ВИНА. Невыносимая лёгкость вины

Рита Феденева (2023)

Однажды прошлое выглянет из тайных уголков сознания и вцепится в вашу совесть. Запустится изнуряющий бег по лабиринтам искривлённого сознания. Никто не знает дороги назад… А местный эзотерик знает. Его зовут Эйнштейн. Хитрющий старик. Зайдите в его магазин и купите винО с логотипом «Моя винА». И освобождение, казалось бы, наступило… Но нет! Надо дождаться любви. Только любовь позволить всё обнулить и начать сначала.

Глава 2. Старый замок, вино и вендетта

В Турин он прилетел в канун Нового года. Решил остановиться в старом замке. Вышел из такси, взобрался на холм и остановился у старых ворот.

— Ну здравствуй, дружище!

Хмурый обшарпанный бург встретил его молчанием. За четыреста лет он немало повидал чудаков. Но Пётр был особенным, самым чудаковатым. Вот он стоит в кашемировом пальто и с саквояжем от «Prada», в котором лежит винО, упакованное в дурацкий пакет с логотипом “Моя вина”. Чья винА? Его винА? Непонятный русский. Чего он ждал от встречи с обитателями замка? Разве они поймут его русский дух? Разве оценят его совестливую душу?

Дверь отворил хозяин и проводил в тот же самый номер, какой он занимал раньше. Из окон виднелись крыши домов, вершины холмов и спящая долина — умиротворённая деревенская благодать, покрытая тонким снежным кружевом.

До наступления Нового года оставалось пять часов.

Пётр принял душ, поменял сорочку и направился в гостиную, украшенную во всё красное. Итальянцы любят красное. Считается, что красное приносит благополучие и удачу. Стол был застелен красной скатертью, в канделябрах зажжены красные свечи, на стенах развешены красные гирлянды, а гости одеты в красную одежду.

Пиршество возглавил хозяин.

Его старая мать, седая мадонна в красном расшитом кокошнике, расположилась по правую руку. Она была глуховата и вносила диссонанс в праздничное новогоднее застолье. Однако никого это не раздражало. Наоборот. Все относились к ней уважительно, подавали на пробу блюда, терпеливо ухаживали и разъясняли слова, которые она не расслышала или не поняла.

Усталая супруга, безликая донна в красной кружевной накидке, села по левую руку хозяина. Она ничего не ела, следила за порядком и пополняла тарелки. Худая и некрасивая, она была из обедневшего дворянского рода. Истощённость её запястий украшали старинные фамильные драгоценности. Костлявые ключицы прикрывало громоздкое колье.

Рядом с ней сидел сынок, несовершеннолетний отпрыск, единственное утешение престарелых родителей. Он много ел и мало говорил, и весь словно был намерен взлететь и исчезнуть за стенами замка. И всю новогоднюю ночь провести в обществе друзей и подружек.

Пётр бросил быстрый пытливый взгляд. Антонио покраснел.

Он вырос и повзрослел за то время, пока они не виделись. Носил крутую одежду рокеров: кожаные брюки, кожаную косуху, высокие гриндерсы и мощные наушники, подключённые к тяжёлому испепеляющему року. Длинные русые волосы были собраны в узел. Виски идеально подбриты. Руки татуированы. Над верхней губой темнел несмелый пушок. Взгляд его сделался глубоким и настороженным. Казалось, весь внутренний мир был закован в комплексы, озлоблен мрачными образами и измучен неудовлетворённой плотью.

Неловко развернувшись, Пётр опрокинул бокал, и багровая жидкость залила жаккардовую скатерть. Гости вскочили с мест и захлопали в ладоши. Открытые лица итальянцев озарили безудержное веселье и нескрываемая радость.

— Allegria^[5]! Allegria!

Хозяева согласились: allegria. Разлить вино считалось хорошей приметой, сулило урожайный год, успешный сбор урожая и большую выручку. Итальянцы пустились в пляс. Хозяева остались довольны. Праздник удался. И только хозяйский сынок был молчалив и не весел.

Пётр коснулся его холодных пальцев.

— Антонио…

Мальчик отдёрнул руку, встал и переместился к камину. Пётр увидел, как он сутул, длинноног и несуразен, и в то же время пронзительно красив. Сердце сжалось от тихого восторга. Он и сам не ожидал, что в нём проснутся тёплые нотки и неизведанные ранее отеческие чувства.

Антонио это почувствовал. И ссутулился ещё больше.

Так они и сидели, словно связанные невидимыми нитями: один за столом, другой у камина. Их разделяли пять шагов, и в то же время их разделяла пропасть, какая существовала между зрелым мужчиной и пятнадцатилетним подростком.

Хозяин распахнул окно, и шум застолья приостановился. Морозная ночь вздохнула. На сельской башне оживились часы, и бой курантов возвестил, что наступил Новый год.

Пётр посмотрел на Антонио. Тот спрятался за спину отца, а потом и вовсе исчез. Ушёл из дома, чтобы на улице провести время вместе со своими сверстниками. Возможно, он поедет в Бароло. Встретиться с девчонкой и зажмёт её в тёмном углу. И будет целовать всю ночь.

А Пётр останется один. Совсем один. В старом промозглом замке, полного приведений и безудержного итальянского веселья.

Пётр поднялся в свою комнату, разделся и лёг в постель. Не спалось, не думалось. Ничего не хотелось. Он просто лежал и смотрел в потолок.

Скрипнула дверь. Лёгкой тенью в комнату проскользнул Антонио. Он покрутился у окна, постоял у стола и вывалил груду маленьких целлофановых пачечек с белым кристаллическим порошком.

Пётр сел в постели.

— Ты толкаешь дурь?

Антонио пожал плечами.

— Droga ricreativa^[6].

Пётр нахмурился.

— А не боишься, что я вызову полицию?

— Perche^[7]?

Пётр побагровел: дрянной мальчишка! Не затем он приехал, чтобы вляпаться в наркоту. Готовил подарок, хотел поговорить по душам. А что получил взамен? Адренохром?

Антонио улыбнулся: о нет! Это не адренохром? Если бы он имел доступ к адренохрому, был бы самым богатым драгдиллером!

Закипающий гнев неожиданно схлынул, а на смену ему пришло брезгливое недоумение. Неужели Антонио так жесток? Адренохром — кровь из мозжечка истерзанных младенцев. Первосортный наркотик для осатанелого Голливуда. Неужели Антонио мог бы торговать адренохромом?

Пётр поднялся с постели. Постоял. Подумал. Вот идиот! Рассчитывал на понимание. Кого? Подростка, шибанутого на всю голову!

— Давай! Вымётывайся!

— Perche?

Пётр сделал круговое движение рукой.

— Давай! Давай! Вымётывайся!

Антонио не уходил. Он заглянул в пакет с логотипом “Моя вина” и достал бутылку “Barolo”.

— Beviamo del vino^[8].

Пётр отрицательно покачал головой. Антонио не тот человек, с кем должен распить винО и раскаяться за свою винУ.

— Ah, così^[9]! — воскликнул подросток, подхватил пакет, распахнул створки окна и выбросил винО на улицу. Послышался звон разбитого стекла и весёлый смех итальянцев.

— Allegria!

Пакет взмок и разорвался, и бордовая жидкость разлилась по брусчатке. Пётр почувствовал суеверный страх: винО Эйнштейна разлито, разрушена эзотерическая сущность, и теперь никогда не избавиться от винЫ.

Увидев огорчение, с каким Пётр принял факт разбившейся бутылки, Антонио перепугался, сгрёб белые пакетики и быстро выскочил в коридор.

Пётр долго не мог заснуть, ворочался и взбивал простыни, пока, наконец, не отключился, не растворился в быстром беспокойном сне.

Проснулся от постороннего звука. Лязгнул ключ в дверном замке, скрипнула входная дверь, и в комнату вошли трое.

Не включая свет, они набросились на Петра, перевернули лицом к подушке и придавили сверху. Один сел на плечи, другой на ноги. А третий стоял у кровати и ни в чём не участвовал, только подрыгивал ногами, обутыми в знакомые гриндерсы.

Сидевшие сверху всей своей тяжестью вдавливали его в кровать, стянули трусы и оголили ягодицы. Вогнали палку в анальное отверстие, совершили несколько поступательных движений и резко крутанули. Пётр сжал зубы и зажмурился, чтобы не закричать от боли. Палку выдернули. Молча соскочили. И, не проронив ни слова, вышли из комнаты.

Пётр остался один.

Он лежал, уткнувшись в подушку, и скрежетал зубами. Потом высморкался прямо в простынь, встал, но не сделал двух шагов, как его вытошнило. Вывернуло все, что съел за новогодним столом.

Рвотные массы лежали перед ним на полу и отвратительно воняли.

Оставив неубранной блевотину, он направился в душ. Вода смыла пот, смягчила боль, уравновесила энергию. Вышел освежённым, но по-прежнему оскорблённым.

Убрал за собой блевотину. Долго стоял у окна. Хотел вернуться в постель, но увидел кровь и воздержался.

Заметив на стуле куртку, оставленную Антонио, он сорвал её и, размахнувшись, швырнул об пол и растоптал ногами.

Каков подлец! Каков гадёныш! Убить его мало! Хотя можно и убить!

Он схватил пистолет, который всегда был при нём, и выскочил в коридор. Где этот мерзавец?

Ударом ноги вышиб соседнюю дверь, ворвался в комнату, в которой проживал Антонио, но никого там не нашёл.

Выстрелил в люстру, вышел в коридор и расстрелял все плафоны.

Замок погрузился во тьму.

Взвыл тонкий женский голосок. Послышались причитания, громкие разговоры, крики и ругань.

Кто-то зажёг свечи. Кто-то вызвал полицию.

Минуя остолбеневшего хозяина, Пётр бросил пятисотенную и стремительно покинул отель.

Добравшись до Турина, засел в ресторане. Сидел, пил коньяк и осторожно двигал задницей. Болело внутри, в самой сердцевине. Ворочались и застревали в мозгу тяжёлые, разрушающие мысли: возможно, это была вендетта? Нет. Не похоже. Скорее это была дерзкая подростковая выходка.

От употребления коньяка эмоции упростились. И он решил, что помнить об этом глупо, а простить — великодушно. Он не настолько глуп, чтобы быть великодушным.

Что же остаётся делать?

“А ничего! Плюнуть и забыть. Не жевать, как жвачку, не обсасывать, как кость, а просто выплюнуть. Тьфу! Только придётся заплатить за молчание. Иначе фотографии попадут в СМИ, и тогда неприятностей не оберёшься. Спокойствие стоит того, чтобы заплатить”.

Пётр позвонил Антонио. Потребовал, что тот держал язык за зубами. И его дружки держали. Иначе приедут русские дяди и разберутся с ним. Им мало не покажется!

Антонио струхнул и пообещал молчать.

Пётр отключил телефон и бросил на стол. И вспомнил, с каким настроением приехал в Бароло. Хотел поговорить с Антонио и его родителями. И что из этого вышло? Лучше не вспоминать! Лучше заплатить и никогда не вспоминать. Он провел несколько банковских операций, в результате чего Антонио стал обладателем двухсот тысяч евро.

Забросив телефон в саквояж, он облегчённо выдохнул и расслабился: теперь можно насладиться Италией. Ах, какие приятные люди эти итальянцы! Какой хороший сервис и отличный итальянский кофе!

Он пил ароматный эспрессо и наблюдал за пожилой итальянкой, которая посадила за стол собачонку и потребовала её обслужить.

Пётр добродушно ухмыльнулся и подумал, что чудаки встречаются везде. Вот и он. Чудак. Зачем он прилетел сюда? Чего ждал от Антонио? И что получил? Жутко вспомнить.

Он расплатился с официантом, вызвал такси и через час был в самолёте. Занял место у окна и смотрел, как огромная реактивная машина мягко вырулила и стремительно взлетела и, разорвав облака, быстро набрала высоту и взяла курс на запад.

Пётр давно уже жил в Лондоне. Среди холодных и чопорных людей, умеющих держать дистанцию и не лезть в чужую душу.

Самолёт приземлился во Хитроу. Его встретил телохранитель и проводил до автомобиля. Водитель принял саквояж и поставил в багажник. Пётр устроился на заднем сиденье и открыл ноутбук.

Не работалось. Болели душа и задница. В голову лезли неприятные мысли. Почему так случилось? ВинА даже не казалась ему винОй. Не ощущалась тяжестью, не проявлялась ответственностью. Как будто её вовсе не было.

Пётр ощутил винУ, когда купил у Эйнштейна “Barolo”. Только тогда понял, что виноват перед Антонио. По его винЕ мальчик приобрёл эпилепсию. Его мозг деградировал, психика обеднялась. Он пребывал в состоянии непроходящей злобы. Теперь он будет злобствовать всегда. Бить, оскорблять, обижать и мстить. Так будет всегда, если не лечить эпилепсию.

Пётр решил, что вернётся в Пьемонт и поговорит с родителями Антонио. И настоит на его лечении.

Поездку в Пьемонт он запланировал на июнь. В Турине должна была состояться встреча с руководителем компании “Fiat”. Он подпишет договор, обсудит детали и, освободившись, съездит в Бароло. Пару дней проведет в замке.

Примечания

5

Веселье (итал.).

6

Рекреационные наркотики (итал.).

7

Зачем (итал.).

8

Давай выпьем вина (итал).

9

Ах, так (итал.).