Между строк

Полина Александровна Раевская, 2022

Писать в армию незнакомому парню от лица его возлюбленной? Легко! Без памяти влюбиться в этого парня по переписке? Проще простого! Но что делать, когда он вернется из армии и узнает правду? Сможет ли он простить или его ненависть сожжет все дотла, прежде чем он поймет, что иногда любовь рождается задолго до встречи, где-то между строк, идущих от сердца. Содержит нецензурную брань.

Глава 1

Май. Середина 90-х

— Поросенок эдакий! Все собрались, столько всего приготовила, а он шляется где-то. Ну, я ему устрою, пусть появится! — взрывается Шувалова Любовь Геннадьевна, с демонстративным стуком отставляя от себя опустевшую рюмку.

— Любаня, не горячись! — скомандовав, наполняет глава семьи бокалы гостей для очередного захода.

— Толя! Частишь, — цыкает она, грозно взглянув на бутылку в руках мужа, но он делает вид, что не слышит и спешит включиться в разговор сидящих напротив родственников. В другое время Любовь Геннадьевна бы хорошенько пропесочила Анатолия Николаевича, чтоб не наглел, но в этот вечер все ее мысли исключительно о «поросенке эдаком» — то бишь единственном и любимом сыне.

— Вот где он есть? — продолжает она возмущаться. — И крестничек туда же… Ой, как бы не натворили чего!

— Любка, прекращай! Придут, куда денутся?! — обрывает ее причитания лучшая подруга и по совместительству мать крестничка — Гладышева Вера Эдуардовна.

— Ну, правда, Любань, извелась уж вся, — поддакивает Анатолий Николаевич, о чем тут же жалеет.

— Да что ты говоришь?! — заводится на полную катушку жена. — Я — мать! Как мне не известись-то? Два года ребенок неизвестно, как и с кем там будет. Еще, не дай бог, под дедовщину попадет!

Грозное слово прогремело над праздничным столом, словно выстрел, привлекая внимание гостей к разговору хозяев дома. Естественно, никто не смог пропустить такую тему. Будто охотничьи собаки, гости с небывалым энтузиазмом набрасываются на подстреленную дичь. Галдешь поднимается, как на базаре в выходной день.

Казалось, каждый считает своим чуть ли не долгом высказаться по поводу армейской дедовщины и непременно пересказать одну из тех ужасных историй, случившуюся где-то с каким-то братом знакомого чьего-то знакомого. Через полчаса подобных рассказов Любовь Геннадьевна, хватаясь за сердце, костерит мужа на чем свет за то, что отговорил ее последовать примеру кумы и отмазать сына от армии.

— Еще чего! — грозно бахает по столу уже изрядно подвыпивший Анатолий Николаевич. — Чтоб мой сын за мамкиной юбкой прятался?

— Толя, это ты на что сейчас, дорогой, намекаешь? — взвивается кума, раздраженно смахнув со лба пшеничный локон, выбившийся из пышной укладки.

— Правда, ты че несешь-то, совсем уже что ли? — набрасывается следом Любовь Геннадьевна.

— Да ни на что я не намекаю! — возмущенно открещивается Анатолий Николаевич. — Намеки еще какие-то выдумали. Я если говорю что-то, так прямо, без ужимок!

— Ну, так говори, — продолжает напирать кума.

— Да угомонись ты, Верка, с чего бы я на Олежку бочку гнал? Хоть бы постыдилась! — не выдержав, гневно парирует мужчина.

— Ладно, разбушевался тоже, — немного смутившись, примирительно произносит она. — Просто ты так сказал…

— Ну, ляпнул с дуру, что теперь? — перебивает он ее.

— А у тебя вечно — с дуру ляпаешь, а потом люди не знают, что думать, — ворчит Любовь Геннадьевна.

— Да ну вас, на хер! — отмахивается Анатолий Николаевич и наполняет бокалы коньяком. — Давайте, лучше выпьем.

— Вот! У тебя одна только забота, а что там с сыном будет — до фонаря, — резюмирует Шувалова и с тяжелом вздохом делает глоток коньяка. Муж и подруга заговорчески переглянувшись, едва сдерживают улыбки.

— Мне, как раз-таки, не до фонаря, — поморщившись, закусывает Анатолий Николаевич коньяк лимоном. — Сейчас в стране бардачище: ни работы, ни денег, так что пусть лучше в армию идет. Всё хоть при деле будет, а то либо сопьется, либо залезет куда-нибудь не туда.

— Он что, по-твоему, совсем дурак? — возмущенно отзывается Любовь Геннадьевна, попутно отвечая кивком на чей-то вопрос с другого конца стола.

— Не дурак, но дурень еще тот, — заключает супруг, вызывая у жены приступ праведного негодования. Что это еще за сомнительный эвфемизм в адрес ненаглядного ребенка?

— Хорошего же ты мнения о сыне, — хмыкает меж тем Вера Эдуардовна, смакуя канапе с оливками и сыром.

— Да все дурни в восемнадцать лет. Наш вон, лучше что ли? — присоединяется к беседе муж Веры Эдуардовны — Александр Степанович.

— Да это понятно, Санёк, все чудят. Разница в том, что ваш — хитрожопый засранец, котелок у него варит дай бог. А наш — простой, как сибирский валенок, поэтому пусть служит. Там дисциплина, порядок и харчи дармовый. Два года пролетят, не заметит, зато повзрослеет чуток, перебесится, мозги на место встанут, — подытоживает Анатолий Николаевич.

— О, как! Поняла, кума, у него, оказывается, все просчитано, — усмехается Любовь Геннадьевна, ткнув подругу под бочок.

— Не говори, — смеется Вера Эдуардовна. — Я в шоке, Люба, сын-то у меня хитрожопый засранец.

— А что? Не так что ли? — уточняет Александр Степанович. — Он у тебя без мыла везде пролезет.

— Что значит «у тебя»? — возмущенно взлетает бровь Веры Эдуардовны.

— Ну, так твоя порода, — хмыкает ее супруг.

И словно в подтверждение его слов дверь открывается, и на пороге появляется высокий, светловолосый парень с белозубой улыбкой матери и глазами такого же удивительного лазурного цвета, что не оставляет сомнений, чей это отпрыск.

— О, явился красавЕц наш! — воскликнув, расплывается Любовь Геннадьевна в довольной улыбке при виде крестника.

КрасавЕц меж тем, быстро оглянувшись, оценивает обстановку и махает кому-то за спиной, указывая на свободные места за столом. В гостиную входят вызывающе — одетая девица и два парня.

Тощий шатен со взъерошенными волосами, не успев сесть за стол, тут же наваливает себе полную тарелку салата и принимается энергично жевать, не обращая ни на кого внимания, брюнет же напротив — медлительный, даже заторможенный. Кое-как усевшись, он откидывается на спинку стула и, закрыв глаза, будто отключается. Размалеванная девица начинает суетится вокруг него, что-то говоря, но он, даже не шелохнувшись, продолжает сидеть, приоткрыв рот.

От созерцания столь странной картины у хозяев дома и их друзей вытягиваются лица.

— А это что за… чудики с ним? — озвучивает Александр Степанович общую мысль, переведя на жену недоуменный взгляд.

— Что ты сразу с меня спрашиваешь? — в который раз отвечает она ему возмущенно.

— Ну, ты же все шушукаешься с сынком да покрываешь его делишки, — язвительно парирует он, на что Вера Эдуардовна фыркает и, закатив глаза, раздраженно отмахивается.

— Оголодавший — это Мишка Антропов, — поясняет Любовь Геннадьевна, приглядевшись к парнишке, сметающему содержимое тарелки с такой скоростью, словно за ним с собаками гонятся.

— А чей он? Первый раз его вижу, — хмурится Вера Эдуардовна, привыкшая быть в курсе всех событий.

— Интернатовский, наши в футбол играют у них на коробке.

— А-а, вон оно что, — тянет Гладышева и, поймав взгляд сына, манит его пальчиком. Он же, почувствовав, что запахло жаренным, тут же врубает обаяние на полную мощность, одаривая женщин сногсшибательной улыбкой.

— Ну, здравствуй, крестничек. Где же тебя носит? — сердечно расцеловав его, укоризненно качает головой Шувалова.

— Сынок, почему так долго? — вторит ей Вера Эдуардовна, приобняв сына. Он же, быстро клюнув ее в щеку, спешит поздороваться с отцом и крестным, делая вид, что не слышит женских причитаний. Но мать и крестная не собираются так просто сдаваться, и как только с приветствиями покончено, начинают допрос по всей форме.

— А где дружок твой? — сразу же спрашивает Любовь Геннадьевна.

— Придет скоро, — неопределенно отмахивается Олег и с преувеличенным интересом оглядывает стол в поисках, чего бы съесть.

— Откуда он придет? — продолжает наседать Шувалова, неудовлетворенная таким ответом.

— С пацанами вроде с борьбы должен был встретиться, — не глядя, рапортует крестник и, определившись с блюдом, протягивает сидящей неподалеку сестре тарелку, указывая, что ему положить.

— С ними он вчера встречался, — уличает Любовь Геннадьевна, прекрасно зная, что крестник придумает, что угодно, лишь бы выгородить друга. — А сегодня он где есть? Опять у этой… шалогушки?

— Люба, чего ты привязалась к пацану?! Сказал, придет скоро твой оболтус — значит придет. Дай парню спокойно поесть, — вклинивается Анатолий Николаевич и, подмигнув крестнику, наполняет рюмки.

— Ну, ты еще давай, выгораживай своего неблагодарного сынка.

— Вот заладила — то! Пусть погуляет пацан, два года — это тебе не шутки, — качает головой Шувалов и протягивает жене рюмку. — На, пригуби лучше пару грамм, может, отпустит.

— Ага, а мне потом его «гулянья» нянчить, — бурчит Любовь Геннадьевна, вызывая у крестника усмешку.

— А ты чего ухмыляешься? — поддевает его мать.

— А я что? — пожимает он плечами. — Я вообще не при делах: ничего не знаю, ни с кем не гуляю, идеальный сын.

— Ну-ну, — иронизирует Александр Степанович и, помедлив, интересуется. — Ты лучше расскажи, что это за товарищи с тобой.

— Вот, кстати, да, — поддерживает Вера Эдуардовна мужа. — Что это за шобла — ёбла?

— Мама, как не красиво, — насмешливо цокает Олег.

— Ну, извините, а как это еще назвать? — фыркает Гладышева, кивнув в сторону завалившегося на бок брюнета с открытым ртом. — Что с ним? Он пьяный что ли?

— Не, он зависает, мам.

— В смысле? Где «зависает»?

— В антигравитационном пространстве.

— Чего?

— Ну, он этот… — с несвойственной ему нерешительностью мнется Олег.

— Кто? — насторожившись, подается Вера Эдуардовна ближе к сыну.

— Космонавт, — шепчет он со всей серьезностью и торжественностью, вызывая у матери шок и недоумение, а у отца, наблюдающего за этим цирком, смех.

— Ах, ты ж паразит! Издевается над матерью! — сообразив, что к чему, отвешивает Вера Эдуардовна хохочущему шутнику легкий подзатыльник.

— Ну, ладно, мам, не злись, шучу, — увернувшись от материнской руки, примирительно произносит Олег.

— Я не злюсь, я беспокоюсь. Ты поди тоже… «космонавтишь» с ним за компанию?

— Увы, мамуль, космонавт из меня никакой, вестибулярный аппарат слабоват, — подмигнув, поднимается парень из-за стола, давая понять, что допрос окончен.

— Олег, мне совершенно не нравится это окружение, — строго сообщает Вера Эдуардовна.

— Мне тоже, мамуль, но что поделать? — притворно вздыхает сын и направляется к размалеванной девице. Вера Эдуардовна же, качая головой, переводит беспомощный взгляд на мужа.

— И как это понимать?

— Как «иди-ка ты на хер, мамуля», — с усмешкой поясняет Александр Степанович. Но Веру Эдуардовну уже занимает другое. Прищурившись, она с неодобрением наблюдает, как сын, приобняв девицу, что-то шепчет ей на ухо, отчего размалеванная начинает глупо хихикать.

— Верка, а это Олежкина подружка что ли? — изумленно шепчет Шувалова, словно прочитав мысли подруги.

— Не знаю, Люб, — тяжело вздохнув, отвечает Вера Эдуардовна, продолжая сверлить сына недовольным взглядом. — Он в этом плане скрытный. Спрошу: «есть кто?», а то весь в засосах ходит — смотреть страшно. Ну, а он мне: «мама, как женится буду, так и познакомлю».

— Так он может, и надумал, женится-то, — подливает масла в огонь Любовь Геннадьевна.

— Сплюнь! — хватается за сердце Вера Эдуардовна. — Еще чего мне не хватало.

— Ну, будет он тебя спрашивать. Наш вон, заявился же недавно. «Женюсь!» — говорит.

— В смысле?

— А я что, тебе не рассказывала разве? — ахнув, удивляется Любовь Геннадьевна самой себе, и вздохнув тяжело, качается головой. — Совсем закрутилась с этими проводами. Ой, Вера, это кошмар…