Весна в душе

Рина Аньярская, 2017

Король посвятил Красного Джона и его друзей в рыцари, отблагодарив так за спасение своей дочери. Англия ожидает суда над участниками заговора против наследницы трона. Сплетники болтают, что бандитов подкупила сама первая леди – племянница короля… Назревает политический скандал. Суд превращается в фарс: разбойник не стесняется в выражениях, а заговорщица обвиняет атамана во лжи. Неожиданно для всех наследница престола и Красный Джон – давний враг подсудимого принимают сторону атамана. Тайком от всех принцесса Элисса дарит бандиту в знак своего прощения кольцо. Поведение наследницы вызывает массу пересудов в обществе. Её истинных чувств не может понять никто, даже сэр Джером Остин Вендер, ставший для девушки самым близким другом. Тайную страсть скрывает от всех и леди Анжелина, которая сама себе боится признаться в том, что тоже не каменная…

День четвёртый, 6 апреля

Утром Ирена с новыми силами принялась за свои дела. Вчерашнее веселье на лесной полянке навело на мысль, что празднование весны нужно непременно повторить в Виндзоре и совместить кое с чем полезным.

Сразу после завтрака она вызвала придворного повара, чтобы обсудить угощение для праздника, после чего распорядилась приготовить площадку для стрельб на берегу Темзы.

Эвелина после обеда уехала в Кембридж по семейным делам, что, конечно, не могло не огорчить Ирену. Но всё же заняться хлопотами по подготовке к празднику она решила без промедления.

Без промедления взялся за свои дела и Джим. Правда, мысли его занимала отнюдь не Ирена. Ещё накануне вечером Преподобный нанял старика-поэта, подрабатывающего написанием простенькой лирики. К утру на столе Токкинса уже лежали бумаги со стихами для первой леди.

В десятый раз перечитывая строки, Джим внимательно выискивал хоть что-то, что могло бы задеть гордую красавицу. После каждого прочтения вносились правки, и бумагомарака придумывал новые варианты. В итоге испанец остался доволен.

А Лесные стражи с утра на совете узнали от Джона о новых планах разбойников покуситься на свободу принцессы Уэльской. Незамедлительно была выработана стратегия действий. В субботу дежурило пятое звено — Джон взял с собой Мейсона, Саймона и Роджера, предварительно распорядившись надеть неприметные серые костюмы, чтобы не привлекать внимание зевак и гвардии, и отправился вместе с ними в Виндзор.

Оставшиеся в лагере стражи, естественно, вынули шпаги и рапиры, луки и стрелы и стали тренироваться.

К полудню и «чёрные», и «красные» оказались в Нижнем парке королевского дворца. Ирена, облачённая в голубое платье, шла по дорожке в сторону Темзы. Справа от неё, за кустами, скрывались Лесные стражи, а слева притаились «чёрные».

— Капитан, похоже, это она, — прошептал Громила.

— Да, Элисса Английская, — кивнул мужчина, внимательно наблюдая за фигурой принцессы.

— Что будем делать?

— Ничего. Просто следите за ней. Я удаляюсь — у меня ещё есть дела с заказчиком.

Джим скрылся в голых зарослях, оставив Громилу и ещё трёх незадачливых бандитов наблюдать за наследницей.

Девушка же обратила внимание на то, что в кустах справа от неё кто-то сидит. Подкравшись к живой изгороди, она услышала знакомые голоса.

— Ага, вот тут кто! — раздался над стражами звонкий голос принцессы.

— Ирена! — подскочил Джон. — И как ты нас заметила?

— Легко, — улыбнулась девушка. — Я вас просто почувствовала. Но что вы тут делаете?

— Мы… ничего особенного, — попытался соврать Райт, что у него никогда не получалось.

— Мы решили устроить тебе кое-какой сюрприз, — нашёлся, что ответить, Мейсон, и все остальные с облегчением вздохнули, понимая, что Объяснялкина прихватили не зря. — Ты ведь тоже что-то замышляешь и не говоришь нам.

— Наблюдательные какие! Да, у меня тоже готовится для вас сюрприз! — кивнула девушка.

— Так что ты нам — ни словечка, мы тебе — ни намёка, — улыбнулся Саймон.

— Хорошо, договорились, блондины-шатены-брюнеты! — весело ответила Ирена, обведя мужчин взглядом.

Действительно, в кустах вместе с командиром сидели светловолосый Мейсон, шатен Саймон и брюнет Роджер. Парни переглянулись и засмеялись.

— Ирена, не надо говорить глупостей, — сделав кислую мину, произнёс Райт.

— Хорошо, не буду, — кивнула девушка, после чего, сделав жест фокусника при словах «вуаля», добавила: — Как говорит Джон Кеннеди, очень хорошо!

Канцлер сидел за своим огромным письменным столом и смотрел на Анжелину, которая стояла у окна, обхватив себя руками. Её белые ладони лежали поверх плеч. Взгляд красавицы бессмысленно блуждал по аллеям Верхнего парка, упрямые каштановые локоны были откинуты за плечи, совершенно не прибранные в какую-либо причёску. Первая леди была облачена в домашнее платье без корсета — с утра она ещё не пыталась наряжаться и пробралась в кабинет крёстного тайными путями, не привлекая внимания охраны.

— Не понимаю, почему она делает это, милорд? — вдруг спросила маркиза дрогнувшим голосом.

— Что именно, дорогая?

— Почему она опускается до общения с чернью?

— Загадка её души… — задумчиво произнёс канцлер и поиграл писчим пером в руке.

Медленно выйдя из-за стола, Роквелл подошёл к своей любимице:

— И что же Вас тревожит, дитя моё?

— Ах, милорд! — помотала головой Анжелина, её тугие локоны взметнулись в воздухе. — Она не должна стать королевой. Она не может быть ею!

Канцлер молча стоял позади маркизы, в шаге от неё, заложив руки за спину. Мужчина тоже направил свой взгляд в окно.

Службе при дворе Самуэль Кестенфилд, он же герцог Роквелл, получивший титул за особые заслуги перед английской короной за год до смерти Элизабет I, отдал 30 лет жизни из 55. Ростом Роквелл не вышел — он едва достигал плеч высокой и стройной Анжелины, а из-за плотного телосложения казался ещё ниже. Он всегда носил башмаки на высоких деревянных каблуках, чтобы исправить этот, казавшийся ему существенным, недостаток. Голова старого политика давно поседела, а на макушке красовалась лысина. Его круглое лицо сплошь покрывали морщины, а бледно-серые глаза впали от продолжительного сидения за бумагами. Когда-то они были голубыми, теперь же от былого цвета не осталось и следа. Впрочем, твёрдости взгляду канцлера это не убавило. Последние 12 лет Роквелл бессменно был в этой должности, умудрившись сменить огораживание на иные методы пополнения казны, одним не из последних среди которых было, как поговаривали, поощрение пиратства. Хотя сам герцог никогда не отзывался лестно о морских разбойниках и не ходатайствовал ни за одного из них.

Несмотря на полноту и непропорциональность фигуры, этот человек не казался смешным и пользовался заслуженным уважением в Тайном совете. Король, хоть и не мог всецело доверить бразды правления своему давнему служаке, считался с его мнением относительно внутренней политики Англии.

Обожавший без памяти свою крестницу канцлер заметно недолюбливал наследную принцессу, дочь «этой выскочки Валуа», и, конечно, подумывал о том, как освободить дорогу к трону для леди Анжелины. Но его действия не выходили за рамки немой войны с Иреной, изредка переходившей границу молчания. Герцог знал, что наследница не поощряет использование в неофициальной обстановке регалий и титулов, так сложно доставшихся ей в двенадцатилетнем возрасте, и не упускал возможности помпезно назвать принцессу полным именем, словно подчёркивая тем самым, что носительница титула не достойна своего сана. Роквелл не мог не напоминать свободолюбивой девушке о её месте в иерархии, обязанностях при дворе и о необходимости выйти замуж по первому требованию королевства, принеся в жертву свою свободу.

Большего канцлер себе не позволял, прекрасно осознавая, что пока живы король и граф Дешторнак, в руках у Ирены — все козыри, и он ничего не сможет изменить.

Досаду его вызывало лишь то обстоятельство, что любимая крестница никак не могла взять в толк такую простую расстановку сил и постоянно самовольничала у него за спиной. Как, например, ещё вчера — едва маркиза перешагнула порог Тауэра, об этом немедленно доложили канцлеру его шпионы.

У Роквелла в запасе было три тысячи доводов, чтобы оспорить слова Анжелины, но, понимая горячность её характера, он предпочёл промолчать — до поры до времени.

Маркизе Прилондонских краёв требовалось просто выговориться. И затянувшаяся пауза дала верный толчок: Анжелина начала исповедь — живо, эмоционально, ярко:

— Я понимаю — это глупо. Её признали законной наследницей ещё семь лет назад. Никаких прав я сейчас не имею, а дядюшка уходит от разговоров о том, чтобы признать меня второй наследницей! Но почему, милорд, почему Англии выпала такая доля? Ведь если Ирена — не дай Бог! — станет королевой, то растащит страну по кусочкам, раздаст все земли крестьянам и пэрство как класс просто вымрет! Ведь она совершенно ничего не смыслит в политике и не интересовалась ни разу ничем, кроме своих лошадей и стрельбищ! И, тем не менее, это она носит титул принцессы Уэльской, просто потому, что родилась в семье короля. А кто же я? Я — принцесса крови, которая имеет на трон Англии ровно столько же прав, сколько и она, ведь я тоже прямой потомок королевы Бесс! Я дочь родной сестры короля. Но что мне остаётся? Быть властной рукой рядом с коронованной марионеткой? Пока на троне дядя, я могу на него влиять, но Ирена не такая! Она меня терпеть не может, и считаться со мной не станет. Был бы на её месте мужчина, я и не переживала бы. Обольстить принца не составило бы большого труда. А что может быть проще, чем управлять влюблённым мужем? Но мне не повезло — у короля родилась девочка… Крёстный, почему всё так сложилось? Почему я со своими знаниями и способностями остаюсь в стороне?!

Заканчивая монолог, Анжелина уже едва ли не кричала, обернувшись к канцлеру с дрожащими губами, безумно горящими глазами и мертвенно-бледным лицом. Слёзы маркиза умела сдерживать, и обида просто переходила в гнев — это Роквелл отлично знал.

В глазах канцлера первая леди прочла понимание и сочувствие. Он слегка качнул серебряной головой и опустил взгляд, не считая нужным что-либо говорить. Ресницы красавицы тоже опустились, а грудь поднялась от тяжёлого вздоха.

— Простите, крёстный, я утомила Вас. Мне пора идти.

Девушка сделала шаг в сторону ширмы, герцог отступил, чтобы пропустить её. Маркиза молча нырнула в потайную дверь и пошла тёмным коридором по привычному маршруту. Через несколько минут она оказалась в своей комнате.

Анжелина хотела, как водится, позвать служанку, но не успела она произнести и первого слога имени мулатки, как её взгляд упал на записку, лежащую на столе. Маркиза остолбенела — кто посмел войти в её покои, пока её не было?! Пару секунд она стояла без движения, даже не сомкнув от удивления алых губ, и пристально смотрела на листок, словно ожидая, что он испарится, как видение.

Но записка не исчезла. Красавица осторожно приблизилась к столу, взяла бумагу в руки и, грациозным движением откинув волосы за плечи, прочла следующие строки:

Я прославляю Вас, маркиза!

Я прославляю весь Ваш род!

О, Вы — звезда моей Отчизны!

Звезда, что красит небосвод,

Есть у меня одно желанье,

И будь то штиль или гроза,

Я терпеливо жду свиданья —

Хочу увидеть те глаза…

Глаза, которые пленили

Меня своею красотой,

Чернее ночи они были,

Когда их видел пред собой.

О, как тоскливо ожиданье!

Когда же вновь вернётесь Вы?

Поберегу своё признанье

И силы — для борьбы.

— Ха! — холодно усмехнулась Анжелина без тени весёлости.

Девушка подошла к окошку и, не обращая внимания на то, что оно открыто, уселась на подоконник.

— «Я прославляю весь Ваш род!» Какой безумец это написал? Да я ежедневно проклинаю своих родственничков! И всех живых, и некоторых мёртвых.

Вдруг испуганный крик вырвался из уст красавицы — в раму окна с противоположной от неё стороны вонзился кинжал. Маркиза отпрыгнула от подоконника и проворчала, чуть успокоившись: «Так и убить можно!»

На кинжал был наколот листок бумаги. Осторожно взявшись за рукоять, девушка вынула оружие из дерева и, сняв листок, прочла следующее:

О, ангел мой! Любовь моя!

Люблю сильней день ото дня!

Вы краше всех, стройнее всех

И не любить Вас — просто грех!

И больше жизни я люблю Вас,

Сильнее власти и злата́,

И об одном я лишь молю Вас:

Приди ко мне, моя звезда!

О, я забылся, заболтался:

Звезде на небе суждено

Прожить сияющий свой век,

Сиять везде, где человек

Её увидеть только может!..

Но снизойти не суждено

Ей до земли. И невозможно

Ему подняться к небесам,

Чтобы любоваться ею там.

Анжелина отложила листок и задумалась: «Судя по тексту, писал не лорд, а человек, который никак не близок по происхождению к моему положению при дворе. И уж точно никто из дюжины на такие жесты не способен…» По привычке она слегка закусила губу и медленно прошлась по комнате.

«Но кто же тогда? Раньше я стихоплётов не замечала в своём окружении… Кто этот трубадур?» Словно отыскивая ответ в своей комнате, маркиза медленно повела головой влево, потом вправо, и тут её осенило: «Джим!» В ту же секунду через распахнутое окно в комнату влетел булыжник, и девушка вскрикнула от неожиданности:

— О Господи, что это?!

Едва перепуганная и отскочившая к самой стене красавица пришла в себя, она заметила, что булыжник замотан в бумагу. Подняв его, девушка развернула очередной лист со стихами:

Маркиза, госпожа, прошу:

Позвольте, леди Анжелина,

Роман о Вас я напишу,

В стихах своих прославлю милой!

Позволь назвать тебя своей

Богиней, нимфой, королевой!

Велю для радости твоей

Внести букетик красный в белом…

— «Тебя»? «Твоей»? — возмутилась красавица. — Что за хамство!

В следующую же секунду из уборной раздался голос Сары:

— Госпожа, позвольте войти!

— А постучать ты не можешь?

— Нет, миледи, у меня руки заняты…

— Входи уже, — махнула рукой маркиза.

Отпирая дверь ногой, в комнату ступила мулатка, неся в руках огромное серебряное кашпо с кустом цветущих алых роз.

— Это ещё что?

— Цветы, миледи, — едва выглядывая из-за растения, ответила камеристка.

— Я без тебя вижу, дура, — крикнула Анжелина.

— Позвольте поставить, госпожа, уж больно они тяжёлые…

— Ставь, — растерянно ответила маркиза, начиная понимать последние строки предыдущего послания.

Сара опустила кашпо на низкий чайный столик.

— И откуда только в апреле взялись эти розы? Какая Вы счастливая, миледи!.. Мужчины на такое идут, чтобы угодить вам.

— Пошла вон, — только и ответила красавица, правда, мягко и без злости.

Мулатка пожала плечами и вышла из комнаты.

Леди Линкольн приблизилась к цветам, выискивая ожидаемую записку. Внезапно она поймала себя на том, что стоит над розами и улыбается. Звучно выдохнув от нервного напряжения и благодаря Бога, что её никто не видит, красавица повела головой и аккуратно опустила руку в зелень, минуя колючки. Уже без удивления она довольно и утвердительно покачала головой — перед ней были очередные стихи и, конечно, с извинениями:

Я знаю, Вы заметили,

Что я сказал Вам «ты».

И что мне делать с этим?

Прости меня, прости!

Ах, снова я забылся…

Вот вылетят цветы…

Но — нет… цветов не вижу,

И не гневитесь Вы…

А коль Вы не хотите

Их выбросить в окно,

Подарочек примите —

Лежит он под кашпо.

— Под кашпо? — вслух спросила Анжелина и с интересом нагнулась.

Действительно, подставка была полая, и в ней покоился длинный футляр. Вынув его и открыв, Анжелина ахнула — внутри оказалось бриллиантовое колье. В маленьких серебряных чашечках лежали красиво огранённые голубые камни. Слабость к драгоценностям девушка питала с детства, хоть и заставляла себя в память о смерти родителей носить в свете траур с малым количеством скромных украшений.

Леди Линкольн подошла к зеркалу и приложила колье к шее. С её губ слетели задумчивые слова:

— Как оно сияет… Сияет любовью Джима Токкинса…

В ту же секунду девушка отдёрнула колье от себя, бросила его на туалетный столик и упёрлась в столешницу руками.

— Что такое? — зашептала маркиза, исподлобья глядя на своё отражение. — Что ты делаешь, девочка, что это за безумие вошло в твою голову? Прочь!

Отскочив от зеркала и кашпо с розами, Анжелина отгородилась от подарков руками и крикнула:

— Сара! Сара, ты мне нужна!

Не дожидаясь камеристки, первая леди сама выскочила из комнаты в уборную.

Ирена в третий раз обошла площадку для стрельб, убеждаясь, что всё в порядке, и только после этого со спокойной душой направилась к себе.

День ещё не закончился, а Эвелина не вернулась, поэтому делать было совершенно нечего. Сначала девушка села за фортепьяно, но, сыграв пару мелодий, быстро захлопнула крышку и побежала прочь.

Влетая в конюшню, она громко позвала конюха:

— Брюс!!!

Мужчина не замедлил явиться перед своей госпожой — на лице его было испуганное выражение.

— Я здесь! Что случилось?

— Ой, прости, я, наверное, кричу, как сумасшедшая… Напугала тебя.

— Теперь я вижу, что Вы просто сияете от счастья, миледи.

— Точно, а что если…

— Запрячь Бурана? — догадался конюх.

— Да! Я не против проехаться верхом.

— Дайте мне десять минут! — ответил Брюс и скрылся в глубине конюшни.

Ирена же отправилась к своему корпусу и остановилась под окнами.

— Мери! Эйда! — крикнула девушка и, увидев златокудрую головку камеристки, добавила: — Скинь мне мой тёплый плащ.

Синеглазка исчезла в проёме окна, а буквально через пару минут туго стянутый поясом плащ полетел вниз.

Ирена поймала его и махнула рукой служанке. Проворно развернув вещь, принцесса облачилась в плащ и накинула капюшон на голову.

Брюс вывел Бурана под уздцы и проговорил, осматривая наряд наследницы:

— Ваш незаменимый плащ снова на Вас.

— Разумеется, — садясь в седло, ответила девушка.

— Но ведь светит солнце.

— Там, куда я еду, будет много ветра! — засмеялась Ирена.

— Держу пари, Вы собрались по берегу скакать, — улыбнулся конюх. — И Вы очень похожи в нём на птицу. Летите, миледи!

Ирена пришпорила Бурана и сорвалась с места, вмиг скрывшись за деревьями.

Пока наследная принцесса летела на крыльях свободы к Темзе, леди Линкольн твёрдым шагом направлялась в ту часть Верхнего парка, где обычно среди беседок прогуливались вельможи.

Заметив герцога Берингтона, она зашагала прямиком к нему. Увидев это, придворные дамы и фрейлины вмиг растеклись по косточковому саду, чтобы не мешать первой леди общаться со своей свитой.

Остановившись в трёх шагах от мужчины, как того требовал этикет, и подав ему руку для поцелуя, девушка слегка повела бровями:

— Милорд?

— Чем могу служить, Ваша Светлость?

— Собирайте кавалеров. Мы едем в Лондон.

— На какое время назначен выезд?

— Через полчаса жду всех у центральных ворот.

— Слушаюсь, миледи, — поклонился герцог.

Первая леди слегка кивнула в ответ, развернулась и ушла прочь. Лорд проводил её долгим тоскливым взглядом.

Берингтон был высоким, стройным мужчиной средних лет. Он давно и без памяти любил маркизу Линкольн, поэтому выслужился перед короной так, что в 25 лет получил титул герцога по праву — сам он происходил из семьи баронета и носил фамилию Скотт, но дружба с герцогами Бекингемским и Роквеллом дала ему возможность пробиться ко двору короля.

Конец ознакомительного фрагмента.