Цветы лазоревые. Юмористические рассказы

Николай Лейкин, 1885

Известный писатель конца XIX – начала XX века Николай Александрович Лейкин внимательно подмечает и ярко описывает в своих рассказах характерные приметы времени, что делает его произведения не только водоворотом образов и ситуаций, но и своеобразной энциклопедией российской жизни на рубеже столетий. В этом сборнике охвачена жизнь во всем ее многообразии, и многие иронично обыгранные темы, такие как суеверия, сплетни, семейные дрязги, бедность и нищета, бюрократия, показуха в благотворительности и повсеместное пьянство, отзываются в читателях и сейчас. Разыгрываются и сценки, характерные именно для того периода: отношения обнищавшего дворянства и новых хозяев жизни – купцов. Высмеивается, хотя, скорее, и по-доброму, ограниченность последних и желание решить любую проблему с помощью денег – например, купить главную роль в пьесе.

Сватовство по новому способу

У богатой вдовы купчихи Раисы Даниловны Снотворовой «журфикс». Вдова еще очень нестара. Приправляя себя рузановской розовой пудрой, искусно вырисовывая свои бровки карандашиком, она кажется каждому мужчине бабой хоть куда. Умеренная полнота и хороший корсет делают ее очень аппетитной. Вдова не жалеет денег на наряды, держит себя солидно. За ней ухаживает холостой полковник с бархатным воротником — не сегодня, так завтра надеющийся быть генералом. Полковник, услышав раз, как вдова сказала, что она очень любит смотреть, как серебряные висюлечки на эполетах дрожат, стал являться к ней не иначе как в эполетах. У вдовы несколько племянниц, богатых купеческих невест. Они являются к ней каждый четверг на вечер со своими родителями, и это привлекает в дом вдовы многих молодых людей из купеческих семейств. Вдова живет хорошо, «серые» купеческие родственники к ней не ходят. У ней собирается только цивилизованное купечество.

Обычные посетители еще не вполне собрались. Кое-кого поджидают из театра. На двух столах винтят. Вдова, усевшаяся в укромном уголке гостиной, окружена мужчинами и дамами. Полковник рассказывает анекдоты из военной жизни, и, должно быть, очень смешные, потому что время от времени раздается звонкий и веселый смех. А в зале пусто. Там около рояля сидит молодая девушка блондинка и перебирает пальцами клавиши. Около нее молодой человек, сын одного крупного купца-москательщика. Они разговаривают вполголоса. Девушка не смотрит на него и устремила взор на клавиши; молодой человек сидит несколько сзади нее.

— Жениться через сваху, как женится наше серое купечество, — ведь это унижение человеческого достоинства, — говорит он. — Есть ли возможность узнать сердце своей будущей невесты, побывав у ней только раз на смотринах и услышав от нее только несколько фраз! Я, как человек образованный, женюсь только тогда, когда почувствую к девице всю страсть, весь пыл своей души.

— Свахи нынче не сватают, а только уславливаются в приданом, — отвечает девушка. — Задумает молодой человек на какой-нибудь девице жениться — он сейчас и посылает сваху узнать, какое у невесты приданое.

— Но ведь это мерзость! Кто кого полюбил искренно — он должен забыть о приданом. Деньги и прелестная белокурая головка с розами на щечках, с пятнышком на височке — разве это можно ставить рядом! Ведь это готтентотство!

Девушка вся вспыхивает, прикрывает ручкой маленькое родимое пятнышко на виске и наклоняется над клавишами.

— Вы читали письма Луи Блана об Англии? — продолжает молодой человек.

— Нет, не читала. Это роман?

— Нет, не роман, но вроде романа. О, как там он громит современные порядки лондонского купечества, женящегося на капиталах! — врал молодой человек. — Что было бы, если б он познакомился с русским купечеством, ежели бы он узнал русские брачные ряды, где фигурируют расспросы о гранатных бархатных салопах невесты, о чернобурых лисьих мехах, о серебряных самоварах, о самоигральных фортепианах! Мне нравится взгляд на брак философа Огюста Конта… Вы имеете понятие о Конте?

— Нет, я не читала…

— И теорию о капитале Маркса не знаете? У него есть трактат «Брак и капитал».

— Откуда же мне знать…

— О, как он громит денежные расчеты при браке! Он обращается и к девицам, стремящимся выйти замуж только за богачей, пренебрегая влечением сердца, нападает и на мужчин, ищущих в невесте не подругу, а капитал. И Шопенгауэра не читали?

— Я читаю только романы… — тихо отвечает девушка.

— Жаль… Когда вы проникнетесь их идеями — вы получите иной взгляд. Помните, что сказал Виктор Гюго в своей прелестной комедии?

— А что он сказал?

Молодой человек несколько замялся.

— Я не помню его фразы, но он сказал в таком смысле… Как это? Позвольте… Впрочем, я объясню вам примером. Вот, например, ваш папаша дает за вами в приданое каменные бани на Фонтанке… Ведь он дает? — спросил молодой человек и навострил уши.

— Как же может папаша давать за мной в приданое бани на Фонтанке, ежели эти бани и не его, а дяденьки Алексея Григорьевича? — отвечала девушка.

— Вообразите, а ведь я думал, что бани ваши и что они идут вам в приданое…

— Нет, — отрицательно покачала головой девушка и спросила: — Так что же Виктор-то Гюго говорит о приданом?

— А вот сейчас… Но для примера я все-таки должен узнать тот гнусный привесок, который идет в придачу к вашему прекрасному сердцу.

— Папаша дает за мной две лавки в Никольском рынке…

— В Никольском? — переспросил молодой человек.

— Да, в Никольском.

— Это ужас! Положим, что две лавки в Никольском рынке стоят с лишком тридцать тысяч рублей, но разве не варварство — прилагать их к этим прелестным голубеньким глазкам, к этому пурпуровому ротику, к этой грезовской головке! И больше ничего за вами не дают?

— У меня после бабушки пятнадцать тысяч на мое имя положено.

— Пятнадцать тысяч в придачу к ангелу, на которого надо молиться! — воскликнуд молодой человек. — Ведь это поругание святыни, ведь это… Вы возьмите только то: человек чувствует к вам чистую, непорочную любовь, с благоговением прикасается к краю вашей одежды, готов боготворить вас, а тут замешиваются грязные лавки и пятнадцать тысяч засаленными бумажками. Ведь это пошлость, пошлость!

Молодой человек ударил себя в грудь, скривил лицо в горькую улыбку и покрутил головой. Девушка боялась оглянуться и смотрела в стену.

— Что же говорит Виктор Гюго о приданом? — тихо спросила она.

— Простите… Я взволнован… Я путаюсь… Я задыхаюсь от негодования… Ангельское непорочное сердце девушки и лавки в Никольском рынке! Какая пошлость! Простите… А два буксирных парохода? Они не ваши?

— Нет, наши. Но пароходы папаша дает за сестрой Лидией… Ей и дачу…

— Ну, немножко полегче. И больше в придачу к вам ничего?

— По участку леса в Белозерском уезде…

— Боже милостивый! — схватился за голову молодой человек и быстро вскочил с места.

— Что с вами? — спросила девушка.

Молодой человек стоял перед ней с приложенной рукой к сердцу.

— Варвара Григорьевна… — начал он. — Ежели бы я вас не любил тою чистою, святою любовью, которой я люблю, я негодовал бы… Но я боготворю вас… Я готов молиться на вас… Я… я готов принести свою жизнь в жертву за вас… Я люблю вас безумною страстью… Будьте моей подругой на тернистом жизненном пути… Я прошу у вас вашу руку и сердце. Ответьте: «да» или «нет»… Но предупреждаю вас… Ваш отказ при моем твердом характере может подвинуть меня на самоубийство. Я жду вашего ответа.

Молодой человек закрыл лицо руками и смотрел на девицу сквозь пальцы. Она сидела совсем потупившись и перебирала руками складки своего платья.

— Я согласна… Но надо у папеньки и у маменьки спросить, — прошептала она.