Бомжонок

Наталья Бессонова, 2021

За сияющими фасадами столицы, где протекает благополучная жизнь горожан, скрыт другой мир, в котором действуют свои неписанные законы и правила. Молодая мать, ожидающая с детьми поезда на Казанском вокзале, задремала на скамейке. Проснувшись, она не видит рядом сынишки. А он тем временем попадает в совсем иную реальность… В одном из переходов метро мальчик лет пяти в компании девочки-подростка просит милостыню. Вдруг одна из прохожих останавливается и заговаривает с маленькими попрошайками. Малыш напоминает ей сына, погибшего несколько лет назад. Пытаясь разобраться и помочь ребёнку, женщина попадает в непростую и опасную ситуацию… И взрослые, и дети вовлечены в калейдоскоп стремительно развивающихся событий. В романе описаны реальные случаи из жизни беспризорников первого десятилетия нашего века.

Знакомство с беспризорниками

Тоня привела Егорку в длинное полуподвальное помещение с толстыми трубами, обмотанными жёлтой изоляционной материей. Вместо двери зиял узкий проём между вертикальной трубой и стеной из бетонных блоков, завешанный одеялом неопределённого цвета. В углу под потолком в покорёженном подсвечнике горело несколько свечей. Напротив тускло горел фонарь типа «летучая мышь». В нос бил острый неприятный запах. Обитатели этого странного места вышли навстречу вновь прибывшим.

— Опять клей нюхаете? Наркоши! — с порога принялась ругаться девочка. — Вот Сенька Моряк вам устроит взбучку! Если хотите стать юнгами, ничего такого делать нельзя! Ни курить, ни пить, ни нюхать! — строго произнесла она.

— А, может, мы не хотим…

Малыш испуганно смотрел на ребят.

С фотографии на бетонной стене — в той части, куда падал свет от фонаря, — сияла улыбка Юрия Гагарина, державшего в руках белого голубя. Края глянцевого портрета обтрепались и стали неровными, но кто-то явно бережно хранил изображение первого космонавта. Со старой афиши сбоку от него как-то не очень весело взирали на собравшихся волосатые парни с гитарами, а на ярком листе календаря, давно утратившего актуальность, маячило белоснежными парусами трёхпалубное судно. На противоположной стенке красовалась неровная надпись: «Крендель ушастый», соседствуя с группой нецензурных слов. Их, конечно, Егорка прочесть не мог. Да и вряд ли успел узнать, кто такой Юрий Гагарин, но от этой приветливой улыбки на картине он почувствовал себя гораздо увереннее.

— Вот, новенького привела! — деловито сообщила девочка. — У Ленинградского вокзала нашла. Мать его там бросила.

— Мелюзга! — констатировал чумазый, обритый наголо мальчишка в большой не по размеру куртке, с коростами, замазанными зелёнкой, по всей голове.

— Зачем он тут нужен? — спросил другой, отбрасывая длинный чуб с перепачканного то ли сажей, то ли грязью лица.

— Будет с нами жить! — твёрдо заявила Тоня. — А вы бы хоть умылись!

— Да нормально, с малышами больше подают, — возразил первый по поводу новенького.

— А чё, клёвый пацанчик, — оценил косматый мальчуган лет двенадцати. — На братуху моего похож… Теперь он подрос, наверное…

— А чё, Федька, у тебя, типа, братуха есть? — спросили из тёмного угла.

— Есть! — кивнул Федька. — Я же не на улице родился! Это уж потом… Пускай остаётся малец. Я — за!

— Посмотрим, что ещё Сенька Моряк скажет! — подала голос девочка примерно того же возраста, что и Тоня. — Он вожак, пусть сам решает. И что, вообще, с такими маленькими делают? Ну-у, чем кормят, куда сдают, если что…

— Да ладно тебе, Нелька! С чего Сенька возражать-то будет? Какое ему дело?

— Моряк скажет, что делать, — согласился Федька. — Он знает, что-почём. У него батян ментом работал.

— Ну и что? — пожала плечами Нелька. — Это отец его знал, а Сенька-то тут при чём? Он тогда ещё совсем мелким был…

Когда глаза немного привыкли к полумраку, Егорка разглядел тех, кто здесь находился, но в разговоре не участвовал. Несколько мальчишек — как школьник Пашка, который жил в соседской квартире, и две девочки. Только Пашка выглядел гораздо аккуратнее, чем обитатели этого места.

В углу возле прислонившегося к стенке умывальника рядком стояли деревянные ящики из-под посылок и пластиковые бутылки с водой, валялись какие-то мелкие вещи: молоток, ведёрки из-под разных продуктов, лопатка, большой фонарь без лампы, куча тряпья, коробки со свечами… Возможно, это всё были нужные для хозяйства беспризорников принадлежности, но вместе они придавали помещению довольно захламлённый вид. А чуть поодаль, вдоль стены виднелись составленные ровными стопками картонные коробки крышками наружу. Получился эдакий картонно-коробочный шкаф со множеством отделений и крышками-дверцами. Сбоку кто-то прикрепил скотчем небольшое зеркальце.

Почти каждый из обитателей этого странного места держал в руках по пакету, изредка поднося его к носу.

— Хватит клей нюхать! — скомандовала Тоня. — Сенька же сказал, что выгонять за это будет!

— Не-е! Он не так говорил! — возразил парнишка с коростами. — Он предупредил, что это просто вредно. А гнать обещал за воровство и прочую уголовщину.

— А ч-чё? Ты т-тоже хочешь? Б-бери, — заикаясь, предложил бойкий мальчишка лет восьми-девяти. — Ос-сталось ещё. П-пока Сенька не в-вернулся…

— И ты, Борька, туда же? — с испугом воскликнула девочка и схватила мальчишку за ворот грязной байковой рубашки. — Вы что, пацаны, он же ещё малолеток! Зачем разрешаете? Забыли, как он в прошлый раз нанюхался, а потом ему танцующие конфеты чудились?

— Д-да не-е, Т-тонь! Не т-танцующие, а уб-бегающие, — смеясь, поправил Борька. — И я их д-догонял…

— Какая разница? — пожала плечами Тоня. — Завязывай давай, сопля зелёная, а то снова чудить начнёшь!

Она ловко выхватила у мальчишки пакет с клеем и отпустила его.

— Ну и чё? Всем что-нибудь мерещится, — возразил кто-то. — Прикольно же! И когда клея понюхаешь, потом кушать долго не хочется!

— А тебя не кормят, что ли? Сейчас есть будем. Только всех подождём…

— От-тдай! От-тдай, Т-тонька! Д-дура! — плаксивым голосом завопил Борька.

— Ага! Разбежался! Кто тебя потом выхаживать будет?

Она скомкала пакет и спрятала к себе в карман. Но через минуту Борька, изловчившись, вытянул его обратно.

— Паразит! — выругалась Тоня. — Ну, как хочешь! Только я тебе больше не помощница! В наркологичку поедешь, а потом в детприёмник, — пригрозила она.

— Ха! Ф-фигос под нос! — возразил мальчишка, прыгая вокруг обидчицы в расстёгнутых ботинках на босу ногу и корча рожицы. — В нарк-кологичку т-только по ж-желанию!

— А в детприёмник наркош не берут, — уточнил кто-то.

Егорка молча взирал на происходящее. Эти мальчишки очень отличались от всех, кого он встречал раньше. И не только внешним видом. Они вели себя как-то совсем по-особенному.

«Маме бы они не понравились», — подумал малыш.

— Грамотные все стали! — тоном повидавшей жизнь старушки проворчала девочка. — Я вот хавчика принесла, — Тоня выложила на высокий фанерный ящик, стоящий посередине помещения и, скорее всего, играющий роль стола, пакеты с лапшой, хлеб, какие-то свёртки.

— Тонька, что ты, как зэчка, болтаешь! Говори по-людски! Не хавчика, а еды! — одёрнула подругу Нелька.

— Ну, еды, — согласилась Тоня.

— Мы тоже принесли, возьми. — И девочка передала подруге ещё один пакет.

В этом сообществе каждый из беспризорников днём был занят своей «работой», а вечером все собирались за общей трапезой, независимо от того, кто сколько смог принести.

К импровизированному столу подошли две собаки: одна небольшая, белая и пушистая, а вторая — чёрная, на длинных ногах, похожая на овчарку, которая гуляла иногда с хозяйкой в Егоркином дворе. Только эта была тощая и, как показалось малышу, грустная.

— Нравятся? — спросила Тоня, видя, как малыш разглядывает псин.

— Ага, — ответил он.

— Это Белка и Тарзан, — сказала девочка. — Их можно погладить, они не кусаются.

Егорка подошёл к четвероногим поближе. Белка, виляя хвостом, обнюхала мальчика, потом облизала его ладошки и попыталась дотянуться до щёчки, но он увернулся.

— Не бойся, это она ластится, — успокоил Федька. — Без собак у нас нельзя! Они крыс гоняют, — деловито пояснил он. — И их с собой на точку можно брать: больше подают…

Егорка ничего из услышанного не понял.

Тарзан внимательно следил за тем, что происходило на «столе», и не обращал внимания на малыша.

Не успели девочки выложить еду, как появился высокий паренёк с пышной огненно-рыжей шевелюрой. Он казался совсем взрослым, старше всех в этой компании. Куртка его была небрежно расстёгнута и открывала полосатую тельняшку, шею обвивал красный шарф. Рука парня сжимала гриф гитары. За ним, как хвостик, зашла миловидная аккуратненькая девочка, с виду чуть взрослее Тони. Мальчишки спешно попрятали вонючие пакеты.

— Здорово, экипаж! — пробасил паренёк. — Что тут у вас? — спросил он хозяйским тоном, аккуратно положив инструмент на стопку картонных коробок. — Опять клей нюхали, зверские канальи? — у Сеньки недавно начал ломаться и грубеть голос, и звучал он не всегда одинаково, но уже совсем не так, как в детстве…

— Не-е, Сень, мы так… Баловались, — стал оправдываться кто-то.

— «Баловались» они! Наркоши, блин… Чтобы не видел больше! А то никакого моря вам не будет! Один уеду!

Ещё в те далёкие времена, когда Сенька, как и все дети из благополучных семей, ходил в школу, и были живы его родители, за парнишкой закрепилось прозвище Моряк. Его так называли и во дворе, и в классе. Даже учителя говорили о нём: «Сенька Моряк из четвёртого"б"». Потом стали говорить: «…из пятого"б"», «…из шестого»… Сенькины сверстники видели себя в будущей жизни кто программистом, кто банкиром… А некоторые, насмотревшись «крутых» боевиков, мечтали стать криминальными авторитетами и даже не скрывали этого. Сенька же, в отличие от большинства мальчишек своего времени, читал книжки о путешественниках и грезил о дальних плаваниях, о морских походах и новых открытиях. Вместо рубашки под форменным школьным пиджачком он всегда носил тельняшку, и никто ничего не мог с этим поделать.

Как истинный сын милиционера, паренёк открыто презирал тех, кто симпатизировал криминальным авторитетам, блатной романтике с её жалостливым тюремным фольклором, грабежами, погонями и кровавыми разборками. От отца он краем уха слышал кое-что о тыльной стороне такой «романтики».

Учительница географии не могла нахвалиться: «Он о морских путешественниках и об их открытиях лучше меня рассказать может! Просто энциклопедические знания у мальчишки!» И, конечно, она активно привлекала Сеньку Моряка для выступлений с докладами и рефератами, для участия в олимпиадах и других мероприятиях, связанных с морской тематикой…

— Вот! — Тоня подвела Егорку к Сеньке. — Новенького привела.

— Ну и зачем он нам? — спросил, в свою очередь, взрослый парень.

— А что, у нас ещё таких маленьких не было, — заметила аккуратненькая девочка. — Пусть будет…

— Райка, с ним же нянчиться надо! У них же… в этом возрасте это… режим и всё такое, — заметил Сенька как будто растерянно.

— Сень, ну посмотри, какой он хороший! — просящим тоном заговорила Тоня. — На воробышка похож…

— А может, его молдаванке отдать? Той, что у Киевского вокзала сидит? — предложил низкорослый мальчишка лет десяти, пряча в карман прозрачный пакет с клеем.

— Одурел, что ли? — взревел вожак. — Не знаешь разве, что у этой тётки дети постоянно меняются? — напомнил он. — Куда они, по-вашему, деваются?..

— Куда?

— «Куда…» На тот свет! — отрезал Сенька. — Они же у неё наркотой обколотые… чтобы не орали. Спят всё время… Мне Женёк с Киевского про неё такое рассказывал!.. Мы не живодёры, чтобы пацанёнка этой гадине отдавать!.. Да и большой он для молдаванки. Она в основном с грудничками работает. Вы и сами от неё подальше держитесь! Её непростые люди крышуют. Мутные какие-то.

— И чего тогда с ним делать? — поинтересовался Федька.

— Ну, Сень, гляди, какой он милашка, — принялась канючить Тоня, заметив, как потеплел взгляд старшего при виде малыша.

— Надо бы его куда-то пристроить по-хорошему. Совсем кроха, — с сомнением ответил вожак. — Как он тут с нами будет?

— Ну, Се-ень! — плачущим голосом протянула девочка. — Я за ним присмотрю! Нелька вон с Райкой помогут…

— Лады, Тонька! Пускай остаётся, — сдался парень. — Только ты за него отвечаешь!

— Спасибо, Сенечка! Я буду за ним ухаживать! — радостно согласилась девочка. — С собой его буду брать.

Егорка всё это время молча слушал разговор старших ребят. И вот этот большой рыжий Сенька подошёл к нему совсем близко, протянул руку.

— Семён, — представился вожак и широко улыбнулся. — А тебя как дразнить?

Егорка растерялся. Слёзы подступили к горлу от волнения. Этот Сенька вызывал в нём трепет — совсем как строгая воспитательница в садике, Алина Петровна. Малыш уже догадался, что этот парень главный в компании.

— Игорёшка, ты что молчишь? — подскочила к подопечному Тоня. — Скажи! Как зовут-то тебя?

— Иголька, — промолвил малыш дрогнувшим голосом и протянул свою пухленькую ладошку Сеньке. Тот осторожно пожал маленькую ручку.

— О, да ты ещё разговариваешь плохо… Ничего, брателло, научишься! Ладно, живи! — милостиво разрешил вожак, ласково потрепав его по волосам. — Летай, Воробышек! Добро пожаловать в экипаж!

— Игорёшка он! — уточнила Тоня.

— Игаёшка, — повторил мальчик, не понимая, почему девочка произносит его имя иначе, чем он привык, но решил, что в новых обстоятельствах оно должно звучать именно так.

— Давайте ужинать. Всё готово. Идите сюда, — позвала Нелька, и ребята дружно ринулись к «столу».

— Э, братва, а руки? — напомнил Сенька. — Чистота — залог здоровья! В море нерях не берут!

Тоня набрала в пластиковое ведёрко парящей воды из толстой трубы и вылила в умывальник, у которого тотчас же выстроилась очередь. Сенька строго следил за тем, чтобы все его подопечные соблюдали правила гигиены. Хотя бы те, которые были возможны в данных обстоятельствах

— Мы люди, а не зверьё какое-нибудь и должны быть культурными, — назидательным тоном любил говорить он. — Да и в юнги грязнуль не возьмут…

Рассевшись вокруг импровизированного стола на ящики, беспризорники приступили к трапезе. Баночки из-под сметаны, квадратные пластиковые коробки и широкие отрезанные днища бутылок из-под газировки служили тарелками. В них высыпали лапшу быстрого приготовления — всем поровну, а потом залили кипятком из той же толстой трубы. В бутылках, составленных рядком у стенки, хранилась вода для питья.

— Вот, на полкурицы напели сегодня, — сообщила девочка, пришедшая вместе с вожаком, и стала делить на части половинку жареной куриной тушки. — И колбаса варёная ещё, — добавила она.

— Ух ты! Рая, мне чур ножку! Я первый забил! — закричал юркий мальчишка. — Ножку мне!

— Обойдёшься, Саратов! Ножку старшему! — возразила девочка.

Саратова на самом деле звали Генкой. Он год назад приехал в столицу из Саратова и чуть что говорил: «У нас в Саратове…», поэтому и прилипло к нему это прозвище. Его так и называли среди беспризорников: «Генка-Саратов», или просто «Саратов».

— Теплотрасса — жизнь наша! — ничуть не расстроившись, проговорил несостоявшийся обладатель куриной ножки тоном человека, много в жизни повидавшего, заваривая свою порцию продукта и шумно швыркая вздёрнутым носом. — А у нас в Саратове…

Громкий смех сотрапезников прервал фразу мальчишки.

— Ну и ла-адно, — обиженно протянул он.

Куриную ножку Сенька Моряк аккуратно разломил пополам, половинку протянул Рае.

— Ну, что? Давай, устраивайся поудобнее, Воробышек, — Тоня усадила Егорку рядом с собой на деревянный ящик, дала ломоть хлеба с тонким пластиком варёной колбасы, кусочек куриной грудки и круглую баночку из-под сметаны с горячей лапшой.

— Это можно просто пить. Как бульон. Через край. Подожди, пока остынет, — посоветовала она.

— Ну, ты, Тонька, типа, нянька теперь! — со смехом прокомментировал Генка-Саратов.

— Кончай ржать! Он хоть и маленький, а тоже человек! — одёрнул его вожак.

— Я бошой! — возразил Егорка.

— О, видали? Молодчага! — смеясь, похвалил малыша Сенька. — Настоящий мужик растёт! Э, Саратов, что это у тебя там?

Генка потупился, спрятал в карман брюк кошелёк, который перед этим вертел в руках.

— Где взял? Украл? — строго спросил Моряк. — Ах ты, зверская каналья!

Парень молчал.

— Ты, стручок мелкий, опять за старое? Грабитель, блин! — старший подошёл и наградил Генку крепким подзатыльником.

Тот, опустив голову, молча почёсывал затылок.

— Воровать плохо! Что не ясно? — уточнил Сенька. — Стрёмно, если так понятнее! Чтобы завтра тебя здесь не было! Или сейчас прямо вали отсюда!

— Сень, я не буду больше…

— Воровать стрёмно! — назидательно повторил вожак. — Или у вас в Саратове не так? Просить — не стыдно! Можно металл откуда-то ободрать, на крайняк — бутылки собирать, там… банки из-под пива. Петь по электричкам… Много чего ещё можно! Машины мыть…

— Ага! Нас прогоняют! — захныкал Генка. — А один раз меня так побили взрослые пацаны на шоссе! Говорят, мойка — это не наш промысел!

— Мне сегодня один парнишка сказал, что на свалку в Саларьево опять кучу нераспечатанных продуктов выбросили, — сообщил Сенька. — Можно туда съездить отовариться. Далековато, правда.

— Там же местные всё захватили, Сень! — возразил Федька. — Мы уже пробовали! Еле удрали от них.

— Это когда там нет ничего! А если грузовиками жратву вываливают — прямо со склада — жалко им, что ли? Упаковками! Некондиция какая-нибудь, или срок реализации прошёл — бери, сколько хочешь! Они и слова не скажут.

— Ага, они всё равно чужих гоняют!

— Да мало ли, как ещё еду добыть можно? Попросить, например, если денег нет. В столовках добрые буфетчицы остатками могут поделиться. На худой конец — на помойках у кафешек промышлять!

— Как собаки? — жалостливо спросил Федька.

— А у людей красть — подло! Может, у них последнее! Кто не понял — катитесь к Сане Шалому в банду! У них грабежи в почёте! И дорога оттуда — на нары! А то и прямиком в могилу! Там тех, кто ослушался, насмерть забивают! Сами знаете! У них другие понятия! Вам это надо?

— Не надо, Сень!

— Не-е, — хором откликнулись собратья.

— Сень, я не буду больше! Не прогоняй, — в слезах принялся вымаливать прощения Генка.

— Засохни, погань! Катись, сказал! — вожак был непреклонен. — В прошлый раз из-за тебя место менять пришлось! Ёшки-матрёшки…

— Ну Сень, я обещаю!

— Ты и в прошлый раз обещал! Каналья зверская! Проваливай отсюда! — упорствовал Моряк. — У меня отец мент был, а ты тут… ворьё вонючее! Уголовщина поганая…

— Сень, ну последний раз поверь! Я понял…

— Что ты, гад ползучий, понял?

— Стрёмно воровать… Последний раз, Сеня! Слово даю!

— Последний! Понял? — смилостивился вожак.

— Да, Сеня! Спасибо! — обрадовался Генка.

— Палубу драить будешь неделю за свой проступок! — назначил наказание Сенька.

— Так Нелька вчера только пол вымела и кипятком помыла!

— Ну и ладно! Мало грязи уже натащили? Будешь драить, сказал! — не уступил старший парень. — Или не согласен? — он сердито сдвинул свои светлые брови, пытаясь казаться строгим.

— Согласен, Сень! — потупился Саратов. — Только не прогоняй.

Егорка ничего не понимал из того, что говорили ребята, но догадался, что тот мальчик, которого ругал вожак, сделал что-то очень плохое. Малышу стало страшно. Хотелось заплакать, но он сдержался. Насупившись, жевал бутерброд, запивая бульоном из пластиковой банки. Мама никогда не давала Егорке колбасу. Говорила, что для детей это вредный продукт. Иногда ему удавалось стащить ломтик со «взрослой» тарелки, но она всегда замечала и сетовала, что он сам себе делает хуже. Малыш не понимал, что плохого может случиться от такой вкусной и красивой еды… Здесь колбасу ему есть разрешали… но мамы рядом не было. Снова захотелось плакать…

После ужина девочки собирали освободившуюся «посуду» со стола и складывали в ведёрко с горячей водой.

А вожак вдруг взял гитару, бережно потрогал струны и завёл песню про Чёрное море…

Когда родители Сеньки погибли в автокатастрофе, откуда ни возьмись понаехала отцова родня — двоюродный брат отца с семьёй. Мальчик никого из них прежде не видел. Ушлые родственники оформили не только опеку над ребёнком, но и права на двухкомнатную квартиру, а после окончательного переезда в столицу осиротевший племянник вдруг разом стал им совсем не нужен.

Отдельной комнаты его лишили — туда поселили «сестрёнок» — двух премиленьких девочек-двойняшек шести лет. Сына бывших хозяев переселили на кухню, благо она была просторная. Спал он теперь на гостевой раскладушке, которую следовало утром быстро убирать, чтобы не мешать домочадцам, а уроки делал за кухонным столом, но сначала должен был перемыть посуду, накопившуюся за день. Ужинал, кстати сказать, он позже всех: сначала подавали еду для «своей семьи», как говорила тётка. «Зачем ему наши семейные разговоры слушать?» — объясняла она. Хотя «семейные разговоры» Сенька слышал и так, дама отличалась визгливым голосом и никогда его не приглушала. В один прекрасный день в квартире вдруг поменяли замок, даже не посчитав нужным дать мальчику новый ключ. Теперь ему приходилось часами ждать на лестничной клетке, когда дядька или его супруга вернутся из троллейбусного депо, куда они вместе устроились на работу. Придя домой, они ругались, что племянник бездельничает.

— В школе-то кружки всякие есть! И продлёнка! Сидел бы там, занимался бы делом вместо того, чтобы по подъездам болтаться или на кухне торчать! — высказывалась «добрая тётушка».

Её воспитательная функция на этом заканчивалась. В остальном на мальчишку никто не обращал внимания.

Но более всего Сеньку огорчало то, что новые родственники куда-то дели все вещи родителей, его любимые книги и даже альбом с фотографиями, а модель парусного судна, сделанная когда-то вместе с папой, пылилась теперь на окне и была в зоне доступа двойняшек, которым всегда хотелось её потрогать. В результате некоторые детали были оторваны и потерялись.

— Что, тебе жалко этот хлам? Они же твои сестрёнки! И ещё маленькие! — визжала тётка, выставляя мальчугана бесчувственным эгоистом.

Стоит ли говорить, что Сеньке Моряку совсем не нравилась такая жизнь. Это был уже не его дом, где мама встречала сына с пирогами, а отец спешил порадовать новой книгой или фильмом про путешественников. Здесь даже запах стал другим. Чужим и враждебным. В знакомых с детства комнатах поселились теперь совсем посторонние люди, для которых он, Сенька Моряк, был лишним и ненужным.

Мальчик знал о том, что в Москве много детей живёт на улице. Ночуют на теплотрассах, в подвалах, в люках, промышляют на вокзалах и в переходах метро. Он и сам порой встречал таких. Всяких: грязных, оборванных, голодных, дерзких и запуганных. И отец, когда был жив, часто говорил о беспризорности и о детской преступности. Сеньке Моряку вовсе не хотелось стать частью того пугающего мира. Он задумал другое — уехать к морю и наняться на какое-нибудь судно юнгой. Окончив седьмой класс, мальчик начал собираться в дальний путь. Первым делом он положил в рюкзак портрет Юрия Гагарина, который долгие годы хранил его отец, мечтавший в детстве стать космонавтом. Ещё взял красочный настенный календарь с фотографиями и описаниями парусных судов. И портрет, и календарь сохранились каким-то чудом, ожидая своей очереди на выброс.

Добираться до заветных морских берегов мальчишка решил на поезде. Он видел однажды, как беспризорники залазили под вагоны, умащивались на крошечных площадках непонятного предназначения или на каких-то самодельных приспособлениях и катались. А ещё он читал книжку Приставкина «Ночевала тучка золотая», так что счёл себя вполне осведомлённым в этих вопросах.

В первый раз Сенька Моряк отправился к морю один. Забрался под вагон поезда «Москва-Одесса». Тогда удалось проехать всего несколько станций. Осмотрщик вагонов во время одной из стоянок оказался совсем рядом, когда мальчуган забирался в свое убежище. Подойди рабочий чуть позже, не удалось бы ему ухватить Сеньку, и поезд благополучно увёз бы беглеца прочь. Потом был детский приёмник, позорное возвращение домой, презрительные тёткины слова: «А что ещё ожидать от такого хулигана?» и виноватый дядин взгляд…

В итоге после некоторых хлопот «заботливой» тёти мальчик оказался в детском доме. Местные порядки ему пришлись не по душе, и Сенька Моряк, ясное дело, задерживаться здесь не собирался. Но на этот раз он нашёл себе попутчика — Сашку, которого все называли Щеглом и часто били за тихий нрав и независимый характер. Сенька, не терпевший несправедливости, за Сашку заступался, и ему, конечно, тоже доставалось.

Прозвище же Моряк после побега к морю закрепилось за парнем ещё более прочно. Его так звали и в милиции, в отделе по делам несовершеннолетних, и в детском доме.

Собрав в заветный рюкзак нехитрые пожитки и небольшой запас продуктов, мальчишки выждали момент, когда воспитателей не оказалось в поле зрения, и покинули территорию приюта через лазейку в дощатом заборе, которую они сами для себя заранее и подготовили. Только на сей раз путь они держали не в Одессу, а в Краснодарский край, в Туапсе.

— Там море лучше, — убеждал друга Сашка. — А ещё лучше в Крыму и в Гаграх. Там теплее. Но это теперь заграница, хоть и ближняя.

— А ты сам-то где был? — поинтересовался Сенька Моряк.

— Нигде. Но мне папка рассказывал. Они с мамкой всё время собирались на море поехать. Каждое лето спорили. Мамка в Одессу звала, там у неё какая-то подруга была, а папка туда не хотел, потому что там море холодное. Говорил, что в Крыму и в Гаграх — тёплое. А в Туапсе у него, мол, дальняя родня живёт. На улице Нахимова. «Во дворе, — говорит, — под навесом нас на ночлег устроят, и хорошо. Звёзды видно…»

— И куда поехали?

— Кто?

— Да родичи твои!

— А, никуда, — махнул рукой Щегол. — Они всё пили и ругались. А когда сильно напивались — начинали драться. И так весь отпуск.

— А сейчас они где?

— Дома, наверное. Я их давно не видел…

— Так мы к твоим родственникам, что ли, заявимся? Они пустят? — спросил Сенька.

— Не-ет! Я даже не знаю, где их искать-то! Только название улицы помню. Они меня и не видели никогда.

— Тогда почему в Туапсе? — поинтересовался Моряк.

— Батя говорил, что там большой порт. Значит, юнги нужны! — аргументировал Сашка.

…Забраться под вагон поезда, следующего в Адлер, с первого раза не удалось: то сотрудник какой-нибудь железнодорожной службы оказывался поблизости, то удобного местечка под вагоном не находилось. Благо, поездов таких через Москву шло много.

Прогуливаясь вдоль путей, ребята увидели вблизи привокзальных беспризорников. Чумазые, иногда нагловатые, они выпрашивали у прохожих «на хлебушек», но что-то подсказывало, что любой из них при удобном случае был готов стащить у зазевавшегося прохожего кошелёк. К этой лихой братии Сенька Моряк и его попутчик Сашка себя не причисляли.

Пристроиться к поезду удалось горе-путешественникам только с третьего раза. И, как им думалось, довольно неплохо: площадка под вагоном оказалась вместительной — почти как полка в плацкарте, только короче. Мальчишки лежали, слегка подогнув ноги, и радовались жизни. Их даже впивающиеся в бок металлические штыри не смущали. Наконец-то они едут в заветные края! Запах железнодорожных путей, стук и скрежет колёс не раздражали, наоборот, дарили особый дух приключений.

— Чуть бы подлиннее была эта железяка! — через какое-то время громко, чтобы перекричать стук колёс, озвучил пожелание Сенька. Он попытался вытянуть затёкшие ноги, и они оказались висящими над стремительно пролетающими вдаль шпалами. Стало жутковато.

— Везёт мелкоте! Которым лет семь-восемь. Они ростом поменьше. Надо было раньше ехать! — вздохнул Сашка.

— Что же ты тогда не собрался? — усмехнулся Сенька.

— Не знаю. Как-то терпел. Да и не с кем было. Одному плохо! А ты?

— У меня раньше всё хорошо было. Когда родители были живы, — вздохнул Сенька и добавил, пытаясь пошевелить затекшими ногами: — Надо скорее успеть добраться до моря, а то в следующий раз не влезем в эту клетушку! Что делать будем в таком случае?

— Доберёмся! — обнадёжил Сашка Щегол.

Благополучно проехав незамеченными несколько станций и устав лежать в скрюченном положении, мальчишки решили на ближайшей стоянке выйти размяться и набрать воды. И это им удалось. Здание вокзала гостеприимно принимало не только законопослушных пассажиров, но и маленьких бродяг, коими они являлись. Но, когда друзья попытались залезть назад в своё убежище под вагоном, их заметила женщина в железнодорожной форме и подняла крик. Парни бросились наутёк. К погоне присоединился ещё один осмотрщик, потом откуда-то взялся милиционер. Ребята убежали бы, да только Сашка, перепрыгивая через рельсы, сильно подвернул ногу. Сенька Моряк не мог оставить друга в беде и попытался ему помочь, но безуспешно. И тут их настигла разъярённая компания железнодорожных служащих. А поезд тронулся…

Сашку увели в медпункт, а Сеньку — прямиком в комнату милиции. И снова — возвращение домой, тёткины презрительные слова, дядин виноватый взгляд, детский дом… Больше всего Сеньку Моряка расстроило даже не то, что не удалось осуществить задуманное, а то, что он потерял друга и попутчика Сашку Щегла.

Третья попытка последовала скоро, но и она оказалась неудачной. Впрочем, из детского дома Сенька Моряк всё равно почти сразу сбежал. Его не оставляли мечты о море, но действовать он решил иначе. Теперь паренёк собрался заработать денег, купить билет и добраться до какого-нибудь морского порта законным образом, как все нормальные люди.

Сенька не побоялся заявиться домой и забрать свои вещи, чем вызвал панику у перепуганной тётки.

— Хулиган! Разбойник! — раскричалась она. — Милицию сейчас вызову!

— Где мои вещи? — спокойно спросил он, увидев в отделении кухонного шкафа, которое отводили ему в пользование родственники, кастрюли и сковородки.

Дядя под несмолкающие вопли жены вынес потрёпанную сумку с оторванной ручкой.

— Вот, — с неизменно-виноватым видом сказал он.

Сенька прошёл в комнату, которая когда-то принадлежала ему, окинул её грустным взором, снял со стены гитару. Девочки-близнецы растерянно смотрели на него.

— А спрашивать не надо? — взвизгнула тётка.

— Эту гитару мне батя подарил! — заявил парень с таким напором, что вздорная баба испуганно округлила глаза.

— Ишь ты! Настоящий бандит! — завопила она. — Девочки, звоните ноль-два!!!

Паренёк молча покинул квартиру, которая была когда-то его родным домом.

— И не приходи больше сюда! — донеслось из-за закрытой двери.

Мальчик слонялся по городу, пел в электричках и в поездах метро. Играть на гитаре он научился в школьном кружке. Подавали немного, но на еду хватало. Ночевал в подвале полуразрушенного дома. Сенька Моряк не хотел походить на привокзальных беспризорников, он старался всегда быть аккуратным, следил за своим внешним видом. Он принял твёрдое решение: каждый день откладывать половину заработка, чтобы накопить на билет. И пока у него получалось.

Однажды он увидел, как привокзальная шпана избивает мальчишку. Вступился. Заслышав милицейский свисток, беспризорники разбежались, а Сенька Моряк, получив за компанию свою порцию синяков и шишек, приобрёл нового товарища.

— Ты откуда? — спросил он паренька, едва отдышавшись. — Ты с этими? На вокзале живёшь?

— Нет. Я вообще нигде не живу, — ответил тот. — Да и они не в самом вокзале околачиваются, а неподалёку. Кто — под платформой, кто — в одном пустующем доме на чердаке. Там раньше тусовались взрослые бомжи, я видел. А эти их прогнали. Так исколошматили дядек, что те больше не сунулись.

— Как звать-то тебя?

— Федькой.

— Фёдор, значит.

— Ага.

— И за что же тебя, Фёдор, били?

— Я руку пассажирам подавал. Это бизнес такой. Но я не из их компании. Они говорят, что я не на своей территории работал.

— И в чём бизнес?

— Ну, ты руку подаёшь, когда пассажиры из вагона по лесенке сходят, типа, помогаешь. А они за это тебе что-нибудь дают. Оставшиеся продукты там, или монетку…

— Ясно. Выходит, ты не выдержал конкуренции.

— Выходит.

— А как на улице оказался?

Паренёк насупился.

— Ладно, потом расскажешь. Ты петь можешь?

— Могу. Только у меня слуха нету. Так училка по пению говорила.

— А лет тебе сколько?

— Скоро двенадцать…

Слуха у Федьки и правда не оказалось, хотя голос был звонкий.

Жили теперь они в подвале вдвоём и по электричкам ходили вместе: Сенька пел под гитару, а Фёдор держал коробку, куда пассажиры складывали небогатое вознаграждение.

Как ни странно, доходы стали прибавляться.

Однажды во время такого представления к ребятам подошёл разбитного вида парень в джинсах и косухе. В руках незнакомец держал барсетку.

— Братки, давно поёте? — спросил он, терпеливо дождавшись конца песни.

— Вдвоём — почти месяц, — простодушно ответил Сенька, не заподозрив ничего плохого.

— И кто крышует? — спросил незнакомец.

— Что? — не понял паренёк.

— Платите кому?

— За что? — не понял Сенька.

— Ну как же? Вы ездите в электричках, деньги зарабатываете. Другим свободным исполнителям конкуренцию составляете. Так у нас принято, пацаны. Налог платить надо, — спокойно объяснил парень.

— И кому платить? — поинтересовался «свободный исполнитель».

— Выходит, мне, — ответил незнакомец. — Я Генка Бригадир. Меня все знают. Найдёте меня на Ленинградском вокзале.

Генка Бригадир растолковал, как его найти и какую сумму приносить ежемесячно.

— На месяц даю отсрочку. Как начинающим. А потом — спуску не будет, — добавил он.

Сумма была вполне подъёмная, и Сенька решил, что, раз уж так принято, придётся платить, чтобы не наживать неприятности. Главное — продержаться, накопить на билеты и уехать к морю.

Позже от беспризорников с Ленинградского вокзала ребята узнали, что Генка Бригадир живёт не на вокзале, а в обычной квартире, где-то в ближнем Подмосковье, а это у него «работа» такая — быть «бригадиром» у беспризорников.

Ребята не стали уточнять, кто поручил ему такую «работу», да, по всей видимости, никто из маленьких бродяг не ответил бы на этот вопрос.

А через два месяца в электричке к поющим под гитару мальчишкам подошёл угрожающего вида парень с наколкой на руке.

— Пошли выйдем, тему одну надо перетереть, — сказал он тоном, не допускающим возражений.

Вышли из вагона на небольшой подмосковной станции, тут же к ним присоединились ещё двое здоровяков. Не успел Сенька Моряк опомниться, как получил сильный удар под дых и следом второй, коленом по лицу.

— Эй, вы за что его? — вступился было за друга Федька, но отхватил такую затрещину, что отлетел в сторону.

Сенька ещё не отдышался, когда его взяли под руки и подвели к тому парню, который попросил выйти из вагона.

— Ты меня знаешь? — спросил он.

— Нет, — ответил Сенька, сплёвывая кровь.

— Так знай! Я Саня Шалый. Подо мной на этом направлении все попрошайки ходят. А ещё — такие вот артисты и другая шушера!

— Как это — под тобой ходят? — не понял Моряк.

— А так это! Платят мне. А я милиции отстёгиваю, чтобы не трогали. Понял? Плати! Или катись отсюда, а то зарою! И он грязно выругался.

— За что платить? — уточнил Сенька.

— За точку! С вас, шнурков, много не возьму, но процент отдадите!

— Мы же Генке Бригадиру с Ленинградского платим за «крышу», — вставил слово едва оправившийся от удара Федька, вспомнив гораздо более мирную беседу с пареньком, которого вокзальные пацаны называли Бригадиром.

— Мне платить будете! Базар понятен?

И молодой бандит подробно объяснил, куда и кому надо приносить дань. Назвал и сумму, которая составляла почти весь заработок ребят за прошлый месяц.

— А не принесёте… найду и закопаю! — и он снова прошипел хрипловатым голосом набор нецензурных слов, половину из которых Моряк раньше не слышал.

Сенька в сопровождении Федьки, не отстающего от него ни на шаг, шёл в свой подвал, раздавленный и униженный хуже прежнего… Все его принципы, его гордость и независимость, были жестоко попраны.

— Интересно, как эти направления между ними распределяются? — спросил он, размышляя вслух. — И кому теперь платить?

Федька молчал.

— Всё равно двоим мы платить не сможем, а если платить этому Сане Шалому — сами с голоду подохнем, не говоря уже о том, что на билеты никогда не наскребём, — вслух рассуждал Моряк.

Посоветовавшись, решили продолжать платить «налог» только Генке Бригадиру.

Где-то через месяц ребята встретили Раю. Её они застали спящей в парке на скамейке. У девочки обнаружился приятный голос и отличный слух. Таким образом, Сенька Моряк обзавёлся партнёром по выступлениям. И, как ни странно, девочка разделяла Сенькино желание уехать к морю.

— Я буфетчицей могу быть или поварихой на судне, — мечтательно сказала она…