Баллады

Олег Сорокин

Баллады по мотивам Альфреда Хэйдока, пламенного приверженца агни-йоги, Джека Лондона и собственной фантазии в поэтической обработке автора.

© Олег Сорокин, 2018

ISBN 978-5-4490-5747-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Песнь о силе духа

По мотивам книги ДЖЕКА ЛОНДОНА — «Звёздный скиталец»

ГЛАВА 1

Динамит… или история одной подлости

ПРЕДИСЛОВИЕ

— « Не в полной наготе, не в полноте забвенья…».

Мне с рожденья казалось, что мир — это сон

И я вынужден в нем находиться.

Что ошибкою страшною мозг мой пленён,

В теле душу заставив томиться.

Но с годами уверили мысли меня,

Что реальность верна, но сурова.

И лишь сны до сих пор сердце в да

ли манят,

Чтоб раскрыть мирозданья основу.

Мы, рождаясь, подспудно память прошлых времён

За собою в мир новый приносим.

Но пространства и времени ход изменён,

От того возникают вопросы.

Все мы в детстве частенько летали во сне,

Открывая лазурные дали.

И встречая знакомые лица, вполне,

Сон прервав, оставались в печали.

Но откуда же в памяти образы грёз,

Живописных и точных в деталях?

Шум прибоя и нежная свежесть берёз,

Что с рожденья не видел в реале.

Ну а сонм нежных чувств, что приходит порой,

Объяснить как подобную тему.

Нам твердят: — Это опыт, — усомнюсь я, постой,

Описать как, не видя, проблему.

Ярких красок палитра, и <<чужие>> миры,

Возникающие из подсознанья.

Это жизней прошедших скупые дары,

Заблокированные <<забываньем>>.

…<<Нас поистине тени окружают тюрьмы,

Новорожденных — мы забываем>>.

Страх и боли, кошмары, другие миры,

И ведь разумом сны принимаем…

Но ведь страх — это опыт, мы рождаемся с ним,

Значит, с опытом перерождений.

Но едва первый крик мир о нас возвестил,

Пеленают нас сонмом сомнений.

Сколько помню себя, всегда верил всерьёз,

Что был в прошлом я <<звёздным скитальцем>>.

Королём и рабом, сгустком нервов и слёз,

В окружении <<протуберанцев>>.

В три, в четыре, и в пять ещё <<я>> был не <<я>>,

В этом теле <<я>> лишь <<становилось>>.

В новой форме застыв, разум боль умалял,

И… сознание тихо забылось.

Я страдал, я от страха кричал по ночам,

Чтоб сквозь смесь прошлых жизней прорваться.

Но ведь сны, как известно не подвластны врачам,

И в бреду БОГ сподобил остаться.

*** *** ***

— Я раскрою Вам тайну: погубил меня гнев,

Хоть я был и умён и успешен.

Через несколько дней, как решенье проблем,

Дэррель Стэндинг в тюрьме был повешен.

Но, беседуя с Вами через этот дневник,

Уверяю Вас — это пустое…

И мой дух, что когда — то как искра возник,

Лишь сменил в жизни точку <<постоя>>.

ЧАСТЬ 1

Восемь лет как назад, я профессором был,

Вы должны знать всё, чтобы поверить.

Я в порыве <<багрового>> гнева убил,

И тюрьма отворила мне двери.

Тот убитый, коллега, но дело не в том,

Я был пойман и не отпирался.

Спор возник между нами из личных проблем,

Я вменяем был, но не сдержался.

Мне пожизненно дали, и мотая свой срок,

Я в СанКвентине принял квартиру,

Мне судьба за гордыню преподала урок,

И отрезала доступы к миру.

Я пять лет из восьми, в одиночке провёл,

Словно заживо погребённый.

Но по случая воле, свободу обрёл,

Позабытый в миру заключённый.

Мрак рассеяла вера, мой разум прозрел,

И сквозь пытки и боль истязаний,

Я БОЖЕСТВЕННЫЙ промысел в жизни узрел,

И поднялся над гнётом страданий.

Мне не страшен тот миг, что назвали концом,

Я ведь знаю, пред нами вся вечность.

Пусть в глазах надзирателей стану глупцом,

Но не выдам, не сдам человечность.

И когда выбьют стул, я покаюсь: — Готов…

И сквозь шумы предсмертного хрипа,

Прошепчу я с усилием несколько слов:

— Прости, ГОСПОДИ, сумрачных типов.

Я кончаю главу, уже девять часов,

В коридоре убийц гасят свечи.

Надзиратель дежурный проверил засов,

Истекает ещё один вечер.

ЧАСТЬ 2

Очевидно, злой рок, вновь восстал на меня,

Мою гордость терзая незримо.

Жизнь внушала: — Смирись, моё тело храня,

Но прослыл я здесь <<неисправимым>>.

Невдомёк здешним <<псам>>, что полёты души,

Не стесняют тюремные своды.

Разве пытки способны ДУХ и ЧЕСТЬ сокрушить,

У того кто рождён быть СВОБОДНЫМ.

Я не буйствовал, нет, просто живость ума

Против рамок восстала рутины.

Но встречались в штыки все дела и слова,

Унижая меня без причины.

Мне бессмысленный труд очень стал нестерпим,

Я пытался улучшить машины.

Но того лишь добился, что стал <<не любим>>,

И за признак ума стал <<гонимым>>.

На меня донесли, и я в карцер попал,

Где лишился и пищи и света.

Но мой пыл к справедливости там не пропал,

Был побоям подвержен за это.

Я опять взбунтовался, снова карцер и вот

Тюк соломы, побои и грубость.

Как покой свой посредственность здесь стережёт,

Как бесчинствуют подлость и тупость!

Осознав, что не сломлен, озверели совсем

Лишь за то, что на них не похожий.

И в <<рубашке смирительной>> кончился день,

И я думал, что <<кончился>> тоже.

Изощрённее пытки не выдумал свет,

Бросив на пол ничком, пеленали.

И коленом сдавив, убирали <<просвет>>,

Так, что б даже дышать мог едва ли.

Мозг, взрываясь от страха, жаждет мышцы напрячь,

Собирая последнюю волю.

В ритме бешеном сердце срывается вскачь,

Захлебнувшись ужасною болью

На попытки вздохнуть… только сдавленный стон,

И попыток бесплодных старание.

Мысль в агонии бьётся: — Ну всё, обречён,

Вот и всё… ускользает сознание.

…Сквозь кровавую дымку, боль в суставах и жил,

Моё «я» возвращалось со страхом.

Кто — то веки подняв, вдруг промолвил: — Он жив,

Поскорей развяжите рубаху…

Словно тыщи иголок вонзились мне в плоть,

Онеменье проходит неспешно.

Дрожь суставов и вен невозможно унять,

В каждой клеточке боль повсеместно.

— Ну довольно с него, — прозвучал баритон.

— Доктор, дайте воды полстакана.

Приказал наш начальник тюрьмы Этертон,

И ушёл, забирая охрану.

Я не в силах глотать, зубы, стиснув стакан,

О стекло дрожью скрежет отбили.

В голове чехарда, пред глазами туман,

И я снова забылся в бессилье.

Словно вечность прошла, а по времени час,

Рассказал мне потом надзиратель.

Так познал я рубашку тогда в первый раз,

Но вернёмся к рассказу читатель.

ЧАСТЬ 3

Умный тоже бывает жестоким,

Но посредственный злобен вдвойне.

Он по жизни бредёт одиноким,

Проигравши в духовной войне.

Сторожа и другие начальники,

Утверждались, насилье творя.

Ведь ущербность души изначально

Проявляется, мир не любя.

Им не ведома суть сострадания,

Безнаказанность портит сердца.

И не люди они, а создания,

Раз под маской живут подлеца.

…Был в тюрьме поэт — каторжник злобный,

Трус, доносчик и подлый лгун, шпик.

Надзирателям очень удобный,

Он предательством <<славы>> достиг.

Заслужить чтоб досрочно свободу,

Он решил спровоцировать всех.

Обманул он не мало народа,

Имитировав ложный побег.

Так как зеки его презирали,

Он придумал коварнейший план.

Убедить их в побеге в начале,

Захотел он, подстроив обман.

Выкрав сонник в тюремной аптеке,

Усыпить он охранника смог,

Чтоб поверили ироду зэки.

А начальству представил подлог.

Сторож был, несомненно, уволен,

Сорок <<вечников>> стали мечтать.

Сесиль Винвуд был очень доволен,

Что всех ловко сумел оболгать.

Но коварство подлейшего плана,

Обрело свой законченный вид

Лишь тогда, как подставив охрану,

Он сказал, что в тюрьме динамит.

Для меня ж откровением стало,

Что я якобы был главарём,

Что взрывчатку, ни много, ни мало,

Мы зарыли с ним вместе, вдвоём.

Сорок <<вечников>> схвачены были,

В карцер брошены также, как я,

День и ночь, нас пытали и били,

Чтоб узнать, где взрывчатку таят…

ЧАСТЬ 4

..Я опишу, как сорок <<вечников>

В тюремную ворвались тишину.

Картина, скажем так, бесчеловечная…

Избитый, в карцере, я отходил ко сну.

Но стали с треском отворятся двери,

Их волокли под стоны, ругань, крик.

Глазам своим мне трудно было верить,

В дверном проёме человек возник.

Вместо лица кровавая сплошь маска,

В глазах, отчаянье, страдание и боль.

Мне для рассказа вряд ли хватит краски,

Чтоб поделиться чувствами с тобой.

Ещё не пал он на пол от бессилья,

Как в коридоре снова топот ног.

И снова измождённого вносили,

От криков ужаса и боли стих острог.

Лишь брань охраны, опьянённой кровью,

В наших ушах звучала, приговором.

Зализывая раны, к изголовью,

Ко мне подсел избитый жутко вор.

— А ты как здесь? Допрос неумолимый

Мне предстоял, но, видно по всему,

Меня узнали: — Он <<неисправимый>>, —

Кто — то из узников ответствовал ему.

…Я в своей жизни многое изведал,

Но ад кромешный наступивших дней

Меня толкает здесь прервать беседу,

Чтоб поразмыслить о судьбе своей.

Я восемь лет терпел тюрьму и пытки,

Но дух мой не сломали, не смогли.

Тогда они усилили попытки,

К повешенью за <<драку>> подвели.

После часов в <<рубашке>> и побоев

Я мог ходить по <<стеночке>> едва.

Хоть карцер был обителью изгоя,

Но мысль о мести, в голове жила.

Она мне придавала смысл в жизни,

Хотел доносчику я сторицей воздать.

За всех, от клеветы познавших тризну,

Ему <<привет>> прощальный передать.

Достал я две иголки в лазарете,

И ими смог решётку подпилить.

<<Работая>> ночами в лунном свете,

Сумел <<свободу мнимую>> добыть.

…Я крался вдоль стены так осторожно,

Что сердца стук мне заглушал шаги.

И я б добрался до него, возможно,

Но пред глазами вдруг пошли круги.

За столько лет я в замкнутом пространстве

Совсем отвык от воли, вот беда.

Казалось, что пройти эту дистанцию,

Я не смогу, никак и никогда.

Катились слёзы от бессилья, стены,

Казалось не дают мне сделать шаг.

Предательски тряслись от страха члены,

И понял я, что дело моё <<швах>>.

Вперёд идти не мог, но и вернуться

Уже не мог, рассудок подводил.

И надо же ещё было споткнуться,

А тут как раз охранник проходил.

Я, потеряв спасительную стену

Скатился с лестницы, как мячик под откос

В его объятья, и сразу дерзновенно,

Как он поведал: — <<съездил>> его в нос.

Какой абсурд, но кто же мне поверит,

И вот уже я <<смертник>>, <<как с куста>>,

Моей судьбы <<распахнутые двери>>,

Закрылись ложью, <<истина проста>>…

ЧАСТЬ 5

Эксперты медики стыдливо уверяют:

Когда стул выбит жертве из — под ног,

Верёвка в миг несчастному ломает

Под весом тела шейный позвонок.

Но жертвы не вернутся опровергнуть

Все измышленья лживых подлецов.

А мы здесь знаем очень достоверно,

Повешенье — не лёгкий из концов.

На стул поставив и сковав все члены,

Жертве оденут чёрный балахон.

Но выбив стул, стоят, боясь <<измены>>,

Пока в конвульсиях до смерти бьётся он.

Придержат тело обхватив руками,

И стетоскоп свой приложив к груди

Будут ловить момент, последний самый,

Когда душа начнёт вдруг отходить.

Бывает, что пройдёт минут так двадцать,

Покуда сердце биться <<устаёт>>,

И перестанет мозг за жизнь цепляться,

И лишь тогда <<их>> время настаёт.

Оформив смерть по правилам науки,

Несчастного снимают, как с креста.

Стыдливо так же <<умывают руки>>,

Как и Пилат в заклании ХРИСТА.

Всем тем, чьи души не блуждали в этом

Кровавом и бессмысленном бреду,

Вопрос хочу задать и жду ответа,

Ведь скоро я дорогой той пойду.

— Скажите Вы, по чьей я злобной воле,

Повешен скоро буду палачом.

Мешок зачем, последний взгляд мой скроет,

Прервав общенье с солнечным лучом?

Не потому ль, что со времён распятья,

Последователи заповедей ХРИСТА,

Не могут ни прощать, ни сострадать,

А их риторика вся лжива и пуста?

Вы, возомнившие себя богами,

Ответствуйте же, отнимая жизнь:

Завещанное милосердие к врагам где?

Ведь сказано: <<судить ты не берись>>.

Гуманность, доброта и человечность-

Вот те столпы, что завещал ТВОРЕЦ.

ЛЮБОВЬ — вот ключ, ЧТО ОТВОРЯЕТ ВЕЧНОСТЬ,

Прощать учил ИИСУС и БОГ ОТЕЦ.

…Но возвратиться нам пора к рассказу,

Последний лязг засова едва стих,

Все обсуждать случившееся сразу

Взялись, за что их <<пресс>> настиг.

ЧАСТЬ 6

После недолгих мрачных размышлений,

Сошлись на Винвуде, как на причине зла.

Его система гнусных измышлений

Всех <<вечников>> сегодня собрала.

— Нас взяли наготове и в одежде,

Промолвил наконец им Скайсель Джек.

Так что, отбросьте всяк свои надежды,

Он выдал страже, что готовился побег.

По одному пытать нас будут завтра,

Но подлую мы ложь должны раскрыть.

Как бы ни били, говорите правду,

А бить нас будут, очень крепко бить.

И в этой мрачной, человеческой юдоли,

Все сорок клятвою скрепили свой союз.

Не ведая всей скорбной своей доли,

На плечи взяли неподъёмный груз.

Но правда принесла им мало проку,

Не дав нам утром и глотка воды,

Эти садисты с лицами порока,

Нас окунули в марево беды.

…Людей избитых, как известно, лихорадит,

Нас без воды пытали часов семь.

И многие взмолились: — Бога ради!

Когда же ад закончится совсем?

Поодиночке их из камер выводили,

А возвращали сгусток боли, плоть

Истерзана, они с ума сходили,

Помилуй души грешные, ГОСПОДЬ.

— Где динамит? — Садисты вопрошали,

И избиеньям не было конца.

Так сорок <<вечников>> чистилище познали,

Не потеряв ни ЧЕСТИ, ни ЛИЦА.

…Меня подняли — я стоять не в силе,

И с бранью потащили на допрос.

— Где динамит? — С пристрастием спросили,

Задав один единственный вопрос.

О том, сколько продлилась эта пытка,

Моё сознание запомнило едва.

Сменяясь, стража <<вторила>> попытки,

Пытаясь выбить из меня слова…

Мне предлагали то смягченье срока,

То били, наказанием грозя,

Я б отдал душу с радостью порочной,

Чтоб этот динамит им показать…

…Когда пять лет спустя, проведши в одиночке,

Я Скайсель Джека мимоходом повстречал,

Я содрогнулся, как гигант дошёл до точки,

Меня узнав, он тихо проворчал:

— Ты славный парень, Стэддинг, не сфискалил,

Ему шепнул я, что не знаю ничего.

Он улыбнувшись, <<подмигнул>>, мне:-Знаю….

Неужто убедили и его?

Все эти годы костью в горле было

Властям тюремным мысль, что динамит

Моё сознанье в тайне сохранило,

И мною он действительно зарыт.