Поглощенные туманом

Нана Рай (2024)

Кастелло ди Карлини — замок, поглощенный туманом и хранящий множество тайн. Вероника — фотограф. В ее работах оживает потусторонний мир, неподвластный простым смертным. Она приезжает в Италию по приглашению графа Карлини, и с первого дня ее путешествие превращается в странную цепь мистических событий. Фотографии замка оживают и рассказывают кровавую историю. На берегу моря находят мертвых девушек с вырезанными глазами. А сам граф боится тьмы и того, что в ней прячется. Ника понимает, что надо бежать, но сердцу не прикажешь. И она не осознает, что, возможно, полюбила чудовище.

Глава 5. Невидимый мир

Люса высыпает осколки графина в мусорное ведро. Они бьются друг о друга и обиженно звенят. Женщина отряхивает полные ладони и смотрит на Нику угрюмым взглядом. Таким обычно смотрят начальники на подчиненных.

Ника опускает голову. Кружка обжигает пальцы, от ложки кругами расходится чай, а воздух на кухне смешивается с запахом мелиссы и мяты.

— Простите за графин. Я не хотела.

— Забудь. — Мими садится рядом с Никой.

Ее глаза возбужденно горят, черные волосы заплетены в две неряшливые косы. Белая ночная рубашка подчеркивает бледную кожу девочки. Слишком бледную для итальянки.

— Ты правда видела привидение? — Мими преображается. Она больше не глядит на Нику свысока. Ее лицо оживает, брови изгибаются в причудливой дуге. Розовые губы приоткрыты. Девочка сама напоминает призрака. — Ну, скажи, скажи! Бабушка не верит, ну и пусть. А я верю! Всегда верила! И синьор Росси тоже, хоть и отрицает.

— Стефано?

Ника оборачивается и смотрит на Люсу, которая сидит возле окна, нахохлившись, как огромный воробей.

— Верю, не верю, — бурчит та, — какая разница. Если духи существуют, их лучше не тревожить. Особенно в Кастелло ди Карлини.

— Бабушка, никто их не тревожит. Они первые начали, — возмущается Мими и надувает губы.

Ника вспоминает, что девочка еще совсем ребенок, который сейчас смотрит на нее как на Святой грааль.

— Кто сеет ветер, пожнет бурю ⁵, — только отвечает Люса и плотнее укутывается в шерстяную пепельную шаль.

— Не ты ли все время рассказывала о семейном проклятье?!

Мими сердито упирает руки в бока. Стул под ней качается от нервного подергивания ногой.

— Я уважаю память наших предков, но это не значит, что я верю во весь этот бред. И мне не нравится, что ты упорно доказываешь обратное. Я уже жалею, что однажды решила рассказать тебе сказку о Маддалене. Ты помешалась.

— Кто такая Маддалена? — Ника жадно впитывает каждое слово Люсы, не упуская самое важное — «проклятье».

Мими хмыкает и наклоняется к ней:

— Потом расскажу. Лучше ответь, ты видела?

— Нет, — Ника качает головой и слышит, с каким облегчением вздыхает Люса, — но он видел. — Она кивает на фотоаппарат.

Мими недоуменно смотрит на камеру. На фарфоровых щеках выступает нежный румянец.

— Что?

— Я не вижу духов, но чувствую их, — поясняет Ника. — И сегодня я ощутила, что в холле кто‑то есть. Этот некто стоял посреди комнаты. Стоило протянуть руку, и я дотронулась бы до него, таким реальным он казался. Поэтому я не теряла времени и сфотографировала. Чтобы потом увидеть на снимке.

— Покажешь, покажешь, покажешь?

Мими подпрыгивает на стуле, но Люса тут же осаживает взбудораженную внучку:

— Хватит. Марш спать. Половина одиннадцатого, а тебе завтра в школу.

— Нет. Мы пойдем с Никой смотреть фотографии!

— Никаких фотографий, Мими. Мне не нравится, что ты в это впутываешься! — Брови Люсы сходятся на переносице, как два черных штриха. Она подходит ближе и хватает внучку за тонкую кисть. — Я потеряла сына, тебя я терять не собираюсь.

Ника делает глоток чая, и жидкость огнем прокатывается по горлу. Мама никогда не разговаривала с ней так. Никогда не кричала. Даже когда умер отец и Ника пустилась во все тяжкие, мама не изменяла тихому голосу и мягкой улыбке.

Девочка всхлипывает и остервенело вырывает руку.

— Мими, Люса права. Фотографии посмотрим позже. Это ведь пленочная камера, так быстро их не распечатаешь. Сначала надо проявить пленку. — Ника ласково улыбается Мими, но она нервно поводит плечами и уходит. За ней громыхает дверь.

Люса садится на опустевший стул и кажется большой, одинокой, как далекая гора на горизонте.

— Я сойду с ума от этой девчонки.

— В ее возрасте я была такой же.

— Ты и сейчас не изменилась, — отрезает Люса. Она не смотрит на Нику. Буравит пол, будто он виноват во всем. — К чему разговоры о призраках? Мими и так постоянно о них говорит. Вечно читает умные книжки об экзорцизме, духах и потусторонних мирах. Замок для нее — это лаборатория. А теперь еще подопытная крыса появилась.

— А почему вы так противитесь этому? Я вечно сталкиваюсь с аномальными вещами, и ничего. До сих пор жива.

— Жива, но разве счастлива? — Люса вскидывает голову и глядит на Нику.

— Поверьте, духи здесь точно ни при чем. — Ника морщится. — Скорее, живые.

— Прости. Я сунула нос не в свое дело.

— Не переживайте, сама грешу подобным.

Голос Ники ломается, как тонкая веточка. Она всегда старалась говорить непринужденно, и иногда ей казалось, но лишь казалось, что у нее получается. А на деле каждый звук, слетающий с губ, выдавал истинные чувства.

Люса усмехается и накрывает ладонью ледяную руку Ники:

— Ты чувствуешь духов, а я вижу раненые сердца. У каждого человека свой дар. — Она смотрит на дверь, через которую убежала Мими, и качает головой. — Но я не могу найти подход к собственной внучке. Бедной девочке пришлось пережить смерть родителей, и я — слабая замена. Мими ищет их в том мире, невидимом для нас, а я хочу, чтобы она отпустила прошлое.

— Они давно погибли?

— Два года назад. Тогда случилось много плохого. Для всех была черная полоса, не только для нас.

— Кто‑то еще умер?

Каждый вопрос вызывает в Нике бурю протеста. Но она не может не спросить, потому что любая деталь дополнит картину того, что она видела в холле.

— Не важно, — отмахивается Люса. — Уже поздно, деточка. Бери новый графин с водой и больше не гуляй по ночному замку. Иначе будут сниться кошмары.

Ника робко улыбается:

— Спасибо за чай. — Она встает, но в последний момент замирает. — Расскажите мне сказку о Маддалене. Это ведь и есть семейное проклятье?

Люса тут же хмурится:

— Эта история как омут. Засасывает любого, кто хоть раз ее услышит. Поэтому не проси меня об этом.

Слова звучат как замогильный шепот, или у Ники разыгрывается воображение. Но даже лицо Люсы бледнеет и превращается в гипсовый слепок. Один из тех, которые Ника видела на стенах замка. Бескровный, безжизненный и обреченный.

* * *

Ника стоит в холле, прислушиваясь к собственному дыханию. Хотя полумрак искажает окна, а тени на стенах оживляют фрески с осадой замка, она ничего не ощущает. Если нечто и было здесь, то вся надежда остается на фотоаппарат, свисающий с плеча.

Ника выходит из зала и бредет по ночному замку. Крепко держит графин, но, когда в глубине поместья раздается глухой крик, вздрагивает и вода выплескивается на грудь. Холодные капли стекают за ворот хлопковой рубашки по горячей коже. Сердце замирает. Ника роется в памяти, отыскивает план здания. Если она не ошибается, в той стороне находится Северная башня. Комната Стефано.

По лестнице сбегает Паола, врубает светильники. Они обнажают потертые кресла возле окон, сетку трещин на потолке.

Ника морщится и прикрывает ладонью глаза.

— Ты слышала? Я была в библиотеке…

От укладки Паолы остались жалкие воспоминания. Волосы забраны в конский хвост, оголяя высокий лоб и заостряя тонкие черты лица. Глаза покраснели от усталости, а вместо привычной элегантной одежды — спортивное платье и кроссовки. Из‑за ее метаморфозы Ника некоторое время растерянно молчит.

— Да. Кажется, кричали там. — И она неопределенно машет рукой.

— Стефано…

Паола срывается и бежит через комнаты к Северной башне, оставляя за собой раскрытые двери, словно беззубые рты.

Ника ставит графин на ближайший столик и спешит за ней. На ходу вытаскивает смартфон и включает фонарик, чтобы не споткнуться. Луч света выхватывает из темноты незнакомые стены, старинную мебель.

Здесь Ника еще не была.

Паола уже на винтовой лестнице, точно такой же, какая ведет к спальне Ники. Учащенное дыхание, гулкий топот разносится по башне.

— Стефано!

Ника слышит крик графини и неуверенно поднимается на последнюю ступеньку. Дверь распахнута.

Паола стоит посреди овальной спальни и тяжело дышит, а Стефано подбирает с пола фарфоровые осколки настольной лампы. Горят все люстры. От яркого света слезятся глаза, и Нике тяжело рассмотреть комнату.

— Ты кричал? — Паола успокоилась, но ее взгляд все так же растерян.

— Да, черт возьми. Этот замок сведет меня с ума! Я говорил, что не хочу здесь жить. Говорил! А ты уперлась, как…

Стефано замолкает. Рубашка натянута на спине, по широкой ладони стекает струйка бордовой крови.

Мужчина швыряет осколок в стену и встает. Он не видит Нику, и она отступает в глубь лестницы, коря себя за чрезмерное любопытство.

— Я разбил лампу. Опять померещилось, — бормочет Стефано.

Паола подбегает к нему и нежно обнимает за плечи.

— Прости меня, эгоистку. Но мне так страшно, без тебя я не справлюсь.

Женщина вздрагивает и оглядывается на Нику. Туманные глаза проясняются.

— Ника, все в порядке. Мы только зря испугались.

Стефано разворачивается и впивается в нее едким взглядом:

— Какого черта! Что она здесь делает?

Лицо кривится от злости, искажая красивые черты. Серебристые глаза темнеют, превращаются в холодную сталь. Ярость, необратимая ярость направлена на Нику. Она прижимается к стене, скользит ладонями по шершавым камням. Ступени уходят из‑под ног.

— Простите.

Звон в ушах глушит слова, которые вылетают изо рта Паолы, словно Ника попадает в немое кино. Она отворачивается и, спотыкаясь, бежит по лестнице.

Дверь, еще дверь, снова дверь…

Ника возвращается в комнату, где оставила графин, и жадно пьет воду. Приступ затихает. Глубокий вдох. Выдох. Алчность и любопытство ее погубят.

Ника согласилась на эту работу, соблазнившись деньгами и перспективами, и совершенно не думала о собственных страхах. Мама была права. Нике не стоило возвращаться в страну, которая принесла столько боли.

— Ника, вы так быстро бегаете. — Паола влетает в комнату. — Не сердитесь на Стефано. Он ненавидит, когда кто‑то становится свидетелем его слабости.

— Я не сержусь, я…

— Испугались? — Паола понимающе улыбается. — Все в порядке. Я узнаю этот взгляд из тысячи. В нашей семье он — частый спутник.

— Мне и правда не стоило идти за вами. — Ника выключает фонарик и засовывает смартфон в карман джинсов.

— Ничего страшного. Мы же не знали, что Стефано всего лишь разбил лампу, — смеется Паола. — Ой, мне надо принести бинты. Не забивайте голову нашими чудачествами, Ника. Сладких снов.

И она проходит мимо с той же грацией, словно она в вечернем платье.

Всего лишь разбил лампу…

Ложь в устах Паолы звучит как терпкий мед. Сладкая, но с легкой горчинкой. Интересно, хоть что‑то из сказанного было правдой?

Ника идет в свою комнату и, только закрыв двери, чувствует себя хоть немного в безопасности. Что же такое померещилось Стефано, что он разбил лампу и поранил руку?

Она открывает кран и, пока горячая вода журчащей струйкой стекает в ванну, скидывает с себя одежду. В черном окне видит отражение. Призрачные очертания лица. Растрепанные волосы. Шрамы на теле.

Ника только второй день в Кастелло ди Карлини, но складывается чувство, что целую вечность.

Примечания

5

Итальянская пословица.