Теневая защита

Олег Поляков (2024)

Бестолковая и в целом обыденная жизнь молодого теневика, обладающего паранормальными способностями, в один момент рушится и превращается в стремительную борьбу за выживание. За ним охотится преступный мир, спецслужбы и нечто угрожающее из иного мира. Чтобы спасти себя и своих близких от нависшей угрозы уничтожения, ему придётся пошатнуть основы мироздания, бросить вызов сильным мира сего, встать на пути потустороннего, а заодно разобраться в себе.

Глава 4

— 4 —

Мир, окружающий человека, столь многолик, сколь и жесток. Невообразимое число раз каждый, хотя бы раз, но задавался одним единственным вопросом — почему? Почему так?! Что низвергает в пыль, приводит к потерям, к бедам, что нарушает привычный ритм бытия, разверзая непреодолимые для смертного провалы, громоздя преграды и превращая еще вчера такой инертный, уютный, такой милый сердцу комфортный клочок судьбы в кишащий напастями Тартар. Знакомый и выстроенный жизненный путь в мгновение ока оборачивается злым роком, забрасывая человеческую душу в самое сердце непрошенного урагана. И утром следующего дня ты просыпаешься раздавленным и жалким призраком, тенью себя вчерашнего, без имени, без прошлого и будущего.

Что нарушает эту материю жизни? Что прерывает связь времён, крушит судьбы и целые народы, ввергая в хаос вчера еще стабильный круговорот событий? И почему именно сейчас, здесь, всё это со мной?!

Для атеиста на этом этапе все вопросы будут исчерпаны. Есть следствие, результат, поиск и нахождение причины восстанавливает связующую их нить и превращает набор фактов в длинный перечень обстоятельств, структурно и идеологически взаимообусловленных. Как в определении трагедии, когда жизнь героя неизбежно следует к своей печальной развязке.

Для апологета веры всегда возникает еще один вопрос — за что?

Если случившаяся беда это кара — за что?!

Если судьба изначально была определена — за что?

Если нынешняя судьба назначена божественным проведением как наказание за грехи предыдущей жизни — то за что же?!

ЗА ЧТО?!

В поисках инфернальных сил, управляющих словно мойры нитями судеб, каждый для себя сам решает задачу поиска дедуктивной истины и получает ответы на поставленные вопросы. Или не получает. И тогда, утрачивая единственную опору, стирается, обнуляется, исчезает.

Сознание управляет материей и правит миром. Создавая облики городов и стирая их в пыль в горниле ядерных ударов, перегораживая плотинами полноводные реки и топя на дне водохранилищ следы прошлых цивилизаций. Вздымая дух и веру великой Седьмой симфонией и низлагая до состояния парии одной лишь газетной вырезкой. Сознание — лебединая песня мира людей. Его квинтэссенция, его пик Ленина. До диез пятой октавы.

И, несмотря на все успехи и оседланные пики, эта вот вершина творения неведомых демиургов может отключиться, пасть, рассыпаться обрывками алгоритмов в любой момент. Непредсказуемо фатально. И что останется? Что сохранит следы вчера для нового завтра?! Где тот предохранитель, способный спасти, засейвить, инициировать перезагрузку, передать матричный код новому носителю. Вроде ничто не пропадает бесследно, есть лишь переход, от одного к другому, из одного в подобное последующее. Но как?! По каким артериям? Что служит носителем этой передачи?!

Это «Ничто» однозначно пугает. Оно — неоспоримо масштабно, враждебно и неумолимо. Ничто одним своим существованием уничтожает, противопоставляя себя всем возможным попыткам созидания, от куличика в детской песочнице до термоядерного коллайдера. Разрушение и есть переход, перенос информации от материальной квантовости мира к его опустошающим звёздные сверхскопления Сверхпустотам.

Любое, не имеющее границ, несопоставимое с объективно наблюдаемой реальностью, проявление Сути, обратной своей стороной инспирирует коллапс гипоталамуса. Всё погружается в неконтрастную модель бытия, без свечения, отражения и даже поглощения. Всё превращается в это самое Ничто, и, рассыпаясь в прах, уносит с собой даже упоминания о Вчера. Но что-то же остаётся!? Хоть толика знаний, крупица физического тела, волна от удара, эхо… Как реликтовое излучение от Большого взрыва. Бесследного уничтожения не существует. Блеф сопровождает жизнь, в любом ее проявлении. Вызов энтропии бросается подобно перчатке, и вновь, каждый раз, сотворённое противопоставляет себя вселенскому хаосу.

Но как? Что позволяет бесконечно долго вести эту войну на самоуничтожение?

Ответ прост. То, что лежит вне сознания, что ему не принадлежит. Что не поддаётся классическому постулярному познанию. И там, где нет места физическим константам.

Сознание правит миром людей, но так ли безгранична его власть?! И что есть НАДсознание?!

Новое утро было до тошноты похоже на предыдущее. Прямо какое-то дежавю, день сурка, или день просранных надежд. Называйте как вам вздумается. Ломка от выжратых литров, высосанных из воздуха кубометров дыма, выломанных из реальности правильных поступков, выкорчёванных идей оставили в наступившем сегодня лишь убивающую головную боль, раздирающую изнутри кислоту безвольной меланхолии и страх. Даже не так. СТРАХ!

Андрей ранее даже не знал, не представлял себе, каким может быть страх. За себя, свою жизнь, за жизнь близких тебе людей, пусть даже они визгливы, ехидны и злопамятны. А главное, страх оттого, что выхода нет. Нет пути, по которому можно уйти с линии огня, свернуть от надвигающегося поезда, выбрать красный или синий, красный или синий..! Нет вариантов как в тестовом задании. Нет ничего. Кроме осознания своего бессилия, совершенной ошибки и билета в один конец.

Как можно было так бесконечно тупо, непродуманно, самонадеянно и, главное, беззаботно позволить втянуть себя в такую авантюру. О чём думал ты, молокосос, грёбаный куколд, низкопробный волшебничек, кивая своей безмозглой головой на приглашение выпить кофе?! С кем?! С крутой блондинкой из соседнего подъезда? Или, может, с представителем из администрации президента? Или с Архангелом Гавриилом?! С кем ты собрался пить кофе?! Ты головой своей думал, ты….?!

Уже проснувшись, но еще не разлепив глаз, не определив время суток, Андрей лежал, скрючившись, на полу гостиной, с подсунутыми под голову откуда-то притянутыми книгами, и наливался отчаянием. Водка не освободила его нервную систему. Она лишь уничтожила остатки здравого рассудка, вытопила волю, освободив место для еще более жестокого насыщения всего нутра безнадёжностью. Скованный разливающимся ужасом, принимая под контроль затёкшее от сна на твёрдом полу тело, он не хотел наступления этого дня. Он его не желал. Он был против. Он хотел лишь одного. Чтобы всё оказалось сном, дурным, идиотским кошмаром абсурдного сновидения. Понимая, что ничего подобного он уже не вправе желать. Что остаётся лишь скулить и, чего уж там, продолжать жрать водку.

Повернувшись с натугой на спину, медленно разминая конечности и почти выворачивая в зевоте челюсть, Андрей с трудом сфокусировал взгляд на потолке. Вялая текстура разводов вододисперсионки напоминала сейчас какие-то магические символы. Пытаясь угадать, выявить отсутствующую логику в небрежных узорах Андрей отодвигал от себя как можно дальше необходимость явиться новому дню, подставив себя под неизбежность решения неразрешимой задачи.

В ванной слышался шум льющейся из душа воды. Пришло впервые с момента пробуждения осознанное желание привести себя в порядок, умыться, освежиться, включиться в реальность. План был прост, неплох и вполне себе осуществим.

С трудом оторвавшись с пола, сначала на четвереньки, потом, после рассеивания цветных пляшущих огоньков в глазах, героического подъёма на ноги, Андрей медленно, придерживая себя о стены, переместил тело на кухню и, разыскав спички, поставил чайник на огонь плиты. Подойдя к окну, ошалело окинул взглядом открывшуюся панораму занесённых первым снегом дорог, тротуаров и газонов. Зиму никто не отменял. Редкие невесомые снежинки еще продолжали плавно опускаться из низкого мрачно-серого облачного неба, замыкая цепь событий. Зима как окончание жизненного цикла. Как завершение безусловно прекрасного лета, плодовитой осени и занесение белым холодным покровом вчерашних следов, будто погребальным саваном.

Стоять и наблюдать за медленно опускающимся снегом было отрадно, спокойствие, размеренность и предсказуемость планирования снежинок компенсировали обрывки воспоминаний и разорванную в клочья ткань устроенной жизни. Внизу люди оттирали от налипшего снега свои авто, дворники елозили лопатами по мёрзлому асфальту, дети, каким-то чудом оказавшиеся вне школьных стен, весело барагозили и кидались снежками.

Неплохая идиллия, для тех, кто верит в завтра. У кого оно есть и непременно состоится.

Сзади брякнула дверь ванной и в кухню вошёл сопящий Гуль. Его мокрые и взбитые полотенцем волосы вихрились и забивали глаза и лоб. Кинув взгляд в сторону закипающего чайника, он молча принялся расставлять на столе кружки, доставая из холодильника жалкие остатки вчерашнего беспрецедентно «богатого» пиршества.

Андрей вернулся на неизвестно как покинутое вчера место на табурете, поджал под себя ноги и, облокотившись локтями на стол, молча наблюдал за скорбными остатками ужина.

— Спасибо — только и смог он проскрипеть сиплым голосом, имея ввиду и чай, и какой ни на есть завтрак, и вчерашнее пойло, и огурцы. И просто за вчера. Без смыслов, без пояснений и послесловий.

Гуль всё это понял, кивнул и продолжил нарезать крупными ломтями хлеб непослушным и туповатым ножом.

Разлив по кружкам чай и усевшись напротив, Гуль, после протяжного прихлёбвания, отставил кружку остывать и, сложив руки на груди, произнёс.

— Ты погоди рыдать. Тебя не после завтрака стрелять будут. Выдохни покуда. Есть идея.

Андрей про себя скупо усмехнулся. Идея может и есть, желания её реализовывать нет. Что бы это ни было. Явятся, буду херачить наотмашь направо и налево. Подлечусь и встречу мокропузов во всей красе. Ни один не увернётся. А там уж поглядим. Может и второй раз получится. Подфартит, и устанут. А и рассосётся как-нибудь.

Гуль придвинулся.

— Знаю я одного чувака. Недавно в городе появился. Перебортироваться приезжал. Немного погутарили. Думаю, из ваших он…

Гуль снова прихлебнул и, сграбастав ломоть хлеба, словно инвалид-менингитник, откусил мякоть и принялся обстоятельно пережевывать. С набитым туго ртом он походил на мохнатого циклопа, судорожно глотающего куски добытого провианта.

Фраза «Из ваших» прозвучала как-то двусмысленно, и несколько обескураживающе. Словно речь шла о прокаженных. Или Андрею так показалось. Вполне мог и свой окрас словам Гуля придать. Благо голова, а, скорее, внутренние ощущения от недавних событий действительно подверглись существенным трансформациям. Просадка по жизненному тонусу и мыслительным способностям чувствовалась колоссальная.

Андрей, не особо реагируя на поступившую информацию, и не давая ей дальнейшего хода в цепи умственных переживаний, всё же переспросил.

— И что?!

Гуль кивнул удовлетворённо, отодвигаясь и принимая более расслабленную позу. Позу хозяина положения.

— Он мне рассказывал, как был не так давно на рыбалке. Причём рыбалка там его интересовала в наименьшей степени. Встреча у него там была, с одним примечательным человеком. Какая-то корректировка у него там происходила. Рассказывал всё очень отрывочно, без подробностей, всё больше о сазанах да об окунях пойманных, камышах по берегу да девках жопастых. Но один момент меня очень заинтересовал.

До этой самой встречи он водку пил, дрова как не в себе рубил, подрался с каким-то хреном, то ли местным, то ли из приехавших с ним же. В-общем, на взводе как будто был.

А как вскользь упомянул об этой встрече, дальше пошла одна сплошная рыбалка на поплавок, набегающая волна и романтика заката. Как подменили его.

Андрей изобразил кислоту на лице, готов был сплюнуть тут же на пол, если бы можно было. То ли он отупел за последние сутки, то ли все вокруг враз зачудились. То ли вообще это не его мир, а другая тень. Хрен знает! Что тут сидит и мелет Гуль, он никак не мог взять в толк. Какой-то чувак, какая-то встреча. Рыбалка эта ещё. Голова, гудящая и разламывающаяся на части после вчерашнего этилового удара и без того соображала через раз, с траблами. И тут Гуль со своими недомолвками, намёками и туманными советами. Как же всё это достало! Как он устал! Пусть катится весь этот мир в грёбаные дали, вместе с чуваками, карпами и бабами в камышах!

Гуль, видя, что его слова в данный момент воспринимаются как малагасийский сюр Рабеаривелы, шумно вздохнул, выдохнул и, уложив руки в треугольное каре на столе, расставил точки.

— Так. Короче. Сливая всю лирику… Ты слушай только, морду не криви! Этот чувак знает какого-то мощного пауэра, живущего там, на озере. Не спрашивай, как я это понял. Понял и всё. Через него можно выяснить точнее и обратиться за помощью к этому мракобесу-отшельнику.

И, видя, явно нарисованный на морде лица Андрея скепсис, уже с нажимом добавил.

— Больше у тебя всё равно ничего нет. Готов вон в окно уже выйти. Умывайся и рви когти в «Месопотамию». Там спросишь Мирона. Если его на месте не будет, жди, кофе лакай, эклеры наяривай. Дальше сориентируешься, что, кому и почём. Я доходчиво растолковал?

По всему выходило, что ничего другого действительно не рисовалось. Ни-че-го! Накрывшее с головой безволие мешало сосредоточиться, как-то определиться. А Гуль предлагал бедненький на обещания, но всё же план. Куда-то всё равно необходимо было податься, не сидеть же тут у Гуля до скончания времён.

Осторожно кивнув, чтобы не расплескать мозги в этиловой ванне надтреснутой головёнки, Андрей также аккуратно поднялся, контролируя и свой баланс, и систолическое давление, продвинулся в ванную. Раздевшись, он встал под тугие струи горячего душа, и стоял так минут десять, восстанавливая паритет воли и сознания.

Вытершись единственным и уже мокрым после Гуля полотенцем, Андрей как мог без щётки почистил зубы, одной лишь зубной пастой, оделся и обновлённый явился миру. В лице Гуля. Тот уже что-то бормотал квёлым свои пираньям, засыпая утренний корм, и не обращал внимания на собутыльника. И то верно. Всё уже сказано, посильная помощь оказана. А дальше сам. Как-то так, как-то сам…

Улица встретила морозным, пышущим свежестью и стерильностью воздухом. Андрей даже немного постоял у подъезда, вдыхая полной грудью чистейший кислород и освобождаясь от остатков похмелья. Небо еще более тяжёлой угрюмой массой навалилось на город, но снег уже прекратился. Его и так было предостаточно для одной ночи и первого раза в году. Дворник, по всей видимости, орудовавший у соседнего подъезда, как ни готовился к встрече неизбежной зимы, а в душе сейчас мог и материться, тоже от души.

Постояв так несколько минут, насладившись моментом полного растворения в природе, Андрей накинул наконец капюшон на занывшую от морозца голову и направился на выход со двора. Сегодня на такси он уже ехать не решился. Слишком уж недешёвым это было удовольствием для него в силу складывающихся стремительно обстоятельств, и неизвестности прогнозов.

Потратив десяток минут, Андрей заскочил в так вовремя вынырнувший из-за поворота двенадцатый трамвай и, устроившись на задней более свободной площадке, принялся рассматривать такой ежегодно внезапный для многих день жестянщика. Аварии пока, правда, на глаза не попадались, но падение неуклюжих пешеходов увидеть всё же довелось. Дав себе внутренний зарок двигаться по свеженаметённому снегу и свеженакатанному школьниками льду как можно осторожнее, Андрей наконец лихо и с удалью спрыгнул на своей остановке, чуть не рухнув под ноги ожидающим под козырьком двум бабулькам. С дурацкой улыбкой, выслушивая еще некоторое время вслед причитания в свой адрес, он быстро двинулся вслед удалявшемуся трамваю к видневшемуся уже невдалеке бару «Месопотамия».

Благодаря тому, что улица была одной из центральный городских магистралей, любое заведение или магазин, сверкавшие здесь своими витринами и неоновыми вывесками, уже имели успех. И огромную проходимость. И такие же немалые прибыли их хозяев. Бар «Местопотамия» был не исключение.

Парадный вход, оформленный (какая неожиданность!) в стиле Врат Иштар, сверкая синей подсветкой, встречал каждого своей монументальной гламурностью, меняя внутреннее самоощущение посетителя с горделиво-возвышенного и довольного своим статусом «способного позволить себе» на приниженно-ошарашенное, в стиле «узри и….».

За ним встречал огромный холл, такой же живописно оформленный, с почему-то размещёнными по обеим сторонам Поющими Колоссами Мемнона. Не важно почему, важнее — каково!

Предупредительная девушка-администратор в деловом костюмчике и бейджиком «Алина» на высокой привлекательной груди сопроводила в общий зал и предложила на свой выбор занять любой из пустующих столиков.

Андрей уже направился в уютный, утопающий в полумраке, уголок, как опомнился и, развернувшись, поинтересовался присутствием Мирона.

На удивление, девушка утвердительно обнадёжила и, спросив, как представить посетителя, пообещала тут же найти и известить о нём некоего Мирона.

Зал был богат, шикарен и забубённо фешенебелен. Что одновременно не исключало его избыточную помпезность, аляповатость и франтоватую кичливость. Денег, понятное дело, владелец не жалел, когда поручал строительному подрядчику добиться максимальной исторической, как ему представлялось, аутентичности. Именно так, именно в таких царских покоях и должен был править властитель Навуходоносор. Брать усеянными драгоценными перстнями пальцами изысканные фрукты с золотых подносов, упираясь ногами в гепардовые меха. Наверняка где-то, за секретными дверями, находился и специальный зал для аудиенций самого хозяина бара-ресторана, и его драпировку и наполнение уже сложно было себе представить.

Подошедший глистообразный и щуплый официант принял от Андрея заказ на чай с лимоном, и, отшатываясь от дуновения сквозняка и от стола, почти столкнулся с субъектом в клетчатом поношенном костюме. Получив уточнение уже на две чашки чая с лимоном, официант двинулся нелепым циркулем в сторону барной стойки.

Субъект, присаживаясь, протянул руку, сосредоточенно вглядываясь в Андрея. Назвавшись Мироном, получив ответное имя, также не отводя внимательного взгляда, довольно вальяжно утвердился в кресле напротив. Расстегнув пиджак, он дежурно и скупо улыбнулся и, экономно разведя руками, молча предложил начать беседу.

Андрей, собираясь с мыслями, почувствовал аккуратное сканирование, лёгкое прощупывание сознания, деликатное, но вполне настойчивое. Понятное дело, это ж он пришёл сюда, неизвестный корабль призрак, это ему что-то внезапно потребовалось от незнакомого человека. Поэтому и в таком получении любой доступной информации не было ничего необычного или предосудительного. В среде теневиков. Это как осмотреть, иногда даже и обыскать, суть та же, методы лишь чуть иные.

Андрей продолжал мяться. Что ему сказать? Что я Вася Пупкин, у меня беда, а мой шизофреничный друг, властитель бортировки, направил меня сюда и наказал в ноги пасть и посильную помощь клянчить. Какую помощь?! А любую. Лишь бы жить остаться и, желательно, в той же комплектации, что при родах была. Вот ведь дурак, чёрт меня дёрнул сюда припереться. Послушался…

Мирон, не мигая смотревший на сомнения и тщетные усилия Андрея разродиться наконец элементом вербальной системы обмена информацией, повторно улыбнулся.

— Я ждал твоего прихода. Ментор сказал, что сегодня, в крайнем случае завтра, ты появишься, и будешь нем как рыба и охреневший, как тушкан в пасти удава.

Андрей, ища спасения в подошедшем тщедушном официанте, расставлявшем с подноса чашки с чаем, блюдце с лимоном и сахарницу, готов был превратиться в обивку занятого им кресла. Вжавшись в его нутро и опасливо и торопливо унимая накрывшее волнение, выравнивая кровяное давление, Андрей всем своим существом не верил услышанному. Состояние его было подобно состоянию пациента на хирургическом столе, когда усталый хирург, снимая латексные перчатки и утирая пот со лба бросал ему короткое «Ну-с, будете жить, батенька». Не то, чтобы молния ударила в центр стола, прямо в стоящую перед носом чашку чая, запекая в камень дольку лимона и испаряя всю влагу из посудины. Но, словно ошеломительный барометрический взрыв прямо тут, в зале вавилонских царей, одним махом вывернул наизнанку всю Вселенную, вскрыл вены близлежащим светилам и развернул течение галактического времени вспять.

В это невозможно было поверить. Но — что-то колыхалось, расцветало внутри, еще неясным сине-голубым, в цвет стен, бутоном. Скорее даже фонтаном. Это было так неожиданно, и так адски непредумышленно, что хотелось заорать. Прямо так, прямо тут, при всех.

Он сдержался. Не известно, отразилось ли что-либо на лице, но Андрей молчал. Просто сидел, смотрел и ждал.

Мирон, еще недавно вызывавший самые противоречивые чувства, вызванные неизвестностью, непонятностью, не осязаемой, но скрытой угрозой, сейчас уже виделся иначе — светлее, ближе, привычнее. Мирон улыбался, ровно также, как накануне улыбался лысый хрен, держа ствол у его переносицы, но всё же улыбка вызывала большее доверие.

— Заснул, корешок?! — Мирон коротко хохотнул. — Вот что значит жизнь сиротки. Ни тебе привета, ни тебе открытки.

Смысл Андрей не уловил, но наконец расслабился. Глоток горячего чая сделал свое дело, согретая вмиг душа требовала благоденствия. Всеобщего, и чтобы никто не ушёл обиженным.

Мирон тоже отхлебнул из кружки, откинулся на высокую мягкую спинку кресла и сообщил.

— Чувствую, не сладко тебе сейчас. Чаем ситуацию не умаслишь. Тут нужно кое-что посерьёзнее. — И выжидательно замер.

Андрей так и не понял, нужно ли что-то говорить, или в данный момент ничего такого от него не требуется. Несмотря на то, что холодок внутри немного отступил, ничего еще не разрешилось. Появилась лишь иллюзорная, дымчатая надежда, созданная лишь в голове Андрея. Ни на чём не основанная. Просто притянутый на тонкой ненадёжной нитке рвущийся в небо воздушный щар, способный её оборвать в любой момент.

— И так каждый раз. Каждый чёртов раз. Прихожу сюда, сажусь и вижу очередного страдальца. Тень, вышедшую из тени. — Он снова хохотнул, радуясь свой удачной аллегории.

Видя, что ответа, да и вообще какой-то ответной реакции ожидать бессмысленно, Мирон стёр искусственно-любезную улыбку с лица и придвинувшись, вперился глазами в Андрея. Прямо, не мигая, не шевеля зрачками.

Время выключилось. Исчезло всё. Осталась лишь безбрежная темнота, пустота, сменившаяся ощущением плотной, надёжной опоры. Следом пришло понимание, что пустота не пуста. Вокруг начали ощущаться какие-то завихрения, порывы, стремительные проносящиеся потоки, влекомые непонятным, но предугадываемым гигантским веером. Разметая пространство, лишая его упругой густоты, объёма, эта исполинская внешняя сила принялась кроить сущность всего на одни лишь ей известные компоненты. Стирая, уничтожая, возрождая, трансформируя, трамбуя в смертоносном коллапсе и затем мгновенно рассеивая в вспышках сверхновых. Проведя неисчислимые видоизменения, от недостижимых разуму Войдов до крупиц микрокосма, сила отступила, но ненадолго. Спустя мгновение пришло ощущение утраты своей сути, объёма, уплотнённости. Вместо этого родилось осознание себя плоским, эфемерно обозначенным рисунком на полотнище какого-то флага, рвущегося и трепещущего на мощном ветру. Эта обречённость, подвластность и полная потеря самоконтроля уничтожили всякое упоминание себя. Нейтрализовало его личность, сущность, субъектность. Растворив в безграничном море Ничего его протоплазменные первоначальности. Его нейтринный образ. Его метафизическое Я.

И вдруг, с очередным яростным рывком всё прекратилось, замерло. Разом. Медленно пришёл неясный, еще холодный, свет. Ультрасиний. С неясным блеском. Из которого принялись проступать очертания линий, углов, каких-то объёмов. Наконец, выныривая из непонятного, густого и липкого, тумана, Андрей вновь обрёл способность видеть, ощущать себя и обнаружил также сидящим за столом, с остывающим в чашке недопитым чаем. И сидящим напротив Мироном.

Всё произошло настолько быстро и внезапно, что уже спустя минуту слабо верилось в перенесённые метаморфозы. Мир был прежним, знакомым и таким приветливым, как никогда ранее.

Андрей еще только формулировал свой вопрос, когда Мирон, поигрывая чайной ложечкой между пальцев, с непререкаемой интонацией сообщил.

— Слушай внимательно и запоминай. Времени нет. Сейчас ты выйдешь, пешком пойдёшь в сторону роддома. Пройдёшь два квартала. Развернёшься, сядешь на трамвай и проедешь пять остановок. Снова пересядешь и поедешь до автовокзала. Там сядешь в пригородный автобус, до садового товарищества Высокий остров. Как доберёшься, наберёшь меня, скажу адрес.

Предвосхищая возможный вопрос, добавил.

— Мой номер в твоём телефоне. И без самодеятельности.

Мирон поднялся и, не прощаясь, скрылся в двери за барной стойкой.

Андрей немного помотал головой, пытаясь освободиться от налёта сюрреализма и наваждения. Ничего не изменилось. Официант на приглашающие знаки ответил отрицательным взмахом руки, мол, ничего не нужно. Андрей пожал плечами и покинул бар.

Улица немного освежила, встретив прохладой, сыростью и обычным полуденным гулом.

Пройдя два квартала, Андрей перешёл улицу, вскочил в подошедший трамвай и добросовестно проехал пять остановок в обратном направлении. Снова вернувшись на чётную половину улицы, дождался своего трамвая и двинулся в сторону городского автовокзала. Всё это в какой-то прострации, на автопилоте и в полной безучастности. Сомнамбулой отмечая проделанный путь, он лишь поравнявшись с «Месопотамией» ощутил лёгкое покалывание, как при преодолении электромагнитного поля. Одновременно с покалыванием сознание на миг померкло, но практически сразу же возвратилось, вернув и резкость зрения и остроту восприятия.

Сидящая вполоборота на ряд впереди и левее старушка с накрученными буклями и в высоких бордовых перчатках неодобрительно смотрела в сторону Андрея, покачивая головой. Сначала не замечая этого, а потом начиная раздражаться, Андрей вперил в неё ответный прямой взгляд и вопросительным кивком поинтересовался о причинах пристального внимания к его персоне.

Старушка, поправив полы бежевого ношеного пальтишка, основательно прожевавшись беззубым ртом, чуть подвинулась в его сторону и нарочито громко заявила.

— Голубь, а за проезд тебя платить не учили? Мы вот еще с пионэрии знали, что трамваи сами собой не ходють, им ток нужен, ляктричство. Ты что же, басурманином вграбастался сюда, расселся влёжку на два кресла, и думаешь, что другие за тебя заплатють?! А ить небось имеются деньжата. Просто папаша когда-то недовсыпал тебе, недовтемяшил. А ты и рад теперя.

Бабуля, видя отсутствие встречных реакций, начинала расходиться, как разбухающий от пара самовар, и, не находя поддержку в немногих пассажирах, продолжала обвивать его, словно анаконда, кольцами своих обвинений и унижающих суждений. Которых уже за сутки.

— А ведь сам-то небось деток своих учишь добрым делам, правильным. — обсмотрев его словно только увидев, бабка хохотнула — Хотя какие там у тебя детки. Сам дитё дитём, небось, тока к сигарете-то и подмазался. Чтоб девкам приглянуться. А на кой ты им нужен такой?! Безалаберный. Анчихрист. Бабка вон тебе талдычит уже битый час, поди, заплати, так нет. Словно меринос какой, сидит, уперся…

Андрей отгородил бабку звуконепроницаемым барьером и планировал уже заинтересоваться видом за окном, когда на случившейся остановке в салон трамвая зашли два контролера. Высокие и грузные мужики стали вежливо, но настойчиво спрашивать проездные билеты или подтверждения электронной оплаты у сидящих, постепенно приближаясь к нему.

Оплатой он действительно пренебрег. Просто потому что общественным транспортом пользовался очень редко, приложения для оплаты в своём смартфоне не имел, если и заскакивал в трамвай, то ездил зайцем. Контролёров видел последний раз в далёкой юности. Поэтому появление этих двух угрюмых работников транспорта было для него неприятным откровением. Не сулившим ничего позитивного.

Андрей обескураженно осмотрелся, зачем-то полез в карманы куртки, словно там мог волшебным образом оказаться проездной билет. Или пенсионное удостоверение… Карманы ответили пустотой и безнадёжностью.

Две фигуры приблизились к его креслу и молча нависли над Андреем. Со стороны могло показаться, что в скрипах и шумах вагонных ходовых тележек подошедшие кондукторы ведут вежливую беседу с сидящим пассажиром. Легкое ритмичное покачивание стоящих фигур двигающегося трамвая скрадывало немую сцену. Двое просто стояли и смотрели вниз, залипая в термально-броуновском взгляде сидящего. Погружаясь в воронкообразный и взбаламученно-вихревой элемент интерьера трамвайного вагона, они начинали терять связь с реальностью, всё больше растворяясь в новой сути происходящего. Той, что сейчас модерировал Андрей. Еще секунда, и оба, отпрянув от сидящего человека, жмурясь и напрягая лоб, развернулись в полном недоумении, зачем это они так пристально изучали проездной на экране смартфона сидящего.

В скомпилированной Андреем реальности подошедший первым контролёр еще не успел задать свой заученный вопрос, когда Андрей небрежным движением выудил из кармана смартфон с изображением получившего цифровое визирование проездным, также без интереса пронаблюдал за его внимательным изучением уполномоченных лиц, и заполучив угрюмое подтверждение, уплотнившись всем телом принялся заинтересованно разглядывать покинутый на зиму жестяной ларёк с надписью «Квас», отродясь нестриженный облетевший куст дикорастущей сирени вдоль разбитого тротуара и вывороченный под ноги прохожих бордюрный камень.

Второй угрюмый тип, развернувшись, навис над бабкой. Андрей снял звуковой барьер и прислушался. Бабка причитала, хлопала себя по пальто и клялась, что проездной у неё был. Да вот и человек впереди видел, как она его к сканеру прикладывала. И мелочи у неё было на две сотни с полтиной, а теперь только две и осталось. Куда же мог полтинник деться, как не на билет быть истраченным.

Контроллёр молча слушал, но по повышающемуся повизгиванию старушенции было понятно, в эту бабкину версию мужик верит всё меньше. А немногочисленные пассажиры трамвая, включая Андрея, так и вовсе с неодобрением относятся к такому повороту событий. Только что ратовавшая за идею всеобщей справедливости бабка теперь всплёскивала обреченно руками и молила о господнем всепрощении.

Несколько минут шли бесконечные препинания, жалобы, обещания кары небесной, перемежаемые скупыми и глухими требованиями двух верзил.

Андрей периодически выныривал из самопогружения, прислушивался к перебранке и вновь возвращался к внутреннему монологу.

Суть произошедшего с ним в баре он понимал. Мирон провёл его глубокое сканирование. Что именно интересовало, как именно было проведено, что в итоге показало и к каким результатам привело было не столь важно. Важнее было другое. Андрей понимал, что его судьбу взяла под свой контроль некая внешняя сила, природа и степень возможностей которой пока были неизвестны. Как не известны были цели и задачи этой силы.

Всё произошло настолько быстро, и практически без всякого содействия, либо противодействия, да что там, осознания с его стороны, что даже принять сейчас свой статус, неизвестность своего вновь трансформированного будущего было довольно сложно.

А каков же статус? Беглец? Ездун? Подопытный кролик? Шестёрка? Кто он сейчас?

Приходилось лишь признать, что даже раздумывать на эту тему было невообразимо муторно и скучно, а рассуждать бесперспективно. Андрей лишь поддался этой внешней силе, позволив направлять себя, безропотно принимая любые вариации, способные изменить его судьбу. К лучшему, разумеется. Возвращая надежду и разрушая вмешавшийся Злой Рок.

Наконец, трамвай громко звякнул предупреждающим перезвоном, заскрипел металлом тормозов и застыл перед зданием автовокзала. Андрей поднялся и, протискиваясь мимо уже порядком заведенных работников трамвайного депо, лениво бросил бабке.

— В сумке посмотри.

И вышел. Перейдя на тротуар перед остановившимися в ожидании движения трамвая легковушками, Андрей обернулся.

Контролёры уже маячили в задней части салона, трамвай медленно начал движение и через окно Андрей поймал удивлённый и благодарный взгляд поймавшей откровение бабки.

Андрей ухмыльнулся, — ну и кто теперь из нас антихрист?

Городской автовокзал встретил неизменной людской толчеёй, запахами привокзальных забегаловок, неизменным пристальным вниманием постового полицейского на входе и довольно грубыми неприветливыми кассирами.

До отправления автобуса было еще полчаса и Андрей, внезапно почувствовав острый приступ голода, направился к ближайшему смуглому торговцу хот-догами, чтобы поскорее забить желудок и вернуть состояние внутреннего покоя.

Хот-дог прекрасно справился. Медленно допив горячий чай из пластикового стаканчика, Андрей поразился, насколько спокоен и безразличен был наполнявший привокзальную площадь люд. Практически в глазах каждого читалась отрешённость, либо сосредоточенность или даже некая безмятежность. То ли виной всему был первый снег, то ли Венера вошла в Скорпиона, а может быть вчера Президент, выступая в очередной телевизионной трансляции, выдал новые гордые обещания. А может быть, просто Андрей стал иначе воспринимать реальность и реагировать на внешние проявления. Стресс притупил его возможности оценки и скорость реакций.

Однако на этом страсти не окончились. На выделенную посадочную парковку 5 на перроне подъехал и свистнул воздушными тормозами старенький, но бодрый и совсем ещё не ржавый ЛиАЗ. С голубыми сдвоенными полосами по всему борту на белом, недавно мытом фоне. Оказывается, такие ещё ходят, возят и обеспечивают дачников транспортными услугами.

В салоне также было чисто, опрятно и дышало недавней влажной уборкой. Указанное в билете место обнаружилось в конце автобуса. Андрей скинул куртку, свернул её в тугой комок, прислонил к окну и откинувшись в кресле и опершись щекой на мягкую подкладку, практически сразу задремал.

Он еще улавливал подходящих и рассаживающихся пассажиров, какое-то объявление водителя по громкой связи, выезд задним ходом автобуса с парковки и его выруливание на запруженную улицу.

Последним стукнувшимся в меркнущее сознание восприятием было ощущение влажности, сырости и подступившей затхлости.