Три желания, или Дневник Варвары Лгуновой

Регина Рауэр, 2023

«Напиши свои желания до полуночи, и они исполнятся к сентябрю», – пообещал мне один настырный парень в мой самый невезучий день.«Хочу найти жилье, ручного енота и встретить парня, что окажется любовью всей моей жизни», – старательно и послушно вывела я в состоянии нестояния за пять минут до полуночи. А на следующий день… я нашла квартиру, обзавелась енотом и познакомилась с любовью всей моей жизни.И совсем неважно, что квартиру я теперь снимаю со самым странным типом на свете, енота мне дала на время подруга, а на роль «любви всей моей жизни» претендуют сразу три парня.Я, Варвара Лгунова, справлюсь со всем!

7 июня

Сегодня было официально покончено с повторением паразитологии. Ура, товарищи, ура! Я вздохнула с облегчением, перекрестилась, будучи атеисткой, и на радостях решила приготовить мясо в горшочках.

Последние мы с Сенечкой случайно обнаружили во время генеральной уборки.

А генералили мы вчера.

Прибирались под великие страдания Дэна о том, что мы ему мешаем заниматься, и, вообще, у него всё лежит на своих местах. В момент последнего высокомерного заявления Сенека очень вовремя извлёк из обувной тумбы, где хвостатый паршивец под шумок решил оборудовать себе очередное жилище, железную кружку с засохшей булкой.

Я, иронично выгнув бровь, уставилась на Дэна.

— Гений господствует над хаосом, — не дрогнув, столь же высокомерно отрезал он и скрылся в своей комнате.

Доучивать паразитологию, дабы сегодня за завтраком гордо объявить, что мухи, вши и блохи успешно пройдены, закреплены в памяти и готовы для сдачи.

***

Я уже ставила глиняные горшочки в духовку, когда зазвонили в домофон. От неожиданности чуть не выпустила из рук один и чертыхнулась.

Не, пускай Дэн идёт.

У меня тут мясо и енот, который уже тянет лапы к крышечке и…

— Сенека, имей совесть! — я возмутилась, выдернула из-под самого чёрного носа последний горшочек и торопливо запихнула его к остальным в духовку. — Я пять минут назад тебе целую вареную курицу дала!

Енот, сидя на задних лапах и поджимая передние, скромно потупился.

— Что, всё съел?!

Я ахнула и перевела ошарашенный взгляд на его миску с водой.

Пустую.

— Ты пустишь меня по миру, троглодит хвостатый!

Сенечка презрительно фыркнул, а в кухню заглянул Дэн, поправил очки и непривычно растерянно проговорил:

— Варь, к тебе там пришли.

Будь на дворе тридцать седьмой год, то я решила бы, что чекисты, поскольку голос и вид моего соседа только их визиту и соответствовал. Однако год был не тот, поэтому я только вручила енота Дэну, как эстафету, и пошла узнавать, кто по мою душу явился.

Честное слово, лучше бы чекисты!

Но жизнь — увы и ах! — ко мне немилосердна…

В дверях светился от радости Вениамин собственной персоной.

При параде.

И с огромным букетом розовых роз.

И весь мой богатый словарный запас при взгляде на эту картину испарился как-то враз. Осталась только гулкая пустота в моей голове, а Веня…

…Веня ещё на второй неделе учёбы и знакомства решил окончательно и бесповоротно, что я — его судьба. Он решил и, как всякий уверенный в себе мужчина, действовать активно и решительно начал.

Девиз: «Вижу цель — не вижу препятствий» был его руководством к действию.

В прямом смысле слова.

Препятствий он не видел, никаких и никогда.

Контрольная по старославянскому, когда все активно переводят и выискивают глаголы? Пфф, фигня! Ради пятиминутного выступления двух музыкантов из ближайшего перехода — приглашение на свидание должно ведь быть эффектным? — все отвлекутся, проникнутся, умилятся, а главное Варечка согласится.

Варечка, правда, была согласна только зафитилить в него туфлей с пятнадцатисантиметровым стальным каблуком, поскольку в деканат вызвали нас обоих и сделанную, если не идеально, то почти, мою контрольную аннулировали тоже.

Или был ещё выдающийся случай.

Преддверие восьмого марта.

Нежные и хрупкие тюльпаны, открытки, страдальцы-мужчины и концерт внутри нашего любимого исторического факультета. Сооруженная сцена в одной из больших аудиторий и занавес-штора к ней. Все в приподнятом настроении ждут начала. Смеются, переговариваются, мужская часть нервно готовится. Первым, как и положено, с торжественной речью выступает декан. Шторы-занавесы медленно разъезжаются за его спиной, и мы видим растянутую на всю стену надпись: «Варенька, я тебя люблю!!!»

Большими алыми буквами.

С сердечками.

Можно не говорить, что декан, а заодно все остальные не очень были рады столь широкому жесту пылкого влюбленного?

Да и на меня, пытавшуюся слиться со стеной — и, вообще, не Варенька я! — тоже кидали взгляды, далёкие от радушных. Особенно декан, что от пошедшего не по плану мероприятия слегка так побагровел.

Прямо под цвет Вениной рубашки.

Которых у Вениамина Вассермана, к слову, было много.

Как и галстуков-бабочек, без коих из дома он, кажется, ещё ни разу в жизни не вышел. И меня не покидали смутные подозрения, что даже в яслях эта идиотская бабочка гордо украшала шею маленького Вассермана, а Соломония Яковлевна, повязывая её каждое утро, смахивала слезу умиления.

Такой ведь приличный и хороший мальчик.

Нарядный.

В меру упитанный.

Грустный Карлсон, как окрестили его на родном курсе. И не будем показывать пальцем, кто такой добрый и креативный подал идею к такому прозвищу. Эта страница истории навсегда останется покрытой мраком, и я ни за что на свете не признаюсь, что первой в порыве ярости Карлсоном его обозвала я.

Ну, а про грустного добавил кто-то из народа. Чётко, к слову, подметил, поскольку грустным Венечке ходить до скончания века или появления новой судьбы, поелику я этой самой судьбой становиться категорически отказываюсь.

Мы не совместимы.

Никак.

И дело даже не в росте, что у Вени метр с кепкой, отчего все разговоры у нас с ним получаются неравными, а его глаза не поднимаются выше моей груди, и не в том, что шевелюра у Вассермана рыжевато-морковного колера.

Просто… просто мне с ним неинтересно.

И душно.

Он душит своим вниманием, оглушает пафосными монологами, а от его нарядов у меня рябит в глазах. И главное, от его театральщины неизменно появляется желание провалиться под землю, попутно делая вид, что мы даже не знакомы.

Без театральщины же Веня не может.

И год назад, когда я только начала встречаться с Вадиком, Веня, упав на колени, отчаянно и драматично заявил, что он проявит выдержку и дождется того времени, когда я одумаюсь и вернусь к нему, потому что именно он, Вениамин Вассерман, а не презренный Вадик, любовь всей моей жизни.

Я тогда только глубоко вдохнула, шумно выдохнула и, обогнув Веню по дуге, молча прошла дальше, объяснять и спорить было бесполезно и себе дороже.

А теперь… вот сейчас на пороге квартиры, глядя на Веню, я это вспомнила и едва не расхохоталась.

Истерично.

Чёртов дневник!

Молодец, Варвара Алексеевна, захотела встретить любовь всей своей жизни?! Так получи и расписаться не забудь.

«Любовь всей твоей жизни» каким-то образом нашла тебя сама. Объявилась на пороге новой квартиры, и теперь мнётся в парадном оранжевом пиджаке, под которым кокетливо виднеется весёленькая рубашка в цветочек и, конечно, неизменная бабочка.

Фиолетовая.

И я, смотря на всё это, очень так хорошо поняла, почему даже вечно мрачный и невозмутимый Дэн проникся и изумился. Когда такое чудо объявляется на пороге твоего дома, остаться равнодушным нельзя.

Да.

— Вассерман, ты что здесь делаешь, а? — без особой радости, скорее мрачно, в духе Дэна, поинтересовалась я.

— Варя, я всё знаю! — патетично, будто только и ждал моего вопроса, воскликнул Веня и, простерев руки и букет в мою сторону, рухнул на колени.

Вздрогнули и я, и пол.

Пол от тяжести, а я…

Нет, ну ни за что не поверю, что только у меня есть пара косяков, кои мелькают сразу после этой прекрасной фразы. Все после слов: «Я всё знаю!» вздрагивают, вспоминают, что именно какая-то сволочь может знать и откуда, а потом быстренько прикидывают, где лучше прикопать труп этого всезнающего.

Так что повод вздрогнуть у меня был.

И ещё какой…

Но спрашивать — Что же ты, солнце рыжее, знаешь?! — я не стала. Сложив руки на груди, я ждала продолжения обличительной речи от артиста погорелого театра и тоскливо думала, что буду, кажется, не единственной зрительницей.

Угадала.

Из кухни на шум с бананом в руке выглянул Дэн, а на его штанине красочно висел Сенечка, что, имея на редкость целеустремленный вид, пытался вскарабкаться повыше, жадно тянул лапы к банану и тихо, но крайне возмущенно фыркал-сопел.

— Что, Канатчикова дача начала давать гастроли? — с интересом рассматривая павшего ниц Вассермана, хмыкнул Дэн.

Я закусила губу, дабы не рассмеяться.

Веня же поднял голову, с ужасом уставился на Дэна и, вопрошая, трагически провыл:

— Кто, Варечка? Кто это такой? — пошёл на понижение до страшного шёпота Вениамин, и… и его голос взметнулся обратно ввысь, до фальцета. — На кого ты меня опять променяла, о, Варвара?!

Дэн поперхнулся.

Сенечка, забыв на миг даже о банане, что уже был пару раз надкушен соперником, замер и покосился на Вассермана.

— Я знаю, как подло тебя бросил тот гадкий человек. Ты предпочла тогда его! Несмотря на все мои уговоры и предостережения, — продолжил трагедию в духе Шекспира Веня, по которому, судя по скрытым талантам, должны рыдать все театры мира, начиная с Большого. — Но теперь, обжегшись и зная, что я был прав, что я и, только я, сделаю для тебя всё в этом мире, ты снова выбираешь не меня? Ты ушла к вот этому?! Почему, Варя, почему?! Ведь я же люблю тебя! Боже, только ты знаешь, как сильно я люблю её!

Веня закатил глаза к потолку.

Зря.

Бога там точно нет.

И почему, если на то пошло, только боже?!

Весь исторический факультет, включая декана, тоже в курсе, Рома с Милой опять же знают, а теперь ещё и Дэн с Сенечкой в известность поставлены. На последних я и покосилась, помахала за спиной рукой, мол, валите отсюда.

Конечно, они меня сразу послушали и ушли.

Да-а-а, в моих мечтах.

В жизни эти двое меня нагло проигнорировали.

Продолжили с любопытством наблюдать за страдальческим монологом влюблённого, что обороты и риторические вопросы только набирал. Сенечка же набрал высоту, добрался-таки до банана, устроился с удобством на руках соседа, и… и с Дэном от этого самого банана они теперь откусывали попеременно.

И смотря на это всё, хотелось то ли заорать, то ли захохотать.

Кажется, на Канатчикову дачу первой уеду я.

— Варенька, я говорил с мамой, — Веня, не вставая с колен и выставив перед собой подобно щиту букет, пополз в мою сторону. — И знаю про твои проблемы с деньгами и жильем. Она согласна, чтобы ты переехала к нам. Она приняла мой выбор!

Ну как так-то, Соломония Яковлевна?!

Наша с вами, пускай, и единственная, но незабываемая встреча у дверей института успокоила меня, что вы будете стоять до последнего, умрёте, но золотце своё в мои алчные ручки не отдадите!

Я ведь поверила, а вы…

Вот и верь после этого людям!

–…мама поняла, как сильно я тебя люблю, когда я две недели отказывался кушать её бесподобный тейглах⁷! — Веня признался с гордостью.

Я не нашлась с ответом.

А Дэн скептически хмыкнул… почему-то над самым моим ухом хмыкнул, защекотал дыханием и едва слышно поинтересовался:

— Помочь или как?

— Или как, — также тихо пробормотала я. — Уйдите лучше.

Пожалуйста.

Но Дэн не ответил и не ушёл.

И пока он, кажется, о чём-то думая, стоял рядом дальше, Веня замер у моих ног и, вскинув вверх руку с букетом, закончил:

–…теперь я жду только твоего ответа, Варенька. Только от него зависит моя погибель или моё счастье, которое можешь даровать мне лишь ты. Ты переедешь к нам с мамой и будешь моей девушкой?

Вопрос повис во враз наступившей тишине.

Потонул в ней, а я неловко покачнулась назад, почти упала на руки Дэна. Он же удержал и за плечи обнял, а потом в сторону решительно отодвинул и, шагнув к Вене, присел около него.

— Слушай, кончай комедию играть, а, — как-то проникновенно и весьма угрожающе проговорил мой сосед, сообщил негромко, но твердо. — Варя никуда не переедет, и девушкой твоей она не будет.

— Почему это? — Веня, вскинув голову и сощурившись, губы обиженно выпятил. — Чем ты лучше меня?

— Ничем, — головой Дэн мотнул, пожал безразлично плечами, и договорил он холодно, но слишком уверенно. — Просто она уже моя девушка, и я тебе её не отдам.

***

Вениамин, откинув назад рыжий чуб, гордо удалился вместе с букетом и… моим хорошим настроением.

А к шести вечера вновь забарабанил по стёклам серый дождь, затянуло свинцовыми тяжёлыми тучами всё небо, что потемнело вдруг, надвинулось на землю, и, закрывая окно, я окончательно впала в тоску и меланхолию.

Не люблю дождь.

И Веню, после которого настроение стабильно в минус.

Ещё сосед удивил.

Можно сказать, защитил, ответил за меня, когда я не могла выдавить из себя и слова. И думается как-то неправильно, что Вадик вот так ни разу не поступил. Он презрительно кривился, издевательски смеялся, но никогда мне не помогал избавиться от Вени.

И надо сказать спасибо Дэну.

Только вот после дневного шоу он скрылся у себя, засел, кажется, дальше за свою биологию, и отвлекать его у меня чуть ли не впервые не хватало духу. Да и отыскать силы на пойти-постучать-поговорить у меня не получалось.

Поэтому спасибо я скажу завтра.

Да.

А сегодня… сегодня у меня была гора подушек, которые я накидала к открытому балкону, стащенный со стола ноутбук и мирно дремлющий Сенечка под боком, что в роли грелки ныне выступал.

Ещё телефон.

Я позвонила Миле, которая, однако, не ответила и из меланхолии меня не вывела, не согласилась с тем, что Веня — полный придурок, а я — не полная дрянь, игнорирующая порывы большой и светлой.

И устав слушать гудки, я отложила телефон.

Придвинула ноутбук.

Значит-с, Варвара Алексеевна, будем справляться сами и фильмами. Старыми, любимыми, проверенными не одной депрессией.

«Имитатор» с Уивер, «Игра» с Дугласом или «Сердцеедки» снова с Уивер?

Как в детстве, Эники-беники ели вареники…

Вышла «Игра».

***

Десять минут фильма, и в комнату со стуком заглянул Дэн.

— Да?

Сенечка, внаглую перебравшийся мне на живот, лениво открыл один глаз и чуть повернул голову.

Дэн же неожиданно спросил:

— С тобой можно?

Однако…

Я растерянно пожала плечами и спросила не менее растерянно:

— «Игру» с Дугласом смотрел?

— Нет.

Он подошел ближе, хмыкнул уже привычно, глядя на стоящий на импровизированном из подушек столе ноутбук, и рядом, скрестив по-турецки ноги, уселся.

— А как же биология? — я поддела, спросила, когда Николас ван Ортон прощался с женой, и покосилась на Дэна.

Улыбнулась.

Отвернулась, потому что моему соседу совсем не надо знать, что я рада тому, что он тут, пришёл, и тому, что я не одна. Это ведь очень важно, чтобы было с кем разделить тоскливый вечер и паршивое настроение.

— Достала. Там экология одна осталась, — даже в полумраке, при свете одного ноутбука было видно, как он болезненно поморщился, скривился. — Надо отдохнуть.

— Тогда отдыхай, — я согласилась и, потянувшись, перемотала на самое начало. — Смотри, я всё равно сто раз видела и ещё раз мне не надоест. Тут финал классный, ни за что не догадаешься! Но смотреть надо внимательно и с первой же минуты…

***

Оказалось, что с Дэном весело.

Интересно смотреть вдвоем.

Мы спорили о сюжете и героях, постоянно ставили на паузу, чтобы очередное предположение о том, что будет дальше, выдвинуть, заключали пари на щелбаны.

И смущения, что я всё это уже видела и знаю, не пришло.

Мы первый раз за всё наше недельное знакомство общались, смеялись, переругивались без настоящей ругани. Мы впервые говорили о чём-то большем, чем привычное и официальное привет-пока-ужин-обед-в-холодильнике-меня-сегодня-не-будет.

И… я не запомнила, когда заснула окончательно. Продолжал разговаривать голосом Дугласа ноутбук, а голова медленно опустилась на твёрдое, но теплое плечо.

Надежное.

Примечания

7

Тейглах (шарики в меду) — вид печенья, популярный в еврейской кухне. Представляет собой изделие из теста для хвороста, приготовленное в сахарном сиропе.