Обман Розы

Ната Лакомка, 2020

Меня зовут Роза Дюваль, и я – артистка в провинциальном театре. Не слишком веселая работа для девушки, которая не желает искать покровителя. Да и актриса я никудышная – совершенно не умею притворяться. Но все началось с букета черных роз, и теперь я вынуждена играть чужую роль рядом с мужчиной, один взгляд которого повергает меня в трепет…

Глава 7. Очень волнительный день

Родители графа де ла Мар приехали раньше, чем ожидалось. Утром я только успела спуститься к столу, когда снаружи раздались голоса, конское ржание, грохот чемоданов, и граф сбежал по лестнице со второго этажа, перепрыгивая через две ступеньки. Он не заметил меня, и вылетел на крыльцо.

— Мадам! — услышала я его веселый голос. — Отец! Почему вы не предупредили? Я бы забрал вас из Санрежа сам, не надо было ехать в казенном экипаже!

— Лучше я поеду в казенном экипаже, чем еще раз сяду на твою адскую коляску! — раздался мужской добродушный бас. — У меня до сих пор кости болят, после прошлой поездки.

— Почему ты называешь Огюста отцом, а меня — мадам?! — вступила в разговор невидимая мне женщина. — Этьен! Когда ты уже бросишь дурачиться!

— Наверное, никогда, дорогая мама! — засмеялся в ответ Этьен.

Так вот как зовут моего мужа…

То есть мужа графини.

Этьен. В этом имени были сила и ласка. Совсем не похоже на «Коко». Коко — даже повторить смешно.

Я и в самом деле усмехнулась, но тут в комнату вошли Этьен и его родители, и я поспешила изобразить приветливую улыбку.

Передо мной стояла элегантная дама в шляпе с вуалью и в соболином манто. Седые волосы были уложены локонами, а фиалки, приколотые к отвороту дорожного костюма, подчеркивали необыкновенные темно-синие глаза дамы.

— Доброе утро, дорогая Розалин, — сказала дама радушно, — счастлива вас видеть.

Но я заметила, как она поджала губы — нет, она не рада видеть невестку. Совсем не рада. Но она тоже не заметила подмены. Она тоже не отличила меня от настоящей графини де ла Мар.

Отец Этьена был выше жены на две головы и на полголовы выше сына. Сын и отец были совершенно непохожи — в отличие от сына, обладавшего почти классической красотой, отец был вовсе не красив. Он был рыжий, темно-рыжий. Лицо у него было красное, с крупным мясистым носом, светлые глаза, обрамленные рыжими ресницами, смотрели задорно, а живот заметно нависал над поясным ремнем.

— Я тоже рада вас видеть, — сказала я, идя к ним навстречу. — Мадам де ла Мар… Месье де ла Мар… — присев перед ними в книксене, я хотела пожать руку дамы, но обнаружила, что все трое смотрят на меня с недоумением.

Мадам первая пришла в себя и натянуто засмеялась:

— Вы стали такой же шутницей, Розалин, как и мой сын.

— Забавная шутка, — согласился отец Этьена и коротко поклонился мне. — Мы еще не были представлены, во время вашей свадьбы я был в Вестфалии, по делам. Но Этьен много говорил о вас! — он ободряюще подмигнул мне.

— Надеюсь, только хорошее, — ухитрилась выдавить я, не понимая, в чем допустила оплошность.

В это время слуги пронесли мимо вещи гостей, и я увидела дорожную бирку на одном из чемоданов — «мадам и месье Аржансон».

Аржансон?! Но ведь родители графа де ла Мар…

Ффу! Я почувствовала, что краснею. Конечно же, я должна была догадаться. При живом отце сын не может называться графом. Графом был бы его отец. Значит… значит… отец Этьена умер, а его мать вышла замуж во второй раз… Как глупо я провалила первое же выступление!..

— Мы как раз собирались завтракать, — я попыталась напускным оживлением сгладить неприятность встречи. — Присоединяйтесь к нам. Наша кухарка готовит чудесно, вы должны оценить ее искусство…

— Конечно, мадам Пелетье готовит чудесно, — сказала мадам Аржансон немного высокомерно и снова недоуменно посмотрела на меня. — Это же я порекомендовала ее Этьену. И я рада, что спустя год вы, наконец-то, оценили ее мастерство. Раньше, насколько я помню, вы называли ее блюда стряпней для собак.

Я прикусила язык. Второй промах. Лучше мне помалкивать, а говорить только на нейтральные темы.

Этьен насмешливо покосился на меня, и взял мать под руку:

— Ты же знаешь, мама, что Розалин далека от домашних дел. Современные барышни не слишком любят заниматься хозяйством.

— Но теперь она замужняя женщина, — возразила мадам Аржансон, — ей надо больше уделять внимание дому. Тем более что ты постоянно занят. Как, кстати, дела на фабрике?

Фабрика? Я навострила уши. Какая еще фабрика?

— Ты же все равно ничего не понимаешь в моих делах, мама, — возразил Этьен, посмеиваясь. — И спросила только из вежливости. Если начну рассказывать — заскучаешь. Поговорим лучше о другом. Как там мистер Пупс?

Мадам Аржансон сначала запротестовала, но потом расцвела улыбкой и начала рассказывать о мистере Пупсе, который оказался котом какой-то редкой породы.

— Я хотела взять его с собой, — говорила она с энтузиазмом, — но побоялась, что дорога будет для него трудной. Он может простудиться…

— Признайся уже, Софи, что это я уговорил тебя не таскать кота с собой, — сказал мистер Аржансон, опять добродушно мне подмигивая. — Иначе Розалин выгнала бы нас на второй день.

— Мистер Пупс нечаянно разбил твою чернильницу! — запротестовала мадам Аржансон. — Это всего лишь животное! Как ты можешь быть таким злопамятным!

Месье Аржансон вскинул руки в шутливом молитвенном жесте:

— И это говорит женщина, — сказал он, — которая не может простить мне пирожное, которое я съел девять лет назад!

— Это было мое пирожное! — воскликнула мадам Аржансон, и все трое рассмеялись этой семейной шутке.

Я стояла немного в стороне, не вмешиваясь больше в их дружескую беседу, но Этьен вспомнил обо мне и подошел, обнимая за талию. В первое мгновение я чуть было не отстранилась, но потом вспомнила — мы ведь женаты, к тому же — счастливо женаты.

Было странно чувствовать постороннего мужчину так близко. Он и пугал, и притягивал меня, но я напомнила себе, что это всего лишь очередной спектакль. И Розе Дюваль надо просто изобразить восхищение главным героем пьесы.

— Очень мило, что вы решили нас навестить, — говорил тем временем граф, — мы с Розалин счастливы видеть вас! Да, Розалин? — он прижал меня крепче и поцеловал в щеку.

— Очень счастливы, — подхватила я и посмотрела на Этьена сияющим взглядом — так в постановке смотрела на Тристана Изольда, а Офелия — на Гамлета. — Надеюсь, поездка была приятной?

— Достаточно, — сдержанно ответила мадам Аржансон. — Мне бы хотелось переодеться. Куда можно пройти?

— Комнаты уже приготовлены, — сказала я. — Позвольте, провожу вас.

Я пошла вперед, приглашая мадам пройти за мной, и она, поднимаясь по ступеням, спросила:

— Зачем вы уехали в эту глушь, дорогая?

— Доктор сказал, что так будет лучше для моего здоровья, — произнесла я, как прочитав по книге, — так будет лучше для ребенка…

— Вы ждете ребенка?!

— Еще нет, мадам, — я поспешила разуверить ее. — Но сельский воздух этому способствует.

— Я рада, что вы задумались о ребенке, — сказала мадам Аржансон, медленно поднимаясь по ступеням. — Признаться, я чуть не умерла, когда услышала, что вы повздорили с Этьеном, а когда он заговорил о разводе…

Не удержавшись, я оглянулась, быстро взглянув на графа. Он поймал мой взгляд и чуть нахмурился, покачав головой, словно говоря мне «нет».

— Думаю, вам не стоит волноваться, мадам Аржансон, — сказала я так мягко и ласково, как только могла. — Сейчас между мною и мужем полное взаимопонимание, давайте же говорить только о хорошем. Сегодня прекрасная погода, не хотите прогуляться после завтрака?

Разговор о погоде был самым нейтральным, и позволял мне немного передохнуть после первых промахов.

— Почему вы называете меня «мадам»? — спросила мать Этьена. — Зовите Софией, как раньше.

— Конечно, прошу прощения. Проходите, София, — я распахнула двери, пропуская женщину вперед. — Боюсь, я не очень хорошая хозяйка, но Сесиль заверила, что устроила все наилучшим образом. Если вам что-то не понравится — дайте знать.

— Благодарю, — София оглянулась, оценивая комнату, — пока мне все нравится. Пришлите мне служанку, моя дорогая. Я хочу переодеться и освежиться с дороги.

— Сейчас же отправлю, ма… София, — я оставила ее одну и только в коридоре выдохнула с облегчением.

Как же страшно! Но вроде бы, все обошлось. Никто не заметил подмены.

— Неплохо справилась, — раздался голос графа, и я поняла, что ничего еще не закончилось.

Пожалуй, все только начиналось.

Оказывается, он поднялся следом за нами.

— Вы следили? — спросила я.

— Не слишком тебе доверяю, — он подошел совсем близко и говорил почти шепотом, склонившись ко мне. — Объясни-ка, зачем нужно было выкидывать эти фертели? «Мадам и месье де ла Мар»! Ты решила пощекотать мне нервы? Берегись, Розалин, доиграешься, — он взял меня за горло и чуть сжал пальцы.

— Вы мне угрожаете? — спросила я холодно.

Только не выказывать страха. Только не выказывать. Вряд ли настоящая графиня испугалась бы. Да и граф ведет себя осторожно — не причиняет мне боли, лишь пугает. Кто знает, может, такое обращение — это норма в этой семье? Но все мои мысли испарились в одно мгновение, потому что граф поцеловал меня. Да как поцеловал! Словно мы встретились после столетней разлуки и все эти сто лет страстно желали встречи!

Губы его были твердыми и горячими, и настойчивыми. Он схватил меня за затылок, не позволяя отстраниться, и обнял за талию, прижимая к себе…

Казалось бы — что такого? Меня и раньше целовали. В театре. Важные и не очень важные господа, пытаясь доказать, что они стоят моей благосклонности. От кого-то я отворачивалась, кому-то сразу давала пощечину, но сейчас… Это был какой-то другой поцелуй, не похожий на остальные. Он закружил меня, как буря сухой листик. Закружил и понес куда-то… Я готова была поклясться, что пол закачался под моими ногами, а ведь он был каменный…

Как во сне я услышала демонстративное покашливание, а потом голос Софии:

— Не хотела тебе мешать, Этьен, но я попросила служанку.

Граф оторвался от меня и улыбнулся матери поверх моей головы.

— Простите, мадам! Розалин как раз хотела пойти за Сесиль. Но я ее задержал.

— Я вижу, — сухо ответила ему мать. — И почему ты опять зовешь меня мадам!

Я стояла к ней спиной, безуспешно пытаясь прийти в себя после бури и полета. Сердце стучало быстро и сильно, а щеки пылали, словно вся кровь прилила к лицу.

— Розалин? — окликнул меня граф. — Позовешь Сесиль или мне сходить за ней?

— Позову, — сказала я, пытаясь сохранить достоинство. — Прошу простить, — я присела в книксене и поспешила к лестнице, боясь даже оглянуться.

— Вас не понять, — услышала я тихий голос мадам Аржансон, — то вы ссоритесь, то такая любовь…

Я сбежала по лестнице, нашла в кухне Сесиль и ухитрилась довольно связно приказать ей подняться в комнату к гостье. Когда служанка ушла, я попросила у мадам Пелетье воды, сделала пару глотков и окончательно вернулась с небес на землю.

Любовь.

Нет, мадам София, это не любовь. Это лицедейство.

Но я невольно задумалась — какова же любовь на самом деле, если даже игра в нее заставляет так трепетать. А душа моя именно трепетала, стоило лишь вспомнить горячие губы и прикосновение ладони к затылку… На сцене я сотни раз разыгрывала влюбленную героиню, но только сейчас поняла, какими жалкими были эти потуги изобразить чувство. Увидь меня маэстро Панчини теперь, он вопил бы от восторга, что я так тонко вошла в образ.

Призвав себя к спокойствию, я прошла в гостиную, где отчим Этьена сидел в кресле, развернув утреннюю газету. При моем появлении месье Аржансон несколько тяжеловато поднялся.

— Не надо вставать, — запротестовала я, — вы же у себя дома, устали в пути…

— И правда — устал, благодарю, — добродушно засмеялся он. — Дороги тут и в самом деле ужасные. А Этьен хотел везти нас на своей громыхалке. Софи ее, кстати, до ужаса боится!

Я вежливо улыбнулась, совершенно не понимая, о чем он, и предложила:

— Хотите кофе? Пока мадам спустится?

— Лучше позавтракаем все вместе, — сказал он. — Пусть будет прекрасный семейный завтрак.

— Что может быть лучше, чем трапезничать в кругу семьи! — объявил Этьен, появляясь на пороге.

Похоже, граф не хотел оставлять меня надолго одну. Он принял мои ошибки, как фертели. Наверное, думал, что я болтала ерунду ему назло.

— Принесу салфетки, — сказала я, решив ускользнуть в кухню, но граф не позволил.

— Мадам Пелетье принесет, — заявил он, а ты лучше присядь, милая. Чтобы бегать — есть слуги.

В его словах мне послышалась насмешка, но я послушно села на краешек кресла, всем своим видом изображая примерную жену.

Месье Аржансон углубился в чтение газеты, а Этьен подошел и встал за спинкой моего кресла. Тяжелая мужская рука легла мне на плечо, погладила, сжала… Я невольно вздрогнула, опять почувствовав смятение, как во время поцелуя…

— Не сиди, как гайка на винте, — прошептал Этьен, наклонившись ко мне и легко касаясь губами моей щеки. — Предложи отцу кофе…

— Я предложила, он отказался, — ответила я тоже шепотом, боясь шевельнуться, и ощущая чужого мужа всем своим существом. Он подавлял мою волю одним лишь своим присутствием и заставлял трепетать всего-то от звука голоса и прикосновения ладони.

— Значит, говори о чем-нибудь, — его жаркое дыхание опалило мою шею.

Этьен выпрямился, убирая руку, и я мысленно и скороговоркой прочитала слова коротенькой молитвы, чувствуя себя так, словно прыгнула из горнила в холодную воду.

Так. Заговорить о чем-нибудь. Роза, о чем-нибудь…

— Что интересного пишут, месье Аржансон? — спросила я любезно.

— Совсем ничего, — ответил отчим Этьена, переворачивая газетный лист и чуть улыбаясь. — Вот, в столицу приехал маэстро Рикарди… В Гранд-Опера будет парад его спектаклей… Жаль, что вы решили уединиться в провинции. Обещается грандиозное зрелище.

— Розалин устала от светских мероприятий, — сказал Этьен. — Ведь так, милая?

— Ужасно устала от театра, — подтвердила я вполне искренне.

— Выставка Клода Боннера… — продолжал перечислять новости месье Аржансон. — Видел я его мазню — не понимаю, почему его считают лучшим художником современности…

Имена маэстро Рикарди и художника Боннара ничего мне не говорили, но на всякий случай я закивала, полностью соглашаясь с месье Огюстом.

— Вобщем, ничего интересного… — подытожил он. — С тех самых пор, как вы устроили скандал на приеме у его высочества.

Я как будто второй раз прыгнула в ледяное озеро.

— Об этом писали все газеты, — любезно продолжал месье Аржансон. — Мне стоило огромных трудов скрыть это от Софи. Боюсь даже представить, что с ней было, узнай она о драке в присутствии императрицы.

О драке…

Облизнув пересохшие губы, я лихорадочно соображала — неужели, граф и графиня подрались в присутствии ее императорского величества?!. Что же это за семейка такая?..

Рука графа де ла Мар снова легла на меня — на шею, пониже затылка, и предостерегающе сдавила.

— Тогда я выпил лишку, признаю, — сказал он небрежно. — Но Пужи сам виноват. Начал нести какую-то ересь и довел меня до бешенства своими памфлетиками. Да и не сильно мы с ним подрались — всего-то обменялись парой тумаков.

— В газетах писали, что ты спустил его по главной лестнице Вайзерфилд-холла, — заметил месье Огюст. — А графиня… — тут он перевел взгляд на меня, и я испуганно встрепенулась, — а графиня сломала веер о твою голову и называла тебя сумасшедшим алхимиком.

Крепкие пальцы чуть сдавили мою шею, подсказывая, что теперь должна дать объяснения я.

Сердце мое пропустило удар, а потом забилось в сумасшедшем ритме, но я ухитрилась произнести, улыбаясь немного смущенно:

— Журналисты — известные фантазеры, месье. Конечно же, всё это — преувеличение. В тот момент я просто пыталась остановить Этеьена, чтобы он не наделал глупостей. Я так испугалась за него — вцепилась, не позволяя подойти к месье… Пужи… Тем более, что все это происходило при свидетелях… Мне жаль, что мы доставили вам столько волнений. Обещаю, что ничего подобного не повториться.

— Очень на это надеюсь, — месье Огюст проницательно глянул на меня, а потом вернулся к газете, и мне показалось, что он с трудом сдерживает улыбку.

Рука Этьена на моей шее ослабила хватку, а сам он наклонился поцеловать меня в щеку. Я едва сдержалась, чтобы не отшатнуться, потому что каждое его прикосновение действовало на меня, как пчелиный укус.

— Умница, — шепнул он мне.

Можно было уже меня отпустить, но он медлил, и пальцы поглаживали мою шею так… призывно…

— Я готова! — раздалось сверху — к нам спускалась мадам София, переодевшаяся в свежее платье — бледно желтое, придававшее ей вид весеннего цветка. — Можем садиться за стол.

Я вырвалась из-под руки графа и вскочила, приглашая всех пройти в столовую. Месье Огюст отложил газету и подал руку жене, они пошли первыми, а следом за ними — мы с Этьеном. Граф посматривал на меня тяжелым, подозрительным взглядом, и руки не подал.

За стол мы сели, как и было оговорено: Этьен — во главе, я — по левую руку от него, рядом со мной — месье Огюст, напротив — мадам София.

Были поданы утренние лакомства — такие легкие и изысканные, что можно было подавать их и за императорским столом. Особенно мне понравились поджаристые ломтики хлеба, на которые были выложены яйца, сваренные без скорлупы, а сверху всё заливал ярко-желтый яичный соус «исиньи» — маслянистый, чуть кисловатый, горячий и удивительно нежный.

— Что ж, я рада, что примирение между вами состоялось, — торжественно изрекла София, подкладывая себе на тарелку еще запеченного картофеля, — и теперь мне хотелось бы узнать — долго ли вы собираетесь жить здесь, как затворники?

Этьен открыл рот, собираясь говорить, но я опередила его.

— Еще месяца три-четыре, ма… София, — сказала я с улыбкой. — Именно этот срок рекомендовали врачи.

— Если это рекомендация врачей… — мадам Аржансон милостиво кивнула. — Передайте хлеб, пожалуйста.

Мы с Этьеном одновременно потянулись за плетеной корзиночкой, полной ломтями свежевыпеченного хлеба, соприкоснулись пальцами и одновременно отдернули руки. Я заметила, как София обменялась взглядом с мужем, но она ничего не сказала, а я жестом предложила Этьену передать матери хлеб.

— Чем хотите заняться днем? — спросил граф с преувеличенным энтузиазмом. — Хотите прогуляться или, может, отправимся на рыбалку?

Месье Огюст оживился, и мужчины принялись увлеченно обсуждать рыболовные снасти.

— Почему бы и нет? — пожала плечами София. — Отправляйтесь на озеро, а мы с Розалин подождем вас с уловом.

Я открыла рот, чтобы согласиться с ней, но тут граф де ла Мар опередил меня:

— Зачем вам сидеть дома, милые дамы? — спросил он весело и приобнял меня, скользнув ладонью по моей спине. — Давайте пойдем все вместе. Погода обещает быть чудесной, возьмем корзину с провиантом и устроим пикник.

Он хочет постоянно держать меня в поле зрения, догадалась я. Вернее, не меня, а Розалин. Боится, что я выкину очередной фертель.

— А что? — подхватил месье Огюст. — Отличная идея! Зачем вам сидеть в душном доме, Софи? Прогулка, свежий воздух, природа — что может быть лучше?

— Мягкое кресло, засахаренные орешки и интересный роман, — парировала Софи. — Но ты прав — устроим пикник. Мы так редко бываем вместе, воспользуемся этой возможностью. Вы согласны, Розалин?

— Конечно, согласна, — ответил за меня Этьен. — Моя дорогая жена обожает прогулки на свежем воздухе.

— Будет очень мило, — с улыбкой согласилась я. — Думаю, надо взять тартинки, фрукты и вино. Пойду, приготовлю угощение и достану пледы. С вашего позволения…

Я уже встала, готовясь сбежать из-за стола, но Этьен резко дернул меня за юбку, усаживая обратно, и тут же обхватил за талию, поцеловав меня в щеку.

Это разозлило меня, но я удержалась от колкостей. Он хотел примерную жену? Напоказ родителям? Хорошо, примерная жена уже в свете софитов.

— Сначала закончи завтрак, милая, — сказал Этьен, играя завитками моих волос, выбившимися из прически. — А потом я помогу тебе и с тартинками, и с пледами.

— Благодарю, — ответила я, заставив себя повернуть голову и посмотреть ему в глаза, хлопая ресницами, как влюбленная дурочка. — Уверена, что с вашей помощью тартинки получатся божественными.

— И такими же сладкими на вкус, как ты, — заверил он.

Я опять заметила, как супруги Аржансон обменялись взглядами. Похоже, их и радовало и настораживало наше примирение.

Наконец, мы закончили завтрак, я отправилась в кухню, и граф де ла Мар пошел за мной следом.

Мадам Пелетье, узнав о пикнике, сказала, что принесет из кладовки окорок, чтобы сделать еще и несладкие тартинки. Сесиль убежала помочь Софии переодеться (да, на пикник мадам Аржансон решила надеть совсем другое платье), и мы с Этьеном остались наедине.

— Вы так и будете пасти меня? — спросила я, когда он достал из буфета бутылку вина. — Вы настолько мне не доверяете?

Он презрительно хмыкнул.

— Зачем этот спектакль? — спросила я, повязывая фартук и вооружаясь ножом, чтобы порезать хлеб. — Надо ли вам так страдать, целуя меня напоказ? Вполне можно обойтись дружеским пожатием или улыбкой. Вы так стремитесь доказать, что между нами все хорошо, что ваши родители, по-моему, в это не верят. Не проще ли сказать правду?

— Ты ничего не скажешь, — он тяжело посмотрел на меня. — Моя мать должна быть уверена, что в моей жизни все в порядке, а о разводе узнает, когда мы с тобой будем уже разведены. И если ты скажешь ей хоть слово не так… — он подался вперед, понизив голос: — Я тебя придушу, Розалин. И это не шутка.

Я чуть не порезалась, услышав это, и готова была запаниковать, потому что в этот момент граф де ла Мар и в самом деле был страшен. Неудивительно, что графиня предпочла бегство!

— Давайте решать проблемы по мере их поступления, — сказала я успокаивающе, как разговаривала бы с рычащим псом. — Сейчас мы идем на берег озера, дружески болтаем, вы ловите рыбу… и не хватаетесь за меня каждую минуту. Честное слово, это выглядит смешно. Будем вести себя достойно, Этьен. Тем более, что потрясения не нужны ни вам, ни мне, ни вашим родителям.

Граф удивленно вскинул брови, а потом с преувеличенным восхищением покачал головой:

— Ты потрясаешь, Розалин! В тебе умерла актриса! Чуть сам не поверил, что ты нормальная женщина! Вот так талант!

Похвалы несуществующему таланту показались мне настолько нелепыми, что я не удержалась от смеха. Талант! У меня — у Розы Дюваль, которая только и способна, что влюбленно вздыхать, когда рыцарь Ланселот произносит проникновенный монолог, победив дракона!..

Этьен вдруг потемнел лицом и шагнул ко мне, но в это время в кухню заглянула София. Она была уже в коричневом платье для прогулок, в коричневой шляпке-цилиндре и держала на сгибе локтя рукодельную корзиночку.

— Слышу смех, — сказала мадам Аржансон, перебегая глазами с меня на сына, и обратно. — Это хорошо, что вам весело. Огюст взял удочки, и мы ждем вас в саду.

— А я как раз принесла окорок, мадам! — радостно заявила кухарка, занося в кухню ароматный окорок иберийской свиньи. — О! Мадам Розалин! Вы уже нарезали хлеб?

Ее это искренне удивило, но она не позволила себе отвлечься от работы и принялась нарезать окорок на тонкие, почти прозрачные, ломтики.

— Идем, мама, возьмем пледы, — сказал Этьен, сунув бутылку под мышку. — А Розалин нас догонит.

Он мог хотя бы помочь мне донести корзину с угощением для пикника, но я промолчала. Пусть уходит. В его отсутствие я чувствовала себя спокойнее и могла вздохнуть свободно.

Тартинки были готовы — одни с окороком и ломтиками моченых яблок, другие — со сладким сливочным маслом, в которое были добавлены мед и орехи.

Взяв корзину и салфетки, я пошла к озеру, где уже расположились Этьен с матерью и отчимом. София возлежала в шезлонге, развернув его так, чтобы солнечные лучи не падали на лицо, и укутавшись в плед, хотя было достаточно тепло, а Этьен и месье Огюст уже забросили удочки и терпеливо ждали улова.

— Никогда не понимала этих мужчин, — пожаловалась София, когда я подошла. — Полдня стоять неподвижно, уставившись на поплавок, и дико радоваться, если удалось поймать тощую плотвичку!

— Говорят, мужчины — охотники по своей природе, — ответила я, передав ей корзину и занявшись складным столиком. — Рыбалка — наименее безобидная из страстей. Пусть утоляют свои инстинкты с удочкой, чем воюя или соблазняя женщин.

— Наверное, вы правы, — признала София после некоторого молчания. — Никогда не думала об этом в таком ключе…

Я поставила столик рядом с ее шезлонгом и расстелила салфетки, а потом достала чашки и бокалы.

— Этьен положил бутылку в воду, чтобы охладить, — подсказала София, заметив, что я ищу вино. — Не будем ждать мужчин. Они могут до вечера просидеть со своими удочками.

— Хорошо, принесу вино, — ответила я с улыбкой и пошла к озеру.

Зеленоватое горлышко торчало из воды, и я схватила его двумя пальцами, чтобы не замочить рук.

— Позволь, помогу тебе, — Этьен оказался рядом быстрее, чем я успела моргнуть.

Он вкопал удочку в песок и теперь бережно поддерживал меня под локоть, потянув бутылку из моих рук.

— Лучше вернитесь к рыбалке, — посоветовала я, не отпуская бутылку, — мы же с вами договорились, что общаемся нейтрально, без переигрывания в чувства.

— Ты сама на себя не похожа, Розалин, — усмехнулся он. — Раньше ты терпеть не могла меня с удочкой. А сейчас так хочешь от меня отделаться?

Упоминание, что я сама на себя не похожа, тут же заставило меня сдаться. Я позволила графу забрать бутылку и послушно прошла вместе с ним к столику.

— Все, как ты мечтала, мама, — сказал Этьен весело, разливая вино по бокалам. — Тишина, спокойствие, и вся семья вместе.

— Главное, чтобы твои мечты сбылись, — деликатно заметила София.

— Замечательный тост! — восхитился граф. — За то, чтобы сбылись мои мечты! — при этом он выразительно посмотрел на меня, и я, вспомнив его угрозы, от души пожелала, чтобы его мечты потерпели полное и безоговорочное фиаско.

Вино было легким и пахло яблоками, но от него по всему телу сразу же пошли горячие токи. Голова закружилась, и на сердце стало отчаянно-задорно. Хотелось выкинуть какую-нибудь глупость — например, сломать веер о голову графа.

— Присядьте, Розалин, — предложила София, кивнув в сторону второго шезлонга. — Розовое вино ударяет в голову слишком сильно, Этьену надо было взять белого.

— Брось, мама, — воспротивился граф. — Розалин не такая неженка, как ты. Пойдем, дорогая, поможешь мне удить, — он схватил меня за талию и повел обратно к озеру.

— Вам все неймется, — вздохнула я, но не стала сопротивляться, потому что это и в самом деле выглядело бы странным.

— Уединение пошло тебе на пользу, — хмыкнул он. — Какая ты стала сговорчивая.

— А вы как были грубияном, так и остались, — ответила я сдержанно.

— Ну что ты, я — сама вежливость и предупредительность по отношению к любимой жене, — он взял удочку и обнял меня со спины, вкладывая удилище в мои руки.

— Это уже слишком, — произнесла я тихо, но он сжал мои пальцы и принялся насвистывать.

Он чувствовал себя превосходно, чего нельзя было сказать обо мне. Конечно же, виною всему было выпитое розовое — оно туманило разум и кружило голову, обостряя все чувства до предела. Было просто невозможно ощущать этого мужчину так… близко…

— Отпустите меня! — зашептала я. — Этьен!

— И не подумаю, — шепнул граф мне на ухо. — Представь, как хорошо мы смотримся вместе.

Этот шепот, и крепкие объятия дурманили сильнее вина, и я поняла, что надо прекратить это немедленно, потому что игра зашла слишком далеко.

— Если сейчас не отпустите… — пригрозила я.

— То что? — он назло прижал меня еще крепче и поцеловал в шею — явно напоказ.

Если бы не выпитое розовое, я бы никогда на такое не осмелилась. Но вино будоражило кровь и толкало на подвиги, и все во мне протестовало против того, чтобы чужой муж вот так обнимал меня… и целовал…

Я резко повернула голову и укусила графа в щеку — быстро, не слишком сильно, но он зашипел и разжал руки. Удочка плюхнулась в озеро, а я была свободна.

— Этьен! — запротестовал месье Огюст, который не заметил, что произошло между мною и Этьеном. — Ну что за баловство? Вы так всю рыбу распугаете, молодежь!

— Теперь мы будем вести себя смирно, — пообещал граф, сверкнув на меня глазами.

— И смирно, и благопристойно, — поддакнула я, смело встречая его взгляд. — Как и положено добрым супругам.

Остаток дня прошел спокойнее, хотя я держалась настороже — мало ли, как граф придумает отомстить. Сумерки мы провели в гостиной, и разошлись рано, потому что София устала и хотела лечь спать пораньше.

Что касается меня, я бы тоже не отказалась лечь спать, если бы не одно «но» — эту ночь муж графини де ла Мар собирался провести в одной спальне со мной.

— Иди, дорогая, — сказал он, взяв с подоконника лампу. — Я провожу маму и приду.

Я смогла только кивнуть в ответ и облизнула вмиг пересохшие губы.

Мне казалось, что самое важное — пережить этот день, наполненный волнениями, страхом разоблачения и… смятением. Но я ошиблась. Предстояла не менее страшная и волнительная ночь.

Если мадам и месье Аржансон были обыкновенными людьми, с которыми я знала, как себя вести, чтобы не наделать слишком грубых ошибок, то муж графини де ла Мар оставался для меня человеком-загадкой. Человеком, с которым я чувствовала себя так, словно решила побаловаться спичками на куче пороха.

Дожидаясь его в спальне, я мысленно прокрутила тысячу возможных сценариев, которые могли бы сейчас разыграться.

Он говорил, что Розалин ему противна — даже не хотел есть с ней за одним столом, и это давало надежду, что спать с ней ему тоже будет противно. Но с другой стороны, слова графа все время расходились с делом. Я не верила, что его поцелуи и нежные объятия — это напоказ, для успокоения родителей. Он хотел свою жену. Если я что-то понимала в их отношениях — он хотел ее безумно, исступленно, но так получилось, что ему в ней нравилась оболочка, но вовсе не содержание. И он бесился от этого несоответствия, был просто одержимым…

Я промокнула платочком лоб, потому что оказаться в одной спальне с одержимым мужчиной — это и в самом деле страшно. По закону он имел на Розалин все права, и вздумай взять ее силой — ни один судья в мире его не осудил бы.

Но я не собиралась приносить в жертву или продавать свою честь за десять тысяч. И за сто не собиралась…

В который раз я от души пожелала графине попасть в такой же переплет, в который она с улыбкой отправила меня. Она уехала, даже не сказав, как я смогу найти ее. И если обман раскроется… Не посчитает ли граф де ла Мар, что я убила его дорогую супругу, пытаясь занять ее место в обществе?

Убила…

У меня сердце остановилось от такого предположения. И как я раньше не подумала? Если я признаюсь и покаюсь, то где гарантия, что мне поверят? А если не поверят, я окажусь в королевской тюрьме по обвинению в убийстве, мошенничестве, воровстве… Да кто знает, что могут придумать те, у кого есть деньги и власть?!.

Признаваться нельзя, Роза! Ни в коем случае!

И спасти тебя могут лишь выдержка, хитрость и… актерский талант, которых у тебя нет и в помине…

Надо успокоиться… Самое главное — успокоиться…

Когда муж графини де ла Мар зашел в спальню, я сидела в кресле, чинно сложив руки на коленях. Я не сняла платья, и снимать его в присутствии этого мужчины не собиралась. Я заготовила речь, в которой должна была пристыдить Этьена за лицемерие, обман и излишнюю назойливость, но стоило ему появиться, как все обличающие слова улетучились из моей памяти.

— Не спишь еще? — граф расстегнул пиджак и бросил его в свободное кресло, ослабляя шейный платок. — Ну просто образцовая жена! Спасибо, кстати. Сегодня ты была на высоте. Я с трудом сдерживался, чтобы не зааплодировать такой замечательной актрисе.

Шейный платок отправился в компанию к пиджаку, а граф сел на постель и стал снимать башмаки.

— Только кусаться было лишним, — сказал он и поднял голову, посмотрев на меня в упор.

Взгляд его был темным и опасным, пряди волос упали ему на глаза, и я вздрогнула, потому что в этот момент он и в самом деле казался мне одержимым.

— Вы говорили, что я вам противна, — произнесла я, тщательно подбирая слова, — обвиняли меня в лицемерии, но вы тоже обманываете… Причем, самых дорогих вам людей. Не знаю, стоит ли эта игра свеч…

— Я уже сказал, — резко оборвал он. — Мать не должна ничего знать, пока дело с разводом не решится. А я все равно с тобой разведусь, хоть ты на голову перед судьей встань.

— Одно мое присутствие вас раздражает, — я поднялась и бочком двинулась к выходу. — Не будем усугублять, Этьен… Я переночую в гостиной, на диване, ваши родители уже спят, никто не заметит…

— Стоять! — он заговорил не слишком громко, но меня приморозило к месту. — Из комнаты ты этой ночью не выйдешь. Ложись и не строй из себя обиженную недотрогу, — он сорвал с постели покрывало, перебросил его на одну сторону кровати, а сам улегся на другую, не сняв ни рубашки, ни штанов, и решительно закрыл глаза. — Я не любитель подержанного товара, если что. И прикасаться к тебе побрезгует любой нормальный человек. Погаси лампу, я хочу спать.

Несколько секунд я стояла столбом, не зная, что делать — убежать или же поверить ему. Он не собирался на меня покушаться… вернее, на Розалин. Но как грубо и жестоко сказано… про подержанный товар…

— Погаси лампу, пожалуйста! — сказал Этьен резко. — И ложись. Или хочешь, чтобы я тебя уложил?

Нет, таких хлопот я ему доставлять не собиралась. Прикрутив рожок лампы, я на цыпочках обошла кровать, которая в полутьме казалась мне страшным чудовищем, разинувшим белую пасть, и сначала села на краешек перины, а потом легла, тоже не раздеваясь, только сбросив туфли, и тоже повернувшись к графу спиной. Я боялась даже шевелиться, чтобы не напоминать о своем присутствии.

В спальне стало тихо, и я подумала, что мы с Этьеном затаились каждый на своей стороне кровати, как враги в окопах — только и выжидая, когда противник первым нарушит перемирие.

Я думала, что не смогу уснуть до рассвета, но граф спал на своей стороне, и я постепенно расслабилась и задремала. Волнения пережитого дня сделали свое дело, и я провалилась в сон — тяжелый, мутный, в котором видела Этьена, который тихо ходил по комнате, вокруг постели, и заглядывал мне в лицо. Пару раз я чувствовала осторожное прикосновение — как будто кто-то гладил меня по лодыжке. Гладил медленно, подбираясь к колену, но сон был слишком крепок, и я так и не смогла открыть глаза.

Когда я проснулась утром — отдохнувшая и посвежевшая, то обнаружила, что лежу в постели одна.

Смятые подушка и простыни на другой стороне кровати — вот и все, что напоминало о графе, и о моей с ним первой ночи. Самого Этьена не было, пропали его башмаки и пиджак, а в окно уже вовсю лился солнечный свет, и где-то на птичьем дворе задорно кричал петух.