Скиф

Райдо Витич, 2012

Привычно выгуливая собаку промозглым осенним утром, Макс не знал, что оно станет поворотным в его жизни. Не подозревал он этого и тогда, когда заметил отвязного тинейджера в антураже гота, пропнувшего в канал чужой дневник. Черт дернул Смелкова подобрать тетрадь, а может сам дьявол порывом ветра распахнул перед ним исписанные листы, и заставил прочесть то, что он предпочел бы не ведать. Так или иначе, но история, запечатленная каллиграфическим женским почерком, не оставила ему выбора. Он начал поиски брутального юнца, чтобы найти хозяйку дневника, а нашел то, что не искал. Каждый шаг по страницам чужой трагедии все шире распахивал перед ним врата личного ада и все сильнее впутывал в жуткую историю любви и ненависти, верности и предательства, нежности и крайней жестокости…

Глава 5

« — Щаззз! — вперила руки в бока мать, грозно насупившись. — Сдурела?! Нет у меня таких денег!

— Мама, Дима умрет…

— А мне что, вместо него предлагаешь?! Хороша дочка!

— Мама!..

— Нет!

Варя в панике пыталась подобрать нужные слова, но они не находились.

Девушка не знала, как убедить мать, достучаться до ее разума, вымолить в конце концов, злосчастную сумму. Впервые она столкнулась с серьезной проблемой, и она была вдвойне тяжелей из — за неожиданности. Произошедшее, свалившееся на плечи неимоверным грузом, оглушало, мешало мыслить здраво, ориентироваться, взять себя в руки и принять правильное решение.

Девушку трясло, а толку не было.

— Ты головой подумай, дура! Зачем тебе здоровой — больной нужен? — осела мать, пытаясь свое дочери втолковать. — У тебя вся жизнь впереди, сколько еще женихов появится? А ты из — за одного и себе и мне жизнь погубить готова. Чего там с ним — проблемы его родителей. Я ни его, не их в глаза не видела, д и видеть не хочу. Проехали.

— Мама, Дима из многодетной семьи, у них нет денег на лечение…

— А у меня есть? Я те чё, миллиардерша?! Своих забот у меня мало?!

— Мама, Дима может умереть!

— Всплакни и иди дальше!

— Мама, как ты можешь!

— Все, я сказала!! — криком решила взять вверх женщина.

Варя заревела и ринулась в ванную. Взгляд упал на забытый отчимом бритвенный станок и мелькнула шалая мысль: а если шантаж? Схватить лезвие, приставить к запястью и заявить: не дашь денег, порешу себя. И тут же представилось, как мать начинает орать, хвататься за сердце, потом падает в обморок.

Девушка закрыла лицо руками: не выход, только хуже будет. Но что же делать?

Папочка!

Да, они давно не живут с мамой, но он единственный, кто всегда понимал и помогал ей. И не бросил, и звонит, и… он поймет, он поможет!

Варя схватила сумку и выскочила из дому.

— И куда? Куда спрашиваю?! Вернись дурная!! — ринулось в спину, но Варя внимания не обратила. Вылетела из подъезда на ходу доставая сотовый, набрала номер отца:

— Па! Папа!!

— Варя? Варюша, что случилось? — голос отца был полон тревоги. Он впервые слышал дочь настолько расстроенной, голос — убитым, полным слез и горя.

— Пап, мне деньги нужны. Очень! Много! — выпалил, оттирая рукой слезы.

— Эээ… Могу выслать десять…

— Много, папа! Четыреста, а еще лучше — пятьсот.

— Ого! — в трубке стало тихо. Потом послышалось осторожное. — Варя… Что мама?

— Она не дает! Папа! Мне очень надо, вопрос жизни и смерти!

— Варя… ты не повредилась умом? — спросил осторожно мужчина.

— Диме плохо, папа. На лечение надо.

— Какой Дима, дочь?

— Дима! Мой жених! Я же говорила тебе про него!

— Так! Для начала успокойся!

— Ты не помнишь его? Ты даже не услышал меня тогда, да? — ужаснулась. — Он болен! Понимаешь?! Ему нужно!

— Пусть лечится.

— У них денег таких нет!

— И у нас, — заверил твердо. — Варя, не будь глупой — Дим много, ты одна. Тебя разводят, как дурочку…

— Мы любим друг друга!!.. Я прошу тебя, слышишь? Я умоляю, — зашептала жарко, готовая встать на колени прямо посреди улицы. — Помоги. Мы отдадим потом, папа, копить будем, работать.

Виктор Николаевич жестко выдал:

— Медицина у нас бесплатная…

— А лечение платное!

— А причем тут ты или я?

— Хочешь, чтобы я умерла? — прошипела угрожающе. — Если с Димочкой что случиться, я жить не буду, понял?! Я думала вы люди, а вы нелюди! Человек умирает, а вы на своих деньгах сидите!..

— Спасибо, дочь! — бросил рассерженно и отрубил связь. У Вари от обиды горло перехватило.

Это до какой степени нужно быть черствыми и жадными, чтобы человеческую жизнь ценить меньше, чем какие-то пятьсот тысяч? И это ее родители? Любимый папочка, любимая мамочка?

Шагу она больше домой не сделает! Ни на один звонок отца не ответит! Пусть поволнуются, может тогда одумаются!

И направилась к Зябликовой. Одна голова хорошо, две лучше. Может Люба что-то дельное присоветует, может сама успокоится и что-то сообразит. Не может быть, чтобы выхода не было, чтобы из — за каких-то паршивых денег вся жизнь в черту летела. Быть не может, чтобы не достать их и не спасти Диму. Он бы точно для Вари, какую хочешь сумму достал и она не хуже, и она достанет, спасет его.

Додавит на мать, получит деньги, а Димочка жизнь.

Но чем дальше от дома, тем тяжелей шаг от понимания: если мама уперлась, хоть кричи, хоть ногами топочи — не сдвинуть, бесполезно. Не даст.

А отец… Ну что отец? У него своя жизнь, другая, в другом городе, другой семье. Когда они последний раз виделись? Лет пять назад? Чужая она ему, чужая…

Что делать? Где денег взять? Она ведь Наине Федоровне обещала, та надеется, и Дима. Наверняка ему легче от мысли, что не один он, что Варя не отошла, а помогает, что ему, что его матери. И верит в нее, надеется. Не может она его подвести, их будущее по сути.

— Все будет, Димочка, все будет. Я найду, я придумаю, — прошептала, смахивая слезы с лица.

Так и явилась зареванная перед Любой. У той брови под челку уползли:

— Ты чего? Бросил да? — протянула, впуская подругу в квартиру. Одно у той на уме.

Варя головой отрицательно качнула:

— Хуже, — осела на пуф в прихожей, сумочку обняла с испугом и надеждой на Любу глядя. Зябликова умная, Зябликова рассудительная, опытная, подскажет.

— Чего „хуже“? — оторопела та.

— В больнице он, в реанимации. Пятьсот тысяч нужно на лечение, иначе конец. Где взять?

— Чего? — все больше терялась Люба.

— Деньги! Срочно надо. А сумма не маленькая. У моих есть, точно знаю, да уперлись, жлобы. Ненавижу! — разревелась вновь. Люба насупилась, соображая и рявкнула:

— Тихо! В ванну иди, умойся, успокойся и потолкуем. Варя притихла, лицо оттерла:

— Ничего не понимаю, туман в голове, — призналась, надеясь, что это послужит оправданием истерики.

— Вижу, — проворчала Зябликова, дверь в ванную открыла. — Прошу, только чур, не топиться.

— А я бы с удовольствием, — шмыгнула носом девушка. — Как подумаю… Почему так, а? Ведь все хорошо было! — скривилась, готовая опять разрыдаться.

— Глупые вопросы не задавай, — отмахнулась подруга, запихивая девушку в душевую. Пошла на кухню, кофе приготовила, хлопнула перед Варей чашку:

— Полегчало?

Та лишь вздохнула. В голове от холодной воды не прояснилось и глаза по — прежнему щипало от наворачивающихся слез. Безысходность одолевала.

— Где деньги взять?

— „Где, где“? Заклинание прямо.

— Да хоть криво! Диме плохо, если в клинику не поместить, врачи ни за что не ручаются. Спасать его надо. И всего какие-то пятьсот тысяч!

Люба присвистнула:

— „Всего“, — у виска крутанула. — Это тебе не пять рублей и не пятьсот. Треть квартиры считай или машина.

— Какая-то квартира и человеческая жизнь! Сравни!

— А я что? Что кричишь?

— Ничего. Делать, что не знаю, — сникла. — Мать уперлась — не дам. А у нее есть. Отец… трубку бросил.

Люба подумала и кивнула, ложку облизав:

— Правильно, что не даст. Кто такой Дима? У тебя этих Дим может сотня впереди…

— И ты туда же? Люблю я его, ясно, нет?! А он меня!

— На здоровье!

Девушки надулись друг на друга, посидели и смирили обиду. Люба к Варе подвинулась:

— Что с ним приключилось?

— Почки отказывают.

— О — о — о! Инвалид?

— Типун тебе на язык!.. Да.

— О — о — о, и оно тебе надо? Забей, а? — поморщилась. — Сдалось тебе из — за калеки на ладан дышащего нервы себе портить. Ты б на себя посмотрела, за ним что ли, на тот свет собралась?

— Да, — выдохнула. Подумала и кивнула. — Да! Как я без него буду? Никак. Если с ним, значит и я.

— Внятно. Щедро, — желчно скривилась Зябликова. — Вот на таких дурах мужчины и ездят.

— Сама дура! Сашку Напрыгина напомнить? Кто на ком ездил, кем помыкал? И ничего, прощала, глотала. А здесь другое. Дима мне муж почти! Вас послушать — ничего святого. „Брось“ и все! Самое простое, мимо пройти или сбежать. Что получается, значит, пока здоров был — нужен, люблю, а как несчастье случилось — пошел вон, не нужен?! Это что за любовь такая?!

Люба тапкой качала, в окно поглядывая, морщилась, слушая отповедь подруги и не выдержала, хлопнула по столу:

— Хватит! Что наехала? Нет у меня денег, сама знаешь! Были бы, может и дала, — пробурчала, только чтобы Варя отстала. На деле на стороне Полины Яковлевны была — не дала бы, как и она. На фига? Своя рубаха ближе к телу — закон джунглей, то есть жизни. Нормальный закон, странно что Варя о нем не знает. Сдурела с любовью своей.

Варвара поникла, потерла столешницу, пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей. Не получалось. Выходило что ни помощи, ни понимания, ни поддержки ей не от кого не добиться. Как сговорились все.

Слезы сами капать начали, орошая пластик кухонного столика.

— Опять? Хватит тебе реветь. Только опухнешь, а толку не будет. Денег от слез не прибудет и проблема в них не утонет, — нахохлилась Люба, сложив руки на столе.

— Я думала, ты хоть что-нибудь посоветуешь.

— Что? Банк грабануть? Чтобы в итоге тебе в камеру, а Димке твоему в морг? Хороша свадебка будет.

— Что же делать?

— Сказала уже — забить.

— Как можно?!

— А что ты сделаешь?! Откуда деньги возьмешь? Что у тебя есть? Может себя продашь? Нужна ты кому-то. А что еще можешь? Мать достать? Она у тебя женщина крепкая, ей на эту любовную лихорадку начхать и растереть. Да и почему ты должна голову ломать, где деньги на лечение взять? Он кто тебе, Дима этот? Жених? Так вы даже заявление еще не подали. И хорошо! Потом бы поздно было. Тебе возможность дают подумать, показывают, за кого ты замуж собралась.

— Он прекрасный человек! Поэт!

— Ой, — рукой махнула, поморщившись. — Что с этого поэта взять? Больные почки?

— Почему вы такие черствые, расчетливые? Откуда это в вас? Речь о жизни идет, а вы?

— Не обобщай. Считай, он тебя бросил…

— Это я его брошу! Я поступлю подло, если отвернусь, отодвинусь! Он в беде, а я в сторону?! Это нормально, по — твоему?

— Да. Да! Потому что ничего больше ты не можешь!

— Самое простое, сказать „не могу“ и отойти, — процедила Варя. Изнутри злость подниматься начала. — Такое чувство, что я кричу в ухо глухому, пытаюсь открыть глаза слепому и достучаться до разума тупого! Все же ясно, ясно! Нельзя так с людьми, любимых не предают! Я должна найти деньги, должна помочь, хотя бы потому что всем остальным наплевать! Сухари и прагматики!

— Ну и ищи, раз такая продвинутая милосердица!

— А ты бы для Сашеньки своего не искала?!

Люба скривилась и опять в окно уставилась, только чтобы на Варю не смотреть.

— Может мне это больше чем ему надо, — выпалила девушка. — Не могу я отойти, Люба, не по — человечьи это. Как я ему потом в глаза посмотрю, как на себя в зеркало?

— Никак.

— А жить как? Получится, я его, себя, любовь нашу предам.

— И что? Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда. И потом, что ты сделаешь? Ничего. Возможностей нет.

— Выход всегда есть, не бывает иначе. Я должна…

— Кому?! Что ты заладила? Димочка, Димочка! О себе подумай. Допустим, найдешь, уж не знаю, каким манером деньги, дальше что? Как ты с инвалидом жить собираешься?

— Как все. Я его подниму. Любовь способна творить чудеса. А у нас любовь. Значит, все будет хорошо, только надо эту неприятность пережить. Возможна она проверка нашим чувствам.

— И ты решила показать себя, пыф!

— Не доказать и не показать, а помочь, что вполне естественно.

— Для кого? Очнись, дура, твой жених инвалид в любом случае. Нафига он тебе молодой, красивой и здоровой сдался? Тебе своих проблем не хватает, чужие взваливаешь?

— Наши, а не чужие!

— Не буду я тебе ничего доказывать, бесполезно, — скривилась Люба.

— Не надо, — согласилась Варя. — Все равно мы друг друга не поймем. Помоги лучше с деньгами.

— Ага: „не учите жить, помогите материально“.

— Нет, советом.

— С этим вах. Пару идей я тебе уже кинула, больше нет. Варя опечалилась — надежда таяла.

— Люба, но должен же быть выход.

— У родственников займи, если так в ярмо залезть тянет.

— У каких? У дяди Вани? Дадут максимум десять тысяч. Спасет?

— У одних десять, у других…

— И так сорок пять человек. Где их еще взять? — задумалась.

— Я бы на твоем месте, как отдавать, с каких таких доходов подумала.

— Сначала надо Диму поднять, потом о несущественном думать.

— Наивная ты Варька. Отдавать, как раз существенно. Ты заняла, тебе и раскручиваться придется. И кто даст? Ты же студентка. Даже кредит в банке не дадут, нет ничего у тебя.

— А на обучение? — загорелись глаза девушки от пришедшей мысли.

— Максимум сто. А вот матери твоего Димочки кредит взять можно. Сколько ей лет?

— Не знаю, сорок пять, пятьдесят.

— Могут дать. Вот и выход. Скажи, ей пусть кредит берет. В конце концов, сын ее, ей и крутиться.

— Кредит, — протянула Варя, обдумывая. От последних слов подруги отмахнулась — не было для нее отдельно матери Димы, Димы и ее, частью их семьи себя считала. — Телефон у тебя работает?

— Городской? А что ему, работает.

Варя прошла в прихожую, набрала номер Наины Федоровны, обрадованная, что нашелся оптимальный выход из положения. Однако женщину ее идея не окрылила.

— Не получится. Кредит так просто не дают и быстро не получится. И возраст у меня. Скажи прямо — помочь не можешь.

— Я и помогаю.

— Нет, ты благовидный предлог уйти ищешь. Не ищи — уходи, — вздохнула и заплакала. — Димочке все равно уж, одно к другому. Мало умирает, так еще любимая девушка предает. Ну, хоть мучится не будет, добьешь его. Господь тебе судья…

— Что вы! Не бросаю я его, что вы выдумали?! Я найду деньги, слышите, найду!

— Ну, ну, — вздохнула. — Одна надежа. Ты уж не отнимай ее у меня, подумай каково оно Димочке?

— Я все понимаю, я помогу. Время только надо.

— Да что я, без ума что ли? Тоже думаю, занять вона пытаюсь. Никто не дает. В церкву сбегала, Димочки за здравие поставила. Авось Господь поможет.

— Все получиться, вы не отчаивайтесь, — „совсем дошла женщина, если по храмам бегает“, — подумалось.

— Дай-то Бог. На него лишь и уповаю. Он — то не предаст, — намекнула. Варе неприятно было, не за что ни про что в каких-то гадостях обвиняют. Но смолчала. — Звони.

И положила трубку.

— Ну, чего? — пристала Люба.

— Плохо ей.

— Ага. А тебя супер хорошо? Молодец маманя у твоего любимого, кинула на плечи невестке проблемы и в ус не дует. Класс пристроилась. Ух, семейка. Куда же ты ляпаешься? Очнись, Варя. Они по жизни так ездить на тебе будут.

— Ну, бог даст, таких проблем больше и не будет.

— У — у, ты помолись еще.

— Кстати, идея. Может, мысль какая придет?

— Точно, благотворитель найдется и отсыплет тебе нужную сумму прямо у иконостаса. На меня сотню другую прихвати, у меня может тоже что-то болит, что-то отваливается.

— Совесть…

— Или наивность. Сегодня не этот товар в цене.

— Ты мне еще о рентабельности, ажио и прочей мурне расскажи, — надела туфельки Варя.

— Я что? Из меня тот еще лектор. Но жизнь круче любого препода уроки дает. Только „бублики“, неуды ты не в зачетку получишь.

— Отстань, — вышла из квартиры. Не о чем говорить. Думала подруга, поймет, поможет, а Люба как мама, только ворчать да всякий вздор городить. Мелочные, прагматичные — тьфу!

— Ты не человек, счетно-вычислительный центр. Только жизнь не рассчитаешь.

— Посмотрим.

— У меня все получиться. Дима поправиться и мы еще свадьбу сыграем, детей родим.

— Угу, — в глазах холод и насмешка: мечтай.

— Вот увидишь.

— Главное чтобы Дима твой увидел. И оценил. Только ценить мужчины не умеют, а пользовать — легко.

— Циник ты.

— Угу. Попутного ветра иллюзий под крылья, — схлопала дверью Люба.

С одной стороны она не понимала Варю, где-то осуждал и даже смеялась над ней, но в то же время завидовала: надо же так влюбиться? И Димка ее правд неплох, влюблен в нее по уши. Поэмы писал — куда Байрону? Вот бы Люби хоть раз, хоть пусть такой же завалящий и хилый Дима стих посветил. Может, тогда свет в окошке у нее появился, смысл в жизни другой был и цинизма этого, в котором Варя ее обвинят, поубавилось?

А впрочем, он ей не жмет, очень даже помогает, от лишних проблем избавляет. А к чему Варькин романтизм да идеализм приведет, еще не известно. И Дима ее неизвестно кто. Подумаешь два года переписывались, стихи писал. В натуре-то месяц всего и знакомы, а смотри, проблем уже по макушку. Что дальше будет, гадать не стоит. Умоется Варька наивностью своей, ежу понятно.

Дура! — фыркнула в свое отражение. Но себе или подруге ушедшей сказала, сама не поняла».