Спи со мной. Пробуждение

Натали Стердам, 2022

Ли должна освободить заключенную в кольце душу джинна. Проблема в том, что в его возвращении заинтересована не только она, а ответы на все вопросы придется искать в пустыне. Внимание: это третья книга цикла "Спи со мной". Содержит нецензурную брань.

Глава 1

Я в космосе: левитирую в невесомости среди сотен планет бесконечной галактики. Это первое, что приходит в голову, когда я оказываюсь в окутывающем все вокруг вакууме. Любопытно, насколько универсален данный вариант небытия, и есть ли другие? А главное, что делать теперь? Ждать, изучая природу этого места? Попытаться повлиять на то, что вижу?

Делаю взмах рукой, проверяя темную материю на прочность, следя за тем, как вспыхивает и тут же гаснет огонь. Ясно. Мои способности здесь ограничены. Поразительно, что вообще удалось открыть дверь. И все же — как действовать дальше?

Оглядываюсь, ища подсказку в межзвездном пространстве, но картинка не меняется: прямые линии космических лучей, стремящихся к поверхности далеких планет, мерцающие светила, черные дыры.

— Ну что за срань… — раздосадованно бормочу, игнорируя нарастающий дискомфорт из-за неопределенности и полного непонимания происходящего. — Я не подписывалась на увлекательные приключения астронавтов, когда шла спать.

Звук выходит сухой — эхо не отражается от пустоты. Вместо него я слышу в разреженной атмосфере странный шум. Он контрастирует с окружающей обстановкой, разрывает тишину доносящимся издалека рокотом. Тревога усиливается одновременно с тем, как приближается грохот. Не надо быть гением, чтобы догадаться: если ты бесконтрольно болтаешься в воздухе без намека на гравитацию, а со всех сторон надвигается чудовищный рев, источник которого неизвестен — это плохой, очень плохой знак.

Пожалуй, для первого раза хватит.

Стараюсь проснуться, но ничего не получается. Мне не удается справиться с этим местом. С законами, по которым оно существует. С его… хозяином? Гул достигает максимума, врезается в меня, отбрасывает назад, заставляет беспомощно барахтаться в эфирной субстанции, и я вдруг осознаю, что энергия, обрушившаяся мощным ураганом, энергия, которую я почувствовала в момент соприкосновения — и есть Зейн.

Прислушиваюсь к ощущениям, пока мир вращается, постепенно стабилизируясь и позволяя вновь найти равновесие. Сложно объяснить это логически, однако я готова поклясться, что Зейн смотрит на меня, посмевшую заявиться в его разум без приглашения. Смотрит без угрозы, но с осторожностью: одно неверное движение — и я столкнусь с серьезными последствиями.

Наверное, я не должна удивляться отсутствию конкретного, физического образа Зейна, ведь в своем сознании он может принимать любые формы, но мне непривычно быть с ним рядом и далеко, находиться в его душе и не иметь возможности дотронуться до тела.

— Зейн? — зову, не рассчитывая, что он ответит.

Пространство сотрясается, вибрацией отдаваясь в грудной клетке. Наверное, стоит воспринимать это как недовольство тем, что я нарушила спонтанный бессрочный отпуск в небытии. Но я пришла не для того, чтобы сдаваться.

— Зейн! Это я, Ли! Зейн!

В моем голосе звучит столько отчаяния, словно помощь из нас двоих нужна мне, а не ему. Впрочем, это действительно так: Зейн спокойно проведет наедине с собой хоть тысячу лет, единственная, кого эта вероятность пугает до дрожи — я.

— Зейн! Я знаю, что ты слышишь. Прошу, поговори со мной!

Реакция на мои мольбы отсутствует, и я не знаю, как это расценивать. Хочется верить, что он раздумает над моими словами, но молчание затягивается. Терпение никогда не было моей сильной стороной, вот и сейчас я прикидываю, что можно сделать в космосе, чтобы привлечь внимание джинна, не имея даже точки опоры.

Выбор невелик, и я опять концентрируюсь, ищу импульс, способный перерасти в действие, которое всколыхнет эту равнодушную к моим крикам вселенную. Из искры в солнечном сплетении разгорается пламя. Оно разрастается, щекочет изнутри, требуя выхода, и, когда я посылаю его вовне, вылетает из ладони юркой кометой. Увеличиваясь в размерах, она устремляется к ближайшей планете и, преодолев все слои атмосферы, взрывается яркой вспышкой.

Я испытываю усталость и удовлетворение: на то, чтобы создать и запустить комету в этом почти не поддающемся моей магии месте, ушло слишком много энергии, однако усилия точно не прошли даром. Улыбаюсь в ожидании реакции, и она не заставляет себя ждать, вынуждая пожалеть о самонадеянных попытках расшатать чужой мир.

Невидимая сила сжимает меня, перекрывает кислород, вонзается в тело, потряхивает, как тряпичную куклу, и отпускает, доведя до грани, за которой я вот-вот потеряю сознание. Это — неприкрытая угроза. Последнее предупреждение. Посмею тронуть что-то еще раз — и наказание будет куда более суровым.

— Спасибо, любимый, я поняла намек, — шепчу, потирая шею. — Надеюсь, в следующую нашу встречу ты будешь ласковее.

Тонкий лед, по которому я ходила, покрывается трещинами и ломается: Зейн, или то, что является Зейном, хватает меня, как нашкодившего котенка, и выбрасывает из своего сознания.

Перед тем, как очнуться, я замечаю, что планеты лопаются одна за одной, подобно мыльным пузырям, стекают пеной куда-то вниз, в темноту, и представшее передо мной небытие исчезает в Большом взрыве. Вероятно, Зейну совсем не понравилась перспектива возиться со мной вместо того, чтобы равнодушно созерцать собственный космос.

Открываю глаза. На месте незнакомых созвездий — белый потолок спальни. Цифры на экране мобильного показывают, что с момента, как я уснула, прошло полчаса. Прекрасное начало. Ужасное начало.

За месяц до этого

— Мам, тебе пора сходить с кем-нибудь на свидание. — Я откусываю большой кусок морковного пирога, глядя на ее обручальное кольцо. — Сколько можно возводить одиночество в культ?

— Тебе тоже, — парирует мама, поливая гигантский фикус, который, кажется, был и будет здесь всегда как символ нерушимой стабильности ее кухни.

Хмыкнув, вытираю губы и водружаю скомканную салфетку в середину пустой тарелки.

— Вот пройдет двадцать лет, тогда, может, и воспользуюсь твоим предложением, а пока, согласно старику Фрейду, буду повторять родительский сценарий.

Мама отходит от растений и садится напротив.

— У тебя так и не получилось попасть к нему в сон?

Качаю головой:

— Бесполезно. Дверь закрыта в любое время суток, так что списать проблему на то, что я засыпаю, когда он не спит и наоборот, нельзя.

Мама потирает переносицу, не решаясь задать вопрос, но, поймав мой взгляд, все-таки спрашивает:

— Детка, ты уверена, что огонь в перстне тебе не померещился?

— У меня много недостатков, но привычка выдавать желаемое за действительное не входит в их число. — Я не обижаюсь. Кто угодно усомнился бы в том, что произошло в Неаполе, ведь с тех пор пламя больше не загоралось в рубиновых гранях. Я и сама давно бы решила, что искры — не более чем случайные блики, игра солнечных лучей, если бы не иррациональное, необъяснимое чувство: Зейн жив, хотя все указывает на обратное. И пусть кольцо превратилось в бесполезный кусок металла, я не откажусь от Зейна, пока не найду веских доказательств того, что он мертв.

Возбужденно встаю, отодвинув тарелку, и упираюсь ладонями в стол, глядя на маму.

— Я уже несколько дней обдумываю одну идею. Но она тебе не понравится.

Мама хмурится, однако не перебивает.

— Пожалуйста, возьми кольцо и загадай желание. Вдруг Зейн появится, чтобы исполнить его? — Замолкаю и с досадой добавляю: — Я бы пожелала что-нибудь сама, но использовала этот шанс в гроте.

Несправедливо, что свое желание я потратила на экскурсию в прошлое для Асафа, но в конце концов это помогло мне выбраться из пещеры живой, поэтому я не имею права жаловаться.

— Нет, — отказывается мама. — Разве ты не убедилась на собственном опыте, что игры с магией не заканчиваются ничем хорошим?

— Брось, — взываю я, — во-первых, не факт, что это сработает, и Зейн возникнет на пороге твоей кухни в амплуа феи-крестной. Во-вторых, у тебя есть уникальная возможность можешь изменить мир к лучшему.

Манипулировать бережным отношением к окружающей среде — запрещенный прием, но мама не оставила мне выбора.

— Что ты имеешь в виду? — уточняет она.

— Представь: ты можешь уменьшить озоновую дыру, остановить глобальное потепление или запретить уничтожать животных ради меха, — продолжаю уговаривать я. — И для этого всего лишь нужно загадать джинну желание.

— И почему у меня ощущение, что я разговариваю не с дочерью, а с дьяволом, который убеждает заключить с ним договор, подписанный кровью? — вздыхает мама.

Я чувствую, что она почти сдалась.

— Соглашайся! В конце концов, нет никакой гарантии, что Зейн вообще откликнется на твой призыв.

— Ладно. — Она с неохотой берет протянутый перстень. — Надо следовать каким-то правилам вызова джинна? Соблюдать определенный ритуал?

Ее вопрос ставит меня в тупик. И впрямь, как загадать желание хозяину кольца, если его нет рядом физически? «О, всемогущий и всесильный, приказываю явиться на эту кухню и немедленно исполнить желание подчинившей тебя эко-активистки?». Или, может, так: «Услышь эту женщину, дитя Аллаха, предстань перед ней, ибо она владеет твоей душой, и спаси морских котиков от браконьеров?». Это даже звучит по-идиотски.

— Понятия не имею. — Пожимаю плечами, расписываясь в собственной беспомощности. — Наверное, необходимо сконцентрироваться на желании и все произойдет само собой.

Мама послушно закрывает глаза и поднимает перстень к потолку, будто демонстрируя высшим силам право приказывать джинну. Замираю. Ладони потеют от волнения. Что, если сработает? Неужели я увижу Зейна?

— Желаю, чтобы с сегодняшнего дня в Европе на законодательном уровне сортировали мусор жители каждого дома и каждый квартиры!

Подавляю смешок. Ох, мама, ты себе не изменяешь. Впрочем, это лучше, чем требовать силу джинна…

Мама оборачивается ко мне:

— Ну как?

Если я не ошибаюсь, после того, как человек озвучит желание, джинну нужно подтвердить, что он может его исполнить. Это значит, перед нами должно материализоваться что-то типа красной ковровой дорожки с гордо вышагивающим по ней Зейном. Разумеется, наряженным, как Гарри Стайлс на гала-концерте. Встав у фикуса, он обязан торжественно произнести «Будь по-твоему», щелкнуть пальцами и отделить пластик от органических отходов в мусорных ведрах всех без исключения европейцев, а затем поцеловать меня под умилительные вздохи зрителей и мамины аплодисменты.

Черта с два.

— Никак. — Неприятно признавать, но я облажалась. — Мой потрясающий план провалился.

— Погоди, — прерывает мама. — Желание могло исполниться! Надо посмотреть, пишут ли об этом в СМИ.

Схватив смартфон, она обновляет новостные ленты. Я наблюдаю за ней, догадываясь, что скоро энтузиазм на ее лице сменится разочарованием: не оттого, что не все сознательно подходят к сортировке мусора, а оттого, что она не смогла помочь мне. Я не хочу становиться свидетелем того, как из-за моей просьбы ее съедает вина, поэтому спешу заговорить первой:

— Зато теперь мы знаем, что звать Зейна таким образом бесполезно. — Демонстративно улыбаюсь. Тошно изображать притворный позитив, но я не хочу показывать, что расстроена. И еще — что мне страшно: вдруг мама права, и мне почудилось, что душа Зейна горит в кольце, а на самом деле она давно обратилась в песок или в пепел?

От утешений и жалости, которых я аккуратно избегаю с того дня, как вернулась из Испании, меня спасает зазвучавший из динамиков смартфона голос Мика Джаггера. Поднимаю бровь, увидев высветившееся на экране имя звонящего.

— Ли, я помню, что в последние месяцы ты не берешь заказы и организуешь только частные фотосессии, но сейчас ты не можешь сказать «нет», — выпаливает редактор.

С удивлением выслушиваю тираду. Забавно, но я скучала по этим спонтанным звонкам.

— Хочешь проверить?

— Не будь занудой! Есть работа. И интересная, и оплачивается отлично! — Редактор не дает вставить мне ни слова, говоря с таким воодушевлением, словно тут и обсуждать нечего. — Фотограф, которого мы наняли снимать Венецианский кинофестиваль, перестал выходить на связь, а потом объявился с извинениями: беременная невеста поставила ультиматум — или она, или постоянные съемки. Судя по тому, что он писал мне с Капри, а не из Венеции, от нас на открытии церемонии никого не будет. Ох уж эти итальянцы! Не предоставлю в номер эксклюзив — лишусь годовой премии. Ради всего, что было между нами, выручай, Ли!

— А что было между нами? — искренне недоумеваю я.

— Перечитай прошлые контракты с журналом и перепроверь историю банковских поступлений, — деловито поясняет она и, как ни в чем не бывало, вновь возвращается к теме разговора: — Давай, Ли, мне потребуется всего пять минут, чтобы перебронировать номер в отеле на Лидо¹ на твое имя и купить билет на утренний рейс до Венеции.

Обескураженно молчу. Творческий кризис, с которым я столкнулась зимой, прошел, но что-то во мне по-прежнему сопротивляется тому, чтобы жить, как раньше. Как будто ничего не произошло, а Зейна никогда не было в моей жизни. Возможно, следует перестать бояться и начать использовать возможности, которые идут в руки?

Почувствовав мои колебания, редактор добавляет:

— Теплые летние вечера, звезды мировой величины, вкусное итальянское вино — все это может стать твоим почти на две недели, если возьмешь заказ.

Мама сравнивала с дьяволом меня потому, что не знакома с моим редактором — вот кто умеет соблазнять профессионально, а люди, как известно, падки на сделки с лукавым.

— Отправляй всю информацию в мессенджер, — капитулирую я, завершая звонок.

Будем считать, что я только что продала душу за десять ночей в Венеции.

***

Я не впервые в этом городе, но, выходя утром из автобуса на Пьяцалле-Рома, вновь испытываю священный трепет: Венеция, пойманная на крючок Хемингуэя большая рыба², сердце Адриатики, лабиринт, в котором легко потеряться не в каналах и в улицах — в остановившемся времени. Сколько снимков она подарила мне во время прогулок от постоянно пахнущего свежей рыбой рынка Риальто и исчезающей в шуме голубиных крыльев площади Сан-Марко до Святой Елены — обители парков и переулков, в которые не заходят туристы и где играют в футбол мальчишки, пока их матери развешивают сушиться белье между домами…

Венеция. Как бы мне хотелось разделить ее с тем, кого здесь нет, пройти вместе, держась за руки, от Академии изящных искусств, из окон которой видно базилику Сан-Джорджо-Маджоре, до маленького театра сразу за главной площадью, выпить кофе в ресторане на углу и вернуться после заката в отель, чтобы, скрывшись за тяжелыми портьерами с позолоченными вензелями, заняться любовью в комнате, где несколько веков назад соблазнял аристократок Казанова.

Венеция. Я иду по городу, нацеливая объектив камеры на мостовые, причалы, подмигивающих гондольеров, забитые в этот час вапоретто³, разносящих спагетти в открытых кафе пожилых официантов. Внезапно в кадр попадает человек в скрывающей половину лица черной маскарадной маске. Странно, ведь на календаре конец августа, а не февраль — до карнавала еще полгода. Затвор щелкает, маска поворачивается на звук, смотрит на меня, улыбается, и я узнаю ямочки на щеках.

— Ян!

Последний раз мы виделись на рождественской ярмарке в декабре. С началом нового года я пропала в депрессии, а Ян — в работе над новыми треками. За прошедшие месяцы мы всего пару раз обменивались сообщениями, пока рутина и дела окончательно не поглотили обоих.

— Что ты тут делаешь? — Опускаю камеру и обнимаю его, а затем касаюсь маски. — Тебе идет роль таинственного незнакомца.

— В этом году организаторы решили разнообразить церемонию открытия кинофестиваля выступлениями музыкантов, а я никогда не был в Венеции, вот и решил немного пройтись по городу перед саундчеком. — До чего же обезоруживающая у него улыбка…

Я ненадолго задумываюсь и быстро спрашиваю, боясь передумать:

— Если хочешь, могу показать тебе пару мест, а потом вместе поедем на Лидо.

— Я весь твой, синьорина. — Ян склоняется в шутливом поклоне.

Усмехаюсь и приседаю в реверансе, подыгрывая ему, не обращая внимания на то, как резанули внутри эти слова — произнести их должен был другой мужчина. Интересно, когда перестанет болеть даже от случайно брошенной фразы, промелькнувшей вскользь мысли?

Мы покупаем мне вторую маску и, похожие на двух счастливых безумцев, чей карнавал уже начался, уходим дальше от Академии изящных искусств, туда, откуда не открывается вид на базилику Сан-Джорджо-Маджоре, направляемся к лодочной станции в квартале Каннареджо, поворачиваем в сторону Кастелло и поднимаемся на расположенную у моста Риальто террасу на крыше. Вместо кофе я заказываю безалкогольный мохито, надеясь, что на Лидо, в отличие от отелей в городе, дизайнеры придерживаются минимализма и избегают украшать окна портьерами с позолоченными вензелями.

— Сделаю пару кадров?

Ян хочет снять маску, но я жестом останавливаю его:

— Загадочный Ян Свенссена в Венеции. Поклонницы будут в восторге.

Ян смеется, но оставляет маску. Я навожу камеру.

Пальцы в каштановых прядях. Щелк. «Какая сосредоточенная…». Пойманный в мгновении смех. Щелк. Расстегнутая пуговица на рубашке. Щелк. Слегка наклоняюсь, пытаясь найти новый ракурс, и из выреза майки выскальзывает массивный перстень на кожаном шнурке. Я тут же прячу его обратно, но Ян успевает заметить кольцо.

— Это же рубин, верно? Красивое украшение. Почему не носишь на руке?

— Размер не мой, — слишком поспешно отвечаю я, и настроение фотографировать в одночасье улетучивается. — Уже полдень, тебе, наверное, пора на саундчек.

***

— Удачного выступления, звезда!

Мы прощаемся в холле отеля, и когда я поворачиваюсь к стойке администрации, меня окликает знакомый голос:

— Bella mia⁴, Ли, это и вправду ты!

Меня окутывает сладкий запах дорогих духов: нотки дыни, сандала и амбры оседают на коже послевкусием оставленного на щеке поцелуя, вызывая нескромное желание распробовать то ли манящий аромат, то ли губы той, кому он принадлежит.

— Бьянка…

Женщина, сопровождавшая меня от начала и до конца кошмара, ослепительно улыбается, не представляя, сколько связанных с ней ужасных воспоминаний флешбэками взрывается в моей голове в эту секунду. Ремни на запястьях. Белоснежный халат с приколотым на груди бейджиком: «Бьянка Буджардини. Старшая медсестра». Предложение увеличить минимальное напряжение до 120 вольт. Проведенная совместно с доктором Йохансеном лоботомия…

В случае с Яном дифференцировать кошмар от реальности было не так сложно. Наверное, потому, что он «всего лишь» иллюстрировал сценарий идеального романа, а не участвовал в изощренных пытках под руководством норвежской версии Йозефа Менгеле.

Однажды у меня получится заместить навязанные подсознанием воспоминания настоящими, избавиться от мрачных образов психиатрической клиники, сохранив в памяти только испачканные в вишневом соке пальцы Бьянки, обнаженные плечи, босые ступни. Однажды я смогу забыть о том, чего никогда не было, но не представляю, сколько времени понадобится.

— Теперь я могу быть уверена, что фото на красной дорожке получатся потрясающими! — Тонкие золотые браслеты звенят, когда она поправляют непослушные кудри.

— Простите, что вмешиваюсь, но сфотографировать вас неудачно невозможно. — Не отрывая завороженного взгляда от Бьянки, Ян, который слышал наш разговор, снимает маску.

Великолепная итальянка оценивающе разглядывает его, прищурив темно-карие глаза, а затем делает шаг навстречу.

— Бьянка. — Она не протягивает ему ладонь для рукопожатия, как сделала бы норвежка, а целует в щеки — как итальянка.

— Ян. — Он целует ее в ответ, и я усмехаюсь, зная, что он тонет в ней сейчас, как тонула минуту назад я: в дурманящем парфюме, в расслабленной полуулыбке, в мягких движениях рук, которыми она скользит по его спине в объятии, которое должно было быть дежурным.

Молча смотрю на них, опасаясь нарушить эту магию, которая неожиданно возникает между людьми, когда ее не ждешь — как это было со мной и с Зейном. Они обсуждают Италию, фестиваль и кинопремьеры, а я испытываю странное чувство сопричастности к любви, которая рождается на моих глазах. Хочется запечатлеть этот момент, и я поднимаю камеру, фокусируясь на их лицах, но вдруг понимаю, что ни одна линза не передаст то, что происходит между этими двумя.

Убираю фотоаппарат и, замешкавшись с застежкой сумки, замечаю у ресепшена человека, которого меньше всего ожидала здесь встретить. Медленно выпрямляюсь. Не слишком ли много совпадений для одного дня?

Примечания

1

Лидо — остров, отделяющий Венецианскую лагуну от Адриатики. Именно там ежегодно Венецианский кинофестиваль.

2

Игра слов и образов, построенная на повести Хемингуэя «Старик и море» и на очертаниях Венеции, которые напоминают зацепившуюся за крючок рыбу.

3

Морские трамвайчики, главный публичный транспорт Венеции.

4

Bella mia (итал.) — моя красавица.