё детство, как боялся темноты, как леденел от страха и звал родителей, но они не приходили. Ночные кошмары длились и умножались, пока, намучившись, он не засыпал тяжёлым и тревожным сном.

Ему стало жаль пацана, и он оставил его в постели.

— Что мне с тобой делать? Мальчишка вытаращил глаза.

— Может, колыбельную спеть?

Присев на краешек кровати, мужчина тихонько запел.

— Спокойной ночи. Спать спокойно…

Он пел так, как бы спел Джон Леннон, укладывая спать сынишку. В этом было что-то трогательное и очень человеческое: русский бизнесмен, уставший от одиночества, пел колыбельную песню испуганному итальянскому мальчику.

Незаметно подкрался сон, и мальчик уснул, уютно устроившись в постели.

Пётр уселся в кресле и открыл ноутбук. Проверил электронную почту, отправил пару мессенджеров, ознакомился с экономическими новостями, сделал пометки в дневнике, позвонил управляющему, спланировал будущий день и не заметил, как сам уснул.

Когда он проснулся, Антонио в комнате не было.

Он принял душ, побрился, оделся и спустился на завтрак. Болела голова. Хромало настроение. Он выругал себя за то, что не выспался. А впереди был редчайший день, когда он был свободен. И от своей свободы он был намерен получить удовольствие. Но как это сделать, если болит голова и ломит тело?

Выпив крепкий кофе и закусив омлетом, он поднялся в номер, чтобы пару часов отлежаться. Каково же было его удивление, когда у дверей он встретил Антонио. Недовольно поморщившись, он подумал: опять этот мальчик! Капризный и навязчивый. И такой неприятный!

И все же он уступил, поборол свою неприязнь и впустил ребёнка в комнату. В конце концов, ребёнок не виноват, что у взрослого поменялось настроение, что он не хочет играть, изображать добрячка и укладывать в постель мальчиков.

Ничего не заметив, мальчик вошёл в номер, расположил на столе ноутбук и включил запись «Linkin Park». Энергия рока захватила. Он стал дёргаться, мотать головой и трясти конечностями, и всё больше и больше поддавался кайфу. Потеряв связь с реальностью, мальчик стал срывать с себя одежду и разбрасывать её по комнате, как это делают закоренелые рокеры, соревнуясь в экстраординарных поступках.

Взявшись за виски, Пётр недовольно поморщился и прикрикнул на него:

— Прекрати!

Антонио не слышал. Он бился в ритме, желая понравиться русскому дяденьке. И делал это так настойчиво, так искренне и простодушно, как делают обычно дети, недополучившие родительской любви. Они добиваются внимания и приклеиваются всей душой, обожают и боготворят, но только до тех пор, пока чувствуют любовь. А если что-то пойдёт не так, они ненавидят лютой ненавистью и ничего не прощают.

Пётр легонько толкнул Антонио. Тот не ощутил толчка, продолжал дёргаться и увлечённо подпевать согласно динамичному ритму.

Пётр толкнул сильнее. Антонио упал, ударился головой и забился в эпилептическом припадке.

Всё случилось внезапно. Судороги скрутили конечности, дыхание сделалось учащённым, лицо исказилось: появилось крупное дрожание век и сильное подёргивание мышц. Ротовое отверстие заполнила пена. Его вытошнило. Он обмочился. Долгое время находился без сознания и, собственно, не мог знать, что с ним произошло. А когда очнулся, то обнаружил под собой лужу, испугался и убежал.

Пётр остался один. Одежда была загажена рвотной массой, обувь залита мочой.

Это было омерзительно. Омерзительно было всё: одежда, комната, отель и сам мальчик. Особенно омерзителен был мальчик!

Быстро переодевшись, он вызвал хозяина и в двух словах объяснил, что произошло. Не дождавшись извинений, он покинул отель. О мальчике постарался забыть. Вычеркнуть его из памяти, как гадкий, ненужный эпизод.

Прошло четыре года, и Пётр вспомнил, что мальчик приобрёл эпилепсию — страшное заболевание, которое разрушает мозг, выжигает психику и делает человека неуравновешенным, эгоистичным и агрессивным. Больной часто впадает в депрессию, страдает припадками, мучается головными болями и неутолимой тоской.

“Это я его сделал больным”, — думал про себя Пётр, и его грудь сдавливал удушающий стыд, а в сердце вцеплялась ВинА. Как злобный гребнистый крокодил, она рвала и трепала сердечную мышцу. И не было ему больше ни сна, ни покоя, ни прелести жизни миллиардера.

Пётр решил, что должен слетать в Пьемонт и помочь Антонио.

Примечания

1

Да (итал.).

2

Я тоже Черная Звезда (англ.).

3

Мне страшно. Могу я остаться с тобой (англ.).

4

Нет, нет. Они будут ругать меня. Они всегда оставляют меня одного (итал.).