Смерть под вуалью

Наталья Хабибулина, 2014

Новые загадочные убийства. Являются ли они звеньями одной цепи? Смогут ли Калошин и его команда справиться без майора Дубовика?

Глава 3.

Тревожная трель звонка, разорвав паутину сна, заставила Калошина стремительно сорваться с теплой постели. Сердце тяжело стукнуло в грудину: беда! И не обмануло…

Звонил дежурный:

— Товарищ майор! Звонил Полунин. Там у них произошёл пожар, и был обнаружен труп. Похоже, женский.

Калошин обессилено опустился на кровать. Гадать, чьё тело было обнаружено на пожарище, не приходилось. Мучила сейчас только одна мысль: «Как сказать семье?»

Рано утром, едва начало рассветать, опергруппа вместе со следователем Моршанским отправилась на место пожарища. Всю дорогу молчали, только беспрестанно курили. Возле правления колхоза их встретил участковый Полунин, пожилой, по-военному подтянутый, человек. Он пожал руки приехавшим оперативникам и предложил отправиться сразу на пожарище. По пути рассказал:

— Вечером возле картофелехранилища загорелся сарай с колхозным инвентарем: там лопаты, грабли, тяпки хранились. Увидели не сразу, случайно. Он на отшибе стоит, а деревенские в это время все уже по домам сидят. Спать здесь ложатся рано, встают в четыре, в пять. Ну, прибежали тушить, а уже почти все сгорело. Растащили догорающие доски, а там обгоревший труп.

— Ничего не трогали? — строго спросил Моршанский.

— Порядок знаю. — Полунин искоса глянул на следователя. — Я сразу же всех отогнал, на месте оставил двух ребят из комсомольского актива — они полночи дежурили, потом я сам их сменил. Сейчас там мой сын находится, пока я вас встречаю.

— Ну, молодцы, — почти без интонации, протяжно зевая, произнес Моршанский. — А где кладовщик?

— Должен подойти. Я ему остаться не разрешил. Кто знает, может быть, сам и поджег, начнет следы заметать.

— О, какие у нас грамотные сотрудники, слышишь, Геннадий Евсеевич? — с иронией сказал Моршанский.

— Побольше бы таких, — строго парировал Калошин, не понимая причины такого тона следователя, и, хотя, за время работы с ним, кое к чему уже привык, но за Полунина решил заступиться. — Я бы от такого оперативника не отказался.

Сам Полунин молча слушал их перепалку и с уважением смотрел на Калошина, думая о том, что тоже не отказался бы работать с таким человеком.

Дождь прекратился ещё вчера после обеда, и сейчас раннее солнце розовым светом постепенно заливало окрестности. Возле сгоревших чернеющих остатков строений прохаживался молодой человек лет двадцати в старой солдатской форме, в накинутой на плечи фуфайке. Приветствуя подошедших мужчин, он снял кепку, обнажив кудрявую голову. О том, что это сын Полунина, можно было догадаться и без представления. Схожесть была поразительная, разницу составлял только возраст. Тут же из овощехранилища вышел кладовщик, суетливый мужичок с бегающими глазками, прикрытыми невообразимо лохматыми бровями и огромными висячими усами. Ещё большее удивление вызвало то, что оказался он совершенно лыс. И сразу появлялось желание волосы с его бровей и усов перенести на макушку. Вид его был настолько комичен, что Воронцов, не сдержавшись, прыснул, но перехватив строгий взгляд Калошина, стер улыбку с лица. Кладовщик, не заметив подобной реакции молодого оперативника, бросился к майору, сразу выделив его из всех, как старшего, и начал бестолково тараторить, представившись Серко Игнатом Петровичем, пока Калошин не остановил его:

— Вы пока присядьте, вон, на пень, что ли, — махнул он рукой в сторону срубленного дерева. — Когда надо будет, мы вас позовем, — и вместе со всеми приблизился к пепелищу.

Картина была страшной. Полусгоревший, почерневший труп принадлежал, бесспорно, женщине. Карнаухов сразу же принялся тщательно его осматривать, отодвигая осторожно от тела лопаты и тяпки с сожженными черенками. Доронин среди тлеющих углей увидел увесистый булыжник и показал на него Калошину:

— Товарищ майор! Как думаете, ему здесь место? — и, повернувшись к Серко, крикнул: — У вас какой был пол в складе? Дощатый или земляной?

Кладовщик, не в состоянии спокойно сидеть на одном месте, шустро подбежал к оперативникам и, вызвав их недовольство, снова начал тараторить. Из всего потока ненужных слов удалось выудить три: пол стелили из досок.

— Ну, вот, видите, товарищ майор, камню здесь не место, если только им не забивали гвозди. Будь пол земляной, можно было бы предположить, что он тут лежал изначально. А так…

— Гвозди им явно не забивали, смотри, вон валяются инструменты. Молоток есть? Есть, — наклонившись, Калошин извлек его из груды головешек.

— Да, да! У меня здесь все имеется! — опять затараторил Серко. Майор, не выдержав, повернул его за плечи и легонько направил в сторону хранилища:

— Воронцов, сходи-ка с товарищем в хранилище. Осмотри там все, может быть, что-нибудь найдешь. А ты, Доронин, убери пока этот «камешек» в пакет и отдай Гулько. — Увидев, что Карнаухов поднялся, спросил нетерпеливо:

— Ну, что там?

— Смерть насильственная, черепная коробка пробита. Могу сказать, что удар был просто сокрушительный. Никаких шансов жертве преступник не оставил. Вполне возможно, что камень и был той разрушающей силой, что проделала такую дыру в голове бедной женщины, — Карнаухов снял перчатки.

— Изнасилование было? Можешь сказать?

— Не похоже. Одежда не тронута, снизу, от пола, лишь истлела. Подробно все, как всегда, после полного исследования.

— Егор Дмитриевич, — обратился Калошин к Полунину. — Вы сами в этих сараи заглядывали, когда искали Богданову?

— Да, конечно, вместе с кладовщиком. Тут был полный порядок, лопаты, тяпки стояли у стены. Сам Серко сказал, что все нормально. — При этих его словах Моршанский хмыкнул, но участковый предпочел не обращать внимания.

— А можно было не заметить тело, если оно лежало у стены? — продолжал Калошин.

— Лопаты стояли под углом, и, как видите, их не две и не три — больше десятка, ещё и тяпки, грабли. Все составляло сплошную стену. Да разве ж можно было предположить, что так изощренно убийца будет прятать труп?

— А двери, когда вы подошли, были заперты?

— Да, я прекрасно помню, как Серко достал ключи и открыл замок. Второй сарай с тарой он тоже открывал ключами, они у него все на одной связке.

— Скажите, а как он вел себя? На ваш взгляд, волновался или был спокоен?

— Волновался, но настолько, насколько и мы все, не больше. При всей его жуликоватой внешности, могу сказать, совершенно ответственно — человек честный, — твердо сказал Полунин.

— А как вы думаете, от чего произошло возгорание? — обратился к нему Моршанский? У вас, вообще, пожарные здесь есть?

— Есть, команда из двух человек. Пожарная машина имеется.

— Ну и где же ваша команда? Как вы тушили?

— Один на переподготовке, второй лежит с аппендицитом в Энской больнице. А тушили… — Полунин развел руками, — закидывали землей, и ведрами из привезенной бочки поливали. Только, говорю же, тушить было почти нечего.

— Как же так?! — возмутился Моршанский. — А если дом загорится? Тоже нечего будет тушить?

— Зря вы так, — спокойно сказал Полунин. — У нас любой сможет выгнать пожарную машину. Водовозка есть. Не допустим такого. А вот от чего загорелось? На этот счет у меня есть мнение, — он поковырялся среди обгорелых досок и достал почерневшую от дыма керосиновую лампу. — Думаю, что она и послужила причиной. Был ли в ней керосин, скажет Серко.

— А для чего она вообще здесь нужна? — удивился Моршанский.

— Ну, у нас бывают ещё иногда перебои со светом. Мало ли, надо в хранилище сходить. Тут лампы и выручают. Да у нас у всех в домах они есть. Пока от них отказываться рано, — все так же спокойно разъяснил Полунин.

— Анахронизм какой-то, — проворчал следователь и уткнулся в протокол.

Подошел Воронцов:

— Вот, нашли под кучей картошки, — он подал Моршанскому простую, сшитую из лоскутков, сумочку с кошельком, в котором была совсем небольшая сумма денег.

Серко, увидев керосиновую лампу, удивился:

— Откуда вы её взяли? Она же у меня всегда на пожарном щите висит на случай, если не будет света. А керосин отдельно, в бидоне держу. Как она тут оказалась? — от возбуждения у кладовщика, казалось, дыбом встали не только усы, но и брови, что делало его ещё комичнее, но в данных обстоятельствах всем было не до смеха и улыбок. Даже смешливый Костя Воронцов подавленно хмурился.

–Значит, кто-то её туда принес, — резонно заметил он, а Доронин добавил:

— Разберемся.

— Игнат Петрович, а вы склад с инструментом сами закрывали?

— Да, вы знаете, ходил в него утром за ведрами, но на ключ закрывать не стал, так замок навесил, знал, что никто не полезет, а потом, уже когда все работы закончились, закрыл основательно, на ключ.

— А заглядывали в него, когда закрывали?

— Да, я же ведра относил, все вроде бы было, как всегда. Да там и темно уже было. Ничего не заметил. Ведра у дверей поставил и ушел.

Калошин попросил Полунина собрать в клубе людей, всех, кто мог оторваться на время от работы.

Когда тело женщины увезли, и уехали эксперты, оперативники пошли на встречу с колхозниками. Войдя в зал, они были удивлены помпезности обстановки: на сцене стоял длинный стол, покрытый красной скатертью, рядом громоздкая трибуна с пузатым графином и, непонятно откуда взявшимся здесь, хрустальным стаканом. На стол был водружен бюст Ленина. На задних занавесах, вместо киноэкрана, висел большой портрет Хрущева. Вместе с запыленными ликами всех вождей мирового пролетариата и членов нынешнего правительства, развешенными по всем стенам зала, все это напоминало гротескную картину какого-то съезда. Но все стало на свои места, когда к ним из дверей с надписью «Библиотека» выплыла дама такого эпатажного вида, что ни у кого не оставалось сомнения в её принадлежности к правящей Партии Советов.

Представившись Ульяновой Марленой Альбертовной, — «завклубом и по совместительству библиотекарь», — она по-мужицки крепко, двумя ладонями пожала всем руки. За своей спиной Калошин услыхал, как Воронцов пробормотал: «С роддома — коммунистка», и краем глаза увидел кулак Доронина, адресованный Косте. Моршанский с важностью принял приглашающий жест колхозной активистки и первым направился к сцене мимо нескольких женщин, расположившихся в передних рядах. Но Калошин, хотя и носил уже давно в своем кармане партбилет, подобного не терпел, и сказал довольно сухо:

— Тезисы мы провозглашать не собираемся, доклад читать не будем — нам достаточно нескольких стульев в первом ряду.

Дама обиженно поджала губы, но слова и взгляд майора расценила как надо: худенький мужичок невзрачного вида быстро поднялся на сцену и задернул занавес. Моршанский сумел вовремя остановить свой «демарш» — не доходя до края сцены, он вальяжно уселся на откидывающееся деревянное кресло. За ним последовали все остальные.

Несмотря на рабочий день, народу пришло довольно много. Когда появились председатель колхоза и Полунин, последний, попросив тишины, представил оперативников.

Калошин встал у сцены, откашлялся и обратился к собравшимся колхозникам:

— Товарищи, вы все в курсе, что произошло вчера у вас возле овощехранилища. Женщина, сгоревшая в пожаре, была одной из работниц швейной фабрики, она исчезла ещё в субботу. У нее остались муж-инвалид и двое малолетних детей. Наш эксперт определил насильственную смерть: её, похоже, ударили камнем по голове. Для того, чтобы найти убийцу, нам понадобится ваша помощь. Каким образом она попала в сарай, мы не знаем. Кто последний её видел, нам тоже неизвестно. Кроме того, кто-то поджег этот сарай, и это тоже один из самых важных вопросов. Был ли преступником кто-то из жителей деревни, — при этих словах по залу пронесся неодобрительный гул, но Калошин успокоительно поднял руки: — я ни на кого из вас пальцем не показываю, но подозревать мы можем каждого. Повторяю: или кто-то из вас, или посторонний человек. Так вот, для того, чтобы все расставить по своим местам, мы предлагаем вам следующее: каждый из вас по часам, по минутам восстановит субботний день. Кто, кого, где и когда видел, где и когда был сам. Кроме того, у вас есть дети, они тоже могли видеть незнакомых людей. Побеседуйте с ними. Если кто-то что-то может сказать уже сейчас, подойдите к нам. Здесь, в колхозе, останется один из наших сотрудников. Он будет работать в кабинете вашего участкового. Приходите — рассказывайте. Ещё раз повторю: значение имеет любая мелочь, любая! Даже если вы сомневаетесь, лучше расскажите, а мы сами решим, что важно, а что нет. Если кто-то не пришел сейчас — передайте наш разговор. Поверьте, случай из ряда вон выдающийся даже для нас. А мы немало видели в своей работе. — Он внимательно оглядел зал и добавил: — Заранее вам всем спасибо.

Застучали сиденья, вмиг стало шумно, выходили, толкаясь, громко обсуждая сказанное. Сквозь толпу к оперативникам пробралась шустрая бабёнка лет пятидесяти, за ней следовал мужик в ватнике. «Ага, свидетели собираются» — удовлетворенно подумал Калошин, когда женщина, заталкивая рассыпавшиеся жиденькие рыжеватые кудельки под, завязанный на затылке, платок, сказала:

— Товарищ начальник, у меня в тот день кое-что пропало, — и свысока посмотрела на мужика, стоящего сзади неё, гордясь важностью своего сообщения. Потом протянула Калошину ладошку, сложенную лодочкой: — Капустина Евдокия Ивановна.

— Очень приятно, Евдокия Ивановна, — улыбнулся майор, — так что же у вас пропало?

— А вы не улыбайтесь, такого ведь у нас, отродясь, не было. Дождевик мужнин умыкнули и сапоги его резиновые. Муж мой после войны от ран помер, а все его вещи я содержу в порядке. Мало ли… — она опять искоса глянула на мужика.

— Ну-ка, ну-ка! Расскажите подробнее, — Калошин взял её за локоть и предложил присесть рядом с Моршанским. Тот тоже внимательно слушал женщину.

— Куда ж подробнее — пришла домой с работы, а гвоздь в сенцах пустой, на котором плащ висел, и сапог нет. А на полу, будто, следы грязные, но едва заметные, не понять какие. У двери, видно, протерли свою обувь. На досках у крыльца грязь шматками счищенная. Но и я там же очищаю свои сапоги, поэтому сразу, как пришла, грязь-то эту метлой смела, а за ночь все дождем и смыло.

— А замок не был взломан? — спросил Моршанский.

Женщина хлопнула себя ладошками по полным коленкам и весело засмеялась, обращаясь к мужику в ватнике:

–Слышь, Петро? Замок у меня взломали! — и, всё ещё хохоча, повернулась всем телом к следователю:

— Вот сразу видно, что вы городские. У нас, говорю же, отродясь, воровства не было. Мы вместо замков щепочку в дужку просовываем. Друг друга знаем, как облупленных, чужая курица забредет, так сразу знаешь, чья.

— Но, на сараях-то и на хранилище замки есть! — заметил Моршанский.

— Ну, это же добро государственное. Его особо охранять надо, — резонно ответила женщина. — А у нас в домах-то брать нечего. До войны мало у кого что было, и теперь туго богатеем. Хотя жаловаться не приходится. По сараям живность кудахчет-хрюкает, да огороды немало дают. Вот к нам и приезжают многие по воскресеньям из города.

— Во-во! Я что и хотел сказать-то, — вступил в разговор мужик, которого женщина назвала Петром. — Один из приезжавших шоферов, что были на картошке, ходил со мной за яйцами до моего дома, когда я нашим бабам помог корзину с провизией на склад принести. Потом я пошел на птичник, на работу, а он ушел. Один. — Петро поднял корявый палец.

— Кто он, как его зовут? — спросил Калошин.

— А кто ж его знает? Я пришел, он спросил, нет ли у кого яиц на продажу. Ну, я сказал, что у меня имеются, он и пошел со мной. Деньги заплатил, как надо, не жался.

— Во сколько это было?

— Так в обед. Я же говорю, что мы снедь с бабами городским на обед принесли. И сразу же пошли с этим мужиком. А в воскресенье многие приезжают, когда у них выходной. Но мы всех их хорошо знаем — ездят одни и те же. А в субботу никого чужих я не видел. — Мужик ещё немного потоптался, сказал, что весь день с самого утра провел на птичнике, в воскресенье занимался до вечера хозяйством, жена может подтвердить. Потом подумав, добавил: — Сына расспрошу, он с друзьями бегал допоздна, дождь закончился, вот и разгулялись.

— Да, и ко мне всегда одна и та же женщина приезжает. Была и вчера. Утром приехала, а в обед я её на автобус проводила, сумки помогла донести. Ещё там было несколько человек. Да вам все расскажут, к кому кто приехал. Обычно, все с утра заявляются, а уехать стараются в обед, вечернего автобуса может не быть, а иначе в город и не попадешь.

— А кто мог зайти, вот так запросто, к вам? Кто знал, что вас нет дома? И что где находится, кому может быть известно? — сыпал вопросами Калошин.

— Ой, да кто угодно! К моим соседям сыновья и дочери частенько по выходным из района приезжают. Мы не один раз вместе гуляли. К моей куме племянник наведывается. Да разве всех упомнишь! Я ни от кого не таюсь. В гости заходят многие.

Действительно, несколько человек рассказали о приехавших из города за продуктами. Но все они, получалось, уехали ещё в обед. Необходимо было проверить только некоторых родственников. Кое-что мог пояснить и Полунин.

Уже у машины, когда Калошин отдавал распоряжения Доронину, остающемуся в деревне, к нему подошла моложавая женщина с простым лицом, повязанная, как и все здешние женщины, платком.

— Мне бы с вами наедине, товарищ?..

— Майор, — подсказал он, отводя её в сторонку.

— Товарищ майор, вот вы сказали про мужа той женщины. У них есть родственники?

— По-моему, нет. А зачем вам? Вы что-то о них знаете? — заинтересовался Калошин.

— Да нет, что вы! Я просто хочу им помочь. У меня дети уже взрослые — дочь в институте учится, сын в городе десятилетку заканчивает. Я могла бы возить им продукты, за детьми присмотреть, может быть, и сюда забрать. Дом у меня большой, пустой. Можете сказать их адрес? — она просительно протянула руку. Это получилось так по-детски забавно, что вызвало улыбку Калошина.

— Как ваше имя?

— Клавдия Васильевна, Рыбалко, — представилась она, подав майору руку. Тот взял её, пожав двумя ладонями.

— Вы умница! Им сейчас очень нужна будет помощь. Пойдемте, я напишу вам адрес.