ВИНА. Невыносимая лёгкость вины

Рита Феденева (2023)

Однажды прошлое выглянет из тайных уголков сознания и вцепится в вашу совесть. Запустится изнуряющий бег по лабиринтам искривлённого сознания. Никто не знает дороги назад… А местный эзотерик знает. Его зовут Эйнштейн. Хитрющий старик. Зайдите в его магазин и купите винО с логотипом «Моя винА». И освобождение, казалось бы, наступило… Но нет! Надо дождаться любви. Только любовь позволить всё обнулить и начать сначала.

Глава 7. Невыносимая лёгкость вины

В магазине Раиса Ивановна встретилась с Петром. Они стояли у картины Пикассо, в подлинности которой не сомневались, как не сомневались ни в одном другом антиквариате, принадлежавшем Эйнштейну.

Они дожидались, пока эзотерик освободится.

Но старик не торопился. Медленно и обстоятельно он обслуживал молодого и нагловатого хозяина соседней лавки, хотя его дожидались такие солидные люди, как Пётр и Раиса Ивановна.

Наконец Раиса Ивановна не выдержала и потребовала к себе внимания.

— Господин Эйнштейн! Вы скоро освободитесь?

Эйнштейн не расслышал или не захотел расслышать, но только не повернулся, даже не посмотрел в её сторону.

Раиса Ивановна увеличила силу требовательности.

— Господин Эйнштейн! Вы меня слышите? Выдайте нашу винУ!

Старик оглянулся, смерил её испытующим взглядом и, наконец, ответил, хотя весьма холодно и небрежно:

— Возьмите любую бутылку. Там. В ящике. Ящик стоит у входа.

— Как любую! — обомлела Раиса Ивановна, свято верившая в то, что эзотерик выдавал только предназначенные Судьбой бутылки.

— Так. Любую! Пакет возьмите у кассы.

Пётр подошёл к кассе.

— Господин Эйнштейн! Здесь нет пакетов “Моя винА”. Здесь пакеты “Поздравляем с покупкой!”.

— Это не для вас! Положите на место. Это для тех, у кого нет совести.

— Для людей без совести?

— Для них.

Эйнштейн больше не походил на услужливого старичка-одуванчика. Он выглядел как злостный сорняк-одуван, пустивший крепкие корни в благодатную городскую среду, из которой высасывал соки и минералы. Теперь его выкорчевать будет непросто.

— А как же городская традиция? — взвизгнула Раиса Ивановна. — Весь город скупал ваше винО и раскаивался в винЕ. Городская среда становилась чище, лучше, культурнее. Снизилось число преступлений, разводов и абортов. А теперь что будет с нашим городом!

Эйнштейн поджал губы, приподнял плечи и развёл руками.

— Что поделаешь! Изменился покупательский спрос. Раньше торговал для совестливых, теперь торгую для бессовестных. Хорошо платят. Считают клубным ритуалом обслуживаться у Эйнштейна!

— Вы изменили концепцию продаж? — удивился Пётр.

— Бизнес требует перемен, — лихо ответил торговец.

— Вы ориентируетесь на бессовестных!

— Теперь на бессовестных.

— Но почему? Это противоречит нравственности и морали.

Эйнштейн подпёр руками поясницу и смерил Петра недобрым взглядом.

— Вы же бизнесмен! Вы должны понимать, что винА — это реклама. Рекламный ход. И больше ничего.

— Вы спекулировали на винЕ! Наживались на угрызениях совести!

— Наживался! Ну и что?

Сражённый испепеляющим цинизмом, Пётр обессилил. Как он не догадался? На самом деле “ВинА” — это реклама. Просто реклама. Рекламный ход. И больше ничего.

— Хуцпа! — неожиданно выкрикнула Раиса Ивановна, засверкала глазами и сжала кулаки. — Беспардонная экстраординарная наглость!

Ощетинившись, как старая волчица, она сделала шаг вперёд. Эйнштейн вытянулся перед ней во фронт и стиснул зубы. Так они стояли друг против друга: нос к носу, пока Эйнштейн не дрогнул и не отступил, почувствовав женское превосходство.

Он попятился и, споткнувшись о пустой ящик, упал в него, оказавшись по грудь внутри и свесив ноги наружу.

Раиса Ивановна настигла его и зависла, угрожающе вскинув руки.

Старик зажмурился и, не имея возможности вылезти, закрутился в ящике, завертелся и выдернул из из-под себя первую попавшуюся бутылку.

— Это вам! Милейшая мадам!

Женщина нахохлилась.

— Что это?

— Святая вода! Русский стандарт. Приготовлена на Ладожской воде в условиях Валаамского монастыря.

— Водка, что ли?

— Она самая!

Женщина смягчилась.

— Мерси.

Она взяла бутылку и порозовела.

Не вставая из ящика, старик пошарил за спиной и вытащил другую бутылку, красивую, как флакон из-под духов в хрустальной огранке.

— Вот это передайте Леоре Израилевне. Арак “El Namroud” — израильский спиртной напиток. Не обжигает горло, имеет сладковатый привкус и тонкий аромат аниса.

Кряхтя и охая и опираясь на руку Петра, он выполз из ящика и раскрыл его пошире. Выволок громадную бутыль литров на двадцать и поставил перед покупателями.

— Это буза. Татарский национальный напиток, — он утёрся рукавом. — Изготовлена методом брожения с использованием лучших сортов канадской пшеницы. Бутыль тяжёлая. Пусть Равиль сам заберёт.

Эйнштейн оглядел покупателей и, потерев руку о руку, довольно заключил:

— Всё! Теперь я от вас свободен.

— Как же “Всё”? — с едкой иронией подметил Пётр. — А где моя бутылка?

— Вам не положено, — сухо отрезал Эйнштейн.

— Почему не положено?

— Вы не виноваты.

Глянув недоверчиво, Пётр подумал, что старик набивает цену. Спорить не стал. Решил сам разобраться с винОй.

Прошёлся вдоль стеллажей, рассматривая раритеты, среди которых были горячительные напитки, испробованные великими алкоголиками: Черчиллем, Хемингуэем, Ельциным, Стивеном Кингом и другими.

Пётр выбрал набор “Дайкири”, некогда принадлежавший Джону Кеннеди, тридцать пятому президенту США.

“Никто не виновен, пока не доказана вина”, — вспомнил он изречение Кеннеди. И, оставив десять десятитысячных купюр на прилавке, свободно вышел из магазина.

Пусть что-нибудь докажет, что он виноват в эпилепсии, приобретённой Антонио. Тогда он будет считать себя виноватым. А пока нет. Он не виноват.

— Эй! Молодой человек! — выкрикнул ему вслед Эйнштейн. — Не берите на себя чужую винУ.

Пётр не удостоил его ответом. Он уходил и уносил набор для коктейля, который некогда принадлежал Джону Кеннеди.

Выйдя на свежий воздух, Пётр позвонил Иванову. Тот оказался в Лондоне. Тогда он позвонил Петрову. Тот оказался в Нью-Йорке, а Сидоров был в Сингапуре, а Романов на Канарах. Все разбежались. Все покинули Россию и вывезли свои капиталы. Так оно и было, как сказал Эйнштейн. Началась война, и из всех углов повылазили бессовестные: кто бежал, кто предал, а кто просто поносил власть, страну и всех вместе россиян. Бессовестных стало больше. Намного больше, чем было.

Пётр позвонил водителю и распорядился, чтобы автомобиль подъехал к магазину Эйнштейна. Этот Эйнштейн — другой Эйнштейн, более гениальный. Он сделал такую рекламу, что бизнес попёр как на дрожжах!

Пётр оглянулся. В дверях стоял Эйнштейн.

— Чужая винА небезопасна!

Пётр махнул рукой и пошёл прочь.

Эйнштейн вернулся в магазин и застал Раису Ивановну корпящей над маленькой дамской сумочкой. Женщина пыталась втиснуть полулитровую бутылку водки. Бутылка не влезала. Женщина злилась. И, наконец, не достигнув желаемого, она отбросила сумку.

Эйнштейн усмехнулся.

— Если в сумочку не входит бутылка, значит, эта сумочка — дерьмо!

Раиса Ивановна обиделась.

— Это не дерьмо, а настоящий Dior!

В глазах её блеснули слёзы, выражение лица смазалось, а губы затряслись.

Старик растрогался.

— Любой Dior не стоит дороже ваших слёз!

Эйнштейн не сводил с неё глаз, полных неподдельного восхищения, словно только что рассмотрел женщину в грозном министре, владеющем мужским характером и назидательным тоном.

— Хмы. Хмы. У вас, Раиса Ивановна, фигура филигранной обточки!

Он в воздухе обрисовал корпулентную форму.

Женщина подняла на него глаза, полные натуральных слёз.

— Это вы мне?

— Это я вам!

Женщина кокетливо подёрнула плечом, хотя кокетничать в её возрасте было просто неприлично. Эйнштейн обладал бесспорным преимуществом, потому что говорить комплименты в любом возрасте прилично.

— Вы неимоверно красивая женщина! Раиса Ивановна!

Раиса Ивановна зарделась. Никто раньше не делал ей таких комплиментов. Она опять подёрнула плечами, могучими, как у тяжелоатлета.

— Что у вас болит?

Женщина охотно всхлипнула.

Мужчина вспыхнул озорством.

— Вот здесь: болит?

Он показал в область сердца.

Она помотала головой.

Эйнштейн коснулся головы.

— Вот здесь: болит?

— Нет.

— Ойц! — старик ударил рукой о руку. — Неужели отсидели больное место?

Раиса Ивановна несмело улыбнулась.

Эйнштейн продолжал напирать.

— Не беспокойтесь. Я уже решил вашу проблему, — старик лукаво прищурился. — Я решил, что проблемы у вас нет!

Женщина улыбнулась. Смелее. Даже, можно сказать, многообещающе.

— Сейчас выпьем, потанцуем и поцелуемся.

Она завозилась, достала пудреницу, заглянула в зеркальце, смахнула невидимую пылинку с крупного ноздрястого носа и, оставшись собой довольной, нежнейшим голосом пропела:

— Господин Эйнштейн! Мы едва знакомы с вами, а вы уже считаете, что завоевали моё сердце.

— О нет! Дорогая Раиса Ивановна! Я скромный еврей. Так высоко не целюсь. Моя цель гораздо ниже.

Губы его растянулись, образуя мягкие складочки под чисто выбритыми щёчками. Он выразительно опустил глаза: туда-сюда, туда-сюда. Ну, в общем, туда!

— Ох! — с восторгом выдохнула дама.

Оба рассмеялись и отбили друг другу ладони, как это делали подростки.

Наступило взаимопонимание, которое Раиса Ивановна, как истинный управленец, тут же использовала в своих управленческих целях.

— Господин Эйнштейн, если я вам симпатична, давайте расширим и углубим наше взаимодействие. Предлагаю сохранить и сообща оберегать городскую традицию “Раскаяние”. Или её ещё называют: “Выкупи винО и искупи винУ”. Уверяю вас, город от этого только выиграет, а вы не окажетесь в накладе.

В лице старого еврея что-то дрогнуло. Молниеносно просчитав свою выгоду, он решил, что при поддержке министерства и непосредственном участии Раисы Ивановны прибыль от продаж виноватым может оказаться больше, чем прибыль от продаж бессовестным. Тем более, что изменилась обстановка в стране в связи обострившимися отношениями с НАТО. Бессовестные в срочном порядке покидают страну. Виноватые остаются. Живут. Работают, воюют и защищают Родину. И очень нуждаются в винЕ. Тут без таргетинга понятно, что всплеск покупательского интереса бессовестных — это временное явление в России. А виноватые всегда будут. Всегда будут пить и раскаиваться.

— Договорились! — воскликнул Эйнштейн. И они опять ударили по рукам.

Сердечно распрощались, и Раиса Ивановна, подхватив свою сумочку от Dior и пакет с водкой от Эйнштейна, степенно и величаво покинула антикварный магазин.

На улице, не доходя до угла, она столкнулась с возбуждённой толпой. Протиснувшись сквозь плотно стоявшие тела, она попала в самый центр, где стояла машина скорой медицинской помощи. На носилках лежал Пётр. На его лицо падали снежинки и не таяли, покрывая тонким слоем полупрозрачного инея.

Она провела рукой по щеке, откинула волосы со лба и заметила, что ресницы дрогнули. Слава Богу! Жив!

Рядом вырос полицейский.

— Вы знаете этого человека?

Раиса Ивановна кивнула.

— Кто он?

— Лучший из нас.

Полицейский недоверчиво глянул.

— Фамилия, имя, род занятий, место проживания.

Ничего не ответив, она отвернулась. Машина скорой помощи уехала. Полицейский исчез.

— СБУ заказала, — послышалось справа.

— С чердака стреляли, — отозвалось слева.

— Понятно дело! Миллиардер. Помогает фронту.

Конец ознакомительного фрагмента.