Аркан душ

Джейд Дэвлин, 2018

Умирать страшно… особенно, если вместе с тобой чужая, злая воля унесла и твою семью. Где искать их в этом незнакомом, опасном мире, в который вызвали душу твоего двухлетнего сына, а остальных прихватили так, за компанию, и раскидали по свету, как ненужные игрушки? Как не сломаться, попав в рабство к мужчине, заказавшему это похищение? Как сохранить любовь и семью? Содержит нецензурную брань.

Глава 1. Начало

— Лешка, ты мангал взял? Катерина, позови Найду, пора ехать… Леш, детское кресло не забыл? Никитос, подожди, сначала обуемся… нет, без кроссовок мы на улицу не пойдем. Найда овчарка, ей можно босиком, а тебе нельзя. Потому что ты мальчик, а не щенок… да, жизнь несправедлива, и мать твоя — ехидна. Привыкай. Все, собрались? Леш, возьми его. Котенок, не отпускай собаку с поводка во дворе, некогда ждать, пока она набегается. На даче порезвитесь. Ну, поехали.

Господи, как хорошо, что Никитосу уже почти два с половиной года и мы, наконец, куда-то вырвались из дома! Я ошалела, пока сидела в декрете. Нет, я была безумно счастлива, потому что сына мы с Лешкой хотели, планировали и ждали. И вообще, у меня самый лучший на свете муж, самая замечательная во всем мире дочь, которая в свои тринадцать лет не только вредный подросток, но еще и моя первая помощница и подруга, и самый сладкий во вселенной кукушонок — мой Никитка.

Но все равно, я, с моим шилом в заднице, уже буквально выла в четырех стенах. Лешка на работе, Катюха в школе и на кружках, потом с друзьями… Кукушонок этой осенью пойдет в детский сад.

А я… а я наконец снова вырвусь на просторы вселенной из уютного семейного гнездышка! Ура, товарищи!

Пока вселенная предоставила мне только дачу Лешкиного друга, куда нас пригласили на выходные, потусоваться в хорошей компании, поесть шашлыков, искупаться в лесном озере. Благо, все мужнины друзья тоже семейные, с детьми, так что спиногрызы не будут висеть на взрослых, а вполне весело потусят в своей возрастной группе.

В шесть утра трасса почти пуста, так что Лешка уверенно гнал под сто двадцать. Первые полчаса Никитос таращился в окно, картаво радуясь пролетевшей мимо закусочной с гигантским мультяшным зайцем на вывеске или мелькнувшей вдали речушке. Потом это ему надоело, и еще десять минут Катюшка героически развлекала брата игрой в ладушки. Потом и она устала, пришлось прибегнуть к проверенному способу: теперь машина мчалась по гладкому асфальту под аккомпанемент не слишком стройного, но удалого семейного хора. Петь с родителями за компанию Кукушонок обожал чуть ли не с колыбели и готов был музицировать таким макаром часами.

— От улыбки хмурый день светлей! — выводил муж хрипловатым басом, ловко входя в поворот. Найда с заднего сиденья радостно подвыла почти в такт. — От улыбки в небе радуга… Че-е-ерт!

Я завизжала и рванулась через спинку переднего сидения к детям, бестолково пытаясь схватить, закрыть собой… Дотянулась до Никиткиного детского кресла, вцепилась в ребенка, лихорадочно нащупывая — пристегнут ли? А Катька?!

Откуда взялся несущийся навстречу с огромной скоростью пылающий шар, похожий на метеорит из дешевого кино, мы так и не успели понять…

Светящаяся пульсирующая дрянь прицельно метнулась за пытающейся лавировать машиной и вписалась точно в лобовое стекло. От удара новенькая темно-синяя “Киа” резко взбрыкнула, взлетела над трассой, несколько раз перевернулась в воздухе, объятая странно-багровым пламенем, и взорвалась с оглушительным грохотом, разметав по окрестностям то, что еще пару секунд назад было счастливой семьей.

***

— Отрубилась, стерва, — голос из темноты рассыпался хриплым, довольным матом. — Каст, чем ты ее приложил?

— Чем-чем. Дубиной по башке. Эт вы, бла-агородные маги, все умничаете, а мы люди простые.

— Магиню? Палкой? Рехнулся? Она ж тебя б, если…

— Заткнись, видишь, валяется дохлая, и кровь из кочана. Магиня там, не магиня, с пробитой черепушкой никто не выживает.

— Да как же ты? Как?! У нее ж обережье всегда скастовано было, сколько мы эту суку на прочность пробовали!

— Заткнись, сказал, лучше шмотье с нее снимай, пока в кровюке не измазалось. Такое платье больших сверкалов стоит. Как ему, да как… — второй голос стал постепенно удаляться. — Как ритуал почти закончила, так у нее все силы на поддержание круга и ушли. До капельки. Самое время подкрасться, да и… шевелись, салага, нам еще крысенка остроухого вытаскивать, заказчику волочь.

Кто это говорит? Что вообще происходит? Я сплю? Нет… не сплю…

— Даже жаль, что сдохла, — в незнакомом голосе то ли злорадство, то ли сожаление. Что? Это меня с такой силой пнули в бок, что перевернули, и темнота перед глазами сменилась невнятными туманными сумерками? Где я? Почему так холодно, но почти совсем не больно? Ведь пнули же по ребрам, причем крепко.

— За живую магессу Лелиену половина Зурдарада заплатит золотом по весу! Много крови эта старая сука у тамошних уважаемых людей высосала. Паучиха, бля.

Чьи-то руки проворно шарили по телу, что-то расстегивали и стягивали, ворочали и пихали. Я все чувствовала, слышала, но словно сквозь толстое тяжелое одеяло — приглушенно и с задержкой. И не могла даже моргнуть, не то чтобы пошевелиться.

— Не рассчитал малеха. Надо было слабее бить, все одно эта падаль перегорела. Живую б ее точно задорого можно было продать. Гадюка Лель без магии! Ха! За триста лет ее поганая морщинистая рожа каждой собаке примелькалась, небось не поскупился бы народ скинуться, чтобы самолично в эту ряху откормленную плюнуть да головней ткнуть.

— А с чего перегорела? — серые сумерки постепенно редели, из них проступали ветки каких-то деревьев на фоне вечернего неба и две размытые мужские фигуры, склонившиеся надо мной. А еще стало заметно холоднее, словно меня… раздели?

— Ну дык подправил я кое-чего в круге-то ее, как заказчик велел. Вместо одной души аркан аж пятерых зацепил, не видел, что ли? Пять огней в круге Аристира, тут кто хочешь выгорит. Ха!

Пять… душ… зацепил… пять?! Почему это меня так взволновало, даже показалось на секунду, что к телу возвращается чувствительность?

— Стало быть, заказчик наш голова. Двух пепелюх одним ударом накрыл. И детеныш теперь у него есть, при живой душе, а не пускающий слюни ушастый овощ. А с ним и наследство брательниково. И от магессы избавился — сколько он ей там обещал? Половину? И еще чего-то по магической части, кажись.

— А это не нашего ума дело, как там дальше его светлейшее ушанство свои дела делать собирается. Мы свое отработали: гадюка дохлая, пацан шевелится, даже плакать начал, слышишь? Пищит в яме.

Слышу… я тоже слышу!

— Ма-ма-а-а-ма-а… Па-а-а… Ма-а-а… Най…Най… да… Ка-а-ать… МАМА-А-А!

Никитка… Никитос… Кукушонок!!! Это мой Кукушонок!

Господи… Господи… что происходит? Где я? Где мой сын? Почему… так… трудно… шевельнуть даже пальцем?

— Гляди-ка, лопочет чего-то ушонок. От ведь, черный-то он черный, ритуал этот, а мальца оживил.

— Херню несешь, Каст. Никого тут не оживили, чужую душу украли, да в ушонка вселили. У себя-то малец скорее всего помер, а ведь наверняка не с под забора выбран. Слышишь, мать зовет? Эх… вот кто небось убивается.

— Дык их же пятеро было, душ-то. Одна, правда, какая-то мелкая да цветом странная. Так что, может, всю семью арканом и захватило, некому убиваться.

— А и так не легче. Гадюке-то одна нужна была, детская, да чтобы мальчик. А остальные…

— Когда круг порвался, разметало вроде как огоньки-то. Один в яму, это я точно видел, еще два вроде тут где-то кружили да пропали, а оставшуюся пару унесло за южный перевал, да шустро так. Видать, там кто-то подходящий как раз помер. Говорят, арканом скраденные души сами ищут, какое тело поблизости на грани смерти, когда своя душа только-только за порог ушла. Может, и этим повезло. Как-никак, а жить будут.

— Угу, успокаивай ее, совесть-то свою, успокаивай. Да только один хрен, за душегубство нам деньги плачены, и нечего теперь сопли размазывать. Знали, на что шли.

Каждое слово этого странного разговора словно отпечатывалось в мозгу, оставляя навсегда выжженный след. Я еще не понимала его смысла до конца, но знала, чувствовала — это очень важно. Почти так же важно, как заставить себя пошевелиться и доползти туда, откуда слышался тихий, безнадежно-отчаянный плач моего сына. Еще немного… чуть-чуть… я смогу! Я смогу, Кукушонок! Потерпи, маленький, я сейчас…

— А ну цыц! Замолкни! Слышишь?

— Ну чего еще? Ох… — хриплый разразился потоком непристойной брани. — Л”Шархи! Стая! Откуда?! Валим!

— Мальца… ушонка надо вытащить! Без него нам сверкалов не видать!

— Рехнулся? Сматываемся! — голос резко отдалился, но паника в нем была слышна отчетливо. — К демонам ушастых с их золотом, я не собираюсь здесь подыхать за ради твоей жадности! Брось тряпки, недоносок, бежим!

Дробный топот затих вдали, и какое-то время не было слышно ничего, кроме шелеста деревьев и тихих детских всхлипов. Чего они так испугались? Впрочем, я выясню это позже, сначала Кукушонок.

Да! Ох, как больно… Зато мне удалось не просто пошевелиться, но и перевернуться на живот. Еще одно неимоверное усилие, до боли закушенная губа, и я уже ползу по мокрой от крови траве туда, где плачет мой сын.

Я уже почти доползла до края глубокой ямы, вырытой посреди вытоптанной поляны, когда тихий, на грани слышимости, шипящий рык заставил меня замереть от внезапно накатившего ужаса. Только теперь до меня дошло, что парочка мародеров убежала, бросив всю свою добычу, не просто так.

Оглянуться было страшно, но… здесь мой ребенок. И я должна его защитить, даже если… хотя бы увести опасность за собой, отвлечь. А для этого надо ее видеть.

О господи! Да я этому монстру на один зуб! Эта покрытая бурой свалявшейся шерстью образина размером с лошадь, а пасть у нее, как у крокодила. И еще несколько таких же медленно, не торопясь, окружают поляну, выступая из кустов.

Почти теряя сознание от ужаса, я дернулась в сторону от ямы и громко завизжала… то есть попыталась. Хриплый скулеж — вот все, что у меня получилось. Но тварь послушно кинулась за мной, метнувшись наперерез. Жуткая окровавленная пасть придвинулась вплотную, в лицо пахнуло тухлятиной, а маленькие светящиеся глазки уставились в упор.

Странные глаза, такие знакомые и абсолютно невозможные на этой жуткой харе.

— Най… Найда?! — кажется, я схожу с ума, и все это — либо предсмертный бред, либо галлюцинации шизофреника.

Здоровенная, страшная, как кошмарный сон импрессиониста, тварь радостно завизжала, и в следующую секунду я была вся покрыта липкой, не слишком приятно пахнущей слюной. Но мне было все равно — я хохотала, как ненормальная, обнимая за шею невероятного монстра с глазами моей собаки.

Хохот постепенно перешел в судорожные всхлипы, меня накрыло истерикой, как лавиной. Правда, ненадолго. Даже на грани помешательства я не могла забыть, что в трех шагах, в какой-то яме плачет мой ребенок. А значит… все истерики потом.

— Охраняй! — уверенно скомандовала я, и монстр, в которого превратилась Найда, с готовностью вскочил на ноги, своим телом загородив меня от других таких же чудовищ, и предупреждающе рыкнул. Удивительно, но те сразу отступили, прячась в густеющей тени.

Тело слушалось отвратительно, нормально встать на ноги не получилось, и я вернулась к яме все так же, ползком. Глубокая… Перегнувшись через край, я напряженно всмотрелась в темноту и позвала:

— Никитос! Никитка!

Детский плач мгновенно стих, больше из ямы не доносилось ни звука. Ох… это же не мой голос, даже близко. Неудивительно, что сын его не узнал и затаился.

— Кукушонок, не бойся, я сейчас спущусь за тобой. У мамы просто болит горло, слышишь? Поэтому у нее такой хриплый голос. Спой мне песенку про мишку, твою любимую. Помнишь ее? — заговаривать зубы сыночку я могла хоть в бреду, хоть во сне, натренировалась за два года. Сейчас главное, чтобы ребенок успокоился и дал мне его вытащить.

— Ма-ам? — недоверчиво переспросили из темноты. — Мама-а! Мишка… косолапы-ый по лесу иде-от…

— Ты мой умничка! Молодец, Никитос! Спой еще, солнышко!

Я быстро огляделась, благо зрение к этому моменту вернулось в норму, если не стало даже лучше моих родных минус трех. Так… Да! Ведь не левитацией же сбежавшие мужики собирались доставать малыша из ямы! Вот эта палка с кое-как прикрученными перекладинами и есть здешняя убогая лестница. Плевать, я сейчас и не по таким ступенькам сойду. Несмотря на то, что тело все еще плохо слушается и вообще ведет себя странно. Словно… до земли стало дальше, что ли? И центр тяжести непривычно смещен, отчего меня порядком заносит.

— Я спускаюсь, Кукушонок, не бойся и не ушибись!!

Перепуганный сын вцепился в меня, как только я его нащупала. Свет в яму почти не попадал, и разглядеть что-то было затруднительно. Оно и к лучшему… Боюсь, Кукушонок испугался бы меня, вряд ли я выгляжу нормально. Ничего, главное, живы, а дальше разберемся.

Наверху нас встретил радостный Найдин скулеж и еще одна порция пахучей слюны. Страшенный волосатый крокодил, в которого она превратилась, ликующе припадал на передние лапы, повизгивал и неумело, но с бешеным энтузиазмом вилял задом.

Что удивительно, новую Найду Кукушонок совсем не испугался, наоборот, уверенно отпихнул клыкастую морду, шлепнул по ней ладонью и засмеялся, уворачиваясь от мокрого языка.

А я без сил опустилась на траву рядом с ямой. Ребенок на моих руках был моим сыном, вне всякого сомнения, но… из-под длинных светлых локонов торчало грязное, но однозначно нечеловеческое ухо. Длинный заостренный кончик забавно пошевелился, когда я убрала его волосы, чтобы рассмотреть подробнее. Если это мне не чудится все от перенапряжения, то мой сын — эльф.

Худенький, почти прозрачный, непривычно мелкий, с тонким, очень белокожим личиком и огромными синими глазищами.

Мой Никитос всегда был крупным бутузом, в папу. Ширококостным, основательно приземистым, крепким, как наливное яблоко. А теперь… ручки-веточки, тонкие полупрозрачные пальчики, ни намека на здоровый детский пухлячок. Они его совсем не кормили, что ли?

— Мама, кушать! — подтвердил мои подозрения сынуля и завозился, пытаясь нащупать… хм. Кукушонка я уже больше полугода как отлучила от грудного вскармливания, но, по всей видимости, стресс сработал как хорошая напоминалка.

Вот только молока у этого тела нет и быть не может. Кстати…

Никитос уже давно меня и разглядел и пощупал, но его, кажется, совершенно не смутило то, что мама из невысокой — от горшка два вершка, что называется — пухленькой шатенки вдруг превратилась в довольно рослую, дородную и совершенно незнакомую блондинку.

Он просто не обратил на это внимания! Мама — и все тут.

Я сама далеко не сразу осознала, что это чужое тело, потому и слушается оно меня через пень колоду, хотя чем дальше, тем вроде бы лучше и лучше. Бело-золотые пряди, того самого натурального пшеничного оттенка, которого никакими силами не добиться даже в самой дорогой парикмахерской, выбились из прически и периодически лезли в глаза и в рот, только потому я обратила внимание на их цвет.

Ладно, это все пока не важно. Надо осмотреться, найти чем накормить ребенка и валить отсюда в темпе вальса. Не дай бог, давешние мужики вернутся, вряд ли они обрадуются моему внезапно ожившему телу. Как бы не решили исправить такую ошибку природы. А еще им был нужен мой сын, чтобы отдать какому-то там “заказчику”.

Хрен им всем поперек морды, а не ребенок.

Не обращая внимания на закидоны все еще не слишком послушного тела, я быстро обшарила поляну. Так… яблоко и кусок хлеба тут же вручила Кукушонку, непонятные, по виду парчовые тряпки свернула аккуратным тючком — скорее всего, это платье, которое с меня стянули, но унести не успели. На мне самой было что-то вроде мягкой туники из тонкой шерсти, таких же штанов, заправленных в высокие сапоги — повезло, в общем, с одеждой. Скорее всего, прежняя хозяйка этого тела использовала этот наряд в качестве нижнего белья, но для меня это сейчас лучший вариант.

А вот Никитос таким богатством гардероба похвастаться не мог. Замызганная серая рубашонка, такие же штанишки чуть ли не из дерюги и все. Больше ни одной детской вещички я не нашла.

Уроды, как они собирались куда-то везти моего сына? Босиком, в этом рванье? Хотя они и раньше не слишком бережно относились к ребенку — сунули в яму, и порядок.

Я сгребла в одну кучу все, что нашла мало-мальски полезного, тщательно увязала в чей-то поношенный плащ, подхватила на руки Накитку и решительно направилась туда, где под развесистым кустом улеглась Найда.

Пешком и с ребенком на руках мы далеко не уйдем. А собака дома привыкла носить на специальной шлейке сумки из магазина, да и верхом на ней Никитос успел покататься. А теперь, с ее лошадиными размерами — сам бог велел.

Найда послушно легла по команде, Кукушонок, относительно сытый, напоенный водой из найденной фляжки и укутанный в чью-то запасную рубашку, радостно захлопал в ладоши. Идея “покататься на собачке” привела его в восторг.

Я так не радовалась, но тем не менее решительно оседлала покрытую свалявшейся жесткой шерстью спину. Весь бок у нее в корке спекшейся крови, словно из него вырвали приличный кусок и еще пожевали. Но раны нет, и животное никак не реагирует, когда я прощупываю это место. Впрочем, мой “пробитый” затылок тоже совсем не болит…

Очень сильное беспокойство внушали остальные “песики”, которые вроде и близко не подходили, но и не терялись из виду, все время мелькая где-то чуть позади. Время от времени Найда на них порыкивала, видимо, для поддержания дисциплины в стае.

А в остальном мы мирно ехали через каменистую долину, направляясь к проступающей на горизонте зубчатой линии. Почему туда? Потому что все равно куда, лишь бы подальше. А это направление уверенно выбрала наша “лошадка”, возможно, инстинкты нового тела подсказывают ей что-то дельное.

Истерика, которую я устроила, опознав в ужасном монстре свою собаку, пошла мне на пользу, но постепенно страх и напряжение снова усилились. Где мы? Как здесь выжить? Как найти Лешку и Котенка?

Так, только не раскисать! Сначала одно, потом другое. Мне и так невероятно, фантастически повезло — со мной Никитос и Найда. И у нас есть все шансы не просто выбраться из этой задницы, но и… не буду пока загадывать.

На ночлег стая волосатых крокодилов устроилась у подножия скалистого утеса, первого в череде таких же голых гигантов, образующих ощеренную в небо челюсть горной гряды. Неглубокая впадина у самой скалы отлично защищала от ветра, удивительно молчаливая компания монстриков устроилась по периметру, надежно отгородив нас от враждебного мира, Найда прилегла в центре, свернувшись клубком вокруг нас с Кукушонком.

Все не так плохо. Вот только вряд ли я усну.

Как же я ошибалась… Разбудило меня яркое солнце, бьющее в глаза, и чей-то резкий окрик.

Найда предупреждающе зарычала, медленно поднимаясь на ноги и загораживая нас своим телом. Остальная стая моментально сгруппировалась поблизости, и вид у них тоже стал на редкость недружелюбный.

— Эй! — здоровенный бородатый мужик в потрепанном кожаном костюме быстро отступил на несколько шагов. — Эй, девка! Ты кто такая?

Я молчала, лихорадочно соображая, что же ему ответить и кто это вообще такой. И почему парочка мародеров вчера удрала только заслышав приближение стаи, а этот хотя и опасается, но драпать не намерен точно. Да и монстрики, пусть и порыкивали, но бросаться на незваного гостя не спешили.

— Эй, отвечай! Я егерь его светлости, слышишь? Как ты сюда попала, дура ненормальная, и почему еще жива? Демоны Ххурда, немая ты, что ли? Не было печали… только малолетних чокнутых ведьм мне не хватало!

Егерь… ага… а кто здесь малолетняя ведьма? Если я вчера правильно поняла, этому телу больше трехсот лет, и “старая морщинистая сука”, как окрестили мою предшественницу, никак не может оказаться малолетней ведьмой, даже чокнутой. Кстати… этот егерь меня не узнал, а ведь эти вчера были уверены, что “рожа” примелькалась каждой собаке. Хм…

— Хрулья задница, вот не было печали! — мужик вроде бы не предпринимал никаких враждебных действий, стоял на месте, и “мои” монстрики постепенно успокоились. — Только обрадовался, что нашел матку после гона… и на тебе.

Какой шумный дядька. Из-за него проснулся Никитос, откинул плащ, которым я его укрыла, и сел, протирая глаза кулачками.

— Итицкая сила демону в жопу! — отреагировал егерь. — Ушонок!

Он гораздо более внимательно посмотрел на меня и усмехнулся в бороду.

— Все с тобой понятно, девка. Нагуляла и сбегла от своего ушана? Что, накушалась эльфийской любви по самые брови? То-то и оно… Нет бы раньше тыквой своей белобрысой подумать! Небось амулет переноса сперла, а куда закинет, не подумала? Ох, дуры вы, бабы, дуры… Ты хоть понимаешь, как тебе повезло, безмозглая? Матка, видать, на твою связь с сынком пошла как на зов, сама-то она не раньше как через год разродится, но мамашинские инстинкты уже работают. Редко, очень редко, но бывает. И что с тобой делать, бестолковая? Тебе есть куда идти?

Видимо, судьба-злодейка, устроив мне глобальную пакость, теперь пыталась реабилитироваться в мелочах. Мужик практически сходу выдал мне легенду, причем сам же в нее первый и поверил.

— Нет, добрый господин, мне некуда пойти… — голосом несчастной золушки выдала я, притягивая к себе Кукушонка и зарываясь лицом в светлые локоны. Не знаю, с какой стати я вдруг превратилась из старой суки в глупую девчонку, но это в любом случае мне на руку. А еще — я точно знаю, что женщина с ребенком на руках будит в любом нормальном мужике совершенно определенные инстинкты. Не уверена, что егерь настолько “правильный” мужик, но попытка не пытка.

— Э-эх, дура безголовая, — предсказуемо покачал головой бородач. — Куда ж тебя теперь… не бросать же здесь. Ты вот что… ты, смотрю, шархашейчиков наших совсем не боишься? — действительно, Найда, убедившись, что пришелец не пытается навредить, выбрала самый “удобный” момент, чтобы подлезть мне под локоть и настойчиво поддеть его носом — гладь, мол, я же такая молодец.

Я и погладила, не особенно задумываясь над тем, что делаю. И тут же получила тычок носом с другой стороны. Здрасте… с этим крокодилом я не знакома! А куда деваться? И тебя поглажу, зубастая скотина, и тебя. Пока ты зубки свои держишь при себе — я твой лучший друг.

— А чего их бояться, добрый господин? — действительно, подумаешь, орясина размером с коня, клыкастая, как акула. — Я зверюшек всегда любила и обихаживать умела, — вот уж что точно не помешает “собачкам”, так это хороший уход. У моего нового знакомого под челюстью целый куст чертополоха запутался, да и Найда щеголяет репьями, облепившими чуть ли не полморды. Ела она эти колючки, что ли? Иначе зачем соваться в них головой?

В любом случае, выдранный из шерсти репей произвел на егеря впечатление:

— Так, девка… пойдешь со мной. Много не обещаю, но служкой при псарне в любом случае сытее будет, чем бездомной с дитем на руках.

***

Ну что сказать… прав был егерь. Ожидать я могла всего, чего угодно, а вот получила только грязную подстилку в холодном каменном сарае возле псарни и милостивое разрешение питаться из одной миски с “шархашейчиками”.

Последнее, кстати, было не так уж плохо, потому что, во-первых, герцогскую скотинку кормили отнюдь не помоями, хотя и разносолов не предвиделось, во-вторых, готовить на всю свору предстояло именно мне и не где-то там, а прямо внутри псарни. И в-третьих, по этому поводу никто из здешнего крайне неприветливого начальства не смог бы проконтролировать, сколько и чего мы с ребенком съели.

Мне было категорически запрещено выносить даже крошку пищи за пределы отведенного зверюгам помещения, и на этом все. Надо думать, местные управленцы так воспрепятствовали мне красть и продавать крокодильское пропитание, остальное их не волновало.

Брутальный егерь, который больше почти ни о чем меня не спрашивал — так впечатлился верховой ездой на моем дрессированном крокодильчике, до самого вечера водил нас каменистыми тропами, после полудня угостил сынулю хлебом и сыром, а мне велел терпеть до дома. Я терпела — несмотря на то, что от голода кружилась голова и болезненно тянуло в желудке. Главное — ребенок сыт.

По дороге господин Бойс, как он велел себя называть, подробно и в мелочах просветил меня, как я должна себя вести, когда мы пересечем барьер пустошей, что говорить в поместье, кому кланяться, на кого даже глаз не подымать, и так далее.

Собственно, почти все, что от меня требовалось — это смиренно блеять время от времени “да, господин, нет, господин”. Ну, или госпожа — по обстоятельствам. Все остальное егерь брался объяснить сам.

Как я поняла, мужик вовсе не был так уж бескорыстно добр ко мне. Просто служка при псарне — не самая завидная должность. Все обстоит с точностью до наоборот. Мои “ручные” монстрики отличаются не только умом и сообразительностью, но и редким сволочизмом, агрессивностью и ярко выраженной мизантропией.

Проще говоря, людей терпеть не могут, даже “хозяев”. Что в таком случае удерживает свору совсем не маленьких клыкастых танков подле человечества, я так и не поняла, но мысленно поставила галочку — надо разобраться.

А еще мои славные охранники… воняли. Впрочем, стойкий запах псины и тухлого мяса с примесью чего-то нестерпимо-едкого и на редкость отвратного, исходивший от “любимой собаки” — это были еще цветочки.

А вот псарня, в которой нам с Никиткой предстояло жить, благоухала так, что у меня чуть не случился обонятельный шок вплоть до потери сознания. Похоже, монстрожилье не видело уборки с тех самых пор, как его построили…

Неудивительно, что работать в таком “прекрасном месте”, где помимо прелестного запаха еще и живет стая агрессивных клыкастых постояльцев, так и норовящих оттяпать у служителя какую-нибудь лишнюю часть тела, желающих не было от слова совсем.

Учитывая местный способ оплаты “за еду и крышу над головой”, господин Бойс, старший егерь его светлости герцога Инворосса, за все двадцать пять лет службы так и не нашел идиота на эту должность. И вынужден был сам ежедневно входить в “святая святых” клыкасто-запашистого племени, чтобы как минимум накормить голодных монстров.

Я, со своими почесушками в обнимку со зверьем, не иначе как была ответом на его долгие безнадежные молитвы местным богам. Потому что не боялась крокодилов и потому, что больше идти мне было некуда…

К тому моменту, когда мы наконец выбрались с унылого каменистого плато и пересекли невидимую, но четко ощутимую в воздухе границу (даже запахи изменились, стали более… живыми?), я уже буквально падала от усталости и почти не обращала внимания на смену пейзажа.

Сосредоточенно пытаясь не навернуться со своей мохнатой “лошадки” и удержать на ней же вертлявое эльфообразное дитятко, я пропустила все: сельскую дорогу, возделанные поля по обочинам, какие-то строения, сады… Каменная громада замка на холме была вяло отмечена утомленным мозгом как “что-то большое… серое… Наверняка там холодно зимой, попробуй протопи нормально эдакое нечто”.

А вот для знакомства с местным населением пришлось взять себя в руки и встряхнуться. Хорошо, что меня проинструктировали заранее и многого не требовали. Хотя я и отметила несколько презрительных взглядов и соотнесла их с тем, что говорил егерь о любовнике-ушане и “нагулянном полукровке”, но мне все это было глубоко фиолетово. Покормить ребенка, вымыть его, поесть самой и упасть — вот все, что меня сейчас интересовало.

Проследив, как основная стая, ничуть не смущаясь вонью и грязью, привычно устроилась где-то в недрах длинной, как кишка, серо-каменной псарни, я механически, от усталости двигаясь неуклюже, как натуральный зомби, вымела из доставшейся нам с Кукушонком каморки старые волглые тряпки и гнилую солому, накормила ребенка остатками найденных вчера припасов и сама перекусила сухой горбушкой.

Постелью нам сегодня опять служила свернувшаяся клубком Найда и то, что удалось собрать на поляне сразу после бегства мародеров. Уже засыпая, я запустила пальцы в свалявшуюся, пропитанную кровью шерсть собаки и поняла, что первым моим подарком этому миру станет зверская гигиена.

Но все это будет завтра. Завтра… я все обдумаю завтра. В том числе и то, как мне найти мою дочь и моего мужа…

Утро началось весело — меня разбудило утробное хоровое рычание и визгливый, истерический мат. Где-то поблизости, буквально за стенкой, некто крыл по матушке не только проклятых зверюг, но и ленивых потаскух, только и способных, что нагулять ублюдка от нелюдя, но не желающих оторвать жопу от постели, чтобы заняться работой.

В какой-то момент рычание из монотонно-угрожающего стало резко-злобным, сквозь него даже прорвалось нечто, слегка похожее то ли на яростный кашель, то ли на неумелый лай. Голос в ответ взвизгнул особенно пронзительно, что-то громыхнуло, шмякнулось, и заковыристые эпитеты стали быстро стихать — их рассерженный автор, точнее, авторша явно совершила маневр стратегического отступления.

Но не ушла, продолжая оповещать мир о моих и звериных общих предках до седьмого колена с безопасного расстояния.

— Эй ты, шлюха подзаборная, чего вылупилась?! — тощая, длинная, как швабра, и такая же лохматая баба очень своеобразно встретила мое появление. — Вылезла, наконец, из конуры, шурашка немытая! А кто за тебя пойло уродам таскать будет, сучка? — она аж подпрыгнула от возмущения, притопывая ногами в драных лаптях по вымощенной булыжником дорожке за железной решеткой, которой была огорожена псарня.

Я на пару секунд задумалась, как поступить. С одной стороны, наживать врагов мне сейчас ой как не надо. С другой — баба и так не пылает ко мне светлыми чувствами, если случай представится — нагадит и ни на секунду не засомневается. И все в целом понятно: старая швабра в грязных обносках вполне логично будет ненавидеть любую, кому хоть чуть больше повезло в жизни.

Мозгов понять, что везение это очень относительно, и что моя добротная туника, хорошие сапоги и гипотетический любовник-эльф в анамнезе — это вовсе не то, что может сделать меня счастливой, у дурищи не хватает. Какая-то девка посмела иметь все то, чем обделена она сама, а теперь, когда упомянутая девка попала в трудное положение, пнуть ее — прямо-таки святое дело.

Все эти не самые загадочные мысли читались на лице моей “собеседницы”, как в раскрытой книге. И вот вопрос… а стоит ли такое спускать? Эта швабра немытая сама тут не важнее пятой помощницы десятой поломойки, иначе не потащила бы ведра в загон к “чудищам”. Да и одета она точно в соответствии с занимаемой должностью. Так что… нефиг. Ибо нафиг, как говаривал муж. На голову сядут и ножки свесят!

И вообще, зачем мне такие концерты с утра пораньше? Это еще хорошо, что Никитос вчера так умаялся, что до сих пор сопит в две дырочки и на теткины вопли не реагирует. А то напугала бы мне ребенка, сирена некультурная.

— Тебе калиточку открыть, болезная? — ласково переспросила я после особенно звучной рулады. — Иди, пообщаемся, расскажешь мне еще что-то про моих предков и их личную жизнь.

Вряд ли мои слова произвели бы на тетку такое впечатление, не подкрепи я их совершенно определенными действиями: положив руку на холку тихо, но злобно рычащей Найды, я легким толчком направила свою страшилу в сторону решетки, да еще и крикунью к себе другой рукой ласково так поманила. А потом взяла и откинула щеколду, на которую та самая калитка была заперта.

— Ну что, чудо клыкастое, купаться пойдем? — почти весело предложила я животине, с некоторым злорадством глядя вслед мгновенно испарившейся скандалистке. То-то же… даже не обматерила на прощанье, смотри ты. Впечатлительная какая. Ведра бросила и так припустила, что потеряла один свой драный лапоть, золушка престарелая.

Собачатина на мое предложение отреагировала привычно и закономерно: поджала хвост и лапы в попытке стать маленькой и незаметной. Купаться наша собачка всегда “любила”.

Учитывая ее новые габариты — смотрелось по меньшей мере забавно. Я не слишком весело улыбнулась и потащила обреченно съежившееся чудище к колодцу.

Ничего другого прямо сейчас я сделать не могу. И даже думать о том, где искать семью, пока рано. Потому что я слишком мало знаю о том, что произошло и куда мы вообще попали. Да, сердце болезненно сжимается каждый раз, когда я думаю о Лешке и Катюше… особенно о Катюше, Лешка не пропадет — почему-то в этом я уверена. Слишком хорошо знаю собственного мужа.

Но дочь… ничего не понимающая, беззащитная, растерянная… так! Не думать! Не сейчас! Я со всем справлюсь в свое время, я ее найду, я буду верить в то, что моя умница-дочка дождется нас. А сейчас мне надо обустроить тот маленький кусочек мира, где сможет какое-то время нормально жить мой сын.

***

В это утро мне некогда было предаваться унынию и тяжелым мыслям. Мы купались… впрочем, это отдельная история. А также проводили ревизию вверенной нам территории, считали припасы, готовили кашу для звериного племени и для нас с Никиткой…

Я уже поняла, что в моей “автономности” внутри псарни — а сюда без крайней нужды не совался даже господин Бойс, не говоря уже об остальных, которые вообще никогда не заходили дальше калитки — есть и свои минусы.

Проще говоря, мешать никто не будет, но и помогать некому. А работы тут… то есть, на самом деле мне в обязанности вменялось не так уж много — утром и вечером готовить монстрикам еду на допотопной печке под навесом, кормить зверье, следить, чтобы они не покидали огороженной территории, подметать двор до решетки, время от времени выгребать, пардон, дерьмо отовсюду, где его накопилось слишком много, и… и все.

Для обитателей замка главная засада была в том, что монстрячьи хари с удовольствием пробовали на зуб каждого, кто бы ни сунулся за решетку. У меня же таких проблем не было. Что уж тут сыграло, сама не знаю, возможно, привычка.

Всю мою сознательную жизнь у меня была собака, причем это всегда были такие солидные товарищи как ротвейлер, черный терьер или овчарка. Я даже отучилась на курсах кинологов и вплоть до замужества мечтала поработать где-нибудь в органах или в спасательной кинологической службе.

Короче, дисциплина в собачьей стае никогда не была для меня проблемой. Тут ведь главное не твои габариты, а твоя уверенность в себе. Ну, а здесь… вчера я еще помнила о том, что крокодил с зубами — это не ротвейлер, и даже не черныш. А сегодня привычка взяла свое.

Первый же огрызнувшийся паразит получил по носу, совершенно ошалел от такого поворота и вдогонку огреб неодобрительный укус за ляжку от Найды.

И все сразу все поняли. Нет, мне конечно фантастически повезло, что в среде этих мохнорылых давно и прочно укрепился голимый матриархат и вообще диктатура одной-единственной самки на стаю. И мою Найду занесло именно в “матку”, погибшую во время гона. Но если бы я не привыкла управляться с животными — ничего бы у меня не получилось. Одна только гигиена далась о-очень непросто.

Кукушонок, усаженный повыше, был в восторге от представления, заливисто хохотал и хлопал в ладоши. Больше никто не радовался.

Для начала пришлось столкнуться с тем, что мыла в пределах псарни не водится как такового. Вообще. Кое-как смыв кровавую корку с Найдиного бока холодной водой, я пришла к выводу, что маюсь дурью, и приступила к делу основательно.

Да здравствует девятимесячная беременность и мамские форумы! Чем я только не занималась, пока аж два раза отсиживала в декрете “срок”. На какие только курсы не ходила, каких только советов не начиталась и чего только не попробовала…

Вот уж никогда не думала, что оно мне все НАСТОЛЬКО пригодится… вы вот знаете, как запаривать щелок для мытья и стирки? А я знаю.

Печка тут была, не чищенная со дня первой растопки, так что золы — хоть засыпься. Грязной, вперемешку с недогоревшими угольками, но это мелочи. Котел для кипятка, пара пустых ведер — и вот уже в одном из них отмокают мародерские тряпки, из которых после стирки я сошью одежду Кукушонку, а другое прочно установлено возле колодца.

М-да… ну, Найду я отмыла, остальная стая, с ужасом и недоумением наблюдавшая за экзекуцией, на сегодня от помывки была освобождена. Я же не двужильная… но завтра они никуда от меня не денутся. А пока вилы и лопата в зубы и вперед — выгребать многолетние залежи гуано из псарни. Благо, сынуля вполне удовлетворен играми с Найдиным подсохшим хвостом и никуда больше не лезет. Да и собака у нас привычная за мелким приглядывать, если что — или меня позовет, или сама не пустит куда не надо.

***

Что я там говорила про утро? Некогда, мол, было грустить и размышлять? Оптимистка… некогда присесть и вздохнуть было следующую… как минимум неделю. Я хотя и ставила зарубки на деревянном косяке нашей с Никитосом халупы, но так замоталась, что могла и просчитаться.

Ночами, если от усталости не удавалось сразу заснуть, меня мучили тяжелые мысли. Где моя дочь? Что с ней? А Лешка? Может, им там прямо сейчас нужна моя помощь, а я тут собачьи какашки разгребаю и зверье дрессирую в свое удовольствие…

Но приходило утро, а вместе с ним и понимание: ничем я сейчас своим любимым не помогу. Я даже не знаю, где их искать… точнее, знаю общее направление — на юг, за перевал.

Именно туда унесло два ярких огонька, после того как “аркан душ”, затащивший нас сюда, порвался. Я дословно вспомнила и постаралась навечно вбить себе в память все, что сказали два мародера на месте призыва. Потратила на это довольно много времени, справилась… но и только.

У меня на руках маленький ребенок. Идти мне некуда, и как его прокормить в пути — непонятно. Я здесь никто, никого и ничего толком не знаю, могу только наблюдать и догадываться. Отношение ко мне остальной прислуги в замке наглядно показало, что ждет в дороге неприкаянную молодую женщину с ребенком-полукровкой. Как бы мне ни хотелось птицей унестись туда, где мои родные… я не могу. Пока не могу.

Наверное, поэтому днем я переворачивала эту несчастную псарню с ног на голову и обратно с таким неиссякающим энтузиазмом и трудолюбием. Хоть что-то… хоть что-то я МОГУ сделать, вместо того чтобы лить слезы от бессилия.

К концу этого сумасшедшего периода ребенок у меня нарастил немного нормального детского жирка и обрадовал первым здоровым румянцем. Был более-менее одет (иголки и нитки пришлось выменивать у прислуги на кухне на парчовую накидку из гардероба прежней хозяйки тела. Меня, конечно, “надули”, как пузырь через соломинку, но тут было без вариантов.), обут в сшитые из обрезков кожаного плаща опорки, а также полностью доволен и счастлив своим новым образом жизни.

Еще бы, целый день на воздухе и в окружении таких веселых собачек, с которыми всегда можно поиграть! Вот уж кто совершенно не боялся никаких монстров, так это сынуля. Испортить ему настроение могли только две вещи: овсяная несладкая каша-размазня на завтрак, обед и ужин и всплывающий время от времени из недр детской памяти вопрос: “А папа где? А Кая?”

Если бы я знала, Кукушонок, если бы я знала…

“Безмятежное” течение каторжных работ было неожиданно прервано аккурат на седьмой день по моему косяковому календарю. Уже несколько дней я вскользь замечала, что за решеткой во дворе то и дело мелькают любопытные физиономии замковой прислуги. С каждым днем эти самые физиономии становились все более… обалделыми, что ли? Процесс реорганизации псиного пространства впечатлил их по самое не могу. Я не сильно обращала внимание, поскольку близко никто из них не подходил.

А потом слухи о новой служанке и ее чудачествах дошли до самого верха. И псарню изволил посетить их сиятельство герцог Иноворосс.

***

Началось все с того, что зрителей у решетки заметно прибавилось с самого раннего утра. То одна любопытная и почему-то обязательно немытая рожа мелькнет, то другая. Я уже привыкла не реагировать на них и отучила от вредной привычки развлекаться за мой счет, выкрикивая оскорбления. Откинутая щеколда и недружелюбная Найда прекрасно действовали на самых “храбрых” ораторов. Так что пока они молчат — мелькают и мелькают, может, им заняться нечем… мне не до них.

Потому не сразу обратила внимание на то, что “качество” публики разительно поменялось.

Властный мужской голос оторвал меня от весьма занимательного времяпровождения: я наконец-то отловила местного альфа-самца. Точнее, мы с Найдой отловили. Она зажала нервно поскуливающего кобелюку в угол между стеной и решеткой, где и придавила, прикусив за холку, а я радостно вцепилась ему в хвост, из которого вредный засранец так и не дал выбрать колтуны и репейник даже во время купания.

— Подойди сюда, женщина! — от неожиданности я отпустила вожделенную хвостяру, получила ею по носу и не успела помешать кобелю поджать ее под попу. Пришлось оставить последний репей до лучших времен…

У решетки, вальяжно положив руку в перчатке на перекрестье железных прутьев, стоял высокий темноволосый мужчина. Одет он был довольно просто, но я уже научилась определять цену здешним вещам. Эта простота стоила дороже расшитых золотом камзолов свиты, толпящейся в отдалении.

Я тихо порадовалась тому, что Кукушонок опять проспал все самое важное, но одновременно и тревожное. Почему-то мне совсем не хотелось светить ребенка с эльфийской внешностью перед этой толпой облеченных властью людей.

— Что угодно господину? — кланяться так, чтобы выглядело достаточно почтительно, а меня при этом не выворачивало изнутри от гадкого чувства униженности, я научилась примерно на второй день пребывания в замке.

— Бойс! — черт побери, вот это голос у мужика… он его даже не повысил, а господин егерь материализовался как из-под земли в мгновение ока. И весь такой готовый служить. — Как видишь, я был прав. Эта девушка попала в эльфийские земли отнюдь не из деревенского коровника. Обычная селянка никогда не смогла бы всего за неделю навести такой порядок и выдрессировать Л”Шархи, — он перевел холодный внимательный взгляд на меня:

— Отвечай, женщина. Ты была крестьянкой? И не лги мне, я умею распознавать ложь.

— Нет, господин, — а я и не лгу, черти тебя знают, может, и умеешь. Если в этом мире есть магия, то почему не такая? — Я не крестьянка.

— Ты по собственной воле оставила свой дом и ушла за эльфом?

— Нет, господин, — конечно, нет! Своими руками удушила бы ту сволочь, что устроила моей семье это растреклятое “попадание”!

— Так я и думал, — герцог усмехнулся, довольный собственной “догадливостью”. — Подите все сюда! И посмотрите, как проявляется благородная кровь там, где быдло стонет и жалуется на судьбу!

Я, признаться, сама заинтересовалась тем, что же он тут показывал. Украдкой чуть развернулась и окинула песье царство новым, отстраненным взглядом.

Ух ты…

Пока я долбилась головой об эту стену (в фигуральном смысле, конечно), мне как-то некогда было оценивать результат. Все время перед носом маячило очередное очень срочное дело, и охватить картину целиком мне не хватало сил.

А сейчас вот как-то вдруг получилось. И я даже на секунду опешила. Это все я натворила? Дела…

Внутренний дворик псарни радовал чисто выметенным булыжником, а ведь еще неделю назад никто, похоже, и не подозревал, что двор мощен. Грязи было не просто по колено, а… почти по то самое место.

Слева притулилась до блеска отмытая “кухня”. Мне так сложно было разобраться со всей этой средневековой “кухонной техникой”, что я шла на нее каждый раз как в последний бой. И победила: стол оказался сделан из дерева, а не из окаменелых остатков пищи, котлы внезапно стали медными, а не выточенными целиком из доисторических отложений, да и…

Что там говорить. Я свою родную квартиру никогда в жизни так не отмывала, как эту несчастную псарню. И теперь тут пахло свежим сеном и лишь слегка собачьим духом, клыкастые постояльцы дисциплинированно квартировали каждый в своем загончике, гадить в помещении я их отучила почти мгновенно — все же это не щенки, взрослые животные с заметно развитым коллективным интеллектом… так что теперь это даже не стая страшилищ, а вполне цивилизованное сообщество милых зубастых песиков… пока не перегрызутся за какую-нибудь прошлогоднюю кость, которую я не успела отнять и выкинуть, и не получат воспитательных пинков.

А еще, как я поняла, на герцога и его свиту весьма сильное впечатление произвело то, что и сама я среди этой чистоты-красоты, наведенной своими руками, не превратилась в изношенную свинью, как большинство здешних служанок.

Ну… это они привыкли утирать подолом все — от соплей до… мыться раз в год, если не повезло попасть под дождь, и причесываться пальцами. А у меня ребенок и сильно нездешние представления о гигиене.

Короче, я со своей излишней чистоплотностью и командными замашками умудрилась выделиться на местном фоне, как фиалка в навозной куче. Ох, не к добру.

— Что же, у тебя есть выбор, женщина. Ты можешь прямо сейчас пойти с нами, и в замке тебе предоставят место, более подобающее твоему статусу, а можешь… — глаза герцога как-то подозрительно блеснули. А еще я поймала несколько не самых доброжелательных взглядов с той стороны, где расположилась герцогская свита. И ладно бы просто злых, но была парочка откровенно злорадных.

— Благодарю, ваша светлость, — поперек тебя дышлом, чтоб вошло и вышло! Не знаю точно, что ты мне предложил, но иди-ка ты на хрен со своим “благородством”. — Я бы предпочла остаться там, где мои труды принесут вам наибольшую пользу.

Герцог нахмурился, потом кивнул. И вроде бы не разозлился, а холодом от него повеяло на секунду, но это ощущение тут же прошло.

— Ты умнее, чем я думал. Хорошо же… я дам тебе время привыкнуть.

Когда вся эта ядовитая кодла уже удалилась вслед за хозяином, я все еще стояла у решетки и пыталась понять, правильно ли поступила. Ох, не нравится мне это герцогское внимание. Как говорится, минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь.

— Ты это… девка… по уму рассудила, — тихо похвалил меня незаметно отставший от свиты егерь. — Что там раньше было, все едино после эльфей забудь. Здесь сыта, одета, да почти что сама себе хозяйка. Матка, видать, завязалась на тебя, в обиду не даст теперь и другого служку к себе не подпустит. Руки у тебя откудова надо растут, ишь, порядок навела… иех, вот жеж суки ушатые, такую бабу спортили, какому счастливцу жена была б… Ладно, — господин Бойс тяжело вздохнул и выпрямился, одарив меня строгим взглядом:

— Ты не думай, оно, конечно, мне первая выгода от тебя. Да только пока ты в шархушне сидишь, ни одна собака близко не сунется. И мальца не обидит, нат-ко, попробуй его задень… а польстишься на легкую жизнь — по рукам пойдешь, и не смотри, что не у простых мужиков, а у благородных. Благородство их на словах и кончится, поиграются да выкинут, а уж ребенка затравят, как пить дать. И тебя саму бабье загрызет, эти высокородные леди пострашнее шархушей будут, — после этих слов довольно выразительное лицо господина егеря скривилось, словно он откусил чего-то очень кислого. — На кухне бабы и то змеюки, хотя куда б нос-то задирать, каждая чернавка другой чумазее, а туда же… да ты и сама видела. А на чистой половине так и вовсе одни ядовитые гадины, от безделья друг дружку что ни час, то жалят. Не суйся, девка, от добра говорю. Будешь умной — со временем и денег заработаешь, и замуж, глядишь, выйдешь за нормального мужика.

Тут господина Бойса окликнули уже знакомым властным голосом, и он, не прощаясь, поспешил на зов. Я посмотрела вслед торопливо уходящему егерю и усмехнулась про себя. Все верно ты рассудил, дяденька, и о своей выгоде не забыл. Только вот я и без тебя черта лысого соглашусь променять своих клочкасто-блохастых честных монстров на ядовитый гадюшник герцогской свиты. Это, конечно, пока у меня вообще есть выбор… герцоги — они народ такой. Могут и не спросить.

Угораздило же это тело помолодеть! Сейчас я предпочла бы оказаться пожилой и никому не интересной теткой, ан нет… или я чего-то не поняла, или пока я вселялась, с ним произошли очень заметные изменения.

Еще в самом начале нашего знакомства егерь принял меня за молоденькую девчонку, но тогда я не заострила на этом внимания. А потом как-то некогда все было, тем более зеркала на псарне, как не трудно догадаться, отродясь не водилось.

И только теперь я, немного подумав, отправилась к поильному корыту, расположенному в глубине двора.

Для начала пришлось натаскать воды и только потом приступить к изучению своего теперешнего “обиталища”. Нда… ну что, Наташка, домечталась? Чтоб тому ангелу, который за сбычу мечт отвечает, икалось до самого страшного суда и еще пару эпох после!

Натуральная блондинка с косой до пояса, синими глазищами в пол-лица и талией, которую ладонями можно обхватить… впрочем, последнее неудивительно — за неделю такого фитнеса любая пышка превратится в жертву здорового образа жизни. С меня уже давно штаны спадают, хорошо, пояс можно подтянуть.

Короче, вот о чем мечтала после вторых родов, заглядывая иногда одним глазом в мужские журналы, то и получила… грудь не слишком объемная, но вызывающее оттопыривает тунику девичьей упругостью. Талия — уже сказала. Попа и бедра… они есть. В достаточном количестве, чтобы создать приятный мужскому глазу силуэт. И вся эта красота, будь она неладна, выдана мне именно в тот момент, когда ее, заразы такой, в глаза бы не видеть!

***

Следующие несколько дней меня никто не беспокоил. Я занималась делами и думала, думала… Безопасность и сытость — это хорошо. Но теперь, когда я добилась их — мне стало мало. В том смысле, что сидя на псарне я ни на шаг не приближаюсь к своей цели — найти дочь и мужа. И еще это постоянное сосущее беспокойство — время… время уходит. А вдруг я опоздаю?!

Да, с одной стороны пристроиться в высшее общество — это обрести гораздо больше возможностей… хотя бы ту же информацию получить. Слухи, сплетни… кухонная прислуга и салонная тусовка высшей знати — это очень разный уровень. Но…

Но. Я не готова рисковать безопасностью Кукушонка. Да, именно так, своей собственной я бы так не озаботилась, и если надо… чего перед собой лукавить — если от этого будет зависеть возможность спасти детей и мужа — соберу задницу в кулак и пересплю с кем нужно.

Вот только сейчас меня зовут туда, где ребенок будет лишним, и к бабке не ходи — от него попытаются избавиться. Мягко — “отдать на воспитание” или жестко… нет уж. Горло перегрызу любому, кто только подумает навредить моему сыну, а ведь это наверняка будет не “простой” человек. И пропадем оба — Кукушонка замучают просто так, а меня — за то, что убила или покалечила кого-то высокопоставленного.

Со всех сторон тупик.

Оставалось сжать зубы, погрузиться в работу и искать, искать возможности, информацию, деньги. Да, в этом мире, как и в моем, все решают деньги, которых у меня нет.

Можно попробовать продать платье магессы, но сделка с накидкой ясно показала мне — в замке нормальной цены никто не даст, обдерут как липку. То есть, у служанок просто нет таких денег, а “дамы” не станут покупать ношеное платье у замарашки из псарни. Да и выхода у меня на тех “дам” нет.

Никаких драгоценностей, кстати, на мне не было, то ли прежняя хозяйка их не носила, то ли сняла перед сложным ритуалом, то ли товарищи мародеры первым делом ободрали с трупа именно золото, и поспешное бегство не помешало им унести все маленькое и дорогое в кармане.

С деньгами, как ни странно, все решил случай… точнее, не так. Сначала Мужик притащил на хвосте очередной репей.

Нет, еще раньше все началось. Случилась большая герцогская охота, и стая, умело направляемая егерями, с радостным воем погнала по пустошам куда-то за горизонт. Только самцы, только хардкор, Найда смотрела на всю эту суету слегка презрительно и покидать псарню отказалась.

Вот… а потом самый главный альфа-самец, которому я дала звучную кличку Мужик за ярко выраженный характер и брутально-заботливые манеры, принес нам с Найдой окровавленную тушу какой-то сильно волосатой свиньи с уже традиционно людоедскими зубами и полтонны грязи на собственной шкуре. Вперемешку с колючками.

Эти-то колючки и навели меня на одну интересную мысль.

Тихо матерясь сквозь зубы (громко нельзя, ребенок в трех шагах тиранил Найду), я выдирала из покорно скулящего Мужика его новые украшения и складывала в кучку. Одна особенно длинная колючка “удачно” впилась мне под ноготь и поэтому была изучена гораздо внимательнее, чем остальные репейники.

Посасывая палец, я пару секунд вертела зловредный шип перед глазами и удивлялась. Это что же за растение? Трехгранная игла длинной сантиметров восемь, причем грани словно чуть вогнутые, образующие очень острые ребра с зазубринами, направленными от основания к кончику, невероятно тонкому и прочному, как сталь. Где-то я это уже видела… А! Похоже на иглу для скульптурного ваяния. Практически один в один!

Я задумчиво перевела взгляд с колючки на аккуратно вычесанную и сложенную в углу собачью шерсть. Хм… хм…

— Мама, а где мои игрушки? — Никитос в очередной раз вдруг вспомнил, что это злостное попадание сильно ударило по его благосостоянию. Собачки — это, конечно, хорошо… а мишка где? Любимый, замурзанный…

Почему-то сын не вспоминал ни машинки, ни лего, ни дорогущий “вертолетик” с дистанционным управлением, который папа купил, естественно, себе, но под девизом — “все для сына”. Нет, он хотел только своего полуинвалидного мишутку, которого я лично сшила из первой попавшейся тряпки во время беременности, когда посещала очередной мастер-класс для полоумных домохозяек.

У мишки была психоделическая расцветка и смешная рельефная мордочка из привалянной к ткани шерсти… так.

— Никитка, мишка за нами не успел, но обещал догнать. Только сначала зайдет в ателье, где ему сошьют новую шубу. Я думаю, денька через два-три он к нам приедет. Подождешь его?

— Ну ла-адно… — милостиво согласился Кукушонок и добавил сакраментальное: — Мама, кушать!

Мужик, услышав эту фразу, моментально выдернул хвост из моих пальцев и собрал лапы в кучку. Он уже выучил два волшебных слова и четко знал: если маленький двуногий хочет есть — большая двуногая самка все бросает и бежит кормить детеныша. Если судить по весело заблестевшим глазам кобелюки — правильная самка. Хотя и двуногая.

Так и получилось, что эту ночь я мало спала (сама не ожидала от себя такого энтузиазма, видимо, тоска по прежней жизни выплеснулась вот этак затейливо), а на утро проснувшийся Никитос со счастливым визгом обнимал “переодевшегося в новую шубу” мишутку.

И все бы этим закончилось, вот только мишка вышел не просто забавный, но и дико необычный… для местного населения. Необычный и привлекательный. Звероморды в стае были очень разные по окрасу, так что шерстяная палитра вышла богатая, набитое соломой туловище из мешковины обросло шикарной бурой шерстью с бежевыми подпалинами, украсилось белоснежной манишкой и носочками на всех четырех лапах. И мордочка получилась такая забавная, улыбчивая, с глазками-бусинками (подходящие камушки нашлись недалеко от решетки, а “завалять” их так, чтобы не выпадали, удалось за полчаса).

Никитос пищал от восторга и таскал мишутку с собой даже на горшок. Вот и… дотаскался.

— Дай! — каким ветром на площадку перед псарней принесло эту компанию — черти их знают. Но разодетый в шелка толстый бутуз чуть постарше Никитки первым делом высмотрел не страшных монстров, на которых они и пришли полюбоваться, как потом выяснилось, а необычную игрушку в руках моего сына.

Что-что, а инстинкт собственника у сынули развит как надо. Мелкий мгновенно убрал мишутку за спину и попятился от решетки, да не просто так, а прицельно под защиту слегка приподнявшейся и тихо подрыкнувшей Найды.

Естественно, впервые не получивший желаемого пацан тут же гневно заревел, топая ногами и тыча пальцем в сторону Никитки. Я подобралась. Тут вам не здесь, это голимое средневековье… и суета, которая началась вокруг баловня, может плохо для нас кончиться.

Конечно, вряд ли кто-то полезет за решетку прямо сейчас, учитывая вставшую дыбом шерсть моей заступницы плюс настороженно подобравшихся самцов. Да только при желании здешние хозяева живо найдут другие рычаги давления на непокорную прислугу. Вон какие взгляды местное поголовье нянек уже кидает то на меня, то на Никитку.

И я рискнула. Кукушонок с Найдой, она присмотрит. Моя овчарка очень сильно… поумнела, да, именно поумнела с тех пор, как вселилась в местную крокодилицу. Она и так была очень сообразительной собакой, но теперь…

Я быстро вышла во двор, протолкалась через толпу сюсюкающих и причитающих мамок-нянек, присела перед капризно завывающим маленьким чудовищем, вынула из кармана штанов чистый кусочек полотна, заменяющий мне носовой платок, и решительно вытерла залитую слезами детячью моську.

— Сморкайся, — деловито скомандовала я, и пацан, не иначе как от неожиданности, команду выполнил. Потом слегка опомнился и уже открыл рот, чтобы снова что-то завопить, но я не дала ему такой возможности:

— Ого, какой ты уже большой! Настоящий мужчина, захотел и раз — перестал плакать. Я так не умею. Научишь?

Мальчишка закрыл рот и пару секунд недоверчиво сверлил меня взглядом. Потом смешно надулся от важности и медленно кивнул.

— Вот здорово! А я за это сделаю тебе такого же мишку, как у моего сына, только еще лучше! Хочешь? — у высокородного малька тут же загорелись глазенки, и он радостно закивал, забыв о собственной важности.

— Отойди от сына его светлости, грязная проститутка! — это опомнилась одна из нянек, самая расфуфыренная. Она даже попыталась схватить меня за косу, но не тут-то было. Я ловко увернулась, а пацан тем временем решил высказать свое неудовольствие тем, что ему мешают разговаривать с такой необычной клоунессой, как я.

— Посла вон! — топнул ногой на няньку маленький поросенок. — Хочу! — он довольно бесцеремонно схватил меня за руку и дернул к себе. Вот же… папин сын. Хочу, понимаешь, и трава не расти.

— Но, ваше сиятельство… — растерянно пролепетала грымза, невольно отступая на шаг под гневным детским взглядом. — Это служанка… Она не смеет подходить к вам и обращаться так фамильярно, вы…

— Я хочу! — твердо и с несокрушимым чувством собственного права заявил пацан. — Посли вон все! Кроме нее!

Ох ты ж божечки, да сто лет бы близко не подходила к герцогскому сыночку… Он так воспитан, что обезьяна с гранатой рядом с этим “цветком жизни” — всего лишь мелкая неприятность. Это не значит, что мне будет противен этот мальчик, но принимать во внимание особенности его характера еще как стоит. Не просто “хочу”, а “пошли все вон”, потому что я так хочу и не сомневаюсь в своем праве командовать взрослыми. Эх, куда я лезу…

Но они уже здесь, и мальчик видел интересную игрушку в руках моего сына. Конечно, можно просто отдать и сделать Кукушонку нового медведя, но… но… не знаю, просто всем нутром чувствую, что это будет неправильно.

Между тем толпа прислуги послушно отошла от нас, правда, не больше чем шагов на пять. Пацаненку этого хватило, и он перестал сердито хмуриться и оттопыривать губу. Просто дернул меня за руку еще раз и посмотрел с искренним детским интересом — что еще покажешь, странная тетя?

— И как тебя зовут, храбрый воин? — поинтересовалась я, демонстративно рассматривая игрушечный меч на поясе.

— Я наследник! Ты не знаешь? Почему? — малец таращился на меня удивленно и требовательно.

Я хмыкнула и за руку подвела мальчишку поближе к решетке:

— Смотри, видишь собачку? — он кивнул, все еще недоуменно хлопая ресничками. — Как думаешь, она знает, как тебя зовут? Могла мне рассказать?

Мальчишка внимательно изучил бдительного Мужика, уже давно загородившего своей тушей от толпы и Найду, и моего сынулю. И вдруг хихикнул:

— Ты глупая? Это суш… сус… он не умеет разговаривать.

— Во-от, — согласилась я. — А я живу с ними и тоже больше ни с кем не разговариваю. Откуда же мне знать, как тебя зовут?

— Да… — после раздумья согласился пацан. Похоже, такой серьезный, взрослый тон в разговоре, и при этом без подхалимажа и сюсюканья для него в новинку. — Тогда я тебе сам скажу!

Но он не успел. Потому что кто-то из нянек давно ускакал с доносом и теперь дворик у псарни почтило своим вниманием солидное подкрепление:

— Ваша светлость наследник Вирсент Илдерей Каллус! Я прошу вас подойти ко мне!

Ух ты, а это, кажется, у нас герцогиня…

Высокородный карапуз ощутимо вздрогнул, услышав этот глубокий уверенный голос, обернулся, вздохнул, задрал подбородок в по-детски смешном жесте независимости и потопал куда позвали.

Не отпуская моей руки, маленький поросенок! Так и потащил за собой…

Ну не вырываться же. И я пошла навстречу очень прямо державшейся женщине, одетой с той же неброской роскошью, что и ее муж. Последние сомнения в том, что посреди усыпанного ошметками соломы двора стоит герцогиня, рассеялись, стоило оценить, как эта еще молодая и невысокая леди держит себя среди толпы — словно стоит на постаменте и все смотрят на нее снизу вверх. Не она на всех сверху вниз, а они на нее…

Взгляд герцогини скользнул с собственного наследника на меня, и… она тоже вздрогнула. Точнее, не так — что-то в ее глазах мелькнуло на секунду и тут же пропало. Словно бы она увидела что-то странное или знакомое, но потом присмотрелась внимательнее и поняла, что ошиблась.

Я не сбилась с шага, честь и хвала моим коленкам, которые только хотели подогнуться, но так этого и не сделали. Я только внутренне подобралась и сжала зубы. Молнией мелькнула мысль о том, что высокопоставленная леди могла быть знакома с богатой и “знаменитой” магессой Лелиеной. Но не узнала ее во мне! Точнее, не поверила этому сходству — да здравствует внезапное омоложение и собачий навоз, вытаскивая который, я скинула как минимум десять килограмм.

Герцогский наследник тем временем уверенно подвел меня к своей матери и с легким вызовом уставился на нее, задрав голову, но мою руку так и не отпустил. К бабке не ходи — упрямый ишачок нашел новую игрушку и воспринимает любое вмешательство как попытку отобрать. И уже готов упереться всеми четырьмя копытцами.

Похоже, это поняла не только я, но и герцогиня. По тому, как чуть заметно дрогнули ее губы и изменился взгляд, мне стало ясно, что устраивать сыну скандал посреди двора она не намерена и теперь в срочном порядке прокручивает в голове один вариант за другим.

— Вам понравились герцогские Л”Шархи, сын мой? — женщина произнесла вовсе не то, что, судя по всему, ожидал от нее мальчишка, и он растерялся, тут же превратившись из надменного маленького барчука в обычного ребенка.

— Да, матушка… я хочу еще посмотреть. И мишку! И ее! — мелкий-то он мелкий, но чего хочет — знает четко. По пунктам.

— Вы можете смотреть на Л”Шархи в любой момент, когда не заняты своими обязанностями, — величественно кивнула мать. — Что касается служанки — то у нее есть обязанности, и наследнику герцогства не пристало отвлекать своих людей от их работы.

— Но я хочу мишку! Как у него! — губа обиженно оттопырена, кулачки сжаты, и даже ногу выдвинул вперед с таким воинственным видом, что сразу понятно — уперся. Точь-в-точь мой собственный сынуля, когда на него нападает приступ ишачьего настроения.

Герцогиня как-то очень смиренно вздохнула и движением брови подозвала одного из служителей:

— Что за вещь хочет получить мой сын?

Челядь беспокойно зашевелилась, прошелестел какой-то суетливый, беспокойный шепоток, но ответить на вопрос ее светлости никто не смог — они, в отличие от мальца, Никиткину игрушку просто не успели разглядеть.

— Если мне будет позволено, ваша светлость, я покажу вам, — я дождалась, пока пауза затянется настолько, что воздух зазвенит от напряжения, и очень вежливо, почтительно поклонилась.

— Хм… как тебя зовут, женщина? — уф, сразу не прибили, уже хорошо.

— Натаэль, ваша светлость, — угу, вот и пригодилось недолгое знакомство с ролевиками. Исковерканное на эльфийский лад имя почему-то вписалось в здешний социум гораздо успешнее, чем мое родное.

Герцогиня тоже мастерски умела держать паузу. Я уже думала, она сейчас просто развернется и уйдет или прикажет убить меня на месте, и мысленно сжалась до предела, когда она наконец соизволила прекратить высверливать во мне дырки глазами и приказала:

— Я разрешаю тебе принести то, что заинтересовало моего сына, Натаэль.

Следующей ночью, сидя при свете лучины на деревянном топчане, заменяющем мне кровать, я сноровисто тыкала иголкой в соломенное брюхо нового медведя и размышляла.

С герцогиней мне дважды повезло. Она оказалась достаточно умна и вместе с тем не стервозна. Гипотетическую любовницу мужа не придушила сразу — а ведь возможности у нее были, игрушку моего сына в угоду капризам своего не отобрала и сумела объяснить надувшему губы ребенку, что негоже герцогскому наследнику желать то, с чем играла прислуга. Надо всего лишь потребовать себе нового, еще лучше.

Мишку, кстати, леди изучила очень внимательно, не побрезговав взять в руки. И взглянула на меня с новым интересом.

Казалось бы — вот он, шанс, клепай игрушки и зашибай деньгу… ага, щазз. Во-первых, “собачки” принадлежат властителю этих земель, а значит, и их шерсть тоже. И наплевать, что до меня никому даже в голову не приходило, что их можно мыть и вычесывать. Так что радуйся, Наташенька, что у тебя только одного мишку попросили… а не посадили клепать их сотнями, пока не загнешься от переутомления. Кстати, платить мне за честь сделать игрушку для наследника никто даже не собирался.

А во-вторых, даже если бы удалось отжать ноу-хау в личное пользование — и что? Это средневековье, детка. И девяносто девять процентов населения никакими игрушками своих детей отродясь не баловало. Та небольшая прослойка знати, у которой есть возможность дать детям что-то отдаленно напоминающее нормальное в моем представлении детство, лучше сыну или дочери новый статусный наряд подарит, чем бесполезную тряпичную куклу.

Так что сидела я, одевала в “шубу” эксклюзивного потапыча и размышляла о том, как мне быть дальше, а заодно о том, что большинство мужчин-таки… нет, не козлы, но кобелюки. Вот с фига ли этому балбесу владетельному сдалась какая-то служанка, пусть даже молодая и красивая, пусть экзотически-непривычная (подозреваю я, что, несмотря на все мои старания не выделяться, похожа на местных женщин, как корова на самолет)? У него такая герцогиня под боком! Ну реально же — шикарная женщина, красивая, умная, не склочная, правильно по здешним меркам воспитанная… вот кого я ни за что бы не хотела иметь своим врагом.

Впрочем, пока ничто не предвещало. Младший герцог получил своего персонального медведя, старший вроде бы не проявлял особого интереса, герцогиня прислала мне небольшую деревянную шкатулку с набором иголок и ниток — как знак особой милости.

Я обрадовалась и передала с посыльным низкий поклон и искреннюю благодарность. Игла у меня была одна, довольно грубо сделанная и здоровенная, чуть ли не “цыганская”, нитки я выдергивала из мешковины, и они тоже оставляли желать лучшего, а в простой, никак не украшенной шкатулке было сразу три иголочки вполне привычного размера, отменно острых и полированных, и две катушки нормальных ниток. По нынешним временам — королевский подарок!

И все вроде снова вошло в обыденную колею. Правда, наследник Вирсент стал появляться у псарни с завидной регулярностью, и никто больше не препятствовал нашему общению, хотя весь сводный батальон нянек дружно кривил носы и губы. Все равно надолго мальцу здесь задерживаться не давали.

Я же спокойно подходила к решетке каждый раз, как за ней возникала щекастая мордашка над кружевным воротничком. Здоровалась, улыбалась, разговаривала в том же тоне, что и в первый день, подзывала поближе и показывала с разных сторон “самого большого шас…сас…л”салха”. Мужик покорно служил экспонатом зоопарка и по первому требованию садился, махал хвостом или скалил внушительные клычищи, последнее — под аккомпанемент восторженного пацанячьего визга.

А потом случилось сразу две вещи, которые снова привлекли высочайшее внимание к моей персоне.

Однажды утром я отчетливо поняла, что здешнее и без того не слишком жаркое лето подходит к концу. И с каждым днем становится все холоднее. Что это значит для нас с Никиткой? Ну… катастрофа — это даже не совсем то слово, которое передает всю глубину разверзшейся перед нами жо… пропасти.

Каменная лачуга, в которой мы живем, не отапливается от слова “совсем”. Окошко под потолком, естественно, никогда даже не имело представления о стекле. Щелястая, сбитая из кривоватых досок дверь никоим образом не способствует удержанию тепла. Короче, приплыли… А в довершение всего, выделенная нам с Никитосом на двоих вонючая полусгнившая овчина — не тулуп, и даже не простая жилетка, а примитивная шкура с дыркой для головы — это все, что полагалось песьей обслуге на зиму от щедрот герцогства. Хочешь — спи на ней, хочешь — под ней, а хочешь — на пол постели, если не слишком брезгуешь ходить босиком по свалявшейся и забитой жирной грязью пакле, к тому же еще и полной блох.

У меня просто выхода другого не оставалось — пришлось вспоминать вообще все, что я знаю о валянии. Потому что ничего, кроме вычесанного из стаи богатства, у меня не было.

Зато шерсти той оказалось… достаточно. Я как-то не обращала внимания на количество, каждый день приводя в порядок одного-двух кобелей и раскладывая очески по цветам. Просто убирала потом очередную накопившуюся пушистую кучу в мешок и уносила в дальний угол. А тут вдруг выяснилось, что с тридцати восьми крокодилов и одной крокодилихи за полтора месяца можно начесать целую гору полезности.

Я оценила богатство, поскребла в затылке и взялась за дело. Мыльного раствора мне взять, конечно, было негде, но я уже давно и успешно заменяла его самодельным щелоком (чем, кстати, ставила в тупик кухонную прислугу: в общую прачечную не совалась, дефицитного мыла не просила и не воровала — а меня, как потом выяснилось, довольно долго подстерегали, надеясь застать за этим занятием) и при этом выглядела чище и опрятнее самой привилегированной служивой прослойки.

Первая войлочная кошма получилась страшненькой, комковатой и перекособоченной, но я не унывала. Может, она и не годилась на модельную фуфайку, зато прекрасно пошла на внутреннюю обивку двери. А дальше дело закрутилось.

Если как следует замотивировать человека, оказывается, что в его голове хранится уйма самых разных сведений. И все эти сведения, навыки и ухватки всплывают в памяти как миленькие, да так ярко!

Дома я спокойно шла в магазин и покупала себе и детям пуховики. А тут живо вспомнила, как училась на курсах шить мегамодные пальто из дерюги, на которую потом наваливался слой шерсти. И чтобы не просто войлоком, а еще и с креативными узорами, суперабстрактными разводами и все в таком духе.

Сейчас мне было, конечно, не до узоров, но несколько бессонных ночей обеспечили Кукушонка не только длиннополой помесью халата и кафтана, но и теплыми штанами, и войлочными ботами системы “угги”. Выкройка последних тоже очень вовремя вынырнула откуда-то из времен первой беременности и бешеного увлечения разнообразным хендмейдом.

А потом я и сама приоделась, не слишком заморачиваясь “красивостью” получившейся экипировки в угоду теплу и удобству. И вот тут-то мое новаторство уже привлекло к себе серьезное внимание.

К счастью, донос, который на меня сочинили, дошел сразу до самого верха — то есть до герцогини. И та, вместо того, чтобы санкционировать отлов и допрос с пристрастием, как надеялись доносчики, решила полюбопытствовать сама.

Тут, наверное, и еще один фактор наложился. Винни-пух…

Дело в том, что, общаясь с наследником, я никогда не подпускала к нему Никитку. Всегда в этот момент находила ему занятие подальше от решетки. Детям не объяснишь, что вот конкретно этот мальчик не просто задается, и дать ему лопаткой по голове — не самая лучшая идея. А мой спокойный, даже флегматичный Кукушонок “дать по голове” очень даже умел, если вдруг новый знакомый начинал выходить за рамки. Нет, он не сразу дрался и довольно долго терпел, но потом… нафиг, товарищи. Привыкший к абсолютной безнаказанности, особенно среди ровесников, Вирсент — это не та компания, которую я желаю собственному сыну. Во избежание…

Как-то вечером его светлейшество наследничек вдруг появился во дворе в совершенно неурочное время. Обычно малыш приходил по утрам, задерживался на полчасика и отбывал по своим важным наследственным делам, а тут…

У Никитоса в этот день случился внеочередной приступ мамсика и капризули. Ну что поделать, бывает такое с малышами, особенно в стрессовом состоянии. Как бы то ни было, резкая перемена в жизни, исчезновение отца и сестры все равно не прошло для сына даром, хотя я все время старалась его отвлечь, и в целом мне это удалось.

Но все равно он стал чаще просыпаться и плакать ночью, и даже хорошо, что в нашей лачужке была только одна постель, в которую я укладывала ребенка вместе с собой. Никитка быстро успокаивался, стоило обнять покрепче, и снова засыпал под тихую колыбельную и ласковое поглаживание по спинке, но я до слез остро чувствовала его страх. Кукушонок очень боялся меня потерять… и обычно весь следующий день немного капризничал, требуя внимания.

Под вечер я, вымотанная донельзя, не нашла ничего лучшего, как устроиться в “кресле” из свернувшейся Найды, посадить сына к себе на колени и унять его сказкой.

Да-да, про милого плюшевого мишку и его друзей.

И не заметила, как у сказки прибавилось слушателей. Опомнилась только тогда, когда за решеткой возмущенный детский голосок выдал свое фирменное:

— Посли все вон! Хочу слушать про Пятаська!

И кончилось все тем, что “про Пятачка” и про невиданную одежду из воздуха — ну а как еще прислуга могла воспринять пополнение моего гардероба там, где отродясь ничего подходящего для таких изысков не водилось — захотела узнать ее светлость.

Нет, мне не предложили должности няньки при наследнике. Еще чего! Этой чести удостаивались только проверенные благочестивые вдовы герцогских вассалов. И меня не повысили до главной советницы леди или ее наперсницы. Ага, безродную эльфийскую подстилку с псарни, щазз, два раза.

Но вот о том, как делать войлок — об этом выспросили во всех подробностях. И потребовали демонстрацию. И забрали в прачечную для слуг процеженный щелок. И…

Хорошо хоть, собачью шерсть не конфисковали. Тут оказалась, кстати, забавная тонкость: ходить в одежде, свалянной из этого материала, дворянам было зазорно, а обычной прислуге — слишком жирно. Я, как непосредственно занятая на псарне, могла пользоваться оческами, тем более, раз сама и придумала, как их добывать. Но только для себя или ребенка и только пока нахожусь на службе у герцога. Продавать что-то просто так я не имела никакого права.

К счастью, герцогиня все же умела ценить полезных слуг и понимала, что такое следует хоть как-то поощрять. Так что мне вменили в обязанность разобраться с запасами негодной для пряжи овечьей шерсти, накопившейся в кладовых, обучить этому нужному делу парочку совсем молоденьких девчонок, а взамен я получила привилегию рассказывать наследнику свои необычные “эльфийские” сказки, брать на кухне дополнительные продукты для ребенка — в частности, молоко, и… тра-ля-ля!!! Продавать свои изделия в предместьях, через герцогского управляющего, естественно, отстегивая в качестве “налога” больше половины вырученной суммы.

Скорее всего, разбогатеть на этом не удастся, но, черт возьми! Лиха беда начало!

Ну а сказки… сказок я знаю много. И уверена — слушать их будет не только наследник, для которого приносили резное креслице с меховой полостью и ставили у решетки (так и пустили служанку с псарни в герцогские покои, ага), но и куча другого народа. И самое интересное заключается в том, что Винни-Пух, Тигра и Пятачок помогли мне завоевать не только детскую симпатию.

Сложно презирать и ненавидеть того, кто рассказывает такие необычные и веселые истории.

Да и я, признаться, благодаря сказкам своим много нового узнала о тех, кто меня окружает. В частности, благодаря этому две мои “ученицы” в прачечной, где я давала очередной мастер-класс по валянию (а заодно и сама активно вспоминала разные примочки, репетируя, прежде чем потрачу “свою” шерсть), перестали вздрагивать при моем появлении, дичиться и в то же время задирать носы.

— Я думала, ты противная… — выдала мне на третий день сказочно-войлочных отношений младшая из них.

— М-да? — я задумчиво почесала бровь мизинцем (остальные пальцы были в щелочи) и улыбнулась конопатой малявке. — А теперь чего? Не думаешь?

— Не-ет… — две тощие рыжие косицы с тряпочными завязками на концах задорно подпрыгнули, когда малявка мотнула головой. — Ты это… нормальная.

— Уже хорошо, — согласилась я, расправляя особо плотно сбившуюся шерсть на куске мешковины. — А ненормальная бы что делала? Гонялась за вами по двору с кочергой наперевес и кусала всех за пятки?

Обе девчонки радостно захихикали. Вот, правильно, хорошая шутка всегда помогает разрядить атмосферу, а то меня подзадолбало, если честно, воевать с кухонной прислугой.

— Хи-хи… нет, эльфийские под… э… подружки не кусаются, — прокомментировала наконец вторая — пухленькая брюнеточка с большими, влажными, оленьими глазами в густых ресницах. — Просто они… ну… важные всегда такие, словно если переспали с эльфом, то все, остальные теперь пыль у них под ногами и должны преклоняться. Нос дерут, а сами… — она махнула рукой и ойкнула, побежав догонять радостно ускакавший со стола клубок ниток.

— Мы думали, что ты такая же, — пояснила рыженькая, аккуратно, как я показала, натягивая край дерюги, чтобы мне было удобно раскладывать шерсть ровным слоем.

— Сидишь за решеткой, на всех шархушей натравливаешь, ни поболтать не придешь вечером, ни чего еще.

— А теперь чего? — вздохнула я, мысленно выдав себе подзатыльник. Конечно, наглецов, что приходили на псарню поорать оскорбления, я бы и еще раз кобелюками шугнула, но ведь были и другие. А я, напуганная столь резкими переменами в судьбе и неизвестным будущим, растопырилась иголками, как та ехидна. Нет бы присмотреться к народу, попробовать контакты наладить… Слава сказкам! Само оно как-то вышло, благодаря им.

— А теперь вот все увидели — ниче ты девка, не занозишься, ежели к тебе по-людски, — вдруг басом сказали от двери, которая находилась у нас за спиной. Я резко обернулась…