Тепло твоих рук

Наташа Айверс (2024)

Можно ли начать с нуля, если прошлое не отпускает? Тайны, оставляющие шрамы, страхи, которые парализуют, и чувства, от которых не спрятаться, — всё это переплетается в истории, где любовь сталкивается с болью, а выбор становится испытанием. «Тепло твоих рук» — это книга о второй попытке, о силе, рождённой из слабости, и о прикосновениях, которые способны изменить жизнь.

Глава 1

Кладбище Новодевичьего монастыря встречало хмурым сентябрьским небом и холодным ветром, гуляющим между мраморными плитами. В этот час здесь было почти безлюдно — лишь редкие фигуры вдали бродили вдоль аллей, словно призраки прошлого. Михаил Власов стоял перед новой плитой, неподвижный, как камень, что венчал могилу его родителей.

Свежий гранит ещё не успел покрыться пылью, а на надгробии золотились аккуратно выведенные буквы:

1962–2023Иван Петрович Власов 1958–2023 Ольга Николаевна Власова

Над плитой строго высился православный крест, лаконичный и сдержанный. Никаких пышных эпитафий, никаких лишних украшений. Только надпись: «Любящие родители». Михаил знал, что они бы этого хотели: скромности, честности, простоты.

В руке он держал старую металлическую флягу с гравировкой в виде якоря — подарок отца. Её матовая поверхность носила следы времени: мелкие царапины, потертости на гранях. Подарок был сделан в те времена, когда жизнь казалась простой и понятной. Тогда Михаил, ещё мальчишкой, бегал по пыльным гарнизонам вместе с другими детьми офицеров. В их доме всегда царил строгий порядок: утренние зарядки, уборка по расписанию, семейные ужины под отрывистые рассказы отца о службе.

— Будь как якорь — стойкий, надёжный, — звучал голос отца, баритон с металлическими нотками. Эти слова тогда казались Михаилу просто одной из тысяч отцовских поговорок, но с годами стали его собственным девизом.

Став взрослым, Михаил пошёл по стопам отца. Карьера военного аналитика была тяжелой, но он не жаловался. Сперва — разведка, работа в полевых условиях, ночи без сна, когда каждое движение рукой над картой могло изменить судьбу операции. Потом кабинетная рутина: анализ данных, сводки, стратегическое планирование. Михаил часто шутил, что его жизнь делится на две части — до войны и на войне. Но всё изменилось, когда началась череда потерь.

Сначала отец. Инфаркт. Михаил помнил это утро до мельчайших деталей: звонок матери, её срывающийся голос, путанное объяснение, как добраться до больницы. Когда он прилетел, отец уже лежал в холодной палате морга. Мать, сидящая в углу, казалась потерянной. Её плечи были опущены, взгляд блуждал где-то в пустоте, а руки бессильно лежали на коленях. Она выглядела убитой и растерянной, словно реальность произошедшего всё ещё не укладывалась в её сознании. Казалось, она пыталась найти ответы на вопросы, которые никто не мог ей дать. А через полгода и её не стало. Инсульт. Михаил не мог поверить, что она, такая сильная и жизнерадостная, вдруг оказалась так хрупка.

Теперь оба лежали здесь, рядом, под одним крестом.

Он отвинтил крышку фляги. В воздухе разлился резкий запах водки. Налив немного в крышку, он медленно выплеснул её содержимое на землю перед надгробием. Потом налил себе, поднял крышку как рюмку и, посмотрев вдаль, тихо произнёс:

— Ну, за вас.

Голос его был ровным, но усталым. Слова давались с трудом, словно каждое слово пробивалось сквозь ком в горле. Сделав глоток, он вдохнул глубже, не сморщившись. Пальцы крепко сжимали флягу, будто якорь, удерживающий его на поверхности в водовороте воспоминаний.

Михаилу было тридцать семь. Возраст, когда большинство его сверстников давно определились с жизненными приоритетами: карьера, семья, дети. У него же в этом плане всё было сложнее. Его жизнь всегда подчинялась чётким правилам и жёсткому распорядку, заложенным ещё в детстве. В армии это усилилось, а потом и в аналитической работе он привык отдавать всего себя делу.

Серьёзных отношений в его жизни так и не случилось. Не потому, что он не хотел, а скорее потому, что просто не знал, как это должно быть. Работа занимала всё его время и мысли. Да и в глубине души Михаил всегда считал, что для семьи нужно больше, чем он мог предложить: больше эмоций, больше времени, больше мягкости, которой в нём, казалось, не было.

Иногда ему казалось, что отец так сильно влиял на него, что он стал его отражением. Иван Петрович тоже не был человеком, способным на долгие разговоры о чувствах. Он был строг, даже суров, но справедлив. Михаил уважал и любил его за это, но иногда ловил себя на мысли, что хотел бы больше тепла и простого человеческого участия, особенно от матери, которая всегда старалась быть посредником между ними.

Но теперь никого из них не осталось. Только его память и та тяжесть, которую Михаил не знал, как снять с души. Возможно, Дмитрий и был прав — возвращение к работе могло бы отвлечь, дать новый смысл. Но он не был уверен, что готов снова погружаться в мир большого бизнеса, где всё подчинено результатам, а чувства и эмоции не имеют значения.

Михаил взглянул на крест ещё раз. Перед глазами вспыхнули образы: отец с картами и папками, мать, накрывающая на стол, её мягкая улыбка, густой смех отца за семейным столом, тепло вечеров, когда казалось, что ничто не сможет разрушить их мир. Теперь этот мир был пуст, как холодный гранит, под которым лежали его родители.

— Дмитрий звонил, — пробормотал Михаил, глядя на крест. — Говорит, работа есть. Думает, это мне нужно. А я… что я в этом понимаю, пап? Салдафон вроде меня…

Он провёл рукой по щетине, щурясь от ветра.

Дмитрий был его бывшим коллегой по аналитическому управлению, человеком с хорошим чутьём. Он умел находить подход к людям и всегда знал, как преподнести себя или идею так, чтобы это выглядело наиболее выгодно. За это его ценили коллеги, хотя некоторые относились к нему с осторожностью, считая его слишком изворотливым. Михаил же, хоть и не работал с ним непосредственно, всегда признавал его способности и умение извлекать максимум из любой ситуации.

Сейчас Дмитрий предложил ему вернуться к аналитической работе — к знакомому ритму, структуре и задаче. Возможно, это действительно могло помочь Михаилу выбраться из глубокой внутренней пустоты, которая сковала его в последние месяцы. Дмитрий говорил, что им на фирме нужен хороший аналитик в преддверии важного тендера, и Михаил идеально подходил на эту роль.

Но в голове настойчиво звучал вопрос: “Почему именно я? Почему Дмитрий решил пригласить меня в свою семейную фирму?”

Михаил понимал, что работа могла бы отвлечь от болезненных воспоминаний, дать новый смысл, которого так не хватало. Но в то же время казалось, что любая новая задача — лишь способ убежать от самого себя, от той тишины, что поселилась внутри.

— Думаешь, стоит попробовать, да, пап? — вдруг тихо спросил он, глядя на строгий крест, но ответа не ждал. Его отец всегда учил брать ответственность на себя, но Михаил чувствовал, что этот груз становится непосильным.

Выпрямившись, он убрал флягу в карман кожаной куртки. Ещё раз посмотрел на портреты: отец — с нахмуренным лбом, мать — с её неизменной мягкой улыбкой. Эти лица он никогда не забудет.

— Ну, всё. Пора.

Его шаги по гравию дорожки звучали глухо, словно отзвуки прошлого, которое он пытался оставить позади.

Кладбище затихло, а холодный сентябрьский ветер рассеивал его слова, унося их куда-то в осеннее небо.