Я стану тобой

Наталья Андреева, 2010

Этот человек знал великую тайну. Тайну смерти. Знал то, чего другие избегают до самого последнего момента, все еще веря, что и этот вздох не последний. А он знал. Ему было все равно, жить или умереть. Он сумел победить в себе страх смерти. Он видел, как умирают, и однажды почти уже умер сам. И заставить его поделиться этой тайной не мог никто. Никакими силами и уговорами. Это могло случиться только по доброй воле. По его желанию, из снисхождения к жалким людишкам, которые не хотят приобщаться к вечному до самого последнего вздоха и так боятся Избранных. Тех посвященных в тайну смерти, кто мог бы им помочь… Освободить и их от этого страха.

Дом у дороги

— Лида, что там?

Она подошла к окну и, отодвинув занавеску, какое-то время вглядывалась в темноту. Потом коротко сказала:

— Метель.

И задернула занавеску. Лидия вообще была неразговорчивой.

— Как там наши гости? — заволновался Кит.

В деревне его иначе и не звали. Мало кто уже помнил, что фамилия мужика из крайнего дома Китайцев, отсюда и прозвище, а вовсе не из-за огромного роста и поистине нечеловеческой силы. Года три назад мрачный затворник Кит сошелся с такой же неулыбчивой и неразговорчивой Лидией, к которой, едва она здесь поселилась, прилипло прозвище Монашка. Так образовалась пара бирюков, которые жили в Выселках безвылазно, в отличие от дачников. Кит с Монашкой на одном конце деревни, большая дружная семья Хватовых на другом да безобидный алкаш Микоша, беспокойный сосед Лидии Ивановны, — вот и все население Выселок, пока не сойдет снег.

В апреле же здесь начиналось настоящее столпотворение. Места красивые, в лесу в изобилии грибы-ягоды, поляны в цветах, речка рядом, от города недалеко. Что еще нужно человеку для дачного счастья? Летом был заселен каждый дом, по выходным и на праздники повсюду дымились мангалы и даже, случалось, грохотал фейерверк. Жизнь кипела, но это пока не пожелтеет и не облетит с деревьев листва. Зимовать же в деревне решались немногие, да и то от безвыходности. К примеру, Микоше деваться некуда, у него только и есть что изба-развалюха да пенсия по инвалидности, или многодетным Хватовым, которые тут же, в Выселках, и родились. У них хозяйство: две коровы, телок, поросята, куры, кролики. Им с таким количеством живности скучать не приходится.

Почему здесь, в глуши, зимует Кит и по какой причине не уезжает в город Лидия, никто спрашивать не решался. Эти двое не искали общения, им вполне хватало друг друга. Задавать какие бы то ни было вопросы Киту было небезопасно, тот был огромен, неулыбчив и запросто посылал куда подальше, когда ему не нравился тон собеседника, а мог и кулаком махнуть. А кулак у него был… В общем, кулак.

Лидия же находилась под его защитой. Они были не расписаны, не венчаны, несмотря на набожность Монашки, но жили как муж с женой в доме Лидии. Этот дом, первый по главной деревенской улице, достался ей по наследству и долго стоял пустым. Потом Монашка по каким-то причинам решила бросить работу, уехать из города и безвылазно жить в Выселках. Сошлись они с Китом не сразу, у того была хибара на краю дачного поселка, располагавшегося километрах в двух от Выселок, и вот уже не один год Кит работал там сторожем, в котором с окончанием дачного сезона была особая необходимость. В дома влезали не только воры, но и бомжи. Пожив зиму, они оставляли после себя кучу мусора, вонь ночлежки и настоящий разгром, сжигая в печи за время холодов почти всю хозяйскую мебель. В обязанности Кита входило следить за тем, чтобы непрошеные гости в поселке не появлялись. За это он ежемесячно получал от дачников зарплату.

Не оставил он свое занятие и после того, как переехал жить к Лидии. Какая бы суровая ни была зима, каждый день, прихватив охотничье ружье, Кит вставал на лыжи и ехал смотреть вверенный ему поселок. Ходили слухи, что то ли у него, то ли у Лидии есть в городе квартира, они ее сдают, на то и живут. Но проверить эти слухи, задав прямой вопрос ему или ей, никто не решался.

Тем не менее у этой пары бирюков были друзья, такие же странные. Друзья приезжали часто, особенно летом, парень лет двадцати и девушка. Девушка, кстати, была очень хорошенькой и казалась старше, чем парень. Общаться они ни с кем, кроме Монашки и Кита, не желали, и дачники на сей счет имели единое мнение: люди со странностями. Их в доме у дороги ждали и сегодня вечером, в пятницу, и сильно беспокоились.

— Как там наши гости? — повторил Кит. — Пойду я, гляну.

— Погоди.

Лидия взяла мобильный телефон и набрала номер.

— Машенька, где вы? — пропела она в трубку. Оказалось, что голос у этой постоянно одетой во все черное женщины с усталым лицом может быть ласковым. — Мы с Колей волнуемся. Идете? Он вас сейчас встретит. Они оставили машину на шоссе и идут к дому, — сказала она Киту, и тот сразу же схватился за ватник со словами:

— Ну, слава тебе!

— Возьми фонарь, посвети им! — велела Лидия.

Странно, но Кит, этот мрачный мужик, одним ударом кулака способный свалить быка, слушался ее, невысокую, худенькую и на вид очень слабую женщину, беспрекословно. Он торопливо оделся в ватник, сунул ноги в валенки и, взяв фонарь, вышел в сени. Потом хлопнула входная дверь, заскрипели ступеньки крыльца, за окном мелькнула полоса света. Лидия перекрестилась, тоже сказав «слава тебе!», и принялась неторопливо, без лишней суеты, накрывать на стол. Сегодня они собирались отпраздновать ее день рождения. Тихо, скромно, по-семейному. Никто не знал, сколько ей лет, но думали, что хорошо за сорок, а может, и все полста. Одна только Лидия точно знала, что сегодня ей исполняется сорок два года. Но возраст не имел для нее значения, так же как и то, что она выглядит гораздо старше своих лет.

Она давно уже знала, что спешить никуда не надо. Ее время вышло, то, что происходит сейчас, это сверх положенной жизни, существование, больше похожее на смерть. Без вкуса, без запаха, без удовольствия, даже без самого желания жить, без любви, без жалости и почти уже без боли. С человеком, который чувствует то же, а если быть точной, ничего не чувствует и также живет сверх того, что ему было отмерено. Или того, что он сам себе отмерил. Единственное, что способно было вызвать в Лидии подобие радости, какой-то всплеск эмоций, — это Машенька.

С Машенькой у нее была особая история, подробности которой знали еще только двое: Кит и Машенькин парень, Левушка. Но оба они предпочитали об этом не распространяться. В деревне же думали, что Машенька близкая (или дальняя) родственница Лидии. И, соответственно, наследница, вот и ездит, имущество сторожит, как бы не уплыло из рук. Жить девчонка здесь, конечно, не станет, скорее всего, продаст участок. Молодым, им деньги всегда нужны. Некоторые даже приценивались, вызывая у Машеньки недоумение.

— Какая цаца! — возмущались в деревне. — Ишь! Порядочную из себя строит! А сама только и думает, как бы тетка поскорее померла! И та недаром все время в черном. Не иначе как больная, к смерти готовится.

Плохие-то мысли у людей всегда бегут поперед хороших. И хотя ни Лидия, ни Кит ничего плохого никому не сделали, в деревне о них говорили плохо. Их жизнь была окутана тайной, они никого не привечали и сами ни к кому в гости не напрашивались. Лидия, в отличие от других женщин, никогда не выходила вечерами на лавочку посидеть у дома с соседкой и обсудить других соседей, а Кит не пил с мужиками, которые то и дело устраивали у кого-нибудь в гараже холостяцкую пирушку, где главными темами для задушевного разговора были машины и женщины. Именно в такой последовательности: сначала, по-трезвому, как поется в песне, самолеты, ну а девушки потом, когда развезет.

У Кита не было машины, а обсуждать с кем бы то ни было свою интимную жизнь с Лидией Ивановной он не собирался. Во всем этом видели злой умысел. Таятся — значит, что-то замышляют. Злые люди, закрытые. Почему-то считается, что добрый человек — тот, у которого душа нараспашку. Хотя самый открытый дом в Выселках был у злостной сплетницы Катьки Ивановой. Вот уж кто людям зла наделал! Скольких Катька поссорила, скольким жизнь испортила! К ней ходили все и изливали ей душу, а Катька потом выносила все сказанное ей по секрету на деревенскую улицу, словно ведро помоев выплескивала. Тем не менее о Катьке говорили хорошо и считали ее бабой доброй. Не жадная ведь, чашку чая всегда предложит, да и в рюмочке не откажет. А вот у Монашки снега зимой не допросишься. Так говорили в деревне, хотя просить никто не пробовал. Не снега, конечно, кому он нужен, снег? Денег взаймы или бутылку водки, магазин-то далеко, а спиртного всегда не хватает, хоть ящик с собой привези. В крайний дом люди с просьбами не ходили.

Впрочем, ни Лидию, ни Кита совершенно не волновало, что именно говорят о них в деревне.

Накрыв на стол, Лидия подошла к окну и, отдернув накрахмаленную занавеску, долго вглядывалась в темноту. Но видела она только снег, который валил не переставая, а слышала лишь вой ветра да неприятный металлический звук, словно огромная кошка со стальными когтями и острыми железными зубами царапала и покусывала крышу, проверяя ее на прочность. Один из железных листов, которыми была покрыта изба, держался плохо. Крышей давно уже никто всерьез не занимался, краска местами облезла, хорошо хоть не текло.

«Надо сказать Коле, — поморщилась Лидия. — Так ведь и будет дребезжать, не уснешь».

Их не было долго, она даже схватилась было за мобильный телефон. Но тут тяжелая дубовая дверь открылась, потянуло холодом, и в кухню ввалились смеющаяся Машенька в отливающем золотом норковом полушубке, ее спутник, тощий веснушчатый парень с большой коробкой в руках, и Кит.

— С днем рождения! — закричала Машенька и кинулась целовать именинницу.

Веснушчатый, поставив на пол коробку, смущенно топтался в дверях, пока Кит не подтолкнул его в спину:

— Чего застыл? Проходи!

Толчок был такой силы, что парень пролетел метра два и уперся в обнимающихся женщин, отчего они невольно сделали два шага назад.

— Тихо ты, медведь! — закричала Лидия.

— Лева! Где подарки?! — накинулась на веснушчатого Машенька.

— Да погоди ты с подарками, — отмахнулась Лидия. — Давайте за стол. Заждались уже. Да и вы небось проголодались. Сколько ехали-то!

— Ужас что творится! — подхватила Машенька. — Мы едва добрались, а вот после нас вряд ли кто сможет.

— А нам никого и не надо, — пробасил Кит. — Все свои дома. Разве что Микоша, соседушка наш беспокойный, зайдет на огонек. Я, Лид, ему проговорился, что у тебя сегодня день рождения.

— Вот, прости господи, пень, — беззлобно сказала Лидия. — Тогда, ребята, жди в гости Микошу. Разве ж он обойдет, где наливают? Не пустишь — всю ночь будет под дверью стоять. А то в окно влезет. Раму выставит — и влезет. Он такой.

— Пустим, пустим! — закричала Машенька. — Что нам, жалко? Он, когда выпьет, очень смешной!

— А когда перепьет? Помнишь, какой?

— А мы ему много не дадим!

Машенька была, как язычок пламени, медноволосая, смешливая, трепещущая. Короткая стрижка чуть вьющихся волос, вздернутый носик, розовые маленькие ушки и рот, похожий на сердечко. Ни одно модельное агентство не взяло бы ее «в работу» из-за невысокого роста, округлых форм и немодных, не раздутых, словно от пчелиного укуса, губ, не объявило бы красавицей и звездой, тем не менее Машенька была прелестна. И волновала мужчин гораздо сильнее всех этих признанных звезд даже в простеньком белом пуловере и потертых синих джинсах. Одно ее присутствие заливало светом огромный и мрачный деревенский дом. Лидия смотрела на девушку с удовольствием и невольно улыбалась. С появлением Машеньки и она почувствовала, что у нее сегодня день рождения. Не праздник, конечно, но день необычный.

— Давайте за стол, — улыбаясь, сказала хозяйка, и все потянулись в большую комнату, отделенную от кухни пестрой ситцевой занавеской.

Наследству Лидии насчитывалось лет сто или около того. Это была добротная изба, сложенная из огромных, теперь уже почерневших и растрескавшихся от времени бревен, изначально рассчитанная на большую семью. Раньше в деревнях так и жили, большими семьями, стар и млад вперемешку, если же кто-то непременно желал отделиться, то делали пристройку или просто делили избу пополам дощатой перегородкой. Протопить такие хоромы с высоченным потолком было нелегко, особенно в суровые зимы, какие часто бывали раньше, поэтому дом еще делился на зимнюю половину и летнюю. Летняя иначе называлась сени или же мост, потому что соединяла дом со двором, где прежние хозяева держали многочисленную живность. На мосту кроме летней кухни с газовой плитой, стоящей у окна, находились и две летние комнаты, отделенные перегородками, не доходящими до потолка сантиметров на двадцать. Комнаты эти именовались горенками. В одной из них теперь лежал всякий хлам, и ее звали чуланом. В другой летом, в жару, спали гости. Там стоял старый диван, привезенный Лидией из города, журнальный столик и кровать с панцирной сеткой.

Дверь в утепленную для зимовки половину дома с русской печью была дубовая, надежная, а края ее обиты войлоком, чтобы не уходило тепло. Войдя в нее, гости оказывались в просторной кухне, где в одном из углов, за занавесочкой, притулился почерневший от времени рукомойник, а рядом с ним шесток с хозяйственными принадлежностями: губками для мытья посуды, щетками, скребками, ершиком в треснувшем стакане и еще бог знает какой ерундой.

Стол же Лидия накрыла в самой большой комнате. Печь в доме была настоящая, русская, щедро беленная известью и с лежанкой, залезть на которую можно было по деревянной лесенке, приставленной сбоку. От печи шел такой жар, что Машенька невольно воскликнула:

— Ну и натопили!

— Зато спать будет тепло, — улыбнулся Кит. С появлением Машеньки и его лицо словно просветлело. — Не боись, за ночь выстудит. Утром первая за дровами побежишь.

Лидия размашисто перекрестилась на притаившуюся в углу икону, перед которой висела погасшая лампада, и, коротко вздохнув, сказала:

— Ну, садитесь. С Богом.

Угощение было нехитрым, основным его поставщиком послужил погреб в доме: квашеная капустка, присыпанная выращенным на подоконнике зеленым лучком, хрустящие бочковые огурчики, рядом с которыми красовались на блюде огромные, с Китов кулак, бурые помидоры, тоже из дубовой бочки. Тут же в мисках дожидались своего часа моченая янтарная антоновка да соленые грибочки. Ни тебе красной рыбки, ни колбаски копченой, ни сыра и уж тем более икры. Зато щедрыми ломтями нарезан ноздреватый ржаной хлеб, испеченный самой хозяйкой, а к нему — сливочно-сладкое деревенское масло из хозяйства Хватовых. Гости были неприхотливы, деликатесов не требовали. Они с аппетитом принялись накладывать в тарелки закуску, а Лева первым делом схватился за хлебницу.

— Вкуснотища! — сказал он, впившись зубами в ломоть. — С месяц об этом мечтал! Такой вкусный хлеб только у вас, тетя Лида!

— Лева, а подарки? — спохватилась Машенька.

— Да погоди ты, — отмахнулась Лидия. — Пусть поест.

— Да вы гляньте сначала! Мы вам пилу купили! Бензиновую!

Именинница вздрогнула и побледнела:

— Как ты сказала?!

— Бензопилу, а что?

— Ты, Мария, выбирала или он? — кивнула Лидия на Леву.

— Он, а почему ты так разволновалась?

— Я потом с тобой об этом поговорю. А сейчас давайте праздновать.

— Подумаешь, пила, — пожала плечами Машенька. — Лева сам выбрал ее вам в подарок, и что здесь такого? Вещь в хозяйстве нужная.

— А топор на кой? — хмыкнул Кит.

— То топор! А то бензопила! — возразила Машенька. — С нею дров можно больше заготовить!

— Дров у нас хватает, — улыбнулась Лидия. — Но все равно: спасибо тебе, Машенька. И тебе, Лева, — добавила она тихо. Парень до ушей залился краской, даже веснушки с лица почти исчезли, и уткнулся в тарелку.

— Я тебе еще кое-что купила, тетя Лида, — порозовела Машенька. — Но это потом. А сейчас: с днем рожденья! Лева! Хватит лопать! Поздравь тетю Лиду!

— С днем рожденья, — смущенно сказал тот.

— По такому празднику можно и выпить, — пробасил Кит, потянувшись к запотевшей бутылке водки, пристроившейся на краю стола. Мол, предмет незначительный и в предстоящем застолье далеко не главный.

— Ты смотри, Николай, — строго сказала Лидия. — Не забывайся. Сам знаешь, — добавила она со значением.

— Мы по маленькой, — серебряным смехом, как колокольчиком, прозвенела Машенька и подставила свою рюмку. — За день рожденья, Лидуша!

— Мне чуть-чуть, — торопливо сказал Лева. — На донышке.

Лидия выпила полную. За свои сорок два.

— Да-а, метет нынче… — вздохнула она. — Слышите, как ветер-то воет?

— Ужас! — поежилась Машенька. — Я такой зимы не припомню. Чтобы столько снега, да еще морозы стояли больше месяца! Просто кошмар! Даже не верится, что подобное может быть! Раньше зимы были мягкими, я даже длинную шубу себе так и не купила. Зачем, если ее надеваешь от силы раза три? А теперь мерзну в своем полушубке, он хоть и красивый, но совсем не теплый.

— Кто о чем, а наша птичка все о нарядах, — хмыкнул Лева. — Ее только одно волнует: покупать шубу или не покупать? Да купи ты ее уже, наконец! Не терзайся!

— Отстань! Я не какая-нибудь транжира. И не пустышка, — надулась Машенька.

— Вот говорят: человек — царь природы, — глядя в темное окно, за которым выл ветер, задумчиво сказала Лидия. — Да какой же он царь? Он гость природы. Причем наглый и бесцеремонный. Гляньте-ка, что в округе летом делается! Все, прости, господи, зас…ли! Едут в машине — мусор прямо на обочину бросают, куда ни глянь — свалка, леса вырубают без жалости, а дома на этих участках строят без ума. И повсюду так, не только у нас. Во всем мире. Все гостят, за собой не прибирая, — поджала и без того узкие губы Лидия. Рот превратился в ниточку. — Природа это терпит, но до поры до времени. А потом ее терпение кончается. И она, хозяйка, принимается нас учить. То цунами накатит, то вулкан взбесится, то пожар спалит все дотла, а у нас вот так, как нынче зимой, города снегом заперло. И все цари сидят по домам, ждут. И ничего ты тут не поделаешь. Стихия. Ее можно только попросить, как в былые времена, когда молебен батюшке заказывали, чтобы сжалилась. А она возьмет да и не простит гостя-то непрошеного. И что тогда будет, а? Что молчите-то?

— А что тут скажешь? — вздохнул Лева. — Все верно. Только кто все это делает? Кто гадит-то? Я не делаю, ты не делаешь, Машенька тоже. Кит ничего плохого не делает. Кого ни спроси — все природу любят, все ее охраняют. Все хорошие. Тогда откуда берется плохое? Так же не бывает? Много хороших людей с хорошими мыслями, собравшись вместе, не могут совершить столько плохого. Тем не менее именно они это и делают. То есть мы. Все вместе. Мы уничтожаем природу. Ты, я, Машенька, Кит. Какая-то нелепость. Что вы на это скажете, тетя Лида?

Лидия хотела было ему ответить, но тут за окном показалась узкая полоса света и раздался негромкий, но настойчивый стук в дверь. Кто-то стоял на крыльце с фонарем и просился в гости.

— Чу! Стучат! Коля, ступай, открой ему.

— Микоша? — улыбнулась Машенька.

— А кто ж еще? Прознал, что мы за стол сели, ноги в руки — и сюда.

— Да как же он узнал?

— Звук льющейся в рюмки водки Микоша, будучи на Северном полюсе, услышит с Южного, — пошутила Лидия. — Сколько уж раз проверено: стоит сесть за стол, и он тут как тут! Наводнение проще остановить, чем Микошу, рвущегося к выпивке. Открой ему, Коля, иначе он нам дверь снесет. Слышь? Опять стучит!

Серьезный разговор с появлением Микоши был закончен. Все знали, что при нем лучше и не начинать, все равно рта никому не даст открыть. Микоша считал себя главным экспертом по всем без исключения вопросам, начиная с гипотезы зарождения Вселенной и заканчивая стиркой носков.

Кит ушел в сени, и вскоре на пороге жарко натопленной комнаты возник мужичок с ноготок, красноносый, с жиденькими седыми волосиками на яйцеобразной голове, и, переминаясь с ноги на ногу, виновато сказал:

— Доброго здоровьица всей честной компании. С днем рожденья, соседка. Я вот тебе сальца принес в подарочек, так сказать… — и торопливо принялся разворачивать белую тряпицу. Фонарь он оставил в сенях.

— Садись уже, сосед, — скупо улыбнулась Лидия.

— Сальца, думаю, им не хватает. К застолью-то, — все суетился Микоша. — Я, как узнал, загодя расстарался. — Взгляд мужичка выхватил из всей расставленной посуды початую бутылку водки и больше уже от нее не отрывался. — Хватовы-то кабанчика на днях закололи, а я помогал. Вот они и отблагодарили, костями на супчик да салом. Хорош был кабанчик, сала много. Сам засолил, — похвастался он. — В этом деле я мастак. Рецепт у меня есть особый, я тебе, Лидия Ивановна, потом шепну на ушко, потому как секрет. Ты порежь сальца-то…

— Да садись ты уже!

Кит всего лишь дружески подтолкнул Микошу в спину, отчего тот пролетел аккурат до ближайшего пустого стула и приземлился на него вместе с тряпицей, в которую было завернуто сало.

— Мы уже выпили, — сурово сказала Лидия, — так что ты уж сам расстарайся, сосед. Кит, возьми у него сало, порежь.

Микоша, заметно дрожа рукой, но в то же время бережно, стараясь не пролить ни капли, налил в рюмку водки до самых краев. И нетерпеливо заерзал на стуле.

— Что ж не пьешь? — с улыбкой спросила Лидия. — Сказали тебе: мы уже.

— Штрафную, значит? — осклабился Микоша. Вместо зубов у него во рту торчали гнилые пеньки.

— Штрафную, штрафную! — подхватила Машенька, заливаясь серебряным колокольчиком.

— Ну, ежели такая красивая барышня просит… И хозяйка дозволяет. Из уважения к присутствующим дамам! — гаркнул Микоша. Голос у него был зычный, как у какого-нибудь двухметрового гиганта с соответствующим объемом легких, и такая же не по росту большая нога. Глянешь на сапоги — великан, а глаза поднимешь: где ж великан-то? Метр с кепкой. Но зато голосище! Вот какой был Микоша.

Он бережно, стараясь не дрожать рукой, поднес рюмку ко рту и, сложив губы трубочкой, не выпил, а скорее вытянул из нее водку. Высосал до капли, причем беззвучно, без чмоканья, без вульгарного бульканья, со всем глубочайшим уважением к употребляемому продукту. После чего нюхнул кусок хлеба, положил его на стол рядом с пустой тарелкой и с тоской уставился на бутылку, в которой водки еще было больше половины.

— Передохни чуток, — пробасил Кит, ставя перед Микошей миску с нарезанным толстыми ломтями бело-розовым салом.

— То не мне, гостям, — важно сказал тот.

— А ты что ж? — насмешливо спросила Лидия. — И не закусываешь никогда?

— Чего тут закусывать? — вздохнул Микоша. — Я ж сегодня лояльный и обоюдный.

— Как-как? — прыснула Машенька.

— Трезвый, говорю, как стекло. С утра готовился.

— А-а-а… — протянула Лидия, а Лева хмыкнул.

— Погода-то, а? — стал подводить разговор к очередной рюмке Микоша. У него были свои, годами отработанные методы пития на халяву и своеобразный кодекс чести. Кодекс чести алкоголика, как ни смешно это звучит. — С утра передавали штормовое предупреждение, — важно сказал он.

— Кит, ты бы включил телевизор, — заволновалась Лидия.

— А что нам погода? — пожал могучими плечами тот.

— Включи, говорю!

Кит послушно взялся за пульт.

–…специальный выпуск новостей…

— А я что говорю? — встрепенулся Микоша. — Вот за хорошую погоду…

— Да погоди ты! — прикрикнула Лидия. — Это местные новости. Не о том они сейчас.

–…сбежал опасный преступник.

— Откуда сбежал? — заволновалась Машенька.

–…из психиатрической больницы, — равнодушно сообщила хорошенькая дикторша с экрана телевизора. — Убиты главный врач Маргарита Павловна Абрамова и один из санитаров. Почти шесть лет назад Владимир Тычковский, совершивший с особой жестокостью несколько изнасилований и убийств, был признан судом невменяемым и помещен в психиатрический стационар закрытого типа под усиленное наблюдение. Сегодня ему удалось оттуда бежать. Помните, что этот человек особо опасен, к тому же у него сейчас рецидив болезни. Немедленно сообщайте в милицию о его появлении! Приметы Тычковского: высокого роста, среднего телосложения, темноволосый, черты лица правильные…

— Лучше бы фото показали, — проворчал Лева.

— Обратите внимание на фото: перед вами опасный преступник… — словно в ответ на его слова сказала хорошенькая дикторша.

Лидия, подавшись вперед, впилась взглядом в экран телевизора, Машенька тоже не на шутку разволновалась. И в этот момент по экрану пошли широкие полосы, раздалось шипение, треск, потом изображение и вовсе исчезло, звук тоже.

— Кит! — закричала Лидия. — Что это такое?!

— Должно быть, антенна отошла, Лидуша, — пробормотал тот.

— Да почему ж она отошла?!

— Так ураган… — развел руками Кит. — Хорошо хоть свет есть. В такую погоду всякое бывает.

— А еще этот маньяк, — вздрогнула Машенька. — Б-р-р-р…

— Да чего нам бояться? — Кит сжал огромные кулаки и показал их всем. — Пущай только тронет кого из вас! А антенну я, Лидуша, починю. Хочешь, сейчас и полезу на крышу?

— Ты что, спятил? — рассердилась Лидия. — Куда ты, чудило, полезешь? На улице ураган! Ну не дал бог человеку мозгов, чисто дитя малое! Господи, прости, — она торопливо перекрестилась. — Не умрем без телевизора. Вон, радио есть, — кивнула она на видавший виды тюнер.

— Вот за радио… — потянулся к бутылке Микоша. — Давай выпьем, тезка!

По паспорту его, как и Кита, звали Николаем, хотя об этом все давно уже позабыли, поэтому переглянулись удивленно.

— Тю! Неугомонный! — покачал головой Кит. — Ладно, наливай.

— Николай! — строго сказала Лидия. — Помни!

— Да ты бы не волновалась, соседка, — заступился за Кита Микоша, наливая две полные рюмки водки себе и ему. Он уже прекрасно знал, кто сколько пьет, знал, что Леве предлагать бесполезно, Машенька тоже вряд ли поддержит. Единственная надежда — Кит, если удастся уговорить Лидию немного отпустить вожжи. — Ты глянь на него. Ему ж ведро надо, чтобы захмелеть. То ли дело я. Нюхну — и готово.

— Знаю я, как ты нюхнешь. Раз нюхнешь — бутылки нет. Потом ищи тебя в блюде со студнем, веди домой, спать укладывай. А коли не допил, так на ссору начнешь нарываться, руки распускать. Мороки с тобой, — поморщилась Лидия. — Хотя куда ты сегодня пойдешь? — вздохнула она. — Метель на дворе, да и на улице ни души, ссоры искать не с кем. А здесь тебя Коля мигом успокоит. Похоже, все мы сегодня в одной лодке. Пейте, черт с вами, — неожиданно грубо сказала она.

— Ну, за стихию! — поднял рюмку Микоша. — Чтоб никакой маньяк не помешал нам, товарищи, культурно посидеть. То есть чтоб она бы помешала какому-нибудь маньяку помешать нам… — Он сбился, Машенька с Левой переглянулись и прыснули. — В общем, за нас! — закончил путаный тост Микоша. — Хорошо сидим!

— Чего сказал-то? — вздрогнул Кит.

— То не я, то классика! — Микоша поднял вверх указательный палец. — Не нравится, скажу по-другому: как же я вас люблю, дорогие мои соседи и их дорогие товарищи гости! Вот за это и выпьем. За любовь! — гаркнул он.

Не успел Микоша поднести рюмку ко рту, как раздался стук в дверь.

— Кого там несет? — удивленно спросила Лидия. — В такую-то погоду!

— Еще гости? — предположила Машенька.

— Мы никого не ждем, — сурово сказала именинница.

— А Хватовы? — напомнил Лева.

— Они не пойдут, у них кабанчик, — тут же заступился за Хватовых Микоша. — И брага выхаживалась, сам видел. Нынче гнать будут, — мечтательно сказал он. — На первак не позовут, так я завтра на остаточки нагряну. Не, точно не Хватовы.

— А кто? — переглянулись женщины.

— Я посмотрю, — встал из-за стола Кит.

— Осторожнее там, — предупредила его Лидия.

— А пойдемте все! — предложил Лева и тоже встал.

— Все так все. Имеются в виду мужчины, бабам там делать нечего. Ну, за нас, за мужчин! Походную, так сказать. — Микоша махом опрокинул рюмку водки и, путаясь в ногах, стал вылезать из-за стола.

— Машенька, и в самом деле, останься здесь со мной, — попросила Лидия. — Они сами разберутся.

— А если это он? — вздрогнула девушка.

— Он один, а нас много. Не волнуйся, девочка.

Она подошла к Машеньке и положила руки ей на плечи. Так, стоя у нее за спиной, Лидия неотрывно смотрела на цветастую занавеску и ждала. Лицо у нее было странное.

— Я вовсе не волнуюсь, — сказала Машенька. — То есть мое волнение… Ты знаешь, отчего оно… Я просто вспомнила…

— Не думай об этом. Все в прошлом.

— Он пришел, чтобы напомнить нам о прошлом, — вздрогнула Машенька.

— Все будет хорошо. — Лидия ласково погладила ее нежные плечи под белым свитером. — Может быть, это и не он вовсе? Валя Хватова зашла муки спросить для пирога. Или поздравить меня решила. По-соседски.

Когда же в сенях послышались топот ног и взволнованные голоса, среди которых не было женского, похожего на Валин, Лидия вздрогнула и глухо сказала:

— Неужели случилось?