Дочь ведьмака. Поле и полынь

Ольга Кипренская (2024)

Таких как я называют Ягинями. Привратницы между Явью и Навью, сторожа Равновесия. Мы живем среди людей, и очень-очень немногие знают нашу истинную сущность. А те, кто знает, долго не живут. Как долго не живут и те, кого полюбит Ягиня. Наша любовь всегда созвучна со смертью. Я не выбирала стать такой, меня просто поставили перед фактом. Когда меня выгнали из дома, и мой отчим… впрочем, не важно. Я учусь жить заново и пытаюсь принять иную реальность. Реальность, где есть умертвия, русалки и… древняя магия. Настолько древняя, что даже Ягини могут к ней лишь немного приблизиться, но не постичь целиком. И теперь мне нужно понять, почему в окрестностях гибнут люди, кто хочет меня уничтожить и куда много-много лет назад пропал родной мой отец. И я в этом обязательно разберусь.

Глава 1

— Савельишны домик? Ииии, милая, то тебе далеко-о-о еще. Вон, идешь дальше за околицу, и там, на бережку, на другой стороне реки, значит, у самой опушки и будет домик. — Бабулька-проводница подняла указующий перст и ткнула в нужную сторону. Затем смерила меня неожиданно цепким и ясным взглядом профессионального следователя и уточнила: — А ты чьих сама будешь?

— Савельишны правнучка, — вздохнула я и подхватила чемодан на колесиках. — Спасибо за помощь!

— Приехала, значит, к бабке, — удовлетворенно выдохнула бабулька и откинулась на скамеечке. — Давно пора. Там из хозяйства тока кот и остался, промышляет чем-то. Ну иди, милая, иди. Чур меня, чур. Тьфу, тьфу, пропади нечистая!

— Что? — я обернулась, но бабулька уже дремала, откинувшись на спинку грубо сколоченной лавочки у завалинки.

Вот и поговорили.

Идти оказалось далеко, пожалуй, даже слишком далеко. Полуденный зной выматывал, чемодан на колесиках поднимал тучу пыли, из-за забора недружелюбно лаяли местные кабыдохи. Иногда в избах чуть приподнималась занавеска, и в щелку выглядел любопытный старушечьий глаз.

Неуютно.

Я остановилась посреди дороги и перевела дух. Впереди уже показалась та самая речка с добротным, широким мостом, сложенным из половинок бревен. Сразу видно, на века делали. За рекой темнел лес, почти вплотную подступая к воде, и за ближайшими деревьями смутно угадывался силуэт дома и построек. Обширное владение. Наверное. Явно побольше, чем обычный деревенский участок, вон как много всего. Я прищурилась — отсюда толком не разглядеть, но кажется, постройки подходят вплотную к лесу. Интересно, я сама справлюсь хоть как-то с хозяйством, или придется просить помощи соседей?

Больше-то некого.

Я от души пнула камушек и потащила чемодан дальше. В жизни бы в эту дыру не приехала, если бы не маменька! Точнее, очередной маменькин муж. Кажется, пятый. Или шестой. Я не знаю, не считала. И это если не брать в расчет полумужей: дядю Петю и дядю Вадима. Хотя эти дяди были хорошими, они не приходили к нам домой, но часто передавали мне киндеры и мелкие подарочки. Киндеры я любила, присутствие очередных пап в моей жизни — нет.

Мама отчаянно строила свою личную жизнь, и если говорить совсем откровенно, я не всегда вписывалась в её планы. Но после дяди Вадима она успокоилась. Я помню, как зашла утром на кухню, а мама сидела там, такой же, как ушла вечером на свидание. В черном длинном платье с тонкими бретелями. Туфли валялись в углу кухни, сумочка у двери.

— Хватит с нас мужиков. Сами как-нибудь проживем, — она подняла на меня красные заплаканные глаза. — Все они… Зато у меня есть ты. Ты — моё сокровище. Сырники будешь?

Потом пару лет было всё тихо. Что тогда произошло, мама так и не рассказала, а я и не спрашивала. Жили себе спокойно, я готовилась поступать в мед, а затем нарисовался этот Сергей…

Дорога кончалась, и начался мост. Колёсики то и дело застревали между бревнами, и я подняла чемодан. Так донесу. Целее будет.

С Сергеем у меня возникло глубокое и искреннее чувство с первого взгляда. Такую горячую и пылкую ненависть редко где встретишь. Причем я сама не смогла объяснить, почему этот человек вызвал во мне такое… даже не отторжение, а отвращение пополам с ужасом. Прямо с первых секунд, когда мамочка вернулась домой глубоким вечером и, глупо улыбаясь, представила своего кавалера:

— Ярослава, знакомься, это Сергей — мы скоро поженимся! — Мужчина сунул мне в руки букет из колючих алых роз и коробку каких-то конфет. Спасибо, хоть не игрушку. А то и такое встречалось.

— Можно просто Яра, — быстро сказала я. — Терпеть не могу полную версию своего имени. Когда-то давно мама решила, что негоже её дочери быть какой-то там простой Катей, Валей, Дашей. И обрекла меня на вечные муки.

— Ярослава, зачем ты так? — продолжала ворковать мамуля. — Сереж, пойдем, попьем чаю в тесном семейном кругу. Ярочка, помоги накрыть на стол!

Сергей был красив: русоволосый и голубоглазый, с прекрасной фигурой и манерами выпускника какого-нибудь института благородных молодцев. Очень уж отточено — филигранные движения, еще чуть-чуть и перестанут быть человеческими. Удивили волосы — длинные, собранные в низкий хвост. Совсем не офисно-корпоративно. Но маме такое нравится, я точно знаю.

Точно моложе мамы, и по его словам, работающий на какой-то руководящей должности в компании, название которой я тут же забыла. Начальник чего-то там в подразделении чего-то там. Было в нем что-то идеальное, и от этого неправильное.

И чем дольше, тем меньше он мне нравился. Я попыталась убедить себя, что это всё моё воображение и вообще…

Ни с того ни с сего меня начала накрывать паника. Сердце забилось где-то в районе ключицы, и руки затряслись так, что я чуть не выронила пирожное.

— Простите, что-то голова закружилась, — пробормотала я, пытаясь выровнять дыхание. Мама даже не обратила на меня внимания, а Сергей мельком взглянул на меня, и отвернулся. Мне показалось, что у него вертикальные зрачки, а в улыбке ясно видны гадючьи клыки. Я моргнула, и видение исчезло. А вот страх, страх остался.

Чаепитие не задалось. Мама продолжала кокетничать и очаровывать, Сергей вроде держался корректно и не позволял себе лишнего, но от него исходило нечто такое, что буквально заставило сжаться в комок и начать усиленно мечтать оказаться от этого места как можно дальше. Обволакивающее, мерзкое ощущение скрытой угрозы.

Я сослалась на головную боль и ускользнула в комнату, буквально спиной ощущая чей-то тяжелый взгляд. Настолько липкий, что еще немного и перестанет быть человеческим. Нет, с этим надо что-то делать. Под одной крышей я с ним не останусь! Подождем, когда уйдет.

— Мама, зачем он тебе, может, хватит уже? — зря я затеяла этот разговор тогда. И сказала это зря. Сергей ушел, пообещав прийти на следующий день, а мама принялась мыть чашки, напевая какую-то мелодию из очередного турецкого сериала. Мамина спина ощутимо напряглась, и она медленно обернулась, недобро сощурившись.

— Я по твоему старая? Не имею права на личное счастье? Я и так всю молодость угробила на тебя, положила! Нет, чтобы за мать в кое-то веки порадоваться, — она завелась с полоборота, швырнула губку в раковину и обернулась ко мне, уперев руки в бока. — Ишь ты, тварь неблагодарная! Выняньчила, выучила, в институт определила, а она вон как с матерью разговаривает! А ну, стоять! Я не договорила! Вся в отца, в его проклятую породу!

— Я не просила меня рожать, — буркнула я, спиной ретируясь в свою комнату. — И в институт на бюджет я поступила сама.

Мать что-то кричала еще, временами громко всхлипывая, но я уже сидела в комнате, нацепив наушники. Каждый раз одно и то же. Я снова виновата в неудавшейся маминой личной жизни, недополученном образовании и в том, что отец исчез еще до моего рождения. Как я поняла по мамочкиным оговоркам, горе-папаша на тот момент был даже не в курсе скорого изменения своего статуса.

Ничего, побушует и перестанет, сколько раз мы это уже проходили.

Потом очередной кандидат в отцы уйдет в туман, и мать будет просить прощения, говорить, что мы семья, готовить завтраки и задабривать меня домашними пирожками. Совершенно забыв, что я не люблю её фирменную начинку с яйцом и луком. И никогда не любила.

И всё будет как прежде.

Мама была очень красивой, эффектной, но вот как-то так в личном складывалось. Думаю, из-за чрезмерного стремления это личное и наладить. И можете считать меня плохой дочерью и ужасным человеком, но мне было плевать. Пусть я буду самой последней эгоисткой, но Сергея и близко к себе не подпущу! Не нужен мне такой “папочка”.

— Дочь, — через неделю за завтраком, пряча глаза, начала мама, — у тебя же учеба скоро начнется? Первый курс и всё такое?

— Ну, допустим, — осторожно согласилась я. После того вечера тему мы не поднимали. Мать полночи прорыдала в ванной, два дня молчала, а потом оттаяла. Сергей больше не появлялся, но мама приходила домой поздно вечером, точнее, рано утром с неизменным букетом красных роз и счастливым видом. Мне было всё равно, меня не трогают, сюда не ходят и ладно. — А что?

— Я договорилась, тебя поселят в общежитии, — она суетливо поднялась и поставила на огонь турку, хотя кофе уже было налито. — В лучшей комнате, соседка очень хорошая девочка, вы подружитесь.

— А как же моя комната? — не поняла я. — Ты же сама настояла, чтобы я была дома и “не лазила по всяким клоповникам”. Или как ты там общагу называла?

— Понимаешь, Ярочка, мы с Сережей хотим начать жить вместе. А…

— А я буду вам мешать, так? — я уже всё поняла и отставила чашку.

— Но зачем же ты так? — мама старательно скуксила лицо и пустила в голос слезу. Она всегда так делала, когда пыталась добиться своего. — Ты никогда не будешь нам мешать, ты можешь приходить в гости, Сережа будет рад тебя видеть! А когда у нас родится маленький, ты будешь мне помогать. На кого мне еще надеяться, как не на родную дочь?

— А почему бы вам не пойти жить к нему? — я начала уже злиться. Мало того, что из дома выселяют, так еще и в будущие няньки определили! — Тихая семейная жизнь, никто не помешает! Ты же сама мне расписывала, какой он начальник и как много получает. А мама?

— У него производственное жилье, туда нельзя!

— Бездомный, значит…

— Он не бездомный! Вечно ты всё переворачиваешь! Мы семья, мы хотим жить вместе!

— А я разве не семья?

— Ты выросла и в состоянии сама о себе позаботиться! Нет, чтобы за мать порадоваться, она палки в колеса! Хочешь, чтобы я до старости одна была? И так никто с прицепом брать не хотел, — завела она привычную пластинку.

— Я рада за тебя, мама, — я бросила недоеденный бутерброд и пошла в комнату собирать свои вещи. На глаза наворачивались злые слезы, и я швыряла в сумку всё подряд. Ноги моей больше здесь не будет! Мать что-то говорила, кричала, оправдывалась… и, наверное, проклинала. Обида стучала молоточками в виски и удавкой сдавливала горло. Ноги моей больше здесь не будет… ноги. Рефреном стучало в голове. Пусть как хочет, так и живет. У меня своя жизнь, у неё своя.

Через день я была уже в общежитии. Ушла, пока мать была на работе, чтобы избежать лишних скандалов. По-любому я буду плохой. Это она умеет. Она потом звонила, но я не брала трубку. Потом звонки прекратились.

От тёти Люси, маминой давней подруги, узнала, что подали заявление в ЗАГС и скоро у меня будет новый папа. От одного этого осознания хотелось сбежать куда-нибудь подальше и выть на луну.

— Яра, ну прости ты мать, — тётя Люся сочувственно сопела в трубку. — Ну вот такая она, а мать всё-таки. Она ж переживает, ждет тебя. Вот на свадьбу подружкой тебя хотела, платье тебе купила. Она ж счастье нашла! Ты радоваться за неё должна всем сердцем, а ты вон как! Позвони, поговори. Извинись. Хоть и виноватой себя не считаешь, а всё равно извинись. И помиритесь, и простит она. И поймет, что палку перегнула. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — мне было совершенно плевать на свадьбу, в душе до сих пор клокотала обида. От той же разговорчивой тёти Люси я знала, что Сергей переехал к нам через день после моего ухода, а через неделю уже вовсю делал ремонт в моей комнате. Только теперь это была его комната. Тётя Люся с придыханием рассказывала, что он сменил всю обстановку, купил красивую мебель и дорогущие обои. А потом начал делать ремонт и во всей квартире. Я сжимала зубы, чтобы не разреветься от осознания, что мой любимый плакат со Stray Kids намертво приклеенный к этим самым обоям и улетел в мусорку вместе со всяким хламом.

Ну если так, то делать мне дома больше нечего. Теперь уж точно дома у меня не было. Это точно.

Свадьбу наметили на конец октября. Это я уже узнала от самого Сергея. И лучше бы не узнавала. Он подкараулил меня в парке, когда я возвращалась с учебы. Как назло, девчонки разбежались по свиданиям, и мне пришлось тащиться в общагу одной. Моросил мелкий, противный дождь, тускло светили фонари, и от кустов и деревьев ложились длинные густые тени.

— Привет, студенткам! — фигура Сергея будто материализовалась из темноты и встала посреди дорожки. — Куда так поздно? К парню спешишь?

— Привет, — я попыталась обойти его по широкой дуге. — Чем обязана? С мамой что-то случилось?

— С мамой всё отлично, — тепло улыбнулся он, и меня окатило волной дурного предчувствия. — Через неделю свадьба, ты не знала?

Я покачала головой и отступила на шаг.

— Плохо, очень плохо, — театрально огорчился мужчина. — Мы теперь семья, мы должны дружить и хорошо общаться. Твоя мама очень переживает, что ты не приходишь и на звонки не отвечаешь. Нехорошо это. Пойдём, поговорим.

Его рука неожиданно сомкнулась вокруг запястья как тиски и дернула к ближайшим зарослям. Я попыталась вырваться, но он сильнее сжал пальцы.

— Никуда я с тобой не пойду, пусти! — заверещала я. Он улыбнулся, холодно и как-то безжизненно.

— Не переживай, мы просто поговорим и всё, — его вторая ладонь в перчатке зажала мне рот, и я ощутила резкий запах серы и остывшего костра. Он резко дернул на себя так, что я, не удержавшись, стала валиться на спину. Ужас накрыл меня с головой

.

А потом… не помню, что произошло. Слепящая белая вспышка света, Сергея отшвырнуло в кусты как куклу. Затрещали ветки, послышался приглушенный мат, а я со всех ног бежала к выходу из парка, больше на ощупь, в глазах плясали тёмные пятна. Там впереди были люди, и эта тварь не посмеет напасть. Уже не посмеет.

Внутри откуда-то росла уверенность, что больше он не придет, больше не опасен. Какая-то неведомая сила отпугнула его. Знать бы ещё, что за сила. Чтобы применить при случае.

А уже в общаге, отпаиваясь валерианкой, я решила, что это просто своевременная случайность. Может, ударился или на оголённый провод наступил или ещё что. На спокойную голову поверить в раскидывающие вспышки света, всплывающие из ниоткуда, было невозможно.

В полицию я не пошла, даже девчонкам ничего не рассказала. Что я там скажу? Что на меня напал отчим и его отшвырнул какой-то свет? Кто мне поверит? Синяков и тех нет. Мать так вообще заявит, что я оговариваю её будущего мужа и мешаю её счастью.

Впрочем, матери я и так бы сказала в последнюю очередь. В самую последнюю.

С тех пор я больше Сергея не видела. Приглашение на свадьбу на следующий день мне передала тётя Люся, и оно тут же полетело в мусорку. Видеть их обоих не желаю.

Наверное, в глубине души я надеялась, что придёт мама и скажет, что это было какое-то недоразумение, попросит прощения, скажет, что порвала с ним, но она так и не пришла. Да и после памятной встречи я почему-то была уверена — по-хорошему мы с моим новым “папочкой” уже не разойдёмся.

Тётя Люся покачала головой и горестно вздохнула. Неужели она вправду думала, что я приду?

А потом мне срочно пришлось искать работу. Сначала мать скидывала деньги мне на карточку, но со временем сумма становилась всё меньше и меньше, а в октябре прекратилась и вовсе. Вместо неё пришла смска с незнакомого номера: “Доченька, извини, но сейчас очень туго с финансами, мы с Серёжей улетели в свадебное путешествие и немного поиздержались. Займи у подружек, мы потом отдадим. Люблю. Твоя мамулечка”.

Я опустилась на кровать и в отупении просидела полчаса. До стипендии оставалась сотня рублей и полбатона хлеба.

— Ты чего? — меня вывела из ступора прибежавшая с пар соседка. — Заболела что ли?

— Тань, — слезы брызнули из глаз, и, не в силах говорить и сдерживаться, я заревела в голос. — Займи немного, я отдам честное слово! — и протянула ей телефон со злополучной смской.

Выручила Танькина мама, долго охавшая в трубку и передавшая утром полный пакет судочков и кастрюльку с борщом. Объедать подругу было невыносимо стыдно, и через неделю я устроилась в соседний офис мыть по вечерам полы. Я старалась улизнуть из общаги незаметно, чтобы меня не заметили сокурсники. И так проблем хватало, чем ещё выслушивать шепотки за спиной. Но есть хотелось сильнее, денег мне больше не давали, стипендия улетала чуть ли не в первый же день. Но я справлялась.

Изредка забегала тётя Люся и, пряча глаза, говорила, что мама надеется, что я сделаю первый шаг и вернусь домой. Она очень ждёт и скучает. Я смотрела на мамину подругу и откуда-то точно знала — она врет. Врет от первого и до последнего слова. Ей никто не говорил, что меня ждут дома, и никто не просил убедить её поговорить со мной. Она это просто выдумала, надеясь поправить ситуацию, надеясь, что всё само собой наладится.

Не наладится.

На мой восемнадцатый день рождения мама прислала открытку и небольшой денежный перевод. Правда, на неделю позже, но прислала. Меня это уже не трогало, я просто вычеркнула её из своей жизни. Так, как она вычеркнула меня из своей.

Наступил май, я уже освоилась, и у меня даже получилось немного отложить на совсем уж чёрный день. На носу были экзамены, и это пугало побольше всяких отчимов. Вот не сдам — и куда мне потом?

— Яра! — как-то утром меня окликнула вахтёрша Анастасия Валериановна. — Тебе письмо вот пришло. — Она протянула мне пухлый конвертик, до этого служивший ей, видимо, закладкой очередного томика Донцовой.

— Письмо? — не поверила я. — От кого?

Она пожала плечами и снова уткнулась в книгу, демонстративно потеряв ко мне интерес. Но можно было давать весь зубной ряд вместе с брекетами: адресок с конверта она уже пробила и теперь вовсю строила версии. Танька как-то язвительно обмолвилась, что с такими данными детективы должны писать, а не читать. На любое опоздание у неё десять версий, среди которых ни одной приличной. Хотя похищение с последующим побегом вполне себе прилично и даже захватывающе. Было даже немного жаль, что Дашка тогда просто заночевала у подружки после вечеринки и с утра выглядела слегка пожеванно.

Я отошла немного в сторону и вскрыла конверт. Родни у меня, кроме матери, нет, откуда мне может быть письмо?

— Что-то случилось? — старательно равнодушным голосом уточнила вахтёрша.

— Извещение от нотариуса с просьбой прибыть по указанному адресу для получения наследства, — прочла я. — Розыгрыш, наверное, какой-то, я не знаю таких людей.

— А ты уточни, — посоветовала она. — Уточни, и расскажешь, что да как. Судя по тону, в вахтёрских мечтах я уже стала тайной наследницей миллионера и жуткой тайны. Непременно смертельно опасной.

Уточнить — это хорошо, но у кого? Подумала и набрала единственного человека, кроме матери, который хоть как-то мог прояснить ситуацию — тётю Люсю. Она не подвела и, покопавшись в недрах памяти, выдала:

— Так это ж папашки твоего родня! Ну точно, Гусев он был. А это, стало быть, мать его, бабка твоя. Давай, с тобой схожу, узнаю, что да как.

— Только моей маме ничего не говори, — попросила я.

— Не буду, — соврала тётя Люся.

Это была не мать, а бабушка. Моя прабабушка, оставившая мне в наследство всё своё имущество, переписанное с небывалой тщательностью: небольшая сумма вклада, дом в деревне, подворье, кот, печь и всё прочее «видимое и невидимое». В комплекте шла коробка из-под печенья с тремя ключами, массивными и старинными, и ещё какой-то мелочёвкой.

— Мда, деревня Гарь, у черта на куличках, — выдала тётя Люся, порывшись в Гугле. — Сначала на электричке, потом автобусом, а там пешком, наверное. Ну да, ничего! Свой угол как-никак. Вдруг и пригодится. Оформляй всё, девонька, да на себя! Мало ли что. Матери потом скажем, как бумаги получишь.

Как в воду глядела.

Мать пришла в начале июня. И я с трудом её узнала. Казалось, она постарела лет на десять-пятнадцать: у глаз залегли морщинки, и сама она как-то осунулась. Точнее, не осунулась даже, а стала будто прозрачнее, словно что-то стерло у неё краски из внешности, и она вся казалась какой-то неправильной, немного кукольной и ненастоящей, как плоская декорация. А может, мне и показалось. При всём при этом было видно, что она не бедствует: красивая, со вкусом подобранная одежда, дорогая сумка, стильная стрижка. Она умела быть обворожительной..

Мама стояла у ворот общежития и выглядывала по сторонам. Чуть дальше толпой «совершенно случайно» стояли институтские девчонки, предвкушая милый семейный скандальчик. Я не афишировала свои отношения с матерью и отчимом, поэтому вся общага была в курсе.

А вот хрен вам, а не морковка. Зрелищ не будет, хлеб тоже кончился. Ешьте булочки из столовой.

Я затолкала обиду поглубже, натянула на лицо безразличие и совсем уже собралась незаметно пройти мимо, как…

— Ярочка! — мама широко улыбнулась и помахала рукой, привлекая внимание. Я выругалась сквозь сжатые зубы. Не прокатило. Просто пройти не выйдет, она обязательно станет кричать и соберёт вокруг себя толпу любопытных. Внезапная беременность прервала путь великой актрисы, и мне это не раз припоминали, устраивая показательные выступления. Так что подходим, улыбаемся, уточняем, какого черта, и уходим.

— Чего надо? — я в упор посмотрела на мать. Она улыбнулась ещё лучезарней и попыталась обнять меня. Я деликатно отстранилась, и она не стала настаивать, обиженно скривив губки. Я равнодушно смотрела в сторону, затолканная обида всё-таки рвалась наружу, застревая комом в горле и злыми слезинками в уголках глаз

— Я пришла поговорить, — она вела себя как ни в чём не бывало и даже сделала вид, что не замечает моего состояния. — Ты, я слышала, получила наследство? И…

— А тебе-то что? — я резко оборвала её монолог. — Ну, получила.

— Это просто замечательно! — мама расцвела ещё больше. — Теперь у тебя есть свой дом, я так рада. Я хотела сказать тебе потрясающую новость! Серёженьку повысили в должности, и мы планируем купить семейный дом. Мы уже присмотрели себе прекрасный вариант, там…

— А я-то тут причём? — снова прервала я её. — Присмотрели и хорошо. Совет да любовь, живите своей семьёй. От меня что надо?

— Зря ты так, — надулась мама. — Там у тебя будет своя большая комната! Самая лучшая! Серёжа так переживает, что ты не заходишь и не была на свадьбе! Нельзя же быть такой жестокой к своей семье! Я впервые по-настоящему счастлива и впервые была за границей! Вот я бы на твоём месте всё бы сделала для счастья матери, а ты…

— Что от меня надо? — снова повторила я. Выслушивать в очередной раз, какая я тварь неблагодарная, не хотелось. Хотя, чувствую, придётся.

— Тебе надо выписаться, — мать в упор посмотрела на меня. — Мы продаём квартиру на первый взнос по ипотеке. Тебя пропишем в новом доме и выделим долю. На улицу не выкинем. Тебе уже восемнадцать, так что… И потом, прабабка оставила тебе жильё, свой угол у тебя будет, я на этот дом и не претендую!

Она говорила что-то ещё, доказывала и убеждала, и я почему-то поняла: я уже ничего не смогу сделать. Совсем. Даже мой отказ ничего не изменит. Перед глазами почему-то стоял Сергей и не мигая смотрел на меня змеиными глазами с вертикальными зрачками с пляшущими в них странными огнями…

И вот теперь иду я в богом забытый домик в богом забытом селе, просто потому что идти мне больше некуда. Квартиру продали, купили дом и тут же затеяли в нём масштабный ремонт. А на время ремонта все уехали отдыхать в Турцию. О чём мама радостно сообщила мне из аэропорта за час до вылета.

Вот как-то так. Хотя про богом забытое село я, конечно, перестаралась. Довольно большое, обжитое и совершенно не похоже на вымирающее. Хоть и далековато от города, конечно. Прямо скажем — очень далековато. Каждый день не наездишься.

У самой опушки, почти вплотную к лесу, на самом деле нашёлся дом. Большой, даже на два этажа и с виду очень добротный, сложенный из посеревших огромных бревен с резными наличниками и ставнями. Я такие дома-теремки только по телевизору видела.

Старая деревянная калитка заперта на ключ, заборчик невысокий, больше для виду и чтобы владения обозначить, чем закрыть и спрятать, и двор на удивление ухоженный. Я думала увидеть тут заросли бурьяна, но нет. Трава есть, но невысокая, калачики и в основном ещё что-то мне неизвестное с листочками. Дальше виднеется банька и ещё какие-то сарайчики — не сарайчики. Кто их поймёт, что это такое?

Я достала из кармана ключи, навскидку отделила наиболее подходящий и отперла калитку. Хм, угадала с первого раза! Что тут у нас?

Вдруг налетел холодный внезапный порыв ветра, прижал траву к земле, а на берёзе громко каркнул ворон. Я поежилась. Вот и поздоровались!

Порыв ветра исчез так же, как и налетел, и снова припекало солнышко. Колёсики чемодана вязли в калачиках, и снова пришлось тащить своё имущество на руках. Тропинка к дому была узкой, полузаросшей и скорее угадывалась, чем увидевалась. Да и кому её было протаптывать? Чудо, что хоть такая осталась.

Проклиная чемодан, забралась на высокое, в три ступени, крыльцо, сделанное из половинок бревен. Умели же раньше строить — на века! Издали мне показалось, что этажей два, но, подойдя поближе, я поняла, что второй этаж — это чердак. Или не чердак, а полноценная мансарда, вон какой высокий и окошко есть. Завтра надо будет сходить, осмотреться.

Дверь тоже оказалась тяжёлой, добротной, с массивными коваными петлями, запертая на висячий замок. Не жаловала моя прабабка современные вещи, я так посмотрю. А может, ей досталось с незапамятных времён, и с тех пор так и стоит. Зачем менять, если работает?

Я глубоко вздохнула, собираясь с духом, и медленно повернула ключ в замке. Было немного жутковато входить вот так в старую, необжитую избушку. Замок поддался легко, дужка откинулась, дверь скрипнула и неожиданно легко отворилась. Снова налетел порыв ветра, по-январски ледяной и пронизывающий, и снова надрывно закаркал ворон, как мне показалось, над самым ухом. Я вздрогнула.

Будь моя воля, развернулась бы и стрекоча покинула это странное место, но… Я заглянула в сени. Ничего необычного. Лавка и алюминиевые ведра, бадья, судя по всему, для воды, рукомойник у стены, бревенчатые стены, лестница на чердак и ещё одна дверь в жилое помещение. В сенях было полутемно и прохладно, и ещё пахло чем-то приятным. А ещё сосной, пылью и травами. Я поставила чемодан в углу и открыла внутреннюю дверь, не закрывая внешнюю. Пусть проветрится, мало ли что тут накопилось.

Аккуратно заглянула в дверь.

А ничего так! Большая комната, в углу печь, настоящая русская печь. Огромный стол из тяжёлых досок, лавка у стены и у стола широкие, больше напоминающие кровать — полуторку. В одном углу была протянута бечевка, на которой пучками вниз сушились травы. С одной стены были прибиты полки для посуды, и на них стояли глиняные плошки, чашки, горшочки, внизу шли чугунки, отдельно висели несколько больших и тоже деревянных половников и простые деревянные ложки. Особняком стояла большая и даже на вид тяжёлая каменная ступка с гладкоотполированным деревянным пестиком.

К стене был прислонен ухват, а с другой стороны стояла прялка, без кудели. Окна были прикрыты кружевными занавесками, а справа виднелись ещё две открытых двери. Я заглянула в одну: широкая кровать, покрытая лоскутным покрывалом с горой подушек, большой добротный шкаф с зеркалом, письменный стол, покрытый вышитыми по краю красными и черными узорами скатертью и деревянным стулом. У кровати стоял огромный сундук, обитый железом, выглядевшим так, будто здесь он провёл не одно столетие.

А может, и провёл, кто его знает.

Во второй комнате тоже нашлась спаленка, более аскетичная, без занавесок и скатертей, но зато письменный стол был больше, и вместо сундука стоял комод.

На полу разноцветные полосатые домотканые дорожки. Всё так уютно, мило и по-домашнему. Не могу подобрать точного слова, но впервые меня захлестнуло ощущение дома. Своего дома, родного дома. Того места, куда хочется вернуться и где хочется жить. Даже в квартире, где я прожила всю жизнь, такого не было.

Я прониклась к неизвестной мне прабабушке теплотой. Надо хотя бы найти её фотографию и посмотреть на родственницу. Варвара упорно представлялась мне высокой и статной женщиной лет тридцати пяти — сорока, с тяжёлой каштановой косой и почему-то красновато-карими глазами. Она улыбалась и смотрела с хитринкой.

Я мотнула головой, отгоняя ненужное видение.

И что-то меня здесь смущало. А потом поняла, что. Ни пыли, ни грязи, словно тут недавно кто-то был, и хозяйка только что вышла. Неправильно это. Я машинально потрогала печной бок — вроде тоже тёплый, а может, мне и показалось.

Я села за стол и тупо уставилась на выскобленные доски. Чувство благодарности к прабабке стало таять, уступая место бытовым вопросам. Даже тревога отступила на второй план.

Мокрая от пота футболка противно липла к спине, намекая на мытье, но где? И как я вообще тут жить буду?

Печь топить не умею. Ладно, сегодня ещё на бутербродах и кофе из термоса продержусь, но потом придётся звать на помощь местных. Что тоже та ещё задачка, если вспомнить, как они меня встретили. Может, просто приезжих не любят? Или у прабабки дурная слава? Недаром на отшибе жила.

А стирка? А утюг? Тут есть хотя бы электричество?

Я мотнула головой, отгоняя панический настрой. Яра, минус эмоции, плюс рациональное мышление! Кругом люди, крыша над головой есть, и даже хорошая крыша со всем необходимым. Справлялись и с худшим.

Надо воды натаскать, попить и умыться. Ведра я видела в сенях, простыни по-любому есть. Вот шифоньер какой, неужто у бабушки смены никакой не было? А завтра уже решим, как быть. Устроимся по первому разряду и даже лучше! Лето будет шикарным.

Приободрившись, я подхватила ведра и выскочила во двор. За домом нашёлся колодец-журавль, рубленое строение, в котором я ранее опознала баньку, со сложенной у стены крытой поленницей, сплошь забитой сухими полешками. Рядом рубочная колода, но без топора. Ну да, кто топоры бросает посреди двора? Утром посмотрим в сарае, сарай тут тоже по-любому есть. Вон два-три неопознанных здания и одно опознанное — формата «туалет деревенский». Ещё дальше, у самого леса, притулился скромный сарайчик, а дальше… я сощурилась — кажется, это был огород.

Полные ведра оттягивали руки и с непривычки плескали холодненьким на ноги. Неприятно, но терпимо. Еле дотащила и оставила на полу в сенях: студёная колодезная вода даже пахла по-особенному — стылостью и хрустальной чистотой. Пить хочется неимоверно.

Тэкс, а с чашками засада. Есть одна любимая, как её называла Танька, полуведерная, но она закопана в вещах. Ничего, возьму с полки, теперь это вроде как моё.

Я зашла в избу и остолбенела.

На лавке за столом сидел огромный, как крупный мейн-кун, чёрный котище и ел мои сэндвичи. Те самые, которые я сделала в дорогу, да так и оставила в сумке. И дело не в том, что он их ел, а в том, КАК он это делал! Бутерброды лежали на глиняной тарелочке, и кот аккуратно отрезал кусочек ножом в правой лапе и поддевал вилкой в левой.

Увидев меня, кот вытер лапой усы и произнёс мурлыкающим, насмешливым баритоном:

— О, вот и хозяйка пожаловала. Милости просим, господарыня!

Я заорала и кинулась наутёк. Открытая входная дверь с грохотом захлопнулась перед самым моим носом, пребольно ударив по лбу. Я попыталась её открыть, но щеколда не поддавалась — заклинило намертво. В панике я попыталась то дернуть, то толкнуть эту злочастную дверь, совершенно позабыв, в какую сторону она открывается.

— Зря стараешься, — произнёс над ухом всё тот же мурлыкающий голос. — Отсюда тебе ходу нет. Заходи в горницу, поговорим по-человечески.

И я рухнула в спасительный обморок.