Закон Дарвина

Олег Ростислав, 2013

Первые американские бомбы обрушились на города Казахстана. Более трагическая судьба постигла Поднебесную – китайский народ почти подчистую выкосила «загадочная» Желтая Чума. И только в Россию, проданную и преданную собственным правительством, войска ООН вошли без единого выстрела. Но «бархатная» оккупация вскоре обернулась безжалостным ограблением страны и вывозом миллионов детей в публичные дома Турции и арабских шейхов. А самых подходящих по физическим кондициям «миротворцы», не таясь, пускали на органы. Но именно здесь, на поруганной и многострадальной земле России, зародилось кровавое и беспощадное сопротивление. Русские напрочь перечеркнули столь «заманчивые» планы Соединенных Штатов. Началось самоочищение Европы, да и всего мира от «демократии по-американски», а заодно и от засилья воинствующего ислама…

Разные люди. Российская Федерация

В эту ночь Верещаев спал плохо. Точнее — как-то странно. Он лег в третьем часу, когда закончил работу с компьютером, и вроде бы уснул сразу. Но… то ли приснилось, что уснул, то ли наоборот — приснилось, что не спит, то ли и правда не спал — только утром он мог бы поклясться, что всю ночь так и пролежал с открытыми глазами, глядя в потолок и слушая тишину в пустом доме.

Тем не менее усталости или тяжести, поднявшись в одиннадцатом часу, он не ощущал. Может, все-таки спал?

Он проверил сумку с вещами. Побродил по комнатам, сел в кресло. Подумал, глядя на серый экран телевизора: может, это сейчас я сплю? Сделать над собой усилие — и проснуться. Ничего этого не будет, ничего…

Включил телевизор, пробежался по каналам. Везде показывали новости, новости, новости об одном и том же. Про Особый Комитет ООН по природопользованию. Это была такая чушь, что опять захотелось проснуться. А еще — никуда не ехать, потому что за окнами совершенно обычной жизнью жил родной город. Потом промелькнуло что-то про миротворческую операцию США в Казахстане. Гм, в Казахстане?

— Я все придумал, — сказал Верещаев в тишину дома. — Зачем-то отвез мать в Белоруссию. Зачем-то собираюсь куда-то уезжать. Я в отпуске, надо догулять этот отпуск, который, кстати, только начался. И продолжать работать.

Он позвонил в мэрию, потом — в военкомат. И там, и там ответили спокойные голоса дежурных. Он извинился. Хотя было желание закричать: «Вы телевизор смотрите?! Оккупация началась!»

Встретился взглядом с портретом деда.

— Прости, — упали в тишину слова. — Я хотя бы попытаюсь.

Он выпил кофе, хотя обычно не любил этот напиток. Да и сейчас не полюбил, просто стремительно начала тяжелеть голова. Потом сел к окну, за которым был солнечный день. И сидел долго. Потом напротив окна затеяли игру соседские мальчишки — и это было невыносимо.

Он закрыл штору. И, к счастью, пришел Демидцев.

Верещаев отдал ключи. Кивнул — разом на все комнаты:

— Вот… живите… — прокашлялся. Старый друг смотрел больными глазами. — Диск я на компе отформатировал, там чисто, пользуйтесь… если будет электричество… — Демидцев кивнул. — Да. Ружье я тоже оставляю.

— И ружье? — Демидцев моргнул.

— Да… Мало ли. Спрячь, скажешь — с собой забрал. Ну а куда уехал… — Верещаев пожал плечами. — В общем, не знаешь. А! Еще. — Он подал Демидцеву банку с тремя десятками дивидишников, запаянную в двойной слой толстого полиэтилена. — Это тоже спрячь. Так, чтобы никто не нашел, только ты. Это вся база… вообще — все, жалко будет потерять с концами… вдруг пригодится еще? Не мне, так…

Он не договорил. Зашнуровал туфли, подцепил сумку. Похлопал себя по карманам.

— Все, кажется. Пойду.

— Что теперь будет? — тихо спросил Демидцев. Верещаев пожал плечами.

— Не знаю, — сказал он искренне.

— Когда ты вернешься?

— Не знаю, — покачал головой Верещаев. Его подмывало сказать: «Поехали со мной!» — но он знал ответ, и Демидцев знал ответ, и нечестно было бы это спрашивать. — Если что — там везде крупы разные, сублиматы, соль, сахар, мука… Ну, всего полно, разберетесь.

Он завернул на задний двор, потрепал по ушам пса, который ткнулся хозяину в бедро носом и вопросительно поурчал. Верещаев на ходу забрал с крыльца сумку.

— Жене, девчонкам — привет, — обычным голосом сказал он стоящему у калитки Демидцеву. Тот протянул руку, пожал, потом рывком подтянул к себе Верещаева, обнял. — Ладно, ладно, — усмехнулся Верещаев.

И пошел по тропинке к калитке — не оглядываясь…

…Не грусти, безумный полководец,

Мы проиграем эту войну,

Уцелеет только мальчик-знаменосец,

Чтобы Бог простил ему одному

Нашу общую вину.

И будет нам счастье и чаша покоя,

Рассветные бденья над вечной рекою,

Целительный сон, и надежные стены,

И мир неизменный.

Не трудись, не порть новой карты

Планами беспочвенных побед,

Растеряв всех нас в боевом азарте,

Ты идешь упрямо на тот свет,

Невзирая на запрет.

Идущий за призраком вечной надежды

Взыскует служение в белых одеждах,

Открытие врат потайными ключами,

Предел без печали.

Мы сдадимся ангелам без боя:

Лучше в небо, чем такая жизнь,

Знаменосца не возьмем с собою,

Ибо жизнью он не дорожит —

Знаменосец должен жить.

Уходим бесшумно под пологом ночи,

Мальчишка проснется и смерти захочет,

Оставшись один, разуверится в Боге

В начале дороги…^[2]

* * *

Клуб был закрыт. Закрыт с начала лета. Как-то само получилось, никто специально его не закрывал и не запрещал. Впрочем, Верещаев почти споткнулся, увидев сидящих на ступеньках людей. Он знал, что его тут должны ждать… но не думал, что — столько.

Шестеро мальчишек разного возраста: от 11–12 до 15–16 лет.

Русоволосый остролицый мужчина.

Черноволосая круглолицая женщина. Еще один мужчина — невысокий, крепкий, тоже русый, коротко стриженный.

Круглолицый грузноватый мужик. Маленькая светловолосая женщина. Рослый стойный юноша.

Стояли аккуратно приткнутые друг к другу сумки и рюкзаки.

Увидев Верещаева издалека, все поднялись — синхронно, видимо, давно ждали.

Было очень солнечно и очень тепло. Жарко. Летний день.

Мимо на велосипедах проехали двое мальчишек и девчонка. Верещаев проводил их взглядом. Снова повернулся к людям.

— А мы знали, что вы здесь пойдете, — сказал, вставая, невысокий светловолосый паренек.

— Угу, — буркнул Верещаев. — Ну тогда здравствуйте.

— Возьмите нас с собой, — попросил паренек, не отвечая на приветствие.

— Куда взять? — усмехнулся Верещаев.

— Туда, куда вы едете, — серьезно ответил парень.

— Я еду отдыхать в Крым, — Верещаев качнул сумкой.

— Поедем в Крым, — не отступал светловолосый. — Там сейчас самый сезон… — Он многозначительно не договорил.

— Ольгерд, я им все рассказал, — негромко подал голос остролицый.

— Хорошее начало, Вить, — кивнул Верещаев. По улице проехал джип, из окон бухала ритмичная музыка. Все проводили машину взглядами. — Обратите внимание, нет ни выступления лидеров нации с призывом защищать Отечество, ни даже митингов, как в Крыму… куда я собираюсь. Все просто ждут.

— А мы ждать не хотим, — упрямо заявил светловолосый.

— Статья 208 УК РФ — «Организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем», — процитировал Верещаев. Все присутствующие неожиданно неприятно засмеялись. — Петька, Димка, — Верещаев смотрел на светловолосого и стоявшего рядом с ним смуглого паренька помладше, с густо-черными волосами, — ну ладно остальные, с ними мы уже говорили… Но вам-то, вам-то зачем это надо?! Идите домой. Слышите? Домой. Вас родители ждут. Идите — и постарайтесь устроить свою жизнь.

Мальчишки переглянулись. Светловолосый Петька посмотрел на носки легких кроссовок и предложил тихо:

— Ну тогда скажите, что все, чему вы нас учили — дерьмо. Громко, вслух скажите. Мы сразу уйдем. И все. Скажите.

Опять рухнула тишина.

— Идиоты, — выдохнул Верещаев. — Боги, ну какие же мы идиоты…

Они опять помолчали.

Из окна дома рядом с клубом очередная одесская «совесть нации» — видимо, там работал телевизор — громко вещала, что «худой миг лучше добгой ссогы». Ясно было, о чем идет речь…

— Поезда еще ходят, — сказал юноша.

— А что случилось, они и будут ходить, — усмехнулся Верещаев. — Ну что же. Пошли тогда.

— А мы? — спросил светловолосый.

— Вы же все равно пойдете следом, — вздохнул Верещаев.

— Не надо никуда идти, — сказал круглолицый. — Тут за углом моя «Газель». — Говори, куда ехать, Ольгерд.

Примечания

2

Стихи «Тэм Гринхилл».