Мироздание

Рафаэль Май, 2012

Что может связывать молодую русскую художницу, готовящую свою первую выставку, и несостоявшегося американского писателя? Гадалку из Марокко и шизофреника из Лионской психиатрической больницы? Возможно, это нечто, что объединяет и события, происходящие на разных концах Земли: автомобильную аварию в Санкт-Петербурге, пожар в московской квартире и научную конференцию в Лионе… Череда случайностей и смертей сводит незнакомцев, которые не подозревают, что знакомы друг с другом задолго до судьбоносной встречи…

Глава 1

* * *

Она стояла на краю. Еще нигде жизнь и смерть не были так близко друг к другу. Вокруг и внутри — пустота. В ее жизни не было ничего, за что можно было уцепиться. Шаг назад — это шаг вперед. Шаг к жизни. Но сделать его — означало снова оказаться у пропасти и зависнуть над пустотой. Такой была ее жизнь. Не хватало смелости сделать этот прыжок, чтобы все закончить и умереть. И уже не оставалось сил отступить, чтобы жить.

Соленые, как море, слезы обжигали ее нежное лицо. Который раз она стояла тут… Сегодня она не оглядывалась назад не потому, что не хотела. Просто не на что было оглядываться. Снова и снова здесь ей приходилось осмысливать свою никчемность. Прыгни она вниз, никто и не заметил бы ее смерти. Такой же незаметной оставалась и ее жизнь.

Она чувствовала пустоту… Ощущала себя пустотой. И ее пугала лишь неизвестность, что ждала внизу. Но еще больше ужасала предопределенность, встреча с которой была неизбежна, не сделай она этого шага.

Она продолжала стоять под дождем, и капли этого дождя смешались с ее слезами…

* * *

Кэтрин стояла на краю пустой крыши. Она не раз наблюдала тут за вечерним и ночным небом. Всегда одна. Одна она была и сегодня. Только теперь она уже не собиралась провожать закат. В этот раз она хотела, чтобы закат проводил ее… Она устала. С каждым днем ей становилось все труднее придумывать оправдание собственной никчемности. Она еле держалась. И словно само небо, то самое небо — то единственное, что она любила в бессмысленной жизни — сегодня плакало вместе с ней…

— Привет!

— Питер! — вскинул Уолт от неожиданности. — Сколько раз можно говорить, прежде чем войти, надо стучать?!

— А сколько раз тебе можно говорить, что на меня все эти правила не распространяются? И вообще… Что ты тут сидишь в темноте, как летучая мышь? — Питер расправил шторы.

— Ты меня отвлекаешь, — угрюмо буркнул Уолт и продолжил работу с ноутбуком.

— Да что ты там делаешь? Все никак не расстанешься с безумной идеей написать книгу? — Питер замолчал в ожидании, как искривится физиономия друга.

— Знаешь, я никогда не сомневался в твоей способности выводить меня из себя. Но сегодня у меня отличное настроение. И даже ты мне его не испортишь!

— Так каков же сюжет? — спросил Питер, копаясь в завалах бумаг на столе

— Да.

— Действительно. Вполне логичный ответ.

— Ты меня отвлекаешь!

— Может, куда-нибудь сходим? Например, в бар? Сколько можно возиться с этим романом?

— Я только начал.

— Не ври. Ты пишешь его уже год.

— Тебе не понять.

— Может, попробуешь объяснить?

— Ты, кажется, собирался в бар, — наполнил Уолт.

— Да, с тобой! — Питер не отступал, ведь лучшей компании сегодня ему было уже не найти.

— Может, и вправду проветриться…

— Чувак, — друг хлопнул по плечу Уолта. — Кружка пива вдохновению не повредит!

Молодые люди вышли на улицу и направились в сторону местного бара. В это время ночная жизнь пригорода только начинала закипать, хотя она была далека от шумных будней мегаполиса.

* * *

В маленьком зале нарастала волна недоумения. Никто не ожидал, что обычный семинар превратится в горячую дискуссию. Не умолкали голоса ошеломленных студентов, а увлеченный монологом профессор продолжал поражать коллег собственными теориями. Казалось, семинар уже давно вышел за рамки темы, которая была предложена к обсуждению.

— Ну и с чего же, по вашему мнению, все началось, профессор Блек? — послышался чей-то голос.

— Предположим, была пустота, — на его предисловие послышалась чья-то ухмылка в виде короткого «И?».

— Позвольте мне продолжить… Итак, сначала была пустота. Но что такое пустота? Можно представить пустую емкость, пустой лист бумаги, но представить пустой мир весьма сложно. Не так ли? — профессор снова обратился к залу, но аудитория его решительно проигнорировала. — Сначала не было ничего, но раз ничего не было, не откуда было взяться и самой жизни. И откуда же тогда такое множество космических тел, звезд и планет, что мы даже не можем определить реальные размеры Вселенной: настолько она велика.

— И что вы хотите этим сказать? — неожиданно спросил профессор Беккер.

— Все имеет объемы, лишь в математике существуют неограниченные функции, которые уходят в бесконечность или приближаются к асимптотам, никогда не пересекая их. Я думаю, профессор Коул понимает, о чем я говорю, — и тут он обратил свой взгляд на математика, который продемонстрировал свое согласие кивком. — Конечно, вполне возможно, что и жизнь во Вселенной организована на аксиомах и теоремах высшей математики, и в поисках конца мира мы будем лишь бесконечно приближаться к его границам, но не сможем даже коснуться их. Если это так, что же находится за ее пределами? Кто сможет дать ответ на этот вопрос?

— Пустота или новая Вселенная? — кто-то из наиболее любознательных студентов, сидевших в зале, решил присоединиться к обсуждению.

— Ограниченность и узость нашего мировосприятия не позволяет нам оценить неограниченность и необъятность Вселенной, — профессор, не отвлекаясь на сказанное, продолжил свою мысль, — которая, как утверждает наука, возникла в результате Большого взрыва — катаклизма, вызвавшего появление огромного плотного раскаленного шара, — сказал он и, чуть-чуть отдышавшись, продолжил. — Но откуда взялся горячий огненный шар, если была пустота? Ведь как гласит закон сохранения: энергия ниоткуда не берется и никуда не пропадает. В пустом аквариуме сами по себе рыбки не появятся. Мы приходим все к большим противоречиям, — казалось, профессор хотел на этом закончить, но из зала послышался уже знакомый голос.

— Значит,если что-то и было изначально, так это все-таки хаос? — молодой человек оказался настойчивей. Ему не понравилось, что в первый раз его проигнорировали.

— Послушайте, вам не кажется, что мы все больше отдаляемся от предмета темы, которая здесь была открыта, — заявил профессор Конорз. — Время не резиновое. К великому сожалению, нам все-таки придется завершить нынешний разговор и все оставшееся время посвятить проблемам и возможностям использования математики в философии и психологии, ради чего мы собственно все здесь и собрались.

Но профессор Блек не обратил внимания на замечание своего коллеги и, найдя глазами в зале любознательного студента, переспросил молодого человека:

— Хаос?

— Хаос, — отозвался юноша, которому на вид было не больше двадцати. — Мир вращался в неупорядоченном скоплении энергии, фотонов и прочих мельчайших частиц. И время сумело расставить все по своим местам, превратив нашу Вселенную в русскую матрешку. Одна система вложена в другую: планеты — часть Солнечной системы, Солнце — часть Млечного пути, Млечный путь — одна из миллиардов галактик, которые вместе образуют Вселенную.

— Выскочка! — закатив глаза, шепнула подруге одна из студенток.

Взоры слушателей устремились в конец зала, откуда молодой человек обращался к докладчику. Профессор Конорз понял, что его попытки остановить дискуссию не увенчались успехом, и решил не продолжать, посчитав, что семинар уже и без того сорван.

— Возникает вопрос, в состав чего тогда входит Вселенная? — тема заинтересовала профессора Коул, и тот решил отвлечься от важного звонка. — Вряд ли она существует сама по себе. Ее возраст — всего лишь пятнадцать миллиардов лет. А что было раньше, до того как она образовалась? Кто стал ее прародителем?

— В вопросе об истоках жизни мы снова уходим в подобную зеркальному коридору бесконечность. Но что такое бесконечность? Еще одна абстракция, — профессор Блек, посмотрев на недовольного Конорза, решил завершить обсуждение. — И снова риторический вопрос, который не требуют ответа, ибо найти его — просто невыполнимая задача. Одной физики, математики и астрономии недостаточно, чтобы разобраться в том, откуда же все-таки взялась жизнь. И сегодняшнего семинара тоже явно не хватит. Обсуждение может затянуться на недели и месяцы. И я думаю, стоит закрыть эту довольно интересную тему, — профессор улыбнулся и поблагодарил всех присутствующих за внимание.

Однако публика осталась недовольна тем, что он оборвал на самом интересном моменте обсуждение проблемы, которой сегодня и вовсе никто не должен был касаться. Выходя из аудитории, профессор подхватил за руку любознательного студента:

— А вас, юноша, я попросил бы задержаться после семинара.

Через пару коротких выступлений конференц-зал опустел. Профессор Блек, воспользовавшись этим, принялся перебирать сборники лекций, а юношу попросил присесть.

— Вижу, вас интересуют темы, которыми обычно молодые люди вашего возраста не увлекаются, — он улыбнулся и окинул добрым взглядом двадцатилетнего парня, — и, видимо, увлекаетесь настолько, что наизусть выучили пару фраз из моей книги. Я весьма польщен, не всякий рискнет цитировать эти теории…

— Я знаю далеко не пару цитат и прочитал не одну вашу книгу, — уверил профессора юноша. — Интересует меня на самом деле гораздо больше, чем было охвачено сегодня.

— Могу я узнать ваше имя, молодой человек, — наконец спросил профессор.

— Меня зовут Лео. Я студент второго курса кафедры философии и культурологии.

— Любопытно…

— Я думаю, ваши теории поинтересней будут.

— Это уже далеко не теории, Лео…

— То есть? — юноша не совсем понял его слова.

— То есть придет время, и ты найдешь ответы на вопросы.

— На какие именно?

В зал вошла женщина средних лет с благородными чертами лица. Она прервала разговор со словами, что у нее для профессора срочное сообщение.

— Лео, я думаю, мы с тобой еще встретимся и многое обсудим, а сейчас я вынужден закончить наш разговор, — он мгновенно переключился на беседу с коллегой.

— Вам несказанно повезло, сегодня из Франции пришло приглашение на конференцию, которая состоится в Лионе 23 сентября. На ней будут присутствовать самые просвещенные умы, — женщина говорила крайне красноречиво. Она словно пыталась убедить профессора, хотя тот еще даже не дал ответа. — Будет около пятидесяти приглашенных ученых, которых посчитали опережающими свое время. И в их числе оказались вы.

— Заманчиво, но меня давно не интересуют сборища мыслящей интеллигенции. Это скучно. Обычно там никто никого не слушает. И на это конференции каждый будет увлечен своей теорией. А я уже давно не стремлюсь ничего никому доказывать.

— Вы не понимаете: вы получили право на слово!

— Я давно сам дал себе это право! — профессор слегка повысил голос.

— С вами на конференцию отправится один одаренный студент, которого вы сами выберете. И если откажетесь от участия, то лишите кого-то возможности увидеть Францию, попробовать на вкус науку.

— Наталия, послушайте меня. Одаренных студентов здесь нет, — профессор замолчал. В его голове запустилась мельница каких-то мыслей. Прошли считаные секунды, и он выдавил:

— Я подумаю, — пообещал он коллеге.

Профессор сверил время со своим расписанием и, осознав, что уже опоздал на лекцию, поспешил к выходу.

* * *

Питер и Уолт опустошили пару бокалов в баре и отправились в супермаркет за пивом, чипсами и прочей ерундой, кишащей консервантами. Вернувшись домой, они оживленно обсуждали, сидевшую на кассе брюнетку с такими же большими глазами, как и ее декольте. Но тема быстро сама себя исчерпала. Осознав, что бильярдные шары намного интереснее шаров пятого размера, друзья направились в комнату отдыха, где располагался бильярдный стол. Прежде чем разыграть первую партию, Питер решил поведать о своих трудностях:

— Понимаешь, Уолт, у меня очень серьезная проблема. И мне нужен совет, причем не кого-то, а самого близкого друга.

— Если ты решил сделать что-то противозаконное, я тебе в этом не помощник и не советчик! — пошутил Уолт.

— На самом деле, я не знаю, как сделать выбор, от которого будет зависеть вся моя жизнь, ну или ночь. Понимаешь?

— Пока не очень, — Уолту показалось, что Питера и правду что-то беспокоит, поэтому приготовился слушать.

— Значит так. Есть Джоан: у нее большая грудь, но кривые ноги. Есть Саманта: у нее шикарные ноги, но нет груди. Есть Хилари: у нее огромная грудь, длинные ноги, но кривое лицо. И есть Оливия: кроме зоны экватора, больше никаких достоинств, — Питер увидел, что приятель купился на его обманку, и принялся смеяться.

— И как я умудряюсь еще дружить с таким придурком! — Уолт глотнул пива. — Я ведь и вправду подумал, у тебя какие-то проблемы.

— Послушай, я всего лишь хочу, чтобы ты наконец расслабился.

— Если хочешь, чтоб я расслабился, давай поиграем в бильярд.

Друзья вооружились кием. И Уолт завел разговор, за которым они оба забыли о своем намерении поиграть.

— Питер, тебе не кажется, что ты растрачиваешь себя?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты ничего не ценишь. Даже свою жизнь. Ничего не боишься. Даже смерти.

— Я тебя поправлю, смерти в первую очередь.

— Я продолжу! — Уолт осуждающе взглянул на друга. — Никого не ценишь. Никого не любишь. И тебя никто не любит. Тебе никто не нужен. И ты никому не нужен.

— Знаешь, дружище, я по этому поводу не переживаю, — с некоторой ухмылкой выдал Питер.

— Ты прожигаешь жизнь! — вскрикнул Уолт.

— Зато как красиво я это делаю! — Питер повысил голос в ответ.

— Ты все время шутишь! Я не хочу сказать, что это плохо. Просто есть вещи, к которым нужно относиться серьезней.

— Не в моем случае. Для меня жизнь — шутка сама по себе.

— Эти твои постоянные устремления доказать что-то людям. Вспомни, сколько раз ты ломал ноги. Семь, Питер! Семь раз, и это за три года.

— Это всего лишь экстремальный спорт, — возразил Питер.

— То, что ты называешь экстримом, толкает тебя к самому краю.

— Не говори ерунды. Я же не против того, что ты запираешься в своей комнате в попытках что-то написать. Вспомни, когда ты последний раз по-настоящему оттягивался. И вообще, ты хоть раз развлекался так, чтобы срывало крышу? Вокруг тебя кипит жизнь, а ты лишь за этим наблюдаешь и пишешь свои книжки, выдумывая всяких героев, вместо того, чтобы быть героем в приключенческом романе под названием «реальность». Ты лишаешь себя жизни только для того, чтобы дать ее тем, кого не существует. Я говорю о твоих героях. Но запомни, они — всего лишь вымысел, а ты вполне реален.

— Я занимаюсь тем, что мне нравится!

— Так и я! Ты прав. Я ни о ком не думаю. Потому что незачем, — на лице Питера наметились морщинки от возмущения. — Я сам по себе, хоть и вращаюсь постоянно среди людей — среди очень даже милых девушек, которым, определенно, нравлюсь. А ты добровольно себя изолируешь, скрываешься от мира. Словом, прячешься. И, судя по всему, тебе тоже никто не нужен, кроме этих твоих книжек… Ты закончил хотя бы одну из них?

— Об этом я и хотел поговорить до того, как сбился с мысли.

— Тогда с этого и стоило начинать, а не читать мне нотации про мою распущенную жизнь, — Питер расслабился и сбавил тон. — Что там с твоим остросюжетным романом?

— Помнишь, год назад я начал писать книгу о людях, которых загадочным образом сводит судьба? — спросил Уолт.

— Да, что-то припоминаю, — на самом Питер ничего не помнил.

— Не знаю почему, но книгу закончить я так и не смог.

— Может, ты просто выбрал неподходящий сюжет?

— Тогда я тоже так думал. Решил, что кончилось вдохновение, что нужно подождать, сделать перерыв, и после мысли появятся сами по себе. Но ничего не вышло. Прошла неделя, другая, месяц, а идей никаких.

— И? — Питер не мог понять, что до него хочет донести Уолт.

— И я решил бросить эту идею, хотя сам замысел книги мне очень нравился. Начал другую. Это роман о девушке, у которой вся жизнь складывается не так, как она хочет. И вот сейчас она стоит на крыше и думает о том, чтобы спрыгнуть.

— А дальше?

— А что дальше я сам не знаю.

— Так придумай что-нибудь!

— Вся сложность в том, что я не знаю, прыгнет она или нет. Ты видишь, я снова не могу закончить книгу, как и ту, за которую взялся в первый раз.

— А я-то чем могу помочь? Ты мне предлагаешь дописать за тебя книгу?

— Да нет же! Просто иногда мне кажется, что сюжеты рождаются не изнутри, не из воображения, по крайней мере, не из моего, это точно. Словно я выхватываю какие-то идеи из воздуха. Как будто не я пишу книгу, а книга пишет себя, а я лишь нажимаю на кнопки клавиатуры.

— Дружище, может быть, у тебя…Как там у писателей это называется, творческий кризис?

— Если бы…

— Слушай, а ты не думал о том, чтобы сменить занятие. Может, это не твое?

— Я должен закончить эту книгу. И я это сделаю, — с уверенностью сказал Уолт и добавил. — Но как я пока сам не знаю.

— Может, скинуть ее с крыши как-нибудь красиво в твоей книге? И будет яркий запоминающийся конец, — Питер не смог удержаться от шуток, за что был одарен презрительным взглядом.

— Спасибо, но я думаю, она сама решит, прыгать ей или нет, — Уолт ответил другу шуткой в его же духе.

Так они закончили разговор и вспомнили, что хотели сыграть пару раз в бильярд, но Питер передумал. Он предложил пить пиво и щелкать каналы спутниковой антенны: ночной образ жизни не давал ему приблизиться к телевизору ближе, чем на два шага. И это был его шанс. Уолт не стал возражать, и они вернулись в гостиную.

В комнате был беспорядок, собственно такой, какой и должен быть в квартире двоих холостяков. Вещей, принадлежавших Питеру, было немного — так редко он бывал дома, а когда появлялся, то скорее напоминал гостя, нежели хозяина. Зато кругом были разбросаны вещи, говорившие о том, что здесь живет кто-то, кто очень любит книги. В домашней библиотеке Уолта их было столько, что впору было открыть книжную лавку. Но что касается молодого писателя, то сам он чужие творения читать не любил: немного находилось романов, которые действительно могли его впечатлить.

Книги были повсюду: на стеллажах, в шкафах в гостиной, в кабинете, на чердаке. Ими был завален и журнальный столик. Ничто, по мнению Уолта, не могло придать уюта дому так, как они. Годами на полках скапливалась пыль, страницы бумажных романов желтели, но с каждым разом книг становилось все больше. Среди всего множества произведений можно было найти сочинения и классиков, и современников. Одни и те же издания порой встречались несколько раз, но в разном переплете. А авторов многих книг Уолт даже и не знал. Иногда он сам удивлялся, что в его огромной коллекции находились произведения неизвестных ему писателей. Во всем остальном их квартира напоминала сотни других ничем не приметных квартир: те же стены, та же мебель, семейные фото на тех полках, которых не касались книги…

Друзья не могли поделить пульт управления, и потому переключали канал за каналом в поисках чего-то, что понравилось бы обоим. Но слишком уж разными были их интересы… Потягивая пиво, Питер остановился на рекламе, в которой силиконовые красотки расхваливали на непонятном ему языке гель для увеличения груди. Уолт смотрел на друга и пытался угадать, что у него стекает по подбородку: пена от пива или слюна от вида той искусственной блондинки, которая вот уже пятнадцать минут убеждает зрителей, что ее прелести натуральны. Отняв у друга пульт, Уолт случайно нажал на кнопку, попав на специальный выпуск новостей. Взволнованный диктор говорил что-то по-французски, а на экране мелькали странные картинки.

— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил друга Питер.

— Я не силен во французском. Давай дальше, — посоветовал Уолт.

Питер нажимал на кнопки в поисках подходящего канала, но вместо изображения то и дело появлялся серый экран и шипели динамики, будто что-то случилось с антенной. Щелкнув по кнопке еще пару раз, он снова попал на франкоговорящего диктора, а затем нашел еще пару работающих каналов.

— Странно, — Уолт нарушил молчание. — Везде одно и то же показывают.

— Чертова антенна! — выругался Питер. — Каждый месяц платим деньги за то, чтобы из сотни каналов смотреть от силы пять и то на китайском и французском языке.

Наконец они наткнулись на местные новости. Из того, что друзья услышали в выпуске, они поняли мало, но даже это немногое действительно их напугало.

* * *

Дождь становился все сильнее. В небе сверкали молнии. От грома гудело в ушах. Но ей не было страшно. Своей судьбы она боялась куда больше, чем стихии.

Вокруг не было ничего. Только она и дождь. Ничто не могло ей помешать сделать то, что она давно задумала. Но она продолжала сомневаться. Прыгнуть или нет?.. Она не подозревала, что шагнуть будет настолько сложно.

Где-то вдалеке небо растворялось в розовых бликах осеннего заката. Она вспоминала, как любила осень и проливные дожди. В непогоду ее жизнь переставала казаться такой унылой, какой была на самом деле. Осенью все умирало. И каждый раз угасала и она, становясь по-настоящему счастливой.

— Может, ради того чтобы еще раз увидеть закат, и стоит жить. Если никто не забирает у меня право дышать, значит, еще не произошло что-то важное. Может, я не сделала все, что должна, — думала она. — Найти бы смысл…

* * *

Она пыталась найти смысл жизни, которую считала бессмысленной. Вспоминала, как прошли двадцать шесть лет…

— Эй, Уолт! — крикнул Питер.

— Ну что?

— Я уже десять минут с тобой разговариваю, а ты меня не слушаешь.

— Извини… Ушел в себя. Так о чем ты говорил?

— О новостях. Тебе не кажется это странным?

— Что именно?

— Как может быть такое, что все часы показывают разное время?

— Хм, — Уолт мыслями был где-то очень далеко. — Давай обсудим это позже. Извини, но, кажется, у меня появились кое-какие мысли. Так что я пойду.

— Ты о чем?

— О Кэтрин.

— Прости…

— Ко мне пришла муза. Проснулось вдохновение. Называй как хочешь. Я пошел к себе.

— Ты оставляешь меня одного?

— Нет. Как я могу так с тобой поступить? — Уолт переключил канал, где Бетани, так звали ведущую магазина на диване, уже перешла к рекламе гелей против целлюлита. — Вот она и составит тебе компанию!

— Ты смеешься? — не дожидаясь ответа, Питер вздохнул и добавил. — Не хотел, но, видимо, так придется тащиться в клуб и очаровывать там кого-нибудь.

— Я уверен, что это вынужденная необходимость…

Друзья пожали друг другу руки и попрощались. Уолт направился в кабинет, а Питер — прямиком к ночным приключениям.

Когда они увидятся снова — было не известно. Перед последней их встречей Питер отсутствовал дома почти четыре недели. Но Уолт никогда не спрашивал друга, почему тот не появлялся так долго, где он жил и чем занимался все это время. Ему было мало известно о приключениях друга, и он никогда о них не спрашивал, но с удовольствием слушал, если тот сам рассказывал сумасшедшие истории своей жизни.

Уолт был рад тому, что теперь тишины, которая ему была так необходима, будет достаточно. Впервые за последнее время в его голове закрутилось столько мыслей, что понадобилось бы немало времени и усилий, чтобы собрать их воедино.

Когда он зашел в кабинет, было около пяти часов ночи. Самое время для творческих свершений. Кабинет был небольшой, но уютный. Мебель из красного дерева, запах старых книг — все это способствовало рабочему настрою Уолта. Он сел за стол, устроился поудобнее, зажег настольную лампу и приступил к работе. Клавиатура защелкала с такой скоростью, что в тексте то и дело мелькали опечатки. Но Уолт исправлял ошибки так же быстро, как и допускал их.

Кэтрин пыталась найти смысл жизни, которую считала бессмысленной. Она вспоминала, как каждый вечер возвращалась домой после работы, которую ненавидела ничуть не меньше, чем саму себя. Она никогда не торопилась. Дома ее никто не ждал. Лишь серые стены, в которых она жила уже девять лет. Она вспоминала, как шла по безлюдным улицам. Как заглядывала в окна и подсматривала за незнакомыми людьми. Ежедневно она осознавала, что мир меняется, а вместе с ним меняются и люди. Не менялась лишь она, неизменной оставалась и ее жизнь. Так каждый вечер она открывала дверь своей небольшой квартирки. Проходила в гостиную. Садилась в кресло. Закрывала глаза. И слушала тишину. У нее всегда было тихо. Настолько, что иногда становилось страшно. И тишину эту нарушало лишь тиканье часов — единственное напоминание о том, что у дома есть хозяйка.

Кэтрин вспоминала, как наступало утро, и она снова, не спеша, шла на работу. Как наблюдала за прохожими и фантазировала… О том, что в этой толпе мимо нее, уже сотни раз проходит незнакомец, совершенно чужой человек, который может стать для нее самым близким. Она представляла, как он то и дело идет ей навстречу, но почему-то каждый раз они проходят мимо друг друга. Словно сама судьба отказывается их сводить. Кэтрин мечтала о том, что этот незнакомец ищет ее и не может найти. И каждый раз, когда они сталкиваются с ним, он думает о том же, что и она. А потом она с ужасом осознавала, что они никогда так и не узнают друг друга.

Вечером она возвращалась домой и вспоминала, как всего полчаса назад видела десятки людей в метро, совершенно непохожих друг на друга. Она смотрела на них и понимала, что у каждого своя судьба. Кто-то через несколько лет подарит жизнь гению. Кто-то эту жизнь отнимет. Кто-то выиграет. А кто-то проиграет победителю. Она понимала, что все эти люди незнакомы друг с другом, но жизни их взаимозависимы. И, возможно, незнакомцы, стоящие рядом друг с другом, совсем не подозревают о том, что судьбы их еще не раз пересекутся.

И она сравнивала. Сравнивала себя с другими. Вот кто-то спешит домой к любимой семье, а кто-то, как и она сама, возвращается туда, где никто его не ждет…

* * *

Всему приходит конец. Ничто не может быть вечным: не вечен человек, не вечен и мир, в котором он живет. Мироздание подобно консервной банке или термической упаковке имеет свой срок годности, но какой — не знает никто так же, как никто не знает «дату изготовления» нашего мира. Прогнозы пытается сделать всякий, кого забавляет эта тема. Гипотез о гибели человечества, пожалуй, столько же, сколько и мнений по поводу возникновения жизни на Земле. Главный вопрос, которым стоит задаться: «Уничтожит человек себя сам или просто обратит против себя высшие, более мощные силы?»

Сколько нам ещё осталось? Наши амбиции не позволяют нам представить, что завтра нас не будет, что уже и само завтра может не наступить. В поисках источника вечной молодости мы не задумываемся о том, что вечная жизнь и бессмертие могут нам никогда не пригодиться.

Мы настолько заняты своими повседневными заботами, насущными проблемами, что нам в голову не закрадывается мысль о том, что рано или поздно придет время отвечать за все. Наступит день, когда все, чего достигло человечество, исчезнет в одночасье. Тупик, из которого не будет выхода, — вот что ожидает нас, если мы будем жить, как жили раньше, не задумываясь о будущем, о грядущих переменах и последствиях, которые окажутся платой за все промахи и грехи человечества. Нам не удастся миновать кризиса, но если каждый задумается и сделает свой вклад, то мы сумеем отодвинуть сроки конца света на пару тысячелетий. Если же нет, то мы умрем, а вернее сказать, уничтожим сами себя или, по крайней мере, поспособствуем этому. И что же тогда от нас останется? Пыль, газ, пустота? История, которую мы творили своими руками и передавали из поколения в поколение, будет погребена вместе с нами. Полное забвение — вот что ожидает каждого человека и всю человеческую цивилизацию в целом. Нашу историю придадут вечности.

И, возможно, все начнется заново. Появится новое Солнце, новая Земля. Первые бактерии, простейшие, человекообразные обезьяны, неандерталец, гомо сапиенс. Снова эпоха динозавров, ледниковый период, первобытное общество, общинный строй. Древняя Греция и Египет, эпоха фараонов, античный мир, Ренессанс и Просвещение, время технологического подъема. Первая и Вторая мировая война, революция, промышленный переворот, новые Хиросима и Нагасаки, Чернобыль. Новый Колумб, Эйнштейн и Гагарин. Новый да Винчи, Моцарт и Бетховен. Новый Наполеон, Сталин и Гитлер.

Снова долгий и мучительный ход эволюции — подъем, расцвет, кризис и гибель человеческой цивилизации. Может быть, человечество проходит одни и те же фазы цикла и подобно тому, как исчезали Атлантида и Майя, один раз в несколько миллионов лет исчезает и все человечество. Может быть, мы даже не подозреваем, что оно из раза в раз проходит один и тот же путь и, совершая снова и снова одни и те же ошибки, приходит к концу света. Конечно, трудно представить себе, что до нас так же, как и мы, жили люди. Они так же развивались и совершенствовались, у них была своя история и гении. Они так же, как и мы, прожили две тысячи лет и застали технологическую эру, а затем прекратили свое существование, не оставив после себя ничего, никаких следов и подсказок. Звучит это почти фантастически, но, как и любая гипотеза, эта мысль имеет право на жизнь.

— Привет! — послышался знакомый голос.

Лео отложил книгу и повернулся в сторону гостьи.

— Привет, Марта. Не заметил, как ты вошла.

— Я тебя не отвлекаю? Ты, кажется, с кем-то разговаривал.

— Я читал.

— Я проходила мимо и решила заглянуть. Может, сходим куда-нибудь? В кино, например. Как ты на это смотришь?

— Нет, — Лео отказался, но, осознав, что был слишком резок, добавил. — Сегодня никуда не хочется. Много дел.

— Тогда, может, просто прогуляемся, поболтаем, — предложила девушка, уже не рассчитывая на положительный ответ.

Лео увидел ее растерянный взгляд и подумал, что отказывать будет некрасиво.

— Только если ненадолго. Мне сегодня нужно кое-что сделать, — сухо вымолвил он.

На лице девушки заискрилась неподдельная радость, какая бывает у ребенка, выпросившего новую игрушку. Лео очень редко удавалось вытащить из дома. Он не был домоседом, но его слишком увлекала философия и психология, и потому он предпочитал оставаться наедине с книгами, нежели с людьми. Находилось не так много друзей, которые разделяли его интересы. Марта как раз и была тем самым человеком, которому можно было доверить свои мысли. Однако она была скорее хорошим слушателем, нежели хорошим собеседником. Лео же иногда хотелось побывать в иной роли, но едва ли сокурсница могла его удивить своими знаниями. И сама понимая это, она предпочитала молчать.

Лео предупредил родителей, что не задержится, и направился к выходу вместе с Мартой. Было уже поздно. Улицы опустели. Звезды усыпали темное небо. Судя по их количеству, на нем не было ни облачка. Вечерняя прохлада напоминала о том, что уже наступила осень.

Они шли по аллее, вдыхая свежесть сентябрьского месяца, и молчали, пока не оказались в небольшом сквере. Усевшись на лавочки, они стали любоваться небом, которое тут казалось еще более красивым, чем где-либо еще.

* * *

Роза и Света уже третий час обсуждали предстоящую выставку. Они не могли определить, какие стены будут лучше сочетаться с картинами, над которыми Роза работала с момента окончания художественной школы. С подругой они тщательно выбирали место, где впервые будут выставлены двадцать лучших работ художницы. Она первые собиралась показать себя и свои произведения миру, и потому хотела, чтобы все прошло идеально.

Роза последовала совету своего преподавателя и решила проводить выставку в Санкт-Петербурге. Было очевидно, что Москва не так дружелюбна, как Северная Пальмира, и среди сотни молодых таких же талантливых, как и она сама, художников крайне высок риск затеряться. Роза давно мечтала заявить о себе, но сделать это во всеуслышание не давала нехватка денег. Лишь когда на помощь пришла Света, ее лучшая подруга, которая и нашла спонсора среди своих богатых поклонников, мечта стала осуществима.

Выставочный зал, на котором они остановили свой выбор, был скромный. Поэтому Розе пришлось отобрать среди шестидесяти своих работ только два десятка. Но это ее нисколько не огорчило: она с энтузиазмом взялась за оформление зала, чем заразила подругу, с которой они теперь вместе ломали голову. Света хоть и не очень смыслила в искусстве, но кое-что она все-таки понимала, например, как важно создать атмосферу, которая наилучшим образом сможет отразить содержание картин и настроение художника.

— Может, сделать стены пурпурными, — предложила она.

— Ты серьезно?

— Пурпурные стены создадут атмосферу, — Света не успела договорить.

— Публичного дома, — перебила подругу Роза и добавила. — Еще скажи, что они наилучшим образом отразят творческое «Я» художника.

— Ну почему сразу публичного дома? Я бы сказала атмосферу… атмосферу, — она пыталась подобрать нужные ей слова, — интимности, что ли.

— Конечно, давай превратим выставочный зал в русский Амстердам, — Роза улыбнулась и добавила. — Я думаю, приглашенные гости не оценят.

— Ты же художник. Откуда в тебе столько пошлости?

— Это мой единственный шанс. Меня ждет или признание, или провал. Если сейчас ничего не получится, то, скорее всего, не получится никогда. А признания мне не добиться, если мы оформим зал в стиле улицы красных фонарей.

Подруги задумались. Света, достав из сумочки пачку сигарет, предложила:

— Может, немного отдохнем? На усталую голову лезут бредовые мысли, которые кажутся креативными.

— Не знаю. Выставка уже скоро, а у нас пока ничего не готово. Столько всего еще нужно сделать. И времени не хватает.

— Это точно, — согласилась Света. — Если хочешь, давай продолжим, только на воздухе. Надоело в четырех стенах сидеть. Голова болит.

— Хорошо.

Подруги вышли из небольшого домика, который принадлежал одному из любовников тридцатилетней красотки, и расположились на летней веранде. Света медленно сделала пару затяжек, а Роза принялась рассматривать усыпанное звездами небо.

* * *

Первым нарушил молчание Лео?

— Знаешь, что меня всегда поражало?

— Что? — Марта знала, что сейчас Лео скажет что-то, что ей, как всегда, понравится.

— Небо… Что такое небо? — он задал вопрос, на который сам же и ответил. — Небо — это вечность. Оно будет всегда, даже когда нас не станет, не станет наших детей.

— Всегда, — добавила Марта.

Они оба замолчали.

— А звезды… Они смотрят на нас. Как и мы на них. Но видят гораздо больше. Они наблюдают за нами уже тысячи лет. Они многое видели и еще многое увидят, — Лео задумался. — И этим взглядам, нашим и звезд, никогда не суждено встретится.

— Забавно, — Марта воспользовалась моментом. — Ты говоришь о них, как о людях.

— Да. Мы очень похожи, — хотя Лео отвечал, мыслями он был где-то очень далеко.

— Смотри! Звезда падает! Скорее загадывай желание! — вскрикнула Марта. Она увидела, как точка на небе превратилась в светящийся хвост и затем погасла.

Она восторженным взглядом проводила мелькнувшее на мгновение светило и закрыла глаза. Лео впервые посмотрел на подругу. Та загадывала желание. Он улыбнулся и снова устремил взгляд наверх.

* * *

— Ну что? Успела загадать желание? — спросила Роза.

— Я тебя умоляю. Ты веришь в эту ерунду? — Света усмехнулась.

— Конечно. А вдруг сбудется…

— У меня никогда не сбывается.

— А ты загадывала? — поинтересовалась Роза.

— Да.

— И? Что за желание?

— Неважно.

— Не люблю, когда ты оставляешь вопросы без ответа.

— Знаешь, о чем я подумала. Иногда нам доводится видеть как, падая, гаснет звезда, прямо как сейчас, — Света стряхнула пепел. — Она находится от нас на расстоянии миллионов километров и кажется крошечной в сравнении с Солнцем. Для нас это всего лишь зрелище, редкое, но красивое, и мы спешим загадывать желание. Но не думаю, что если бы то же самое произошло с нашим Солнцем, мы также восторженно смотрели на происходящее.

— Пожалуй, — согласилась Роза.

— Его угасание стало бы нашей гибелью. И, возможно, также падение неизвестных для нас звезд становится гибелью для таких же неизвестных, как и сами эти звезды, планет и цивилизаций, — Света произнесла это так цинично и равнодушно, словно рассказала анекдот.

— Не думала, что, — Роза посмотрела на подругу.

— Что я могу думать о чем-то, кроме денег и бриллиантов? — Света затушила сигарету и продолжила. — Может быть, существует множество звездных систем, подобных нашей солнечной. И разные планеты, бесконечно удаленные друг от друга, имеют схожую с нашей Землей структуру: атмосферу, флору и фауну. Наверняка полноправные обитатели этих планет считают себя единственными во Вселенной, как и мы. И наше родное Солнце кажется им таким же крошечным, как и нам все остальные звезды. Миллионы уникальных миров, о которых мы ничего не знаем…

Роза нравился монолог Светы, поэтому она не перебивала.

— То есть не исключено, что одновременно, параллельно существуют сотни внеземных цивилизаций, которые развиваются аналогично человеческой. Каждый раз, когда гаснет какая-то звезда, приходит и закат неизвестной цивилизации. И когда погаснет наше Солнце, для нас наступит конец света, а где-то очень-очень далеко другие в этот момент загадают желание, — Света ухмыльнулась. — Наверное, так происходит каждый раз, когда зажигается новая звезда, зарождается новая жизнь. И сейчас население какой-нибудь планеты в одной из двухсот миллиардов галактик находится на стадии первобытного общества. Сотни планет… Миллионы цивилизаций… Среди которых, возможно, мы долгожители. Просто наше время пока не пришло: Солнцу рано гаснуть….

— Не знаю даже, что сказать! — Розу переполняли эмоции.

— Ничего и не надо говорить, — подруга укуталась пледом.

— Все это как-то не очень похоже на тебя…

— Это все свежий воздух, — Света взглянула на юную подругу, снова достала из сумки пачку и нервно выкурила последнюю из оставшихся сигарет.

* * *

Лео и Марта продолжали глазами изучать точки на небе.

— А чем мы похожи? — она не выдержала и спросила.

— Кто?

— Люди и звезды.

— Сложно объяснить.

— А ты попробуй, — она настаивала.

— Представь, что погаснет звезда. На небе на одну точку станет меньше, но ты этого не заметишь. Небо не поменяется. Не поменяется и Вселенная. Так?

— Так.

— Так и тут на Земле. Если ты умрешь, мало кто заметит это. Мир почти не изменится… И Вселенная тоже. Люди будут жить как жили. И даже те, кто когда-то тебя любил, со временем забудет.

Все, о чем Лео говорил, всегда было очень сложным. Иногда его было невозможно понять. Но сегодня его слова были понятны Марте как никогда.

* * *

— Зря ты не загадала желание, — сказала Роза.

— Точно! Почему мне это раньше не пришло в голову? Именно так мы и сделаем! — Свету будто осенило.

— Что ты опять придумала?

— Млечный путь. Мы создадим в зале площадью сто квадратных метров иллюзию открытого космоса. Только представь, какая будет красота!

Роза уже и забыла, что десять минут назад больше всего ее волновала выставка. А Свету настолько увлекла новая мысль, что она мгновенно переключилась с внеземных цивилизаций на вполне земные вопросы.

— Вот увидишь, это будет просто нечто! Ночное небо, звезды, — не переставая, твердила она.

— Ты предлагаешь…

— Да, именно это, — Света даже недослушала. — Я все возьму на себя. Соглашайся!

Она отчаянно пыталась убедить подругу-художницу. Но Роза не могла сразу дать согласие. Она привыкла все тщательно взвешивать, прежде чем принимать окончательное решение, и иногда думала так много, что в итоге ничего не успевала делать. Роза представила, как в иссиня-черных красках зажигаются созвездия Ориона, брезжит бликами звездная пыль, комета прошивает иллюзорное небо — и так в выставочном зале все обретает невесомость. Предположив, какой будет реакция посетителей выставки, когда границы замкнутого пространства сотрет иллюзия открытого космоса, она наконец решила дать добро.

— Я согласна.

— Отлично, значит, завтра же, когда прилетим в Петербург, я вызову дизайнеров. И можно будет приступать к списку гостей и подготовке приглашений, — с абсолютным удовлетворением заявила подруга.

— Как тебе пришло такое в голову?

— Звезды подсказали, — Света улыбнулась.

Они обе снова вонзили взгляд в ночную бездну, но каждая задумалась о своем. Свету унесли творческие мысли. А о чем думала Роза, стало ясно лишь позже, когда она начала бормотать:

— Смешно…

— О чем это ты?

— Я подумала… Вот мы сейчас сидим и смотрим на звезды. И наверняка кто-то за сотни километров отсюда тоже разглядывает небо и думает о том же самом, что и мы, — сказала Роза почти шепотом.

* * *

— Может, на эти же точки смотрит кто-то с другой планеты и думает о том же, что и мы. Мы не видим друг друга, но есть нечто, что всех нас объединяет: наши взгляды устремлены к одним и тем же звездам, — пока Лео рассуждал, он ни разу не взглянул на Марту, но ощущал, что эти слова западают глубоко в ее душу. — Наверное, мы смотрим на те звезды, которые разглядывали сотни лет назад еще в прошлой своей жизни. Их наверняка рассматривали наши родители. Ими будут любоваться и наши дети. Звезды видят разные поколения людей, а люди видят одни и те же звезды. Забавно. Правда?

— Забавно, но не это.

— А что же? — спросил Лео, хотя ответ на этот вопрос его ни капли не интересовал.

— Твои мысли. Вот что забавно, — Марта произнесла эти слова так тихо, что он еле их разобрал. — Ты странный…

И действительно в ее словах была некоторая правда. Странный, именно так называли Лео те, кто не мог его понять. Он был другой. И, казалось, мир его не принимал. Никто бы и не подумал, что быть как все в его возрасте на самом деле так сложно. Он стал индивидуальностью, которая была вынуждена оставаться в тени жизни, в то время как у заурядностей эта жизнь била ключом. А он всего лишь мыслил по-другому и много раз пытался сделать себя похожим на остальных. Его желание было очень простым — ему всего лишь хотелось быть, как все, мыслить и относиться к жизни, как все. Лео мечтал жить по-другому, а для него это значило — жить как все. Но чем больше он пытался стать похожим на других, тем больше становилась пропасть, которая отделяла его от окружающих. Чем больше он старался думать, как сверстники, тем сильней его размышления отличались от их мыслей.

— Извини, мне пора! — Лео не стал ничего отвечать, а решил лишь попрощаться.

— А знаешь, что еще интереснее? — она бросила напоследок, — То, как ты разговариваешь.

— Что ты имеешь в виду?

— Твой разговор больше похож на монолог. Не знаю, заметил ты или нет, я не так много говорю, но даже то немногое, что я решаюсь тебе сказать, ты словно не слышишь. Задаешь вопросы и часто, не дожидаясь ответа, сам же на них отвечаешь. Ты ведешь диалог скорее с самим собой, чем с реальным человеком, — Марта сама не знала, почему решила высказать все накопившееся именно сегодня.

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Сама не знаю.

— Тогда до завтра. Мне действительно пора домой.

Он поцеловал ее в лоб, как делал это обычно, и отправился по аллее, но уже в обратном направлении.

— Ведь дома его ждут дурацкие книжки, — подумала Марта, посмотрев ему вслед. На глазах у нее налились слезы то ли оттого, что ее променяли на учебники, то ли оттого, что снова не сбылось желание, которое она загадала уже в сотый раз.

* * *

Комната Джуны была темной даже в светлое время суток. Находясь внутри, трудно было догадаться, что на улице солнце: свет сюда почти не проникал. В такой обстановке она быстрей сосредотачивалась. Вокруг почти не было мебели. Никакие предметы не должны были отвлекать ее от работы. А вот зеркала были везде, большие и маленькие. Казалось, что из комнаты выходят миллионы коридоров, и куда они ведут, не известно было даже самой гадалке. Стола и двух удобных кресел было достаточно, чтобы вести приемы весь день, и, потому ее маленькое ремесло приносило ей неплохие деньги.

Она всегда сама решала, в какие дни работает, в какие — нет. Ей не нужно было просить отгулы и придумывать оправдания, — в этом и было преимущество ее работы. Сегодня как раз и был тот день, когда Джуна отменила все приемы. К ней наведалась университетская подруга, приехавшая из Тулона в Лион на пару недель по каким-то важным делам. За обедом они обсудили то, как сложилась их жизнь после окончания университета. Однокурсница по имени Софи, рассказала о своем первом не совсем удачном замужестве, о втором совсем неудачном замужестве и о нынешнем браке, который оказался благополучней двух предыдущих. Жизнь самой же Джуны была ровной и спокойной все это время, поэтому, когда пришла ее очередь делиться новостями, весь рассказ занял не больше двух минут.

Она, по происхождению арабка, приехала во Францию из Марокко. Состоятельные родители положительно отнеслись к ее намерению получить образование в Европе и полностью его оплатили. Так она, используя свои способности к иностранным языкам, получила диплом переводчика и после семи лет вольной жизни возвращаться в Марокко отказалась. Единственная перспектива, которая ее там ожидала — это выбранный родителями муж, куча различных обязанностей и полное отсутствие всяких прав. Это решение ее мать и отец не одобрили, но приняли, ведь у них было еще три дочери, которых нужно было как-то устроить в жизни, а для своей первой они уже и без того сделали все, что смогли. Оставшись во Франции, Джуна перебралась в городок поменьше. Работу по духу найти она тут не смогла, во многом помешало ее происхождение. Найти спутника жизни за пятнадцать лет ей также не удалось. Однако огорчало ее скорее не отсутствие мужа, а отсутствие детей. Она любила их больше всего на свете. Первое время даже преподавала иностранные языки во французской школе. Ее забавляла ребятня, но со временем работа наскучила. Жизни со своим первым да и, впрочем, единственным мужем не вышло, родить от него детей она тоже не сумела, что и послужило причиной разрыва.

Так она осталась одна, и одиночество это нарушали лишь клиенты, которых за день бывало порядка девяти. Сеанс она проводила около часа. Джуна никогда ничего у них не спрашивала, а лишь сама рассказывала то, что видела. Гадала она на всем — на игральных картах, рунах, таро, на кофейной и чайной гуще, даже бобах. Она знала множество способов узнать о человеке все с помощью гадания и порой ей открывалось больше, чем ожидали сами клиенты, многие из которых становились постоянными. Однако любила она тех, кто гаданиями не злоупотребляет.

— Уж не думала я, что лучшая студентка в группе будет зарабатывать себе на жизнь, гадая на таро и кофейной гуще, — с удивлением сказала Софи.

— Могу и для тебя пару раз раскинуть карты, — предложила Джуна.

— О нет! Ничего не хочу знать о своем будущем, — категорически отказалась гостья.

— Почему же?

— Буду знать, буду ждать. Пусть лучше все, что должно случиться, произойдет неожиданно. Не хочу отсчитывать дни до каких-то событий. Тем более, моя жизнь и без того хороша. Гадают те, кто надеется, что в будущем все будет лучше, чем в настоящем. Это унылое занятие для унылых людей. Люди приходят к тебе не за гаданием, Джуна. Люди приходят к тебе за надеждой.

— И то верно.

— Что насчет тебя? Ты раскидывала карты на себя?

— Да, было пару раз.

— И что?

— Ничего вразумительного.

— Как это?

— На картах выходит: новое лицо решит вашу судьбу.

— Что же это? Роковое знакомство со знойным французом? Интересно…

— Может быть, но пока ничего не происходит. Никаких новых знакомств. — Джуна взорвалась смехом.

— И это все?

— Почему же. Карты ложатся так, что постоянно выпадает шестерка треф.

— И что это значит? Я не понимаю вашу профессиональную терминологию.

— А это значит, что случится то, чего я не ожидаю.

— Ты права, ничего вразумительного.

— На рунических картах еще хуже. Выпадает колесо, буря, мудрость и судьба. Мудрость означает познание.

— Может быть, это как-то связано с твоей работой. Ты гадаешь, то есть что-то познаешь.

— Не похоже. Мудрость в будущем. А гадаю я в настоящем.

— Как сложно…А что значит все остальное: колесо, судьба и… Как ты там сказала? буря?

— Колесо означает перемещение.

— Ты домой в Марокко не собираешься?

— Меня там никто не ждет.

— Я бы, конечно, предположила, что перемещение означает командировку, но у тебя наверняка их не бывает.

— Это точно. Судьба означает, что нечто должно остаться для меня тайным.

— А буря?

— А буря предвещает внезапные ошеломляющие события.

— Из всего этого я поняла, что грядут большие перемены в твоей жизни.

— Не знаю…

— Забавно. Вначале ты гадаешь, чтобы узнать, что ждет тебя в будущем, а потом гадаешь, что все это могло бы значить.

— Это точно. И так из раза в раз. Выпадают одни и те же карты.

— А давно делала расклад?

— Я не гадаю часто. Не люблю. И смысла в этом не вижу.

— Так, когда?

— Около полугода назад.

— Может, все-таки что-то поменялось за это время. Попробуй снова.

— Я сделаю это только для того, чтобы ты убедилась, — согласилась Джуна.

— Отлично. Если снова выпадут те же карты, я буду должна тебе… Ну не знаю. Сама придумаешь.

Джуна пригласила Софи пройти в комнату, в которой она обычно проводила сеансы. Подруга была впечатлена тем, что увидела. Зеркальные коридоры были бесконечными, а в тусклом свете зажженных свечей комната вызывала воспаление воображения.

— Жутковато у тебя тут.

— Зато помогает в работе.

— Каким образом?

— Не знаю. Просто помогает. Присаживайся!

Софи села в мягкое красное кресло и осмотрелась по сторонам.

— Не боишься увидеть что-нибудь в зеркалах?

— Что я могу там увидеть, кроме своего отражения?

— Что-нибудь, чего там быть не должно.

— Послушай, это всего лишь зеркала.

— Я бы не рискнула сидеть тут в темноте.

— А мы и не в темноте сидим.

— Ну да, если считать эти две свечки. У одной, кажется, фитилек сейчас потухнет.

— Не думала, что у тебя фобия темноты.

— А еще фобия зеркал и замкнутого пространства. А твоя комната — это просто уникальное собрание всех моих страхов.

Софи чувствовала себя некомфортно и не могла дождаться, когда подруга выложит карты. Ей уже было неважно, будут ли они такими, как говорила Джуна, или что-то поменяется. Единственным желанием подруги было скорее покинуть комнату. Она не смотрела в зеркала, потому что бесконечность, которую она там видела, вызывала у нее панический страх. Джуна же привыкла делать все, не торопясь, и не любила, когда ее подгоняют. Она несколько раз медленно перетасовала колоду и принялась выкладывать одну руническую карту за другой. Софи за всем этим пристально наблюдала, но мысли ее были не о гадании.

Наконец Джуна выложила три ряда по четыре карты. В первом ряду карты рассказывали о ее прошлом, во втором — о настоящем, в третьем — о будущем. Джуна говорила, что означает карта, и проводила параллель с событиями своей жизни. Так она растолковала и отложила в сторону все карты, пока не осталось четыре последних.

* * *

Солнце уже зашло. Дождь продолжался, но гроза закончилась. Катя встала на самый край. Она решилась. Еще один шаг. И все. Уже ничто не могло помешать ей сделать это. Она не хотела смотреть вниз, но почему-то опустила глаза. По улице шел мужчина в зеленом клетчатом пиджаке. Передвигался он медленно и смахивал на слепого. В метрах пятидесяти от него терлись двое подозрительных парней. Они пересчитывали деньги и делили их между собой. Заприметив прохожего, дружки принялись перешептываться, а после ударили по рукам и отправились ему навстречу. Было видно, что каждый шаг давался слепому с огромным трудом. Бандиты схватили его и стали требовать денег. Обыскав карманы нищего и ничего там не обнаружив, они даже осмелились ударить беззащитного инвалида.

Все это происходило на глазах у Кати. Она пыталась что-то крикнуть, чтобы спугнуть грабителей, но те даже ухом не повели: высота многоэтажного дома была слишком большой, а ветер уносил ее слова в другую сторону. Бедному старику некому было помочь, на улице не было ни души, а бандиты все наносили один удар за другим. Она не могла наблюдать, как глумятся над инвалидом подонки, и, не дожидаясь, пока они окончательно покалечат его, рванула к выходу. Решив, что спуститься пешком будет быстрее, она полетела вниз по лестнице, пропуская ступеньки.

— Только бы успеть. Только бы успеть, — повторяла она.

Так Катя миновала двенадцатый этаж, десятый, третий. Выбежала во двор. Но на улице было пусто. Только темные аллеи. Тусклый свет ночных фонарей. И пустота.

— Неужели опоздала? — с ужасом подумала она.

Тишины ничто не нарушало. Катя несколько раз осмотрелась, но никого так и не увидела. Ее не покидали тревожные мысли. Она не могла понять, что произошло за те считаные минуты, которые она бежала, не жалея сил. Неужели все это ей показалось…

* * *

Случайность… Случайный прохожий спас жизнь Кэтрин, с которой она собиралась попрощаться. Сегодня все решила случайность…

Часы пробили семь утра. У Уолта уже не осталось сил, глаза слипались. Но в восемь нужно было занять свое рабочее место в редакции небольшой газеты, в которой он писал всякую чушь, чтобы хоть как-то заработать себе на жизнь. Он закрыл ноутбук, погасил настольную лампу и отправился в спальню, но прежде решил заглянуть в холодильник: часы напряженной работы дали о себе знать. Ничего съедобного на кухне он не нашел, поэтому пришлось давиться бутербродом. Он встал напротив окна, чтобы приподнять жалюзи, как вдруг почувствовал удар в плечо.

— Питер?! — вскрикнул он от неожиданности и обернулся, но позади никого не оказалось. — Кто здесь?

В ответ последовало молчание.

— Питер, если это ты, то учти, я когда-нибудь убью тебя за твои дурацкие шуточки! — дрожащим голосом произнес он.

Но друга нигде не было. Уолт был не из пугливых, но все-таки схватил огнетушитель, который хранил за буфетом на случай неудачного исхода своих кулинарных подвигов. Он аккуратно сделал пару шагов. Скрипучий паркет и темнота в пустой квартире нагнетали страх. Потому он не выпускал баллон из рук до тех пор, пока не добрался до выключателя и не зажег свет. Убедившись, что рядом никого нет, он напугался еще больше.

— Такое не могло причудиться. Не могло, — от своих же слов ему стало еще больше не по себе. Уолт был похож на ребенка, и впервые в жизни ему стало жаль, что Питера не было дома. Разыгравшаяся фантазия спугнула сон, он дополз до дивана в гостиной и включил телевизор.

— С ума сойти. Больше не буду столько писать, а то совсем потеряю ощущение реальности…

* * *

Катя еще раз оглядела пустую улицу. Вокруг по-прежнему никого не было. Ни старика. Ни бандитов. Она дрожала. Наверху она не чувствовала промозглого холода: боль заглушала все ее чувства.

И сейчас Катя оказалась тут посреди улицы такой же пустой, как и ее жизнь. Одна. И снова не знала, как ей поступить — вернуться домой или на крышу.

* * *

— Raido… Hagalaz… Ansuz… Weird, — указывая пальцем на каждую карту, Джуна произносила непонятные слова.

— Звучит, как заклинание, — усмехнулась Софи. — Это поддается переводу?

— Я уже говорила, что это значит. Колесо. Буря. Мудрость. Судьба.

— Ты меня разыгрываешь. Ты решила, что можно обмануть старую глупую подругу, которая ни черта не разбирается в твоих… как они там называются…

— Руны, — подсказала Джуна подруге. — Могу снова выложить карты, и все равно выпадут одни и те же.

— Не знаю, что сказать.

— А ничего и не надо говорить. Так, может, все-таки тебе погадаем?

— О! Нет. Спасибо.

— Как хочешь. Кстати, что ты мне проспорила? — напомнила Джуна о пари.

— Заказывай! Что хочешь?.. Все будет, как обещала.

— Оставайся у меня. А то мне совсем одиноко, — предложила гадалка.

— Я собиралась остановиться в гостинице.

— Зачем тебе лишние траты?

— Наверное, ты права. Надеюсь, эта комната не считается гостевой?

— Нет, конечно. Она исключительно для работы. А ты можешь выбрать любую из трех спален.

— Хм. Три спальни, кабинет, огромная кухня и гостиная. Вижу, твое ремесло приносит неплохой доход. Я бы даже сказала, что это весьма прибыльный бизнес, — улыбнулась Софи.

— Да, планирую расширяться. Открою салон.

— Шутишь?

— Конечно.

— А я бы на твоем месте попробовала.

— Я иногда сама не понимаю, зачем гадаю. Зачем делаю это изо дня в день. И скажу тебе даже больше. Я считаю, что ты права.

— В чем?

— Гадания — это лишнее, — ответила Джуна и спросила Софи. — Ты веришь в судьбу?

— Не знаю, — она задумалась. — Скорее да, чем нет. А что?

— Я тоже верю. Ну а что такое судьба? Ты можешь мне сказать?

— Первое, что приходит на ум, — это рок.

— Вспомни наши студенческие годы, всех наших друзей. Что с ними стало? Что со всеми нами стало?

— На что ты намекаешь? — Софи ничего не знала о своих сокурсниках.

— Возьмем, хотя бы нас с тобой. Ты выходишь замуж уже в третий раз, а я маюсь от одиночества.

— Да, но…

— А Эмильен… женился на русской девушке, которая оказалась во Франции из-за аварийной посадки ее рейса. Хотя какова была вероятность, что они встретятся? Жан погиб в автокатастрофе, хотя всегда отлично водил. А Рафаэль три раза выскальзывал из рук смерти.

— Рафаэль?

— Ты не слышала?

— Нет, а что с ним случилось?

— Вот именно что ничего. Смерть как будто за ним гоняется, а догнать не может. В первый раз он отказался сесть в машину с Жаном в тот вечер, когда тот разбился. Во второй раз опоздал на пассажирский автобус, который перевернулся по дороге в Париж. В итоге он пропустил какую-то очень важную встречу, и его уволили. Но много ли он потерял, по сравнению с тем, что обрел?

— А что в третий раз?

— Снова повезло. За два часа до отлета он обменял билеты на самолет, который разбился, даже толком не взлетев.

— Откуда ты обо всем этом знаешь?

— За два часа до отлета он был у меня.

— Так это ты ему посоветовала обменять билет?

— Не я, а карты.

— Выходит, ты, то есть карты, спасли ему жизнь?

— Нет. Его спасли те обстоятельства, по которым он оказался у меня.

— Говоришь загадками.

— Он оказался в Лионе совершенно случайно. Его партнер по бизнесу был моим соседом уже порядка девяти лет. И вот Рафаэль приехал забрать какие-то документы и по счастливой для него случайности ошибся квартирой. Хотя сказать, что он ошибся, будет не совсем правильно. Ты только представь себе, Софи, каким было наше удивление! Спустя пятнадцать лет мы стоим друг напротив друга.

— А дальше-то что?

— А дальше завязался разговор часа на три. За чашкой кофе вспомнили студенческие годы. От него, кстати, я и узнала про Эмильена и Жана. Ну и не обошлось без моих карт, как сегодня. Трижды выпала «опасная дорога».

— И он просто поверил тебе?

— А почему нет? Уж кому как не Рафаэлю верить в судьбу и злой рок.

— От всех этих разговоров мне становится не по себе, — Софи глянула на часы. — Странно…

— Что случилось?

— Время…

— Что с ним?

— Часы идут неверно.

— Сколько они показывают?

— Девять. Ничего не понимаю. Сколько на твоих, Джуна?

— На моих всего три. Может, они просто встали? — гадалка задумалась. — Ты наверняка устала с дороги.

Джуна отвела Софи в спальню для гостей. Комната была просторной. В нежно-кремовых красках стен вырисовывались восточные мотивы. Пожалуй, ни в какой другой комнате Софи не было бы так уютно, как здесь. Пожелав друг другу спокойной ночи, подруги разошлись каждая по своим спальням.

* * *

Катя валялась в кровати. Она изучала потолок, в котором мелькал свет от проезжавших на улице машин. Лежала. И думала.

— Не хочу, чтобы наступало утро. Пока у меня есть сегодня, у меня есть и завтра… Хочу, чтобы эта ночь длилась вечно. Не хочу засыпать… Не хочу завтра… Ведь завтра будет таким же, как сегодня. Еще один день призрачной надежды. Еще один, — хаотично мелькали мысли в ее голове.

Катя пыталась соответствовать этому миру. Она отчаянно старалась сделать все, чтобы полюбить его и чтобы он наконец полюбил ее. Но они были друг другу чужими. Изо дня в день ничего не получалось: жизнь упорно продолжала ее игнорировать. И она не могла понять, что должна сделать, чтобы жить, а не существовать.