Черти-Ангелы. Роман-дневник

Наталья Литвякова

Накануне 90-х шестнадцатилетняя Наташа верит в любовь с первого взгляда, в демократию с первого слова и вместе со всеми ждёт перемен. Они вспыхивают быстро, словно лесной пожар, врываются в жизнь: свобода, дефицит, дефолт и… замужество!Они повзрослеют вместе – одна девочка и целая страна. В тот период, когда не понять: кто рядом с тобой – злой или добрый? Кто ты сам? Где чёрное, где белое? Или… Или – коли черти в душе гнездились – значит, ангелы жили в ней? Книга содержит нецензурную брань.

Глава пятая

Наступил вторник, а я уже подгоняла неделю — скорей, скорей заканчивайся, хочу, чтобы уже — суббота. Конечно, мы с Алинкой решили снова приехать и строили планы. Рисовали в мечтах, как сложится новая встреча. Но даже и представить не могли, что произойдёт на самом деле.

Среда.

Четверг. Как медленно тянутся дни. Медленно по капле, словно моросящий дождик, неделя стекала по стеклу. Спроси нас тогда, а что было в школе? Во дворе? В стране? Не вспомним. Пожалуй, только весёлая песенка служанки Миледи из фильма про Д'Артаньяна почему-то крутилась в голове. «Святая Катерина, пошли мне дворянина», — частенько напевала Алина. Да послала же, ворчала я. «Святая Катерина послала дворянина», — исправлялась подруга, а заканчивали мы вместе: «Усы и шпага, всё при нём»! И смеялись. То веселились, то грустили — где те дворяне, а где мы. А время играло с нами, а время — морская фигура на месте замри — замерло.

Пятница. Как долго!

Суббота. Ура!

Еле дождались конца занятий. Сбежали с Алинкой с последнего урока, чтобы успеть на дневной автобус. Молились, чтобы рейс не отменили, потому что нас обещали встретить именно с него. «Если не забудут», — хмурилась я мысленно. Всё ещё не могла свыкнуться с реальностью, где все обещания выполняются и мечты сбываются. Но вслух не говорила, чтоб не злить подругу.

Не забыли!

— Стоят, смотри, как пасочки, — улыбнулась довольно Алина.

«Пасочки» довезли быстро. Покидать нас не спешили к общей радости.

Лена встретила приветливо. Чаем напоила с дороги. Угостила ватрушками. Ребята отказывались, а мы с Алинкой налетели: с утра во рту маковой росинки не было. Потом спросили сестру, нужна ли какая наша помощь? Танцы-танцами, но и польза же от нас должна быть. Лена одна с детьми живёт, за бабушкой ухаживает, как не помочь? Сестра отнекивалась. Посетовала лишь на дрова, которые некому привести в порядок:

— От Вити помощи не дождёшься. Как только с Толей встречаются — всё. Пиши пропало. В который раз начинают, а потом — перекур, обед, конец спектакля.

Мне стало стыдно за отца. Понятно, почему. Меня жизни учит, а сам — туда же: никакой силы воли! Да ещё дядя Толя этот, папин старший братец, со своим самогоном, эх! А мальчишки переглянулись и кивнули друг другу.

— Да не фиг делать! — воскликнул Славик. — Щас мы домой съездим, в рабочее переоденемся. Инструмент есть какой, пила, топор?

— Есть, — обрадовались мы. Я так чуть в ладоши не захлопала, как же всё складывалось нынче ладно.

Через полчаса дело закипело. Дрова находились в курятнике. С шутками загнали птицу в сарай, во главе с предводителем — рыжим драчливым петухом. Собственно, из-за него и веселье. Старый забияка поочерёдно вызывал нас на дуэль, нападал. Бестолковые куры без него разбегались по углам и пытались взлететь, пока в сарае зерна им не насыпали.

— Слушай, ещё ни разу топором не взмахнул, а уже вспотел, — расхохотался ты, утирая лоб, — как будто стометровку пробежал.

Я не могла отвести от тебя взгляд. Мы же столько не виделись! И уходить не хотела: я могу дрова подносить. Или в поленницу складывать. Или воды подать. Я и пилить смогу, правда, только научите! Только бы рядом быть. С тобой. Но бессердечные Лена и Алинка увели меня из курятника буквально за ухо. Пойдём, говорят, картошки пожарим. Надо кормить работников, а не смущать. Приготовили. Собрались вернуться — на лавочку вызвали. Идите, сказала Лена, там ещё приехали. Помощнички или женихи, уж не знаю. Вышла. Алинка задержалась в комнате у зеркала: без марафета — никуда.

Ба, знакомые всё лица и Димка в их числе. Хотела быстренько поздороваться и смыться, так сосед снова с претензиями. Мол, зря я от него отказалась. У него и мотоцикл лучше, и ростом он повыше, и покрасивше, и живёт поближе.

— И язык подлиньше, — пробормотала я. Ведь он вроде шутит, а глаза — злющие.

— И вообще я парень свободный во всех отношениях, не то что некоторые, — сказал Димка в конце, — никаких проблем. А тебе Малая косы повыдёргивает, как узнает, что ты рядом с ним крутишься, — и на твой мотоцикл указывает.

— Что?!

— Что слышала! — «Ява» взревела и унесла своего владельца прочь, смешав меня с пылью.

Я опустилась на лавочку. Улыбка застыла мерзкой гримасой. Содрать бы её с кровью! Закрыла лицо руками. Осень из танцующей в листьях девчонки превратилась вдруг в плачущую дождём старуху. Нет! Ты не мог так со мной поступить. Кто угодно, но не ты, я не верю! Подхватилась, чуть не сбила с ног Алинку, смерчем пронеслась по двору к курятнику. Хлопнула калиткой. От неожиданности ты уронил дровину, а Славка в удивлении обернулся.

— Кто такая Малая?

Ты было нагнулся, и тут же выпрямился.

— Малая? Алёна, что ли?

— Тебе видней!

«14 октября.

Иногда жалею, что встретила Его, Дневник! Жила себе тихо, никого не трогала, любила там кого-то безответно, стишки писала. Никаких потрясений! А с ним столько эмоций за какую-то пару месяцев получила, сколько за всю жизнь не было, ужас!

Спокойная, как в море штиль,

Прозрачная — водой в ладони.

До горизонта сотни миль

Скрывает глубина её агонию.

А что цунами породит —

Взметнутся волны и закроют небо,

Разрушат цветочный парадиз —

Мне угадать, понять — ах, мне бы…

Этот стрекозёл, Димка, наговорил гадостей, я думала — умру. Так стрёмно стало на душе! И даже разбираться пошла, уму непостижимо! Чтоб я пошла что-то выяснять? Когда такое было? А, главное, какая буря в душе поднялась, аж сама себя испугалась! И какое же счастье, что это — буря в стакане! Страшное слово «Малая» — никогда не забуду! Дама оказалась крестницей Его матери. Живёт по соседству в переулке. Мужа у неё посадили летом. Вот и ходят все, ей помогают. Ну, вот как Лене сегодня с дровами. И вообще, она старая, эта Малая-Алёна — ей целых 23 года! Что было в моей куриной башке, когда я слушала Димку!».

Он, кстати, на дискотеке нашёл нас. Извинялся — пошутил неудачно. А мне как королю из «Обыкновенного Чуда» — то ли музыки, то ли цветов, то ли зарезать кого-нибудь хочется теперь. Ладно. Разобрались, успокоились. Ночь поцелуями всё исправила, и луна стыдливо за тучи спряталась, глядя на нас. Ну, думала, воскресенье без потрясений случится. Как же.

В обед выползли с Алинкой на улицу. Сонные, как осенние мухи. Тут радость нечаянная — Оксана с Аней приехали, подружки по лету. Я перезнакомила девчат, принялись болтать о всякой всячине. За разговором не заметили, что к нам подошла незнакомая женщина. Остановилась рядом — руки в боки.

— На Солоху похожа, — шепнула Алинка.

— На Аксинью, — не согласилась я.

Мы с любопытством уставились на неё.

— Здорово, дивчата.

— Здрасьте, — почти одновременно произнесли.

— Як дила?

— Нормально, — ответили нестройным хором, переглядываясь.

— Прям водевиль какой-то, — едва слышно прокомментировала Алина.

— Вторая часть балета «Ромео и Джульетта». — подтвердила я, памятуя, что первая часть произошла вчера. И, скажем честно, так себе выступление артистов, на троечку. Вот пена!

— И хто из вас горожанки?

Мы так опешили, что дружно промычали: «Всеее».

— Як уси? — женщина встряхнула серьгами.

— А так, — рассмеялась Оксана.

— Да в чём дело-то? — закипела Алинка.

— Та ни в чом, — всплеснула руками незнакомка. — Ну ось вы две малявки ще, — посмотрела она на Аню с Оксаной, — а ты, чернява, мабуть, Славки мово, а белява, мабуть, Галкиного охламона будэ.

Мы выпали в осадок. Хлопали ресницами, а я к тому же в свекольный столб превратилась. Алинка очухалась первая.

— И дальше чё? — встала она с лавки.

— Ось прийшла побачить, шо за дивчины таки. Окрутили хлопцив. А бабки мине кажуть — твий Славка на пэрроне бул. Та не один. Думала — брешуть. И ще в яку рань! В жисть не лизла в його гульки, да прям разпирае, ни можу. Шо за дивчата, шо наши хлопци с питухами вскачили, а? И ладно, мий ще юбочник, на усё пидэ, но, шоб Галкин?! А я бачу — ничо'го дивчины, гарни. Мабуть, и оболтусы наши с такыми справными за ум визьмутця! Ну, ладно, дивоньки. Ось побачила, серденько отвила, пиду, — мать Славки, если мы правильно поняли, поправила косынку на голове, подмигнула нам и пошла восвояси.

— Я в отпаде! — перевела дух Алинка и ущипнула меня, — Эй! Ты чего, умерла?

— Я в ужасе. Что это было?

Подруга ухмыльнулась:

— Не, не так. Надо — шо це було?

— И шо це було? — послушно повторили мы втроём.

— Смотрины, — хихикнула Алинка, — интересно, хлопци в курсе? И чё ты в ужасе? Не твоего ж мамаша приходила. Не Галка! А меня эта тётка приколола, никаких тебе скандалов, никаких истерик. Ты хоть догнала, чё нас одобрили?

— Это тебя одобрили, а беляву — ещё неизвестно, — я вроде пришла в норму.

— Ой, не бзди. Щас моя пойдёт к твоей, расскажет, яки мы гарни да справни дивчины, и всё будет тип-топ. Жди сватов с гармошкой.

Мы в который раз переглянулись и расхохотались, хором воскликнув:

— Но шобы Галкин?!

Жизнь похожа на детский мячик. Ещё недавно он катился медленно, плавно огибая препятствия на пути. И я всегда знала, вернее видела, — в какую сторону. Но вдруг по нему ударили. С силой. С такой силой, что он полетел, поскакал, высоко подпрыгивая на кочках. Оглянуться не успела, как говорится, и — «мой весёлый синий мяч, ты куда помчался вскачь?». Бегу за ним вдогонку, пытаюсь поймать, взять в руки, но он (она, жизнь), выскальзывает, стучит о землю, катится, снова ускоряясь. А я никак не могу угадать, куда занесёт её сейчас, в какую из сторон.

«24 октября. 18-00

ОН поломал руку!!! Дневник, вот объясни, как? Ну как такое могло случиться? Почему? За что?! Куда-то поехал на мотоцикле и упал. Теперь мать никуда не пускает, «Минск» заперла в сарае. Он ходит только в школу. Чуть ли не под конвоем родственников. Так сказал Славка. И теперь неизвестно, когда мы увидимся! Надеялась на осенние каникулы, но и они под угрозой. Папа ездил в деревню. Что там наплели о нас с Алинкой всякие бабЛюбы, чё насплетничали, я не знаю, только вернулся злой как собака. И пьяный. Кричал, что мы в шалавы готовимся, что дружить с Алинкой запрещает, что в деревню я больше не поеду. И вообще, такое нёс, уши вяли! Только, чё б ни делал, с Алиной я всё равно дружить буду. И к НЕМУ, если надо будет, по водосточной трубе слезу, и уеду в Донской, хоть и с пятого этажа!!!

21-00.

Теперь мы не разговариваем. И всё равно, Дневник! Я считала отца другом, а он самый настоящий предатель! Но ты знаешь, я и это переживу. И другое тоже. И ничему не удивляюсь. Разве могло быть по-другому? Не зря я боюсь счастья. Потому что за него всегда надо платить. Всегда! И я платила. И сейчас расплачиваюсь…».

Ребёнок, рождённый в знак примирения. В любви. На радость всем, с надеждой. Дочка долгожданная, младшенькая — это я. Девочка, которая плачет и кричит родителям: «Сейчас задушу себя, если вы не перестанете!» — тоже я. Как ни старались они, разбитую чашку не склеить. Когда была не права народная мудрость? Трещина-то осталась. Тяжело быть свидетелем краха семьи, быть орудием в руках двух некогда любящих людей, быть щитом и мечом. Первый счёт. Первая плата.

А ещё предавала маму. Когда бежала навстречу объятиям отца. После скандалов. Детская память такая короткая! Ненависть за мамины слёзы и боль умирала также быстро, как и рождалась. Зато воспоминания о том, как собирались все вместе по выходным за завтраком, или пили чай с ватрушками вечерами; как зимой родители по очереди катали меня на санках, как папа переворачивал их, и я выпадала, и небо вертелось вместе со мной, и звёзды смеялись, и мама с ними вместе, и я… — эти воспоминания жили во мне. А в маме — уже нет. И я предавала, когда вырывалась из её рук: «Папа!». Потом их история закончилась. История нашей семьи закончилась. Развод. Взрослые вздохнули спокойно. И я. Не понимала ещё, что через пару лет судьба подсунет под нос второй вексель. Плати. За всё хорошее. Мама умерла. Болезнь подкралась неожиданно, на цыпочках, мне так казалось. Но «знающие» люди шептались, что «угробили». Семейная жизнь, она такая. «Нервы, все болезни от нервов. Сколько крови попил. Если б не дети, да разве б она терпела?» — причитали. Мама умерла. Разве это — не расплата за годы беззаветной любви и заботы? За чувство нужности и защищённости?

Вернулся в дом папа. Забрал меня из семьи Сушковых. Мама думала, что она ненадолго в больницу попала: операцию сделают, и всё. Не сообщила отцу о своей болезни, не позвала присмотреть за мной. Снова зашушукались соседи: «Зря отдали дочь, да он же не поднимет девочку, пьяница!». Поднял. А и поднял, дулю вам! — усмехнулась я неизвестно кому. Им, всем. Вот только… платить что-то больше не хотелось. Потому-то и не ждала больше ничего хорошего, и не желала. Потому-то и радовалась, когда влюблялась безответно. Бесплатно, так сказать.

«23-00.

Но ведь устаёшь? Рано или поздно полезешь на рожон, ну, сколько можно? Эй, эй, судьба, хочу счастья! Я заплачу столько, сколько скажешь! И, пожалуйста! Вот — Он. Вот — счастье. А вот — поломанная рука. Запреты, ссора. Заказывали?

Звонила сейчас Алинка. Поболтали. Целый час, наверное. Телефон аж вспотел! Говорит, что я многому придаю слишком большое значение. Каким-то ненужным событиям и вещам. Что сама себе усложняю жизнь. Нет никакой расплаты, а только банальное стечение обстоятельств, с которым надо бороться. Как сейчас: не пускают в деревню, и что же? Подтянуть учёбу, не спорить с предками, они и отпустят. Сломал руку, никуда не выходит? Сами пойдём. Возьмём пацанов и пойдём к Магомету. Ты же гора, говорит. Будь выше обстоятельств. Как у неё всё просто! Я иногда завидую её суждениям, отношению к жизни. Сказала, чтобы я взяла себя, учебники в руки, и вперёд, кривые ноги! Насмешила меня. Представила, как они, ноги эти, бегут такие по улице, а за ними книжки и тетрадки…».

А оно ж, как назло, — ничего в голову не лезет!

Этилен, пропилен, сигма-связь,

Электронные облака.

За окном неба серая бязь,

Я от химии отвлеклась,

Я не слышу с урока звонка.

Логарифм, интеграл, упростить.

Возвести и, конечно, извлечь.

Я б и рада — на миг, чтоб забыть

Твои взгляды, слова. Мне б — учить.

И тогда, ты пойми, гора с плеч.

Но сквозь формулы, сквозь уравнения,

Не сбавляя скорости мчит

Чёртов поезд любви. Без сомнения

Правит им машинист.

«28 октября.

С отцом помирились, ура! Шансы на поездку возрастают! Папа говорит, выпил, сорвался. Дочь выросла, а он к этому не готов. Просил прощения. Да я не могу на него долго сердиться. И ни на кого не могу. Мне их жаль почему-то. Бывает, мне гадости говорят, а мне их жаль. Ведь они от бессилия же. И время тратить на злость. Зачем? Нет, я позлюсь, конечно. А потом жалею. Их. Дурацкий характер!

Да, напостой забываю написать. Как-то встретили на вокзале наших. Димку, Славку и этого, который на дискаче приставал, Вадика. Ну, он в женихи набивался, «старый, лысый, беззубый». Мы пошли их с главного ж-д на пригородный провожать, по путям, между вагонами. Они остановились покурить и выпить пива. А тут менты. Блииин! Я испугалась, думала нас загребут. Но этот Вадим намолол им с три короба, что он нас знает, в одном доме с нами живёт, чуть ли не в одном подъезде. И он совершеннолетний, паспорт есть. Хитрый такой! Кажись, рупь дал, нас отпустили. «Берите своих баб и валите, пока мы не передумали». Только посмотрели так, будто мы неизвестно чем занимались. Как Ленин на буржуазию, посмотрели, чесслово! Если предки узнают, не видать нам деревни, как пить дать. Поедем или нет, вот в чём вопрос. Почти как у Шекспира!».

Осенние каникулы начались громко и страстно. Что там цыгане или бразильская Изаура? Их бубны, костры, интриги, страдания и рядом не стояли с ноябрьскими событиями в деревне. Пожалуй, только революция со своими потрясениями и залпом Авроры дотягивала до накала страстей. По крайней мере мне так казалось те дни. Едва мы приехали, скинули вещички и поздоровались, как слухи тут же облетели хутор. Случилась миграция парней к нашему двору. «Женихи приехали!» — радостно скакала племяшка, Лена никак не могла успокоить дочь. Женихи те, да не те. В смысле, не тот. Потому что ты не приехал. Я помнила, помнила — мать никуда не пускает. Но всё же, всё же. Я надеялась: а вдруг?

В тот же вечер Алинка поссорилась со Славкой. Он вызвал её серьёзного разговора наедине. Я об этом потом узнала. Пока дружная компания ребят гоняла чаи, курила и смеялась на веранде, я смылась в зал. Скучно было, и грустно. Тебя нет, ну что мне с ними делать? А вот 30 уравнений, заданных Борисом Макарычем на каникулы, ну изверг прямо, сами себя не решат, и ждали-пождали не слишком радивую ученицу. Гордо и тихо, как маленькое приведение из Вазастана¹⁰, я удалилась. К тетрадкам, к алгебре. Не успела как следует попыхтеть над ними, как в комнату распахнулась дверь, на пороге возник взъерошенный Славка. Морда лица красная, взор горел — персонаж ада наяву. Из-за его плеча выглядывала Алинка. Делала «страшные глаза», тыкала пальцем в воздухе на парня, а потом крутила у виска. Пантомима та ещё. Славик захлопнул дверь не глядя, подруга еле успела отскочить, стремительно пересёк зал. Чуть ли не рухнул возле меня на колени, но присел на корточки, взял за руку.

«4 ноября. 16-00.

Мы в Донском. Ура! Алинка на лавочке. Занимается «курощением, низведением и дуракавалянием». Гордость и кокетство. Обещала произвести разведку, узнать у пацанов, чё там да как. Я вся как на иголках, Дневник. Пойду к ним.

19-00.

Темно и холодно, перебазировались на веранду. НИКОГО так и нет. И ни привета, ни словечка через друзей. Да нужна ли я ему? По-настоящему? Я бы трупом легла, чтобы увидеться, а он? Димка этот ещё ошивается. Друзей каких-то новых приволок со Второй улицы. Один из них — Миша. Красив как сатана! Нет, как сто сатанов. Сатаней? Короче, Дневник: брюнет с такими глазищами и ресницами, что запросто можно пропасть. Клянусь пионерским галстуком, пропала бы, утонула бы, да поздно. Всё уже случилось до этого Мишки. Нас с Алинкой смех разобрал: как он бедняжечка пытался произвести впечатление, да всё мимо кассы!».

Еле успела спрятать дневник между тетрадками, учебниками и посмотрела на Славку. То, что увидела… Он ещё ничего не успел произнести, а стало трудно дышать. Я видела однажды такой взгляд. Когда хотят сообщить о смерти близкого человека, но не знают, как это сделать и уже жалеют. Заранее жалеют. Папин взгляд! Вдруг стало зябко. И зыбко. Сердце, как путник, что устал, замёрз и всё глубже и глубже проваливался в пески или, может быть, в грязь, и сил нет брести, сердце — билось медленней. Отчаяние охватило меня, что же он тянет, и молчит?!

— Натаха, — наконец произнёс. Решился. Ненавижу, ненавижу, когда так ко мне обращаются, что за дурацкая Натаха ещё! — Выслушай меня.

Когда он закончил свою речь, не поверила тому, что услышала. Да нет же! — я не поняла совсем. Уставилась на него, как баран на новые ворота, отказываясь воспринимать действительность.

— Повтори, — попросила, силилась вникнуть в ту чушь, которая пролилась из Славки, как вода из опрокинутого ведра.

Тот повторил, вот прям — слово в слово. Кирпич, наверное, произвёл бы меньшее разрушение в моей голове, если бы упал в тот момент, чем разговор, потому что. Потому что Славка предложил мне встречаться! И, предваряя вопросы, затараторил так быстро, что я не успевала реагировать и задавать их. Дескать, с подругой моей у них — кончено. Раз и навсегда. Алина не та девчонка, с которой он хочет быть. И всегда знал, какая я замечательная, но внешний блеск другой затмил ему глаза. Только сейчас понял, что на самом деле ему нужна я. И вообще, ради меня он на всё пойдёт. И звезду с неба достанет. Слушала этот бред, прижав ладони к губам. Пыталась сдержать смех. От радости, что слышу не то, к чему приготовилась. Я ведь ждала самой худшей вести о тебе. Пыталась сдержать дрожь. От злости. От обиды за Алинку. И за тебя. Ведь он же твой друг! И пока ты взаперти, нянчишься с переломом, твой друг подкатывает ко мне!

«…а потом Славка сказал про кое-кого, что я не нравлюсь, Дневник! И никогда НЕ НРАВИЛАСЬ ЕМУ! Что Он вообще не способен на какие-либо чувства, только мамочку свою слушает. Вот Славка бы вторую руку сломал, но сбежал бы от матери на встречу со мной. Перечеркнул всё хорошее, что случилось в моей жизни, за пять минут! Одним махом лишил всего, и теперь ещё желает, чтобы мы встречались! Да я столько мата не знаю, чтобы выразиться и сейчас, и тогда! Мычала, как глухонемая в ответ. Оттолкнула Славку, и не поверишь, Дневник, мне почудилось, что он какой-то липкий и противный до тошноты!».

Выскочила из дома в одних галошах. Забыла куртку, шапку. Прочь! Прочь отсюда! У калитки врезалась в Димку, вот оно, спасение, и правда! Я узнаю правду:

— Отвези меня, пожалуйста!

Он сразу понял, что к тебе. Нахмурился, губы сжал.

— Пожалуйста!

— Ты бы хоть оделась.

Я растерялась. Вернуться за одеждой?

Нет, я не могу, не могу. Не могу!

На моё счастье, бегство не осталось незамеченным, Алинка поджидала меня. Правда, перехватить не успела. Зато сообразила захватить куртку, когда бросилась вдогонку.

«Димка не только привёз. Меня, Алину. Куда ж я без неё? Димка позвал, матери чё-то там нагнал, зачем зовёт. Он вышел! Вышел!»

И мы шагнули одновременно. По грязи, как посуху, навстречу друг другу. Ты подхватил меня, закружил, что-то шептал. Я вопила: «Рука, твоя рука!», и смеялась, и прятала лицо у тебя на плече. Услышала, наконец, что же ты шептал. Про мать на больничном. Про брата, старшего, что он пропал пять лет назад, уехал в Ростов, не вернулся, и нашли его убитым. Что — ну никак ты не мог сейчас спорить с ней, потому что после аварии, мама как с ума сошла от страха за младшего и теперь единственного сына.

«Я так рада, Дневник, так рада! Мы увиделись! Да, да!!! И я знаю, и понимаю, что происходит у Него на самом деле! У меня, у нас, всё так хорошо, что даже опять мне страшно! Вдруг опять счастье исчезнет? Уже не злюсь на Славку за его ужасы, которые намолол. Я ж бы так и сидела, ждала у моря погоды, мучилась. А тут извольте, как меня понесло. Димка удивил. До чёртиков! Но что случилось у Алинки со Славкой, понять не могу. Чё они не поделили, чтоб завертеть такую фигню! Чтобы Славка такое западло устроил? Он, конечно, никогда не был мальчиком-колокольчиком, но тут совсем чё-то с катушек слетел! Так что теперь мой черёд с Алиной о делах её скорбных калякать! Да уж! Ну, и начало каникул! Я фонарею без баяна. Что же дальше будет?»

Примечания

10

Цитата из книги «Малыш и Карлсон» А. Линдгрен.