Гибриды

Михаил Шнитко, 2023

В своей повести "Гибриды" наряду с фантастическими опытами по скрещиванию человека с человекоподобными обезьянами автор показывает серьезные морально-этические проблемы, существовавшие в бывшем Советском Союзе и, конечно же, имеющие место в современном обществе. Всё в повести захватывающе: стремительное развитие событий, описание сталинских лагерей, опытов над людьми, жизнь, мысли и чувства главных героев.

Кармен начинает рассказывать о себе

Кармен, налив себе и Александру в кружки медовухи, промолвила:

— Поднимай и слушай. Не пугайся только, когда узнаешь, кто тебя приютил. А за сделанное — Господь мне судья.

Родом я из интеллигентной семьи. Перед войной окончила медицинские курсы и была направлена работать медсестрой в военный госпиталь в хирургическое отделение. Как-то случилось, что после операции умер высокий чин из НКВД. В ту же ночь всю нашу бригаду забрал «чёрный воронок»…

Были долгие страшные дни и ночи допросов. Обвинив во вредительстве, суд приговорил хирурга к высшей мере наказания, а нас, медсестёр, — к десяти годам лагерей. Холод и голод, каторжная работа на лесоповале укладывали десятками людей в могилу ежедневно. Спас меня от смерти один случай.

Однажды зимой в лагерь прибыл человек в штатском в сопровождении офицеров НКВД. Стали вызывать отдельных женщин и девушек в комендатуру. Вызвали и меня. Сидевший за столом человек в штатском листал какое-то дело. Я мельком увидела фотографию, на которой узнала себя. Наконец, оторвавшись от бумаг, он поднял на меня холодный немигающий, как у змеи, взгляд и бесцветным голосом спросил мои фамилию, имя, год рождения и статью, по которой я попала в лагерь. Дальше последовали вопросы о семейном положении, где и кем работала, есть ли жалобы на здоровье. Потом последовал приказ раздеться. Стыда уже не было, и я выставила свой скелет на всеобщее обозрение. Осмотрев меня, человек в штатском что-то сказал коменданту. Тот дал команду конвоирам, и меня повели в отдельно стоявшее здание изолятора. Там уже находилось с десяток молодых женщин и девушек, отобранных ранее. Через какое-то время последовал приказ идти на выход, и нас, не дав забрать личные вещи, повезли на машине по заснеженной тайге…

Ехали довольно долго. Наконец, тайга расступилась, и мы оказались на большой расчищенной поляне, на которой стоял выкрашенный зелёной краской военный самолёт, охраняемый солдатами.

Конвоиры, открыв борт машины, торопливо высадили нас и повели к самолёту. Многие из женщин, впервые видя железную птицу, опасливо крестились, а, подойдя к трапу, наотрез отказались входить внутрь. Где пинками, где волоком, орущие матом солдаты загрузили стенавших строптивиц в самолёт…

От лютого холода мы едва не замерзли. Многих от болтанки тошнило. Примерно через час самолёт пошёл на снижение. Здесь был такой же лесной аэродром и такая же поджидающая нас машина с солдатами. По дороге мы дважды останавливались у шлагбаумов, и нас, как и сопровождающих военных, проверяли и пересчитывали.

На место приехали в глубоких сумерках. Ярко был освещён КПП, как и забор из колючей проволоки с вышками, уходящий далеко в лес.

Вновь была унизительная проверка с полным раздеванием, а как награда за всё перенесённое — горячая помывка под душем. Всем была выдана практически новая одежда с непонятными жёлтыми кругами на груди и спине. Позже мы узнали, что это такое. Разместили нас в небольшом деревянном здании, стоявшем отдельно от длинных бараков. В нём было тепло и относительно чисто. Моей соседкой по двухъярусной кровати оказалась девушка Таня, моя одногодка, которая родом была откуда-то из Беларуси. Меня забавлял её певучий «язык-трасянка», вобравший в себя белорусские, русские и польские слова.

Во время оккупации она по заданию командира партизанского отряда устроилась работать уборщицей в немецкую комендатуру. Ежедневно рискуя жизнью, она поставляла ценные сведения в отряд. Местные жители плевали вслед «фашистской подстилке». Но получилось так, что во время блокады погибли командир и почти всё руководство партизанского отряда. Поэтому после освобождения городка за Таню перед «особыми органами» некому было и слово замолвить. Чтобы не искушать судьбу, ведущий следствие капитан НКВД Павлов, веря и не веря словам бывшей подпольщицы, дал добро на её десятилетнюю «отсидку» в сибирских лагерях.

Не успели мы забыться коротким тревожным сном, как включился свет и прозвучала команда: «Подъём!» В проходе между кроватями стояли военный в белом халате поверх едва сходившегося на груди кителя и светловолосая женщина, тоже в накинутом белом халате. Когда мы оделись, нас пофамильно пересчитали и после оправки повели в столовую. Столы там были прибраны, но всё же было заметно, что перед нами уже завтракали. Когда мы пришли на раздачу, то ахнули: белый хлеб, масло, настоящий чай, сахар. После бывшей лагерной баланды нам казалось: попали в рай.

Когда закончился завтрак, всё тот же молчаливый капитан, который велел обращаться к нему только по званию, и женщина, назвавшаяся Мариной, повели нас в медпункт, а точнее, в лабораторию, где все мы подверглись различным анализам и обследованиям. Нам снова задавали вопросы: чем болели сами, чем болели ближайшие родственники…

Так продолжалось почти неделю. С каждым днём на ночёвку в барак приходило всё меньше и меньше заключённых. Из пятнадцати привезённых женщин осталось только девять. Куда подевались остальные, одному только Богу известно. Хорошо, что осталась Татьяна.

На меня обратил внимание один врач, по-видимому, самый главный. В присутствии своих коллег, полюбовавшись на меня обнаженную, − а я была высокая, длинноногая, стройная, черноглазая, у меня были смоляные волнистые волосы чуть не до пояса, а лагерная цинга ещё не успела съесть белизну зубов, − он в восхищении промолвил:

–Тебе бы цыганское платье, расписную шаль, красную ленту в волосы да на шею серебряные монисты — настоящая бы получилась Кармен.

А потом, вздохнув, промолвил:

— Слушал я эту оперу в Москве, хорошее было время.

С того времени ко мне эта кличка и прилепилась.

— А как ваше настоящее имя? — спросил Александр.

Старуха строго посмотрела на него и сказала:

— Этого ты никогда не узнаешь. Зови меня, как я тебе сказала, — Кармен. Тем более, что в молодости я была очень похожа на известную цыганку. А теперь спать. Поздно уже!

— Схожу, прогуляюсь перед сном, — сказал Александр, надевая куртку…

Светила полная луна, отбрасывая от вековых деревьев огромные чёрные тени. От морозного воздуха нарзанными иголочками першило в горле. Вдали, внизу в распадке, послышалось похожее на собачье тявканье, а потом ему завторил и вой, который начался с низких нот и забирал всё выше и выше, спиралью вонзаясь в тёмное морозное небо. Непроизвольная дрожь прошла по телу Александра. И совсем стало страшно, когда в ответ далёкому волчьему вою раздался рядом, за спиной, леденящий вой, в который выливалась звериная то ли тоска, то ли злоба. Резко обернувшись, Александр увидел у огромного кедра воющего Лесуна. В свете луны серебрилась его чёрная шерсть, зелёными огнями горели обращённые к ночному светилу глаза.

Скрипнула дверь, и в тёмном проёме показалась Кармен.

— Лесун, успокойся! Пошёл спать!

Волк прервал свою полуночную мрачную песню и рысцой потрусил за избушку.

— Ты тоже иди спать, — сказала Кармен, закрывая дверь.

Немного постояв на морозе, чтобы успокоиться, Александр пошёл в избу.

Зайдя в домик, он увидел сидящую на топчане Кармен.

— Скажи, бабушка, а почему Лесун не уходит к волчьей стае?

Кармен, вдохнув, ответила:

— Как мне нельзя появляться среди людей, так и ему нельзя идти к волкам. Порвут они его. Мы с ним оба изгои. Вижу, тебе не терпится узнать о нём. Всё равно не уснём, так слушай:

— Лесуна, как и тебя, тоже принёс ко мне Герасим. Как я его поняла, он спас его от разъярённых волков, убив при этом трёх здоровых волчар. Ещё бы чуть-чуть — и они Лесуна полностью разорвали бы, а потом сожрали. Что-то волки между собой не поделили. Возможно, это была борьба за лидерство со старым вожаком или за самку, а может быть, что-то другое. Я его еле выходила. И сейчас он мне будет верен до издыхания. Да и за Герасима он свою шкуру не пожалеет. Ну, а теперь спать!..

Проснувшись утром, Александр услышал, как избушку сотрясают порывы ветра, скрипит и стонет лес, а единственное окошко, похоже, было занесено снегом. Очаг уже был растоплен, и Кармен что-то на нем стряпала. Почувствовав, что постоялец не спит, она произнесла:

— Пуржит. Значит, весна не за горами. Весной и летом здесь хорошо. Каждый кустик и каждая поляночка кормят. Черники, брусники, малины, морошки море здесь. А грибов сколько! И рыбой богаты здешние реки да озёра. В былые времена, когда были здоровье и сила, ходили мы втроём на зимнюю рыбалку. Вот и ты тоже, когда окрепнешь, можешь сходить с Герасимом на озеро. Он тебе покажет.

— Кстати, а где он сейчас? — спросил Александр.

Кармен, усмехнувшись, ответила:

— У него свои дела. Да и не любит он тесной избушки. Если Герасим понадобится, пошлю за ним Лесуна. Этот всегда поблизости. Ладно! Соловья баснями не кормят. Садись за стол, будем кушать…

Завтрак, как обед и ужин, состоял всё из той же мясной, с сушёными грибами, похлёбки, но она, приправленная разными травяными специями, не приедалась. Ароматный чай, заваренный на лесном разнотравье, с листьями брусничника и других лесных даров, подслащённый диким мёдом, нисколько не уступал заграничным экзотам. Дополняли местное меню мочёные клюква и брусника. Не хватало только хлеба. Как зеницу ока берегла Кармен скудный мешочек с семенами ржи и ячменя. Смотрела, чтобы, упаси Бог, его содержимое «не попортили» мыши, постоянно сетуя на плохой урожай прошлого лета.

… Пуржило с неделю. За это время обитатели избушки наружу практически не выходили. Пару раз вместе с ними ночевал Лесун. Соседство лесного хищника несколько тревожило Александра, но вскоре он к нему привык. Особенно радостно встретили Кармен с Александром утреннее солнце. С трудом отворив заснеженную дверь, Александр протиснулся наружу. За ним вышла и старуха. Еловые лапы чуть не до земли прогнулись под тяжестью снежных шапок. До неузнаваемости из-за снежных сугробов изменился знакомый пейзаж. За четыре проведённые здесь месяца Александр окончательно поправился. Правда, сломанная нога чуть побаливала, но он уже мог обходиться без палки, даже пробовал ходить за водой. Взяв ведро, бывшее когда-то медным котлом, пошёл он и в этот раз, проваливаясь в глубоком снегу, вниз к речке. С трудом отыскав нужное место, Александр разгрёб снег, пробил замёрзшую лунку и набрал воды с осколками льда. Обратный путь был труднее. Наблюдавшая за ним Кармен сказала:

— Слава Богу, поправился! Можно и на рыбалку отправляться. Сейчас, после обильного снега, на отдельных озёрах начнёт задыхаться рыба. Вот за ней и отправитесь втроём. Герасим знает, куда идти. Завтра и пойдёте…

Наутро во время завтрака Александр услышал за стенами избушки тяжёлые шаги и повизгивание.

— Ну, заходите, бродяги, — промолвила Кармен.

В распахнувшуюся дверь проскользнул волк, а за ним протиснулся и Герасим, внося за собой морозный запах тайги и зверя. Он привычно уселся на шкуру в углу и осмысленно оглядел присутствующих людей, а волк растянулся у дверей. Кармен вытащила из чугуна огромный кусок мяса и протянула Герасиму.

— На, поешь варёного, а то совсем отвыкнешь.

Кусок поменьше положила и перед волком:

— И ты подкрепись.

Закончив трапезу, все вышли из избушки. Кармен, обращаясь к Герасиму, промолвила:

— Пойдёте за рыбой на озеро, вон за ту балку. И он с вами пойдёт, − и показала рукой на Александра.

Герасим, издав какой-то гортанный звук, утвердительно кивнул головой и взял из рук Кармен огромную пешню.

— Вот тебе и сачок, — сказала Александру Кармен, достав его из-под снега с обратной стороны избушки.

А затем она достала из-под крыши лыжи и вручила их Александру со словами:

— На них тебе легче будет добраться до озера.

Сачок представлял собой натянутую на деревянное кольцо с длинной палкой сетку из сплетённых ремешков, а лыжами были две тонкие доски с загнутыми концами, отщепленные от елового ствола и подбитые для лучшего скольжения калусом — шкурой, снятой с лосиных ног. Несмотря на свою неуклюжесть, такие лыжи всегда хорошо скользят по снежному насту.

Потом Кармен вернулась в избушку и вынесла котомку, которую протянула Александру:

— А это тебе, когда проголодаешься. Эти же сырой рыбки поедят.

Герасиму она дала большой пустой мешок:

— Возьми, улов сюда сложишь. И пешню не забудь.

Тот добродушно проворчал и в улыбке показал большие белые зубы с выступающими клыками.

Александр, бывший когда-то хорошим лыжником, легко бежал за быстро шагающим впереди Герасимом, который, несмотря на огромный вес, редко когда проламывал снежный наст, оставляя за собой большие странные босые следы. Чёрная с сединой шерсть его переливалась и играла на по-весеннему ярком солнце. Лесун огромными прыжками то обгонял, то возвращался к своим спутникам. Во время одного из обгонов он внезапно остановился, зарычал, шерсть его встала дыбом, а он стал что-то обнюхивать. Согнувшись, Герасим тоже начал, ворча, нюхать землю. Подбежавший Александр увидел, что его попутчики обнюхивают огромные медвежьи следы. С минуту поворчав, как бы посоветовавшись, лесные братья продолжили путь. За ними в тревоге побежал Александр, ясно осознавая, что без ружья встреча с медведем-шатуном — верная смерть.

Ну вот, наконец, и небольшое, окружённое с трёх сторон лесом, озеро, которое угадывалось по верхушкам выступающего из глубокого снега камыша. Его друзья, ничуть не устав, хоть прошли довольно внушительный путь, сразу принялись за работу: начали разгребать снег до самого льда. Им, обученным в своё время Кармен, это было не впервой. Александр, порядком уставший, да и нога разболелась, присел отдохнуть.

Когда была расчищена площадка, Герасим, взяв пешню, могучими ударами начал колоть лёд. От звонких отголосков с ближайших деревьев посыпался снег, а через некоторое время, благодаря стараниям Герасима, появилась довольно большая полынья. Взяв сачок, Александр очистил от ледяных сколов воду. Рыба почему-то не появлялась…

Конец ознакомительного фрагмента.